Le Fabuleux destin d'Rene

Christian Reindl, Lucie Paradis — Iduna

      — Страшилки? Серьёзно? — Рене страдальчески закатила глаза и несколько скривилась в своём выражении лица, — Мы сидим в холодных руинах заброшенного замка на потенциально захваченной титанами территории, ничего уместнее под ситуацию не мог придумать? Практики групповых медитаций, например. Ну, знаешь, чтобы совсем не чокнуться от концентрации стресса на один квадратный метр.       Предложивший скрасить привал у костра Гергер театрально оскорбился, сделал самый тяжёлый вздох в своей жизни и, разве что, руками для пущей драматичности не развёл.       — Недалёкая ты женщина, Рене, клин клином надо выбивать! — заявил он с видом знатока, присев рядом и незамедлительно, в ту же секунду, отхватив от подруги смачного подзатыльника, — Ай, да чтоб тебя!       — Да действительно, да чтоб меня, — беззлобно передразнилась Рене и недоверчиво зыркнула в сторону Нанабы, Хеннинга и группы притихших новобранцев, — Мы действительно что ли будем страшилки травить?       — Всё лучше, чем грустно киснуть в ожидании неизвестного, согласись? — Нанаба сочувственно улыбнулась, а Гергер торжествующе возликовал и намеренно пихнулся локтём — мол, выкуси, зануда.       А Рене не была занудой. Скорее совсем наоборот. Просто сейчас ситуация казалась ну слишком уж безнадежной.       Если совсем честнее — патовой. Но Гергеру хоть бы хны. И Гергер упорно гнул свою линию:       — Я дам тебе шанс реабилитироваться в моих глазах, поэтому начнём с тебя. Вот тебе бутылка, у кого она в руках — за тем и право рассказывать историю, — и, спешно пихнув Рене пыльную стеклянку со столетним вином, Гергер уставился на разведчицу в ожидании.       Что ж, возможно было и к лучшему, что Гергеру хоть бы хны. Стоило признать, что это не давало окончательно сойти с ума от навязчивых мыслей о прорыве стены Роза, ведь периодически она отвлекалась на нестерпимое желание крепко отвесить товарищу по шее. Весь её позитив от чего-то остался в деревне Рагако. Ни капли веры в наилучший исход.       — Да черта с два я знаю эти ваши страшилки! — получилось уж уж как-то совсем в сердцах; Рене стушевалась, поджала губы и что-то невнятно пробурчала под нос, нервно перебрав пальцами по мутно-зелёному стеклу, — Ладно. Одну, может, знаю. В общем, такое дело...       «Моя родная деревня и её жители всё своё существование подпитывались от даров леса. Лес небольшой, но достаточно густой: со своими секретами, нехожеными местами. От того то и дело ходила тревожная молва вокруг него, особенно на в свете тех событий, что дети стали пропадать. Мальчишка пятилетний в первый зимний месяц, девочка лет десяти — во второй летний. Время неумолимо шло, детей исчезало всё больше, сложа руки сидеть уже было ну никак нельзя.       Местные принялись думать сильно много, связь искать хоть какую-то между этими исчезновениями. Ну и куда без военных — их тоже звали на помощь, а то вдруг к трагедиям маньяк был какой причастен. С нашими-то условиями жизни... фляга могла свистнуть у кого угодно. По итогу от привлечения военных толку было ровным счётом никакого. Те только посмеялись, что «иного и быть не могло в деревне, полной пропоиц» — не уследили, мол, пьянчуги за детьми, чего дивиться. Так грубо и бессердечно унизить, оскорбить добрых деревенских — это нужно было уметь. Бедным, убитым горем родителям пропавших без вести и небезучастным соседям ничего не оставалось, кроме как самостоятельно небольшими группами ходить хотя бы в широтах окраины леса: плотненько люди друг друга держались; испуганно, но внимательно озирались. Никого не потеряли, но и ни единой души не нашли. Ни живой, ни мертвой. Пришлось смириться и тихо жить со страшной, ничем непередаваемой болью дальше до тех пор, пока снова не пропал ребенок. А в следующем месяце за тем — ещё один. Спустя полгода перерыва измученные местные вновь столкнулись со страшной чередой потерь на своём веку.       И вот в одну из ночей третьего зимнего месяца крепкий мужик, что жил совсем вплотную к зарослям орешника, заметил, как кто-то шатко ковылял в сторону леса с тяжкой ношей на плече. Не долго думая мужик решил пойти по горячим следам: он охотником был знатным, поступь у него тоже была с годами отлаженная, едва слышимая. До последнего шёл по следу, вслушиваясь в тишину окружающего мрака. В любой момент мог догнать он скрюченную, преследуемую фигуру, но не в том был его замысел. Важно было понять куда та фигура шла, чего хотела добиться, какие тайны хранила.       По мере приближения к своей цели мужик стал слышать странные звуки: не то утробное рычание, не то невнятное бормотание, не то жалобные стоны, помноженные на детский плач. Скрываться становилось все сложнее, деревья цеплялись за мешковатую одежду, тянули назад, не пускали к опушке буквально в двух шагах от него. Словно сам лес говорил охотнику: беги, беги без оглядки.       Но охотник упорствовал до последнего, упорствовал даже тогда, когда колени стали неосознанно подкашиваться от резко ударившего в нос запаха — запаха разлагающегося тела. Охотник этот запах ни с чем не спутал бы, сколько он уже таких на своём веку учуял, особенно в болотах. Но там запах смешивался с глубоким лесным, а тут — отдавал чем-то крайне едким и ядовитым. Этот запах был повсюду, он проникал не просто под одежду — он проникал под кожу, заполнял собой всё вокруг, вызывая приступы тошноты, головокружения и... полного отрицания реальности: ведь на лесной опушке у небольшой кучи изувеченных умерших (или убитых?) сидел самый настоящий титан. Только вот странный этот титан был, мелкий, дрищавый, какой-то абсолютно неправильный, ещё и хныкал по-детски искаженно. Титаны по природе своей все уродцы, а этого мироздание будто бы особенно не возлюбило: в нём едва два с половиной метра помещалось, ноги и руки были непропорционально длинные, голова вытянутая, а вот аппетит, как и полагается, прилагался к нему зверский — абсолютно титаний.       Вернулся охотник в деревню лишенный дара речи, не мог и двух слов связать от страха увиденного, но всё от него зависящее постарался всё-таки сделать: на обратном пути перехватил мелкую, скрюченную фигурку человека, чтобы на суд отдать деревенским. Одним покровительницам стен известно с помощью каких сил неведомых человек этот смог не просто поймать мерзавца, но и живым выбраться из леса.       Говорят, мало что удалось вытрясти из местного сумасшедшего, но в чем он точно признался: исчезновения детей — его рук дело. Верил сумасшедший дед в то, что странный, чудаковатый титан в лесу — без вести пропавший при иных обстоятельствах внук его. Военная полиция, правда, уже давно нашла тело ребенка, опознала, устанавила и причины смерти, но, видимо, горе унять было настолько невозможно, что в какой-то момент старик совсем двинулся, раз разглядел в этой человекоподобной твари своего почившего мальчика».       — А пропавшие дети...? Они...? — до сих пор молчавшая Нанаба внезапно перебила Рене.       — Детей он целенаправленно ловил и скармливал этому титану. Верил, что чем больше детей тот сожрёт, тем быстрее примет обратно человеческий облик — от хвори треклятой, мол, излечится. Старик был убежден, что внук был проклят за грехи родительские. Те, по слухам, в разведке служили, оба погибли на вылазке. А старик разведку на дух не переносил, для него все мы — демоны крылатые не от мира сего, принять присягу — это и себя обречь на проклятие, и детей своих заодно.       «Дед тот пропал на следующий день — сбежал что ли. Полянки с титаном тоже, кстати, будто бы никогда и не существовало — дороги к ней опытный охотник так и не сыскал. Странное дело одним словом».       Теперь уже Гергер, молчавший до последнего, не выдержал вслед за Нанабой.       — Стой-стой-стой. Титан? За стеной? Жил в лесу? Кормился с подачек деда? А почему этот титан из леса-то ни разу не вышел? И деда почему не съел? Брехня какая-то.       Вопросы знатно повеселили Рене. Надо же, сколько внимания к непретендующей на лавры истории. Она встала со своего места и, неопределенно пожав плечами, всучила бутылку обратно в хозяйские руки — её кон закончился, ход переходил к следующему.       — Сам подумай: титан прирученный же был. Дед его с руки прикормил, к дубу столетнему веревкой привязал. Ну, чтобы тот не сбежал. Понимаешь? — Рене улыбнулась, а Гергер — оторопел от неожиданности окончательно.       — Да ты же лыбишься, зараза! Вымысел же!       — Конечно вымысел. Но детей в моей деревне и правда по сей день пугают злобным титаном, чтобы те лишний раз в лес не бегали. Меня тоже в свое время пугали.       — И вниз головой в младенчестве видимо тоже роняли, раз такие жуткие вещи про детей рассказываешь. Тьфу ты. Ладно, более чем принимается, давайте дальше, — Гергер перекинул бутылку в руки кому-то из новобранцев, — Конни, кажется? — но Рене уже даже вслушиваться в оживленный кипиш не стала — по-хорошему, нужно было подежурить. Забываться всё ещё не стоило.       В дозоре стоять иногда было около-приятно, особенно когда ничего не происходило. Рене даже практически поверила в то, что история с прорывом Розы — такая же лютая брехня, как и её некудышная страшилка. От начала и до конца. Степень абсурда зашкаливала в обоих случаях.       И если бы она только знала, чем все обернется через несколько часов.       Если бы вообще хоть кто-то знал.