Run Boy Run - Woodkid
— Срань Господня! Рене — двадцать два, и она верещит как резанная, покрывая благим матом весь мир, особенно тот, который лежит за пределами треклятых стен. Через секунду Рене всё ещё двадцать два, но, несмотря на это, она уже заимела пару-тройку седых волос, которые определённо точно будут раздражающе выбиваться из её густой копны каштановых: она только что с трудом успела увернуться от огромной лапы десятиметрового, дубовато увести лошадь вправо, практически врезавшись в Хеннинга, и получить аккурат в затылок смачную ругань в свой адрес от кого-то из старших офицеров. Новобранцев на вылазках любил примерно никто. Молодая Рене это знает и, стиснув зубы, терпит, учась на своих ошибках в моменте. В противном случае всё может закончиться до дурости бесславно — хрустом её позвоночника в пасти голодного уродца. Десятиметровый силами опытных солдат падает замертво, поднимая столб пыли. Рене прислушивается к глухому грохоту, но не оборачивается, предпринимая безуспешные попытки вернуть трезвость рассудку, успокоить рваное дыхание и нервно сжимающие поводья руки. Нужно следить за дорогой. А ещё убедить себя в том, что опасность миновала. Правда это нечто из разряда невозможного. Терять бдительность нельзя. Лошадь под Рене прекращает бешено метаться из стороны в сторону, а сознание — бить в голове оглушающим колоколом тревогу. У неё постепенно получается немного сбавить скорость и вернуться на своё место в построении, прекращая гнать едва ли не впереди всего отряда. Со стороны левого фланга свистит сигнальная ракета — и разведчицу от неожиданности пробирает страхом до самого копчика. Следующий красный столб дыма оглушительно прорезает воздух уже совсем рядом с Рене, насильно выдёргивая её из ощущения этой липкой паники. Девушка была почти уверена: командир Захариус не просто видел, как она раз за разом лажает; он видел и уже мысленно составлял протокол с выговором в личное дело. Глупости, конечно, но для зелёной Рене — позор примерно до конца жизни. Бешеный боевой запал стух ещё в момент нападения десятиметрового, поэтому, когда ситуация вынуждает вступить в бой с титаном побольше, Рене настолько поглощена мыслью «не сдохнуть» и настолько испугана собственной неповоротливостью, что снова собственноручно допускает превосходство титана в битве один против четверых. Святая Мария, она же планировала учиться на собственных ошибках. Непоправимому не позволяет случиться Нанаба, которая прописывает Рене — одному Богу известно как — в бочину то ли с ноги, то ли с локтя. — Тряпка, соберись! Рене задыхается от возмущения и замахивается, чтобы треснуть Нанабу в ответ, но вовремя вспоминает о незначительной проблеме в виде титана. И вместе с тем ловит себя на том, что получила от напарницы вполне себе по заслугам. Эта мысль переполняет её таким спектром несоотносящихся друг с другом эмоций, что её чуть не разрывает изнутри. Хочется злиться и плеваться ядом через боль, панику и тревогу. В глазах появляется огонь, в душе — упрямое намерение. Бороться, драться, кусаться. Сейчас или никогда. Она включается в работу как по щелчку, забывая о каждой своей неудаче и направляя всё своё внимание на стремительно сменяющие друг на друга действия: на подсекающего титана Гергера, на отвлекающего его Хеннинга, на готовящуюся камнем вниз упасть Нанабу. И вот уже она ощущает силу и уверенность в каждом своём действии, особенно тогда, когда её клинки режут как по маслу плоть другого коротышки-пятиметрового — это их первый титан в тандеме с Гергером. Она с наслаждением смакует незнакомую ранее радость от успешной работы в команде. Смакует редкое ощущение собственного господства. Маленький шаг для всего человечества, но огромный — для самой Рене. Рене двадцать два — и она окрылена бело-синей свободой на плаще за её спиной.***
— А помнишь нашу первую совместную вылазку? — между делом в разговоре спрашивает Нанаба, улыбаясь самыми уголками губ. — Это ту, где я почти-почти наложила в штаны? — отвечает ей не без усмешки в голосе Рене, мягко вращая вино в бокале. Помнит. Конечно же помнит. День, когда она оказалась впервые рядом с тем десятиметровым титаном и ощутила себя крохотным, беспомощным ничтожеством, выкинуть из памяти как минимум сложно. И как же славно, что в тот же день получилось доказать себе обратное.