А если это возможно? или Когда все становится на свои места.

Глава 7. Выйдя из больницы, он сел в такси и поехал к рыбацкому причалу. Больше ему сейчас идти было некуда, и он очень надеялся, что хоть рыбаки его не прогонят. Еще сидя в машине, Бехлюль достал свой телефон и набрал номер Бихтер. Все дни, что он провел в больнице, его мучило нестерпимое желание услышать её голос. Он уже звонил ей много раз, пока был в больнице, но её телефон не отвечал. И сейчас он опять услышал сообщение, что нужный ему номер находится вне зоны доступа. Он недоумевал — прошла неделя с тех пор, как Бихтер исчезла из дома, но она уже должна была как-то связаться с ним, она еще никогда не уходила, не возвращаясь. Ну не могла она пропасть насовсем. Она не могла оставить его. Это было просто невозможно. Приехав на место и дождавшись, когда водитель такси вытащил его вещи из багажника, Бехлюль посмотрел на свой чемодан и саркастически усмехнулся — вся его жизнь поместилась в один чемодан. Опять… Бросив вещи у дверей маленького рыбацкого домика, он прошёлся от причала по песчаному берегу. Медленно шагая, он заглядывал в воду, так, если бы она хранила ответы на его вопросы. Сюда он приезжал, когда ему хотелось побыть одному, когда нужно было подумать. Отсюда открывался потрясающий вид на Босфор и холмистую местность. Извилистые склоны и возвышающиеся деревья между ними были похожи на неприступную стену, а вдали горизонт исчезал в синих водах пролива, создавая иллюзию бесконечности. Лучи солнца медленно окрашивали небо в оттенки оранжевого и розового, создавая невероятный пейзаж заката. На это место он приезжал с Бихтер на утро после своего ночного пиршества с рыбаками. И здесь же любимая наконец-то подарила ему такой долгожданный поцелуй, сделав самым счастливым человеком на земле. Вдыхая аромат моря и слушая шелест волн, он подставил лицо мягкому солоноватому ветру. Ну вот, все, чего он так боялся, уже произошло. Что же делать дальше? Он больше не в западне, его уже никто не может шантажировать, никто не может принудить его делать то, что он не хочет. Больше нет постоянно пожирающего страха, что его ложь будет изобличена, потому что правда уже открылась. Ему больше нечего терять. Однако чувства облегчения не возникало. Стыд, разочарование в себе, осознание собственной ничтожности… Но эти чувства для него были не новы, он к ним уже привык. Он так давно стыдился и презирал себя, что не понимал, как ОНА могла продолжать любить его. Безжизненная, холодная пустота — вот то ощущение, которое теперь заполняло его. У тебя больше нет обязательств, тебе некого бояться, от тебя никто ничего не ждет. И тебя никто не ждет… Бехлюль чувствовал себя уязвимым и одиноким, словно вернулся в свое детство, когда он впервые остался без дома и семьи, испуганный и никому не нужный. Он ощутил, как старые раны начинают кровоточить. Чувство, от которого он всегда бежал всю свою жизнь, — чувство брошенности и ненужности, — охватило его. Он снова был семилетним ребёнком, чей мир разрушился с потерей родителей. Не успев прийти в себя от их гибели, он получил новый удар — никто из близких не захотел брать его к себе. Кто-то жил очень далеко, у кого-то уже были свои дети, и Бехлюль был бы там лишним. Какое-то, совсем непродолжительное время он жил в доме дяди Харуна, но тот был очень нелюдимым, суровым человеком, и почти все время проводил в своем кабинете, окруженном старинными книгами и загадочными артефактами, потягивая скотч. Бихлюль боялся его и старался не попадаться ему на глаза. Он снова вспомнил, как услышал разговор дяди с приехавшим в их дом дальним родственником, Аднаном Зиягилем. — Возьми его, сделай доброе дело! Я не люблю детей. Мне не нужен Бехлюль, — говорил дядя Харун. — Я и так хотел забрать его в Стамбул, — отвечал господин Зиягиль. — Очень хорошо, забирай, — с благодарностью согласился дядя. Они обсуждали мальчика, как будто он был вещью, которую можно было вот так, запросто, передать кому-то еще. От той лёгкости, с которой дядя согласился отдать его, от беспомощности, от страха, что его никто не захочет взять и от чувства собственной ненужности, Бехлюль тогда горько плакал, сидя на ступеньках дядиного дома. А потом господин Аднан вышел из кабинета и сказал, что теперь его дядей будет он и пошёл с ним собирать его вещи. В новом доме Бехлюля приняли тепло, но страх опять ощутить себя ненужным и брошенным прочно поселился в нем. Бехлюль старался всегда быть весёлым, полезным, приятным, научился делать комплименты, говорить то, что от него ожидали, придумывал шутки и шалости, чтобы развеселить домашних. Он научился не показывать свою усталость, страх, боль, раздражение, научился угождать и безумно боялся разочаровать своих новых родственников. Он рос, к нему очень хорошо относились, ни в чем не отказывали и баловали, шутливо журили за шалости и скучали без его обаяния, но страх потерять семью и хоть на секунду почувствовать себя ненужным не проходил. Став взрослым, он сохранил привычки из детства, и никогда не расставался с маской шутника, балагура и всеобщего любимца. Бехлюль выучился, как никому не показывать свои слабости, жить легко и обходить сложности. А дядя сделал так, чтобы сложностей у него было как можно меньше, и если они появлялись, то, благодаря дядиной щедрости, Бехлюлю ничего не нужно было ни преодолевать, ни даже думать о решении хоть малейшей проблемы. Так было, пока в его жизни не появилась ОНА. Прикрыв глаза, Бехлюль проглотил тяжёлый ком в горле и пошёл в дом. Домом, конечно, назвать можно было только с сильной натяжкой. Это было маленькое помещение, всего на одну комнату — небольшой диван в углу, еще один — напротив, стол, несколько крючков на стене, чтобы повесить одежду, плита и две кухонные полки над ней, раковина, в углу сваленные рыболовные снасти. Однако, для человека, у которого больше ничего не осталось, и это пристанище было чудом. Да большего ему сейчас и не хотелось. В окно он увидел пришвартовывающийся катер. Бехлюль узнал капитана Рызу и своих старых знакомых рыбаков и вышел помочь им. Он боялся увидеть осуждение в их глазах, поэтому суетился, помогая, и избегал смотреть им в лица, но все были заняты разгрузкой улова, смеялись, шутили, и, похоже, клеймить или осуждать пока его никто не собирался. Капитан пару раз похлопал его по плечу, благодаря за помощь, и Бехлюль почувствовал, что его приняли. Пока они занимались разгрузкой, ему в голову пришла одна мысль, и сейчас ему не терпелось воплотить свою идею в жизнь. — Пойдем, будем готовить ужин, — позвал его племянник капитана, смешливый чернявый парень по имени Серхан. — Спасибо, но мне нужно сейчас отойти, кое-что сделать, — извинился Бехлюль. — Куда ты, Красавец? — спросил Рыза. Парень выглядел очень грустным, хотя и пытался улыбаться, и Рыза беспокоился. Тем более, он только что вернулся из больницы. — На кладбище. Если Рыза и удивился, то он не показал этого. — Уже скоро будет смеркаться, может быть, завтра? — Я не долго, мне очень нужно, — объяснил Бехлюль. Рыза кивнул головой, соглашаясь. — Можешь взять нашу машину, на которой мы возим рыбу на рынок, если хочешь. Припарковав машину, Бехлюль какое-то время блуждал по кладбищу, вспоминая, как дойти до нужной могилы. Наконец, он нашел, ту, что искал. " Мелих Йореоглу» — было выгравировано на невысокой стелле. Её отец. Бихтер часто приходила сюда. Почему-то ему показалось, что она будет здесь, и он так торопился прийти сюда в наивной надежде ее увидеть. Первое, что бросилось ему в глаза, был букет из жёлтых роз, завязанный тонкой ленточкой. Уже подвядшие цветы лежали у стеллы, как подтверждение тому, что Бихтер была здесь, но днями раньше. Возможно, она даже стояла вот тут же, на его месте. Он опоздал… Щемящее сожаление зарождалось внутри, как будто во сне его мечта сбылась, а потом он проснулся и понял, что это был только сон. Бехлюль стоял молча, и вспоминал, как привез её сюда однажды.Тогда он уже необратимо влюблялся в неё, но всё ещё пытался заглушить свои чувства, а она… Она даже не подозревала об этом, не знала, какую борьбу с собой он ведёт каждый день. Бихтер тогда плакала, и он, поддавшись порыву, нежно провел ладонью по её щеке, стирая слезинки. Бехлюль вспомнил, как потом он осторожно притянул её к себе и, обняв одной рукой, успокаивал. Она доверчиво прижималась к его плечу, а он мечтал, чтобы этот момент продлился, как можно дольше. Он глубоко вздохнул, стараясь унять волнение, так отчётливо сейчас ощутив её тепло на своей груди, ее аромат, что сердце зашлось от прилива тоски. — Она мне сказала, что нам с ней нечего терять кроме друг друга, — вдруг заговорил Бехлюль, стоя перед могилой ее отца. — Совсем недавно сказала… — Совсем недавно, — повторил он, — но словно в другой жизни. И только сейчас, в этот момент, я понимаю истинное значение этих слов. Была ОНА, которая наполняла мою жизнь цветом, манила, провоцировала, злила, завораживала, выводила из себя… Она была рядом, и был смысл что-то делать, к чему-то стремиться. Она была, и ещё дышалось, ещё страдалось, была причина чему-то сопротивляться, пытаться что-то доказать. Она давала мне силы все это время, я черпал их даже из нашего противостояния. А сейчас она исчезла. И все исчезло, и все в один миг стало бессмысленным… И я исчез. И нет больше радуги. И нет толка оправдывать чье-то доверие, стараться заслужить свое место, соответствовать кому-то. Он поднял голову. На горизонте краски заката смешивались с небом. Легкий ветерок, едва раздувая деревья, нежно играл с листьями, создавая атмосферу какого-то печального умиротворения. — Я не мог уйти от неё сам, и так хотел, чтобы ушла она и прекратила эту пытку. А сейчас ее нет, и я не знаю, как мне жить без неё. Я пришёл сюда, потому что это единственное место, куда она всегда приходит. Значит, и я буду приходить теперь к вам. Часто буду приходить. Внезапно, мощной вспышкой перед его глазами возникла картина — он опять стоит в ее спальне в тот день, его взгляд скользит по комнате — бежевое покрывало, голубой банный халат на полу, открытое наполовину окно, розовая бархатистая софа и… её телефон, лежащий на софе; он берет его в руки, замечает неотвеченные звонки от него, слышит шаги дяди и кладёт телефон в левый карман смокинга… Дыхание перехватило. А он, дурак, ей звонит!!! Он не помнил, как доехал до своего нового жилища, молясь только об одном — чтобы её телефон все ещё оставался в кармане его пиджака. Вбежав в домик, мимо сидевших тут же рыбаков, он бросился к своим вещам. В больничном пакете была сложна одежда, в которой он был, когда его привезли в больницу — смокинг, брюки, рубашка… Не обращая внимания на парней, с интересом наблюдающих за ним, он торопливо выхватил из пакета смокинг и хлопнул рукой по карману. Да! Телефон был здесь! Он смотрел на него с радостью и разочарованием одновременно. Если ее телефон у него, значит, она никогда не ответит на его звонки, он не сможет спросить, где она. Она забыла его, когда уходила. Или оставила намеренно. О чем она думала, когда держала его в последний раз? Он накрыл ее телефон ладонью, пытаясь вобрать в себя остатки ее тепла. — Красавец, если ты хочешь зарядить телефон, зарядка вон там, — Рыза вздернул бровями, показывая куда нужно подсоединить телефон, — А в руках его держать — дело бесполезное, не поможет. Остальные парни все так же сидели за столом и деликатно молчали. — Я…- хотел было обьяснить Бехлюль, но махнул рукой, понимая, что выглядит он, по меньшей мере, комично. Подсоединив телефон к зарядке, он вернулся к рыбакам. — Поешь, расскажи, что случилось. — Рыза протянул ему чистую тарелку. -Тебе нужно выговориться. Нельзя все держать в себе. Тебя поймут, обязательно. И не осудят. — Осудят, и правильно сделают, — буркнул Бехлюль. Подумав, что, вряд ли ему может быть хуже чем сейчас, он подсел к столу. Ему и в самом деле нужно было хоть с кем-то поговорить не как пациент с врачом, а просто по-человечески. Он рассказал им всю его историю, не приукрашивая, начиная со дня, когда он встретил Бихтер в первый раз, еще задолго до того, как она стала женой его дяди, рассказал, как влечение к ней, с которым он боролся так долго, как только мог, превратилось в любовь, которая сносила всё на своём пути, словно лавина, неостанавливаемая и беспощадная. Наконец, он закончил исповедь, поведав о том, как обстоятельства и чувство вины перед дядей раздавили его, и он не решился бороться за свою любовь и отступил, полагая, что так будет лучше для всех. Парни внимательно слушали, не перебивая. Он заставлял себя смотреть им в глаза, хотя это было очень тяжело. — Если вы решите выгнать меня, я пойму, — тяжело вздохнул Бехлюль, закончив свое покаяние. — Я знаю, что можно было сделать все по-другому, мне самому гадко от того, кем я стал. Я заслуживаю вашего презрения. — Мда-а-а, — протянул капитан Рыза, — Ты, Красавец, конечно… — Он покачал головой, подыскивая слова. — Я тебе уже сказал, что твоя ошибка в том, что ты не рассказал правду дяде. Да, да, — он махнул рукой, — Я понимаю, что ты боялся сделать ему больно, но он жил в обмане, а это больнее. Ты нанёс ему больше вреда ложью, чем если бы сказал правду. И не только ему. Ты и невесту свою обманывал, и любимой женщине больно сделал, и себя растерял. Нельзя ничего бояться — ни людей, ни поступков. И идти можно только вперёд. Не трусить, не останавливаться. И случайностей в жизни не бывает. Если ты попал в какую-то ситуацию, значит тебе это нужно для чего-то. Иди и делай. Как получится, так и должно быть. — Любимую твою нужно было забрать, — вдруг заговорил старый рыбак, который, казалось, не слушал рассказ Бехлюля, а дремал, прислонив голову к стене. Он открыл глаза и посмотрел на парня из-под кустистых седых бровей. — Если появилась любимая женщина, которая любит тебя в ответ и хочет быть с тобой, тут уже должны были законы природы сработать — лев за свою львицу дерется на смерть. Нужно было забрать девушку, вот просто ударить кулаком и отобрать, — рыбак с неожиданной горячностью продемонстрировал свои слова, громыхнув по столу рукой, — Чтобы была только твоя, — продолжал он, — А не размышлять, не сомневаться. А ты не боролся за свою женщину, которая была ради тебя готова на любые потери, вот и остался без всего — ни семьи, ни любимой. Ещё мой дед говорил, что в тот момент, когда ты выбираешь иметь меньше, чем можешь иметь, ты получишь еще меньше, чем выбрал. Вот так вот! Сказав это, рыбак опять сложил руки на груди и закрыл глаза, откинув голову к стене. — Ты не сердись на нас, — Рыза подвинул поближе к Бехлюлю большое блюдо с рыбой, — Ешь, сынок. Мы тебя не судим, просто по-отцовски ругаем. Господин Аднан — хороший человек, он дал тебе дом и семью, но не воспитал тебя мужчиной, что правда, то правда. Ты до сих пор мальчик, а ведь тебе уже двадцать семь лет. Теперь тебе все равно придётся взрослеть и исправлять свои ошибки. Мы все люди, все ошибаемся, это не страшно. Но ошибки нужно исправлять. Исправлять, Красавец, а не прятаться от них, только так и научишься. Жизнь, ведь, как колесо — будет посылать тебе уроки, учить, ты иногда будешь делать ошибку. А вот если не исправишь её, не научишься, как правильно, эта ошибка будет к тебе возвращаться до тех пор, пока ты не сделаешь, как надо, и будет бить тебя по твоему красивому лбу. Рыза легко хлопнул себе по лбу и добродушно рассмеялся. Ночного выхода в море сегодня не планировалось, поэтому рыбаки разъехались по домам, оставив Бехлюля ночевать одного. Глава 8. Проверив, зарядился ли, наконец, телефон Бихтер, он включил его, сильно нервничая. Бехлюль чувствовал, как сердце его стучит быстрее. Этот телефон был в ее руках, когда он в последний раз слышал её голос. Волнение сжимало его сердце — это было все, что у него осталось от нее. Последнее свидетельство их с Бихтер истории сейчас лежало у него на ладони. Он смотрел на телефон и даже не знал, чего он сам ждал. Может быть, он сможет найти хоть какую-то зацепку, где она сейчас? Может быть, любимая кому-то звонила, или переписывалась с кем-то. Может быть, он сможет найти хоть что-то, что поможет ему понять, что с ней. Он начал методично просматривать входящие и исходящие звонки. Звонки от него, ее матери, Пейкер, дяди, от каких-то женщин из той благотворительной ассоциации, где она работала, из фитнес клуба, пара неотвеченных звонков… Дойдя до звонка из дома в Риве, он остановился. Ничего, совсем ничего. То же самое обстояло с сообщениями. К своему разочарованию, он не обнаружил ничего, что могло бы прояснить обстоятельства последних дней Бихтер перед ее исчезновением. Со злостью он бросил телефон на стол и начал беспокойно ходить по комнате, пытаясь подавить волну разочарования и избавиться от накопившейся злости от собственного бессилия. Почему он вообще надеялся на этот телефон? Ведь это так похоже на Бихтер — сделать что-то с только ей свойственной непредсказуемостью и оставить его в полной фрустрации. Он все время чувствовал себя на полшага позади неё. Что же с тобой происходило в последние дни, любимая? Всю неделю до свадьбы он жил на яхте, боясь встречаться с ней. Он не отвечал на ее звонки, потому что справедливо опасался, что, услышав её, он не сдержится и не сможет довести план со свадьбой до конца. Что с тобой было? Куда ты исчезла? Вернувшись к столу, он опять схватил телефон и продолжал искать, надеясь найти хотя бы какую-то догадку. Музыка — ничего нового не было загружено уже давно. Да и как музыка может ему помочь? В фотографиях было пусто. Увидев в разделе «Аудиозаписи " один файл, ни на что не надеясь, Бехлюль нажал на «играть». Услышав её голос, первые несколько секунд он просто слушал. Прошла уже неделя, показавшаяся ему вечностью, с тех пор, как он слышал Бихтер, и только сейчас, оставшись наедине с ее голосом, Бехлюль понял, насколько сильно скучал по ней. Её неожиданное исчезновение из его жизни, невозможность видеть её обострили его чувства, и он почти физически осязал, как без нее его жизнь становится пустой, будто, и в самом деле, часть его самого пропала. «Голос, как у птички,» — подумал он, с нежной улыбкой прислушиваясь к любимому голосу, но все ещё не вникая в то, что говорила Бихтер. Он хорошо знал, что одной интонацией она могла метко и хлестко ударить, довести его до бешенства, а могла в один миг заставить его сердце колотиться быстрее и заполнить его неописуемым счастьем. Он отлично помнил заносчивые, надменные и холодные интонации ее голоса и помнил трогательные, ласковые нотки, которые растапливали его душу. То, как сейчас звучал её голос, было совершенно новым и непривычным. Он остановил запись и, вернувшись в начало, стал внимательно слушать. Бихтер заговорила после нескольких секунд нерешительности, глухо и устало, почти безучастно. — Я не знаю, зачем решила записать это. В голове так много мыслей, они путаются, хаотично мелькают, и мне хочется собрать их в одну картину Иногда мне так больно, что я, как будто диссоциируюсь, отделяюсь от своего тела и наблюдаю за собой со стороны, словно все происходит с посторонним человеком. В эти минуты я ничего не чувствую, как под наркозом. А потом я опять соединяюсь с моим телом, и туман наркоза расходится. Тогда мне становится очень страшно. И сейчас я чувствую себя именно так. Мне совсем не с кем поговорить, а иногда очень хочется кому-то рассказать все-все, до мельчайших подробностей, чтобы хоть как-то избавиться от назойливого роя мыслей. Как же все так получилось? Он услышал, как Бихтер вздохнула и немного оживилась. — Мы с тобой так мало разговаривали, — продолжала она, и Бехлюль понял, что она обращается именно к нему. — Нам почти не выпадало времени, чтобы просто поговорить, когда нас не отвлекали, не изводили постоянными расспросами. В этом доме, который я так ненавижу всей душой, в этом семейном склепе, все время подслушивают, шпионят, сплетничают, врут, недоговаривают — и это зовется заботой о семье. Все настолько фальшивые, что хочется кричать… Ты знаешь, я всегда держала дистанцию с людьми, и никогда по-настоящему не влюблялась, поэтому подумала, что то чувство, которое у меня появилось к Аднану, было той самой любовью. Я искренне хотела создать семью с моим мужем, старалась понравиться всем вам, но у меня ничего не получалось. Меня не принимали ни в доме, ни в семье. Я — чужеродный организм здесь. А потом в моей жизни появился ты. Вернее, конечно, я знала тебя и раньше, ты был парнем моей сестры, который плохо с ней поступил. Она плакала у меня на плече после расставания с тобой, и последнее, что я себе могла представить, это то, что ты поселишься в моем сердце. Ты с первой минуты мне не нравился, ты был слишком самоуверен, требовал к себе чересчур много внимания. Ты разбивал сердца, играя и беззаботно наслаждаясь жизнью, излучая веселье и жизнелюбие. Как же ты раздражал меня! Услышав её последнюю фразу, Бехлюль улыбнулся, вспоминая, каким холодом она обдала его в тот вечер в клубе, когда он безуспешно пробовал с ней познакомиться, и потом продолжала держаться с ним отстраненно, с презрением, не скрывая, что считает его пустым и недалеким, и как безумно злила его этим. — Но ты оказался единственным, кто поддерживал меня в этом доме в самом начале моего замужества. Я не помню определённый день, когда я вдруг увидела тебя по-другому. Может быть в первый раз это произошло, когда мама попала в аварию, и я так боялась, что она не выздоровеет? Ты присел рядом, говорил, что все будет хорошо, что мама вернется из больницы и еще будет сводить меня с ума, что я должна быть сильной ради нее. И я начала узнавать тебя и с изумлением открыла, что твоя веселость и самоуверенность — это маски, которые ты носишь, чтобы никто не мог тебя обидеть.Ты так удивил меня, когда я почувствовала, что ты умеешь быть заботливым, ранимым, нежным… Ты понимал меня лучше, чем кто- либо. Это было такое новое неизведанное чувство, оно надвигалось на меня как лавина, которую не остановить. Оно пугало меня, но постепенно заполнило все клеточки моего разума и сердца, когда хочется видеть и слышать, и постоянно быть рядом с тобой, а нельзя — ведь я замужем за твоим дядей. Я знала, что и ты испытываешь то же самое, я видела это в твоих глазах. Я боялась предать мужа, но и не могла представить, как жить без тебя. А потом мы пытались сбежать, но ты не решился, оставив меня в аэропорту. Возможно, было слишком рано, может быть, мы до конца не доверяли друг другу. Да, тебе было сложнее, ты терял больше, чем я — если я уходила от мужа, чувства к которому превращались, в большей степени, в уважение и благодарность, то ты рисковал единственной семьей, которая у тебя была. Я обиделась на тебя и решила оставить свои безумные мечты о нас. Ты уехал в Азербайджан, постоянно звонил мне, а я не хотела с тобой говорить. А потом мы получили новости, что вертолет с тобой исчез с радара и, возможно, ты погиб, и я не знаю, как пережила ту ночь, пока ты не позвонил. Вот тогда я поняла, как сильно люблю тебя, такого, какой ты есть, не идеального, со всеми плюсами и минусами. Просто потому что ты есть на свете. Он слушал её слова и уносился в воспоминания, заново проживая их сейчас — его отъезд, как попытка жить без неё, осознание, что даже несколько дней без неё невозможны, её слова, что между ними все окончено, отчаяние и стремление вернуться домой в нелетную погоду, чтобы поговорить с ней, аварийная посадка и её трогательный голос на другом конце провода: " Я так испугалась, что потеряла тебя!». И его бесконечное счастье… — Ты просил дать тебе время, а я торопила тебя и требовала определённости. Я так презирала свою мать за то, что из-за ее неверности умер папа, меня убивала мысль, что я становлюсь такой же, как она. Бехлюль услышал, как голос Бихтер, до сих пор звучащий ровно, прервался. Было слышно, как она всхлипнула и замолчала на секунду, а он внутренне сжался от ее боли. Он вспомнил ту отвратительную сцену в отеле, когда назвал её настоящей дочерью госпожи Фирдевс, зная, что это ее самое уязвимое место, зная, что бьет по самому больному. Чувствуя себя загнанным в ловушку зверем, и ощущая, как петля на его шее затянулась до предела, он пытался заставить её возненавидеть его и уйти. Другого выхода он не видел. — На нас ополчился весь мир — продолжала Бихтер, — Мама, с её чудовищным планом, Бешир с его шантажем и абсолютно перевёрнутым представлением о том, что правильно, Нихаль, которая больше всего на свете хотела заполучить тебя. Потом добавился Аднан, который, к моему ужасу, согласился с маминым планом и решил подарить дочери тебя в виде любимой игрушки. Была ещё Пейкер, которая переживала, как может отразится мой разлад с Аднаном на финансовом положении её семьи. Однако, я все же хотела бросить все и уйти с тобой, но ты нё мог на это решиться. Я знаю, что потеряв семью однажды, ты панически боялся потерять её ещё раз. Ты не доверял мне до конца и не верил в себя. А может быть, ты знал своего дядю лучше меня и понимал, на что он способен в гневе, если узнает о нас. Так или иначе, но ты быстро сдался тем трудностям, которые обрушились на нас! Я знаю, что в отчаянных попытках облегчить себе существование, ты нарочно говорил все те слова, которые так сильно ранили меня. Ты не мог разлюбить меня и старался оттолкнуть меня, заставить ненавидеть тебя. Ты жалел всех, кроме меня, и убеждал меня, что между нами все закончилось, когда твои глаза говорили обратное. Теперь было отчётливо слышно, как она плачет, и он плакал вместе с ней. — Когда я сказала тебе, что у нас будет ребёнок, это была моя последняя надежда, что ты очнешься и уведешь меня из этого дома. Но ты ответил, что у нас и так уже много проблем, что это глупо, и что мне не нужно рожать этого ребёнка. Да, я запутала тебя, сказав потом, что беременности нет, ты решил, что это мои игры, попытки тебя принудить что-то решить, что я тоже загоняю тебя в угол. А я просто поняла, что наш ребёнок тебе тоже не нужен, поэтому доказывать, что я не играю с тобой, стало не важно. Бихтер опять замолчала, и в этом молчании он почувствовал море невысказаного разочарования. С каждым ее словом его сердце темнело от тяжести ее боли и его вины. Почему он был так уверен, что она со всем справится сама? Или ему просто было удобно так думать, не замечать, как ей плохо, убеждать себя, что на самом деле она не любила его, а просто играла им от скуки? Все, о чем он думал в те дни, это как сохранить в тайне их отношения от семьи, несмотря на то, что все больше и больше людей узнавали об этом. Он услышал, как любимая усмехнулась. — Ты знаешь, а ведь моя мама даже попробовала помочь мне остановить твою свадьбу, но это у нее получилось плохо, было уже поздно. Ты твердо решил принести нас в жертву ради твоей семьи, куда тебя привезли ребёнком. А потом сделали безвольным пленником, который всем обязан, ведь его растили «как сына». Как сына… Только не сына, не обманывай себя. Тебя любят, как могут, но ты здесь только пока служишь этой семье. Не зря ты так боишься расстроить своего дядю. Ты же знаешь, что в ту минуту, когда ты перестанешь играть роль, которую тебе отвели, ты окажешься на улице — забытый теми, для кого ты был «как сын». Так уже было, может быть ты уже не помнишь. Она промолчала, словно вспоминая что-то, и он почувствовал, что она думала о том же, что и он в эту секунду. На следующий день после их свадьбы, он неосторожно высказал опасения дяде, что тот поторопился жениться, что его молодая жена, возможно, небескорыстна. Это было импульствно, и, вероятно, неправильно. Считал ли он, что тем самым защищает семью, или это были первые ростки ревности? Но как же быстро он оказался на улице с сумкой вещей после этого! — А вот твоя кузина-невеста, — продолжала она, и ее голос негодующе зазвенел, — Не боится, что за ошибку ее могут выгнать из дома и оставить без семьи. Она может говорить любые дерзости обо мне, и её всего лишь легко журят, и призывают всех домашних относиться к ней терпеливо и с пониманием, потому что у неё постояннно тяжёлый период. У тебя же своя роль в доме — быть благодарным и развлекать. Ты ведь не смеешь ни обидеться, ни разозлиться в этой семье! Бехлюль усмехнулся и покачал головой, соглашаясь. Как всегда, любимая подмечала детали, о которых он боялся подумать. — Этих людей ты оберегаешь, ради них ты пожертвовал нами. Им нет никакого дела до тебя, глупый! Иначе они бы все увидели, в кого превратился ты, совсем недавно летящий по жизни и всегда улыбающийся! Они так заняты этим абсурдным счастьем Нихаль, этим фарсом под названием свадьба года, что не желают увидеть твои натянутые, неестественные улыбки и потухшие глаза, в которых плещется страх. Разве так выглядит счастливый жених? Но важно то, что они хотят видеть. Мнимое спокойствие превыше всего. Семья не должна испытывать ни волнений, ни тревог, а если они все же возникают, то нужно игнорировать их, и, возможно, они исчезнут сами. Аднан сделает все ради счастья своей дочери. А на данный момент ей для счастья нужен ты, и он дарит ей тебя. Как этого не видишь ты — я не знаю… После небольшой паузы голос Бихтер опять зазвучал тихо и почти безразлично. — Сейчас уже почти утро. Рассветает, наступает день твоей свадьбы. Я не могу смотреть на это. Я не могу больше сражаться за нас в одиночку. Эта борьба с самого начала была неравной. Борьба за то, чтобы под твоими уродливыми масками, которые тебе навязывают, не исчез ты сам. Я приняла решение, хотя, может быть, это и не правильно. Я обещала ждать тебя до последней возможности, но сегодня правда откроется, и все всё узнают. У меня больше не осталось сил. Я очень устала, но я не жалею ни о чем. Люблю тебя. " Все. Запись закончилась. Оглушенный, сжимая ее телефон в руках, он ещё долго сидел на полу, раздавленный болью, обидой и отчаянием, через которые он протащил Бихтер. Он впитывал в себя все разочарование, каждую ее слезинку, которые принёс ей. Он знал, что ему нужно что-то предпринять, что-то сделать, попытаться исправить ошибки. Но сейчас он просто сидел там, потерянный и раздираемый чувствами, не зная, с чего начать. Глава 9. Как и обещала госпожа Айнур, в аэропорту Вашингтона Бихтер встречала сама владелица центра реабилитации. Пока они добирались до места по кольцевой дороге, Эврен, очень приветливая и энергичная женщина, не умолкала ни на секунду, перемешивая турецкий и английский языки. Ловко маневрируя машиной, как заправский гонщик, она много жестикулировала, смеялась и с удовольсивием рассказывала Бихтер историю, как она приехала в США из Стамбула совсем молодой студенткой, как влюбилась и вышла здесь замуж, а потом с поддержкой мужа открыла центр реабилитации. — Своих детей у меня нет, поэтому Центр стал моим ребенком, — говорила она с заразительеым энтузиазмом. Эврен с гордостью рассказывала, что в Центре работают одни из лучших специалистов страны, использующие весь спектр методик и приёмов реабилитации, но в большей степени они специализируются на когнитивной или диалектической корректировке поведения. — Мы очень тесно работаем с международной благотворительной программой по оказанию помощи детям, попавшим в трудную жизненную ситуацию, а наше отделение кризисной стабилизации подростков регулярно хвалят в прессе! Эврен быстро посмотрела на Бихтер, проверяя, впечатлили ли девушку её слова. — У нас постоянно работают студенты из университетов в Вашингтоне, они особенно помогают нам с нашими маленькими пациентами. — Неужели в Центр приезжает так много детей? — удивилась Бихтер. В ответ женщина огорченно дернула головой. — Ты даже не представляешь себе, дорогая, сколько! И у каждого своя история… Она погрустнела на минуту, но тут же опять принялась говорить с жаром. — А ещё у нас в Центре придумали такую вещь — чат психологической разгрузки. Любой человек может зарегистрироваться в социальных сетях и поговорить с кем-то из наших специалистов. Чаще всего, наши студенты ведут это чат. Они, конечно, пока не имеют права давать профессиональные советы, но могут выслушать человека, которому не с кем поговорить, одиноких людей, ведь, так много, или просто кому-то нужно выговориться, не боясь осуждения. А студенты получают отличный опыт работы с клиентами и материалы для курсовой или диссертации. Представляешь, как здорово? В самолете Бихтер казалось, что она устала от длительного перелета, мечтала лечь и нормально выспаться, а сейчас, рядом с Эврен, она чувствовала, что сонливость рассеялась. Энергия и живость этой женщины передавались ей, как заряд бодрости. — Айнур сказала немного о тебе, — резко сменила тему Эврен и тронула руку Бихтер кончиками пальцев. — Не о чем не думай, ничего не бойся, заботься только о себе и своём ребенке. Все будет хорошо. Другого выбора у тебя нет! — она заговорчески подмигнула девушке. — Ой, смотри, а вот мы и приехали! — воскликнула она и махнула рукой впереди себя. Бихтер рассмеялась — энергия этой женщины ошеломляла. Они подъехали к кампусу Центра, построенном в колониальном стиле. Жилой корпус был окружен огромным парком с живописными аллеями и красивым прудом. На одной стороне центра находилось отделение для детей и подростков, а по другую сторону располагались взрослые пациенты. Комната, в которую Эврен провела Бихтер, была маленькая, но уютная, с большим окном и с видом на парк. Шкаф, кровать с тумбочкой, стол с лампой и два стула — все было компактным, но удобным. — Твоя программа рассчитана на восемь недель. — объяснила Эврен. Она ни на секунду не переставала двигаться — трогала поверхность стола, поправляла подушки на кровати, переставляла письменные принадлежности. — После ее успешного окончания, если захочешь, ты сможешь остаться работать в Центре — наставником, ассистировать в групповых занятиях. Многие наши бывшие пациенты заканчивают свою реабилитацию таким образом, тем более, ты даже начала учиться в магистратуре. А дальше, — женщина повернулась к Бихтер, — Ты разберёшься с тем, как ты хочешь жить и что делать — учиться или работать. Пока не устроишься самостоятельно, жить сможешь здесь же, на кампусе. Если, конечно, захочешь. Она вышла, оставив Бихтер одну, и девушка только сейчас поняла, что за все время, что она ехала с Эврен из аэропорта, до этой минуты, практически не сказала ни слова. Хозяйка Центра словно олицетворяла собой вечное движение, наполняя все пространство своей жизненной силой, не оставляя места для раздумий, сомнений или страхов. Это было даже хорошо, в ее присутствии у Бихтер не было возможности передумать. Она села на кровать и, отклонившись немного назад, оперлась на руки. Ну вот, она, в самом деле, сделала это — она уехала, и теперь уже бескрайние воды океана разделяли её с родным городом, со всем, что было важным ещё неделю назад, со всем, что было её жизнью. И с Бехлюлем… Сердце немедленно наполнилось грустью. Как она будет жить без него? Как существовать, не видя и не слыша его, не зная, что он делает, о чем думает, не слыша его голоса? Как будет она начинать новую страницу своей жизни без того, кто должен был стать её будущим? Убежав, она оставила частичку себя там, с ним. Когда она ехала сюда, ей казалось, что расстояние все сделает за нее, избавит её от боли, от разочарований, от грусти. А получилось так, что она просто поменяла место, а тень прошлого следовала за ней, как верный спутник. Её новая реальность моментально не наступила и не залечила её раны. Её жизнь по-прежнему в руинах, и ощущение потерянности все так же крепко держит её в своих объятиях. И как было, все равно уже никогда не будет. Судьба, хитро и непредсказуемо плетущая свои узелки, развела их. И дело оказалось не столько в пространстве, разделяющем их, сколько в ней самой. Теперь, оказавшись здесь, она осознавала, что ее побег, сам по себе, не мог полностью избавить её от того, что осталось в прошлом. Одно лишь расстояние не принесёт забвения. Оно только разделяет, но не избавляет от воспоминаний. Стоп! Бихтер села прямо. Ее поспешный отъезд не был бегством, он был ее попыткой вернуть себе себя, обрести себя вновь. А для этого нельзя тащить багаж прошлого в будущее. Нельзя позволить, чтобы печаль отступающего прошлого, чувство потери, затмили радость будущего. Бехлюль сделал свой выбор, а она делает свой. Она станет матерью, и это дарило ей новую цель и самый главный смысл её жизни. До конца августа Бихтер занималась исключительно собой и своим здоровьем. После жизни в роли госпожи Зиягиль, когда на ней лежала ответственность за благополучие матери и семьи сестры, когда нужно было ухаживать за мужем и подстраиваться под его настроение, терпеть дерзости Нихаль, спешно искать выходы из ситуации, в которой они с Бехлюлем оказались, все это было ново и непривычно. Сначала с неудобством, а потом все легче и легче, она открывала душу во время занятий, училась эмоциональной регуляции, которой в центре посвящалось очень много внимания, читала, много гуляла, посещала класс йоги, занималась лепкой и музыкой вместе с остальными обитателями центра. Она даже опять начала танцевать, совсем, как в студенческие годы, но, конечно, с поправкой на свое положение. Социальный работник, курирующий Центр, помогла ей оформить страховку для будущих мам, и на первом же посещении врача Бихтер узнала, что у неё будет девочка. Дочка… Новая жизнь начала понемногу налаживаться. У Бихтер появились новые знакомые. Среди них оказался Кевин, тридцатишестилетний профессор университета, который руководил аспирантами, работающими в Центре. Бихтер решила учиться в магистратуре и заниматься детской и подростковой психологией, и Эврен посоветовала ей поговорить с Кевином, чтобы по-лучше узнать об условиях перевода в университет, о сроках, о документах. Он оказался интересным человеком, говорливым, как Эврен, много шутил, но это не раздражало Бихтер, а скорее, развлекало. Общаться с ним было лёгко и приятно. В какой-то момент она ощутила его попытку продвинуться из дружеских отношений в более романтические, но решительно остановила его. Сейчас она точно не хотела добавлять сложностей в свою жизнь. Ей нравилось быть хозяйкой своей жизни, где только она могла принимать решения, нравилось, что никто не мог диктовать, как ей поступать. Ей хотелось насладиться этой внезапно приобретенной свободой и ожиданием своей малышки. Кевин не стал настаивать, их общение оставалось на дружеском уровне, но он продолжал относиться к ней с заботой и пониманием, впрочем, уважая те границы, которые она обозначила. А ей сейчас нужен был такой друг — не задающий лишних вопросов, готовый поддержать, поговорить. Он помог Бихтер связаться с одним из университетов в городе, и она начала процесс перевода документов, необходимых для учёбы в Вашингтоне из ее университета в Лос-Анджелесе. В начале осени, закончив программу реабилитации, Бихтер осталась в Центре работать коучем в подростковом отделении. Она жила в корпусе для персонала и подыскивала себе квартиру, чтобы успеть переехать до рождения ребёнка. Эврен советовала ей не торопиться с переездом и остаться хотя бы на месяц после рождения дочки, но Бихтер чувствовала, что готова начать жить самостоятельно. Погружаясь в новую жизнь в Вашингтоне, она постепенно знакомилась с городом, исследуя его кварталы. Бихтер гуляла по Джорджтауну, старинному району в центре Вашингтоне, известному своими магазинчиками и историческими кирпичными домами, покупала милые крошечные вещички для будущей дочки в Кристалл Сити, огромном торговом центре, расположенном в ближайшем пригороде. Кевин предлагал свою компанию для прогулок, но Бихтер предпочитала это делать сама. Она изучала местные фермерские рынки, магазины, музеи. Гуляя по набережным реки Потомак и слушая крики чаек, Бихтер часто вспоминала о Бехлюле, о времени, которое они провели в том каменном доме в Риве, и очень по нему скучала. Как-то на яхте он сказал ей, что не сможет жить без неё. Оказывается, смог… И она смогла… Бихтер хорошо помнила свое чувство глухой безнадежности, с которым она уезжала из Стамбула. Мамин план навязать Бехлюлю брак с Нихаль был выполнен блестяще, как, впрочем, все интриги госпожи Фирдевс. Она очень удачно использовала против Бехлюля Нихаль, с её придуманной детской любовью и обмороками от огрочения. Эта девочка, в свои девятнадцать лет умудрившаяся сохранить непосредственность избалованного десятилетнего ребенка, была приучена к тому, что все ее желания исполняются. А она желала безраздельно обладать красавцем-кузеном, и проявила совсем не детский напор, атакуя его. Бихтер усмехнулась, думая, что, наверное, и госпожа Фирдевс, и сам Бехлюль не ожидали от наивной Нихаль такого мощного натиска. Её мать разбудила дремавший вулкан, сама того не ожидая. Да и Бехлюль, верно, много раз вспомнил свои слова о том, что отношения с Бихтер стали для него рабством. Что такое настоящая кабала, он узнал сразу же после помолвки с кузиной, контролирующей каждый его шаг и не выпускающей его из своих цепких обьятий ни на миг… Мама с интригами, Нихаль с обещанием непременно умереть без Бехлюля, Бешир с шантажом, Аднан с угрозами, мадемуазель с глазами обиженной колли… Все это, вкупе с чувством вины, которую Бехлюль испытывал перед дядей, и привело к тому, что они имеют сейчас. Уже несколько месяцев она не знала, что с ним и, положа руку на сердце, боялась узнать. Бихтер сознательно избегала новостей из Стамбула, чтобы ненароком не увидеть чего-то о семье Зиягиль. От своего адвоката она знала, что Аднан воспринял её бегство, как оскорбление, думал было потребовать её личного присутствия на бракоразводном процессе, но бросил эту затею и дал ей развод. Но не думать о Бехлюле она не могла. Удалось ли ему выкрутиться в тот день? Успел ли он придумать новую ложь, чтобы опять сберечь себя от разоблачения? А может быть, после ее ухода Аднан простил племянника, свалив все на неверную жену — соблазнила бедного мальчика, опутала? Или вообще решил молчать опять ради того, чтобы дочь получила желаемое? Она потому и не хотела никаких стамбульских новостей, что боялась узнать, как сложились дела у Бехлюля, боялась удостовериться, что та маска, которую он надел ради того, чтобы его не выгоняли из семьи, приросла к нему насовсем. А что, если Бехлюля все-таки выгнали из дома? Что, если ему плохо? Об этом она старалась не думать, потому что тогда пропадало желание строить свою жизнь, а хотелось только бросить все и лететь к нему. Бехлюль не представлял себя без семьи Зиягиль. Потеряв её, ему будет очень тяжело выжить. Госпожа Айнур часто звонила Бихтер. Она интересовалась состоянием здоровья ее и малышки, спрашивала о планах на будущее и периодически острожно предлагала поделиться местными новостями, но Бихтер категорически отвергала эти предложения. Однажды госпожа Айнур попросила у Бихтер разрешения дать Пейкер её новый номер телефона, потому что она с госпожой Фирдевс пытаются её найти и очень волнуются. Решив, что наверное, пора внести какую-то ясность и снять груз тайны с госпожи Айнур, Бихтер пообещала связаться с сестрой сама. Она долго решлась и позвонила Пейкер перед самыми родами, во второй половине ноября. Намереваясь сразу разрубить все вопросы, она кратко, но честно, рассказала, что именно предшествовало её спешному отъезду из Стамбула, и кто остановил её от страшного поступка. Пейкер плакала, ругалась, извинялась за свое малодушие, но была счастлива, что Бихтер объявилась, и у нее все начинает налаживаться. Когда телефон из рук Пейкер неожиданно перехватила госпожа Фирдевс, которая, как оказалось, жила с Пейкер в Лос-Анджелесе, Бихтер инстинктивно напряглась — в последний раз они виделись не при самых лучших обстоятельствах. «Как ты могла?», «как неразумный ребенок», " безрассудное поведение», «импульсивные решения», «безумный побег», «возмутительная неосмотрительность» — посыпалось на нее, как из рога изобилия. Госпожа Фирдевс не сдерживала свой праведный гнев по поводу исчезновения младшей дочери. Но в потоке возмущения и упреков, в голосе матери Бихтер уловила непривычные для своего уха нотки — теплоту, неподдельное беспокойство и облегчение, что дочь, наконец-то, появилась. — Мама, предлагаю свернуть ту часть твоей речи, где ты отчитываешь меня. Ты начинаешь повторяться, — сказала Бихтер, услышав «Как ты могла?» в третий раз. — Ты всегда была бессердечной! — немедленно услышала она на том конце провода. — Как ты устроилась? Почему не приехала в Лос-Анджелес? — Хотела дать возможность всем жить спокойно. И мне нужно было решить, как жить, — честно призналась Бихтер. — Самой, — добавила она. — Но ты могла позвонить! — Я не хотела ни с кем говорить. — Как… — Мама, клянусь, если ты ещё раз скажешь «Как ты могла?», я повешу трубку! — смеясь, пообещала Бихтер. — Но я с ума сходила, я боялась за тебя! — негодовала госпожа Фирдевс. — Ты боялась? Мама, тебя подменили? — мягко улыбнулась в трубку Бихтер. — И тебе приятного вечера, дорогая, — буркнула госпожа Фирдевс и отключилась. А потом Пейкер с Нихатом и сыновьями спонтанно и без предупреждения приехали к Бихтер, которая только несколько дней назад переехала в арендованный таунхаус и радовалась тому, что у неё мало вещей, и их не нужно долго разбирать. — У Нихата послезавтра деловая встреча в Нью-Йорке, мы по дороге решили заехать к тебе, — объяснила Пейкер. — Решили сделать тебе сюрприз! Вашингтон уже был красиво наряжен в преддверии Дня Благодарения и начала Сезона Праздников, как политически корректно в США называли серию зимних праздников разных национальностей и конфессий. Повсюду были расставлены фигурки индеек различных размеров, форм и цветов, как символы Дня Благодарения, горели гирлянды, кое-где уже стояли напряжённые елки. Семьи собирались отовсюду, чтобы отпраздновать этот день вместе, и Бихтер была счастлива снова оказаться рядом с сестрой. Сначала они все вместе гуляли по вечернему городу, а потом говорили всю ночь и не могли наговориться. Бихтер не пришлось много рассказывать сестре о своей истории — то, чего не знала Пейкер, как оказалось, восполнила госпожа Фирдевс. Бихтер чувствовала невероятное облегчение от того, что именно сейчас, перед рождением ребенка, у неё больше не было секретов от сестры, ей не нужно больше лгать, притворяться, бояться. Она больше не была в плену своих собственных тайн. А Пейкер, в свою очередь, вела с собой внутренний диалог, пробираясь сквозь сложные переплетения собственных чувств. Она задавалась вопросом, почему ей так не безразлично то, что Бехлюль любил её младшую сестру? Почему какое-то странное чувство царапает сердце при мысли о том, Бихтер стала для него чем-то большим, чем были все его предыдущие девушки, чем была она сама? Это ведь Бихтер была той тайной любовью Бехлюля, о которой говорил Нихат. Это с ней Бехлюль постоянно говорил по телефону, когда был в Азербайджане, и ринулся лететь в Стамбул в нелетную погоду он тоже из-за неё. Он нашёл в её младшей сестре что-то, чего не нашёл в ней, и это было настолько значимым, что он потерял голову, решившись на роман с Бихтер, несмотря на то, что она была замужем за его дядей. А теперь их ребёнок навсегда свяжет их… Пейкер смотрела на сестру и понимала, что завидует ей. Оставшись одна, беременная, с неясным будущим, Бихтер излучала жизненную энергию, её глаза горели решимостью и непоколебимой верой в то, что она со всем справится. Пейкер не могла не заметить, что, обычно порывистая, импульсивная сестра стала уравновешеннее и увереннее в себе, ее движения приобрели какую-то новую грацию, плавность, и даже голос ее звучал глубже и сдержаннее. Пейкер поймала себя на мысли, что думает о том, что чувствовала бы она, если бы оказалась на месте Бихтер, если бы это она носила в себе ребёнка Бехлюля, и… не могла подавить ощущение утраты и некоторого разочарования в самой себе. Она не подозревала, что старые раны могут болеть снова, даже когда кажется, что они давно зажили. Нихат деликатно не мешал, уложив Дорука и Джема спать, он работал на веранде, готовясь к деловой встрече в Нью-Йорке. А следующим утром, когда все праздновали День Благодарения, стало ясно, что ребёнок, который зародился при очень неординарных обстоятельствах, появится на свет именно в этот день. Когда ей на грудь положили новорожденную дочь, весь мир остановился для Бихтер. Боясь потревожить малышку своим дыханием, она смотрела на крошечное личико, пальчики, нежные колечки волос. Внезапно дочка зевнула и открыла глазки — на Бихтер смотрели ЕГО глаза, голубые, как две капельки росы, в которых отражается небо. " Не глупи! Ты не родишь этого ребёнка, у нас и так достаточно проблем, " — совсем некстати пришли ей на память слова Бехлюля. Она вспомнила, как, проникнутая отчаянием и невыносимой болью, решала дважды прервать эту беременность, на секунду вернулась в тот день, когда деликатный толчок маленькой ножки её дочери, отрезвил ее в страшную минуту… — Ты вырастишь самой-самой счастливой, я обещаю тебе это, — прошептала она своей крошечный дочке, нежно целуя ее пальчики. А потом была суматоха и переполох, вызванные приездом госпожи Фирдевс. Новости о том, что младшая дочь родила ей внучку, не на шутку взволновали эту женщину-ураган. Она держала малышку в руках, с трудом пряча слезы. — Ну, к семье Зиягиль наша принцесса отношения не имеет, это видно сразу, — ухмыльнулась она. Женщина старалась казаться сдержанной, не показывать свои эмоции, но её глаза таяли от нежности к внучке, а голос звучал с бархатистой мягкостью. Пейкер ревностно отметила, что её мать не проявляла такой трепет, когда родились её сыновья. — Свои голубые глаза девочка унаследовала от отца, надо понимать. Давайте надеяться, что характер у нее будет твой, — госпожа Фирдевс перевела взгляд с внучки, которую держала на руках, на младшую дочь. — Если бы ты хоть иногда слушала меня, ты могла бы сейчас… — начала она укоризненно. — Мама, ты мне обещала, — Пейкер предостерегающе подняла руку. — Элла — только моя дочь, — подала голос Бихтер, — И я ни о чем не жалею. Я счастлива, понимаешь? Госпожа Фирдевс шумно вздохнула и театрально вскинула глаза к потолку. — А могла бы быть ещё счастливее, если бы вела себя правильно! Но не буду с вами спорить. Это бесполезно, — развела она руками. Потом она обвела дочерей победным взглядом и осторожно погладила по головке малышку. — В компании господина Мелиха прибавление! Глава 10. После рождения Эллы Пейкер с семьёй уехала, а госпожа Фирдевс осталась с младшей дочерью ещё на несколько недель. Услышав от матери, что она остается с ней и Эллой, Бихтер не стала противиться, решив дать шанс для развития нового витка в своих отношениях с ней. Ни для кого не было секретом, что Фирдевс Йореоглу всегда славилась своей склонностью к яркой светской жизни. Сколько Бихтер помнила свою мать, ее дни были наполнены встречами с друзьями, культурными мероприятиями и походами по магазинам. Глядя на то, как живо эта светская львица адаптируется к роли бабушки, Бихтер не переставала удивляться — она никак не ожидала, что именно ее матушка так увлеченно погрузится в уход за новорождённой внучкой. А госпожа Фирдевс проживала абсолютно новую для себя роль, которую ранее никогда не примеряла. Женщина самозабвенно нянчилась с Эллой, когда Бихтер нужно было поехать на занятия в университет, занималась с ней гимнастикой для младенцев, пела ей песни на разных языках. Прогулки в парке с малышкой стали для нее ежедневным ритуалом, и госпожа Фирдевс с гордостью катила перед собой коляску. Казалось, она пыталась компенсировать все то, что упустила во времена своего материнства. Фирдевс старалась не показывать избыток нежных, тёплых чувств, как ей всегда было свойственно, но скрыть ее нежную привязанность к внучке было невозможно. Маленькая Элла окончательно и бесповоротно похитила сердце неприступной госпожи Фирдевс. Забота о малышке создавала совсем новую, непривычную атмосферу деликатной теплоты в отношениях Бихтер с матерью. Осторожно и несмело, они начали находить общий язык. Вечерами, уложив Эллу спать, они вели длинные разговоры и с удивлением понимали, что совсем не узнали друг друга за все предыдущие годы жизни вместе. В один из таких вечеров, разоткровенничавшись, госпожа Фирдевс рассказала дочери свою историю, которая произвела на Бихтер огромное впечатление и помогла увидеть, что на самом деле пряталось за лощеным обликом и железной выдержкой язвительной и холодной госпожи Йореоглу. Фирдевс родилась в богатой семье и свое раннее детство она провела с родителями в красивом старинном особняке в Самсуне, прямо на берегу Чёрного моря. Хотя в доме было много прислуги, мама сама занималась воспитанием единственной дочери — читала ей интересные книги, учила рисовать пастелью, играла с ней в четыре руки на рояле, занималась иностранными языками. В школу девочка пошла, зная много больше своих одноклассников. А в её восемь лет весь мир перевернулся. Сначала родители начали ссориться, и Фирдевс засыпала теперь уже не с тихим убаюкивающим голосом мамы, читающей ей очередную книгу, а под звуки ссор, бьющейся посуды, плач мамы и крики отца. Отец уходил из дома, потом возвращался и потом все происходило с начала. Фирдевс было до слез жаль маму, которая становилась тише и незаметнее. Наконец, мама, как могла, объяснила дочери, что они с папой больше не будут жить вместе, что у него теперь будет новая жена, а они вдвоём теперь будут жить в другом месте. Они переехали из особняка в маленькую квартиру на окраине города, неподалёку от порта. Учебный год Фирдевс закончила в своей школе, мама не хотела резко менять место её учёбы в середине года. Жить они стали почти бедно, денег, которые давал им отец, не на что не хватало. Фирдевс отлично помнила то время, когда мама начала выпивать. Сначала понемногу, вечером, а потом стали приходить её новые друзья. Возвращаясь из школы, девочка видела, как вокруг стола сидят странные люди, мама, совсем переставшая следить за собой, была тут же, громко смеялась, говорила заплетаюшимся языком и танцевала по просьбе ее приятелей. Фирдевс запиралась в спальне, стараясь не слушать, что происходило в квартире, и частенько ложилась спать голодной. Довольно скоро новость о разводе ее родителей и переезде Фирдевс с мамой на окраину разлетелась по школе. Кто-то из детей подсмеивался над ней, кто-то жалел. Иногда в школе её угощала подружка, она приносила из дома пирожки, фрукты и сладости. Несколько раз подруга приглашала Фирдевс к себе домой на выходные, но потом перестала — родители запретили ей. Так продолжалось, пока в их квартире однажды не появился отец и силой не забрал дочь обратно в особняк. С мамой видеться он не разрешал. Девочка отчаянно скучала по матери, очень переживала за нее, понимая даже своим детским разумом, что новый образ жизни мамы не доведёт ее до добра и стремительно утащит на дно. Фирдевс умоляла отца разрешить ей встретиться с мамой, плакала, но отец кричал на нее, требовал «прекратить ныть», однажды наказал и все равно оставался непреклонен. Несколько раз женщина приходила к высоким воротам дома бывшего мужа, но ее грубо прогоняли, дважды девочка видела её возле школы, а потом мама пропала, и больше они уже не виделись. А ещё через несколько месяцев Фирдевс вместе с отцом и его новой женой переехала в Стамбул. Здесь девочку поселили на верхнем этаже, где ей разрешили выбрать любую из четырёх комнат, расположенных на этаже. На короткое время она даже почувствовала себя счастливой, делая распоряжения прислуге по обустройству своей комнаты и видела себя королевной, повелевающей своей маленькой страной, из сказки, которую раньше читала ей мама перед сном. Мама… О ней Фирдевс старалась не вспоминать. Из всех чувств к ней у девочки жива осталась лишь обида — почему допустила, что их жизнь так изменилась, зачем оставила её? Живя на отдельном этаже, она чувствовала себя очень одинокой. Отец не любил, когда она спускалась на этаж, где были расположены его с женой комнаты, или на нижней этаж, где были большая и просторная, похожая на зал, гостиная и прилегающая к ней столовая, разрешая лишь пользоваться библиотекой. Казалось, он, забрав дочь из дома матери, считал свой родительский долг выполненным, тяготился присутствием девочки, и старался сталкиваться с ней, как можно реже. Он ограничивался совместными завтраками по воскресеньям, когда за столом иногда собирались его коллеги, друзья и члены семьи. Женой отца была светловолосая, с острым лицом, делающим её похожей на лисичку, девушка по имени Лале. Она была много моложе отца, очень красивая, насмешливая и холодная. К Фирдевс мачеха относилась без неприязни, равнодушно, иногда заговаривала с ней, но чаще просто не замечала ее присутствия. Насколько груб был отец с мамой, настолько же нежен и предупредителен он был с новой женой. Он беспрестанно дарил Лале подарки, возил на приемы, в оперу, на прогулку, говорил с ней он теперь каким-то заискивающим, слащавым и по-холопски услужливым тоном, который Фирдевс от сурового, немногословного отца никогда не слышала. Молодая жена принимала такое положение дел, как должное, естестственное и нисколько не удивлялась и не радовалась подобному отношению. Наоборот, она часто вела себя с мужем пренебрежительно, бесцеремонно и даже грубо. Время от времени стены дома оглашались громкими криками и неприличными восклицаниями. Мачеха не боялась ссориться с мужем, делала это с удовольствием и задором, и ругалась при этом, как портовый грузчик. После ссор отец дарил жене очередной подарок, который она с удовольствием демонстрировала, и в доме происходило затишье, до следующего скандала. Фирдевс смотрела на мачеху с восторгом, перемешанным с брезгливостью. Как? Как, вот так легко, казалось бы, ничего не предпринимая, Лале получала полную власть над ее отцом, перед которым все трепетали, который одним словом изменил их с мамой жизнь, а потом так же, одним решением, отобрал её от матери? Фирдевс научилась ходить по дому тихо, как кошка, незаметная для окружающих, она увлеченно смотрела и слушала, вбирая в себя каждую мелочь. Стоя на верхней ступеньке лестницы между этажами, она любила слушать, как мачеха говорит с её отцом с нескрываемым презрением, отчетливо выплевывая каждое слово, уверенная, что ей за это ничего не будет. Затем её тон моментально сменялся мягким, чарующим мурлыканием. Казалось, отец совсем не возражал против таких резких перемен в настроении жены, и, судя по его голосу, ему это даже нравилось. Иногда эта переменчивость во время разговоров выливалась в очередную ссору, и Лале выталкивала мужа из спальни, запираясь внутри. Фирдевс тайком с отвращением смотрела, как отец скулит под дверью спальни, уговаривая жену открыть дверь и впустить его, а потом уходит спать на маленький диванчик в смежной комнате, хотя в доме было много свободных комнат, где можно было выспаться с комфортом. Время от времени отец уезжал в рабочие поездки, и к Лале приходили многочисленные подруги, с которыми они сплетничали об общих знакомых, обсуждали новости в свете, смеялись и танцевали до утра, а Фирдевс, по своему обыкновению, неслышно передвигаясь по дому, находила укромные местечки, откуда можно было жадно слушать эти разговоры, смотреть, как веселятся женщины, и воображать, что она тоже там, вместе с ними. А порой, после того, как шумные подружки наконец уходили, Лале поднималась на верхний этаж Фирдевс и лениво беседовала с ней о всякой всячине или позволяла девочке спуститься в свою спальню. Мачеха сносила туда все свои наряды и долго примеряла их, лениво одеваясь то в одно, то в другое, разрешала Фирдевс надеть что-то из своего роскошного гардероба или на минуту приложить к себе одно из многочисленных украшений. — А тебе не жалко папу, когда ты не впускаешь его в спальню? — однажды спросила девочка. Лале посмотрела на неё удивленно, словно не предполагала такого вопроса. -Нет, — сочувственно улыбаясь, ответила она сразу же, не задумываясь. Для неё ответ был очевиден и лежал прямо на поверхности. — Иначе за этой дверью однажды окажусь я. Как твоя мать. А я этого не хочу. Она с жалостью потрепала девочку за подбородок и снисходительно покачала головой. — Мужчины существуют для того, чтобы нас радовать, — томно смеялась Лале. — Только нужно часто менять с ними тактику, иначе… — она погрозила пальцем кому-то невидимому и поцокала языком. Когда Фирдевс исполнилось 13 лет, мачеха родила сына, и отец почти сразу начал подыскивать школу-пансион для дочери, с которой и так почти не виделся. Девочка в выборе школы не участвовала и вообще, отнеслась к предстоящим переменам безучасно, она уже давно привыкла к тому, что все в ее жизни происходит независимо от её желания или воли. Её переезд в школу для девочек в Лондоне прошёл спокойно и почти незаметно для обитателей дома ее отца, так же незаметно, как проходили здесь несколько лет ее жизни. Отец неловко поцеловал её в щеку на прощание и уехал в обычное время в офис своей компании, Лале помахала рукой с лестницы, а в аэропорт её отвёз водитель отца. Колледж D*** стал новым домом для Фирдевс на следующие четыре года. Расположенный в старинном здании в самом центре Лондона с видом на Темзу и Вестминстер, всего в двух шагах от здания Парламента. В новой школе учились дети из разных стран, и долго жившая в одиночестве, Фирдевс с удовольствием окунулась в общение и в учебу. Обстановка в колледже была строгая, но очень доброжелательная. Многочисленные кураторы-воспитатели помогали девочкам справляться с трудностями, с которыми дети сталкивались, живя далеко от родных. Жизнь в пансионе подчинялась весьма строгим правилам. Подъем и отбой были по расписанию, приемы пищи в строго отведенное время, да и свободное время было расписано до минуты. Руководство пансиона старалось, чтобы девочки были всегда при деле. Школьная политика, направленная на стимуляцию творчества и вдохновения учениц в течение учебного дня, позволяла им раскрывать свои таланты и индивидуальность — презентации, совместные проекты, эксперименты и исследования были не редкостью, как и ролевые игры. Фирдевс училась очень хорошо, быстро схватывала новый материал, отлично запоминала. Помимо обязательных дисциплин в колледже был богатый выбор дополнительных предметов. В шахматы она научилась играть еще в своей школе в Стамбуле, а в Лондоне Фирдевс с удивлением открыла в себе интерес к театру и много свободного времени проводила в театральной студии. На выходных ученицы, которым уже исполнилось 14 лет, выбирались в кино, ходили по магазинам и отдыхали от занятий в многочисленных парках. Два раза в год девочка приезжала на каникулы домой, где она вновь превращалась в призрак, тихо и незаметно живущий в комнате на третьем этаже, почти ни с кем не разговаривая и проводя все свое время за чтением книг из отцовской библиотеки. Четыре года пролетели незаметно. Застенчивая, тихая, угловая Фирдевс превратилась в энергичную, уверенную в себе, жизнерадостную и остроумную красотку. Посещение театральной студии научило девушку отлично контролировать свои чувства, понимать их, а так же вызывать нужные ей эмоции у собеседника. Где бы она не была, везде главное внимание было привлечено к ней, и ей это безумно нравилось. В последний год перед окончанием школы Фирдевс не ездила домой на каникулы, а с подругами путешествовала по Европе, а на зимние каникулы летала в Америку. Новость из дома о смерти отца, пришедшую за неделю до окончания школы, она приняла как-то отстраненно, скорее сожалея о том, чего у неё никогда не было и уже не будет. Ее разговор с мачехой прошёл спокойно, деловито и без эмоций. Лале известила Фирдевс, что ее отец распорядился оплатить обучение дочери в бакалавриате в любом университете Европы и все её расходы на жизнь за это время. На этом его милости заканчивались. Все остальное движемое и недвижимое имущество переходило в руки его вдовы до совершеннолетия сына. — Тебе нужно найти себе мужа, — сухо посоветовала мачеха, — чтобы после окончания университета тебе было, куда идти. Только ищи надёжного, не вздумай влюбиться, иначе закончишь, как твоя мать. Не обижайся. Против тебя лично я ничего не имею, но, как любят говорить американцы, ничего личного, только бизнес. Ты мне никто, а у меня есть сын, я забочусь о нем. Фирдевс молча выслушала совет мачехи, подавила желание спросить, что Лале знает о маме, и принялась действовать. Еще за год до окончания пансиона, она разослала документы в несколько университетов Европы и получила приглашения из трех. Поразмыслив, она приняла решение ехать в Федеральный Колледж Искусств и Дизайна в Цюрихе, где обучение предлагалось на английском и французском языках, которыми она владела свободно, и через три с половиной года блестяще окончила бакалавриат и вполне сносно выучила немецкий язык. Учась и путешествуя, Фирдевс, между тем занималась тем, что посоветовала ей Лале, которая, кстати сказать, честно выполняла завещание мужа и щедро оплачивала учёбу и развлечения Фирдевс, — девушка подыскивала себе мужа. Своими самыми главными достоинствами Фирдевс считала ум и аналитическое мышление, доставшиеся ей от прагматичного отца, и которые она умела прятать под яркой внешностью очаровательной хохотушки, которой, однако, присуща толика здравого смысла. С помощью этих черт она мастерски манипулировала людьми и всегда извлекала для себя пользу. У нее везде было много поклонников, и даже появился возлюбленный — жгучий красавец-художник из Палермо, головокружительный роман с которым захватил её целиком. К сожалению, как и полагается молодому художнику, итальянец был беден, а в голове Фирдевс крепко сидели слова мачехи — " Не вздумай влюбиться, иначе закончишь так же, как твоя мать». Одно воспоминание об униженной, жалкой маме, которую водитель отца грубо оттаскивал от ворот особняка, одна мысль о том, как она засыпала голодной, остудили романтические мечты девушки. Дома, в Стамбуле, она неизменно появлялась на всех мероприятиях, где обитали потенциальные кандидаты в мужья. Ухаживания молодого провинциала Хильми Онала Фирдевс была вынуждена отвергнуть. Харизматичный, эрудированный, острый на язык… Они очень нравились друг другу, но Хильми ещё предстояло карабкаться по карьерной и социальной лестнице, и Айнур Эртен, дочь богатого промышленника, из их круга друзей, по мнению Фирдевс, подходила ему гораздо больше. Она обратила свое внимание на Мелиха Йореоглу, почти на 15 лет старше её, выходца из старинной аристократической семьи, достаточно обеспеченного, чтобы удовлетворить запросы Фирдевс, и влюблённого в неё без памяти. Мелих стал самым ценным приобретением молодой девушки и ее билетом в светлое будущее. Интуитивно она почувствовала потенциал в совершенно обычном, скромном мужчине и, оценив перспективы и риски, принялась за дело. Не прошло и двух месяцев, как обалдевший от собственной смелости Мелих, неожиданно для себя самого, сделал ей предложение. Ответив согласием, Фирдевс вернулась в Цюрих заканчивать последние четыре месяца учёбы, а счастливый жених начал приготовления к свадьбе. Недалекие подружки девушки поначалу очень удивлялись тому, что она выбрала такого невзрачного жениха, презрительно хихикали за ее спиной и со снисходительной жалостью поглядывали на неудачницу, хвастаясь своими красавчиками-приятелями. Как же они досадовали, когда Мелих стал осыпать невесту подарками! После окончательного возвращения Фирдевс в Стамбул, молодые немедленно поженились и поселились в семейном особняке Йореоглу на берегу Босфора. Молодая госпожа ликовала — впервые она была так беззаветно любима! Очень спокойный, мягкий и совершенно непрактичный муж баловал ее, как любимого ребёнка, предугадывая её желания. Сам того не замечая, Мелих жил, ел, спал, одевался, работал и любил только так, как позволяла ему жена, свято веря при этом, что это его собственный выбор и собственное мнение. Когда дом был заново обустроен по вкусу молодой хозяйки, все тревоги по поводу её будущего остались позади, и в их жизнь пришла стабильность, Фирдевс поняла, что она несчастна. Казалось бы, живи и радуйся, грейся в лучах обожания мужа, но женщина не могла лгать самой себе. Мелих был ее опорой и надежной стеной от любых невзгод, но, по сути, это был посторонний ей человек, с которым ее кроме общего быта, постели и амбиций ничего не связывало. Лежа бессонными ночами, она осознавала, что вся ее жизнь это сплошное притворство, и это только начало. Признаться в подобном самой себе было неприятно, но она могла обманывать кого угодно, но не себя. В глубине души девушка испытывала сильный стыд перед мужем, считая, что не достойна любви кого-либо, особенно любви Мелиха. «Все ужаснулись бы, если б узнали, какая я гнусная притворщица на самом деле, но обратной дороги нет, идти мне больше некуда, " — с горечью думала она, стараясь побыстрее запрятать свои мысли, как можно глубже. Меньше всего Фирдевс была готова к тому, что всего через два месяца после свадьбы она узнала о предстоящем материнстве. Ей хотелось радоваться жизни, блистать на приёмах, ездить в увлекательные путешествия, встречаться с подругами, появляться на первых страницах газет, и главное, получать то, чего ей так не хватало всю жизнь- все внимание и любовь мужа. Стать матерью в неполные двадцать два года она точно не мечтала. Узнав, что он будет отцом, Мелих летал, как на крыльях, чем раздражал и вызывал злость молодой жены. Родилась Пейкер, постоянно плачущая малышка, и Фирдевс с ужасом осознала, что ничего, кроме неприязни и досады дочь у неё не вызывает. На помощь пришла нянька, заботливо подобранная мужем. Фирдевс вздохнула с чувством выполненного долга и окунулась в светскую жизнь. Радовалась она не долго, потому что через год с бешенством обнаружила, что опять беременна. Мелих приложил все силы, чтобы убедить её, что двое детей с маленькой разницей в возрасте — это счастье. Он был единственным ребёнком в семье и считал, что их дочка не должна расти одна. К двадцати четырём годам Фирдевс стала матерью двух дочерей и объявила мужу, что на этом её вклад в прирост численности их семьи закончен. Шли годы, дочери росли и становились настоящими красавицами, особенно привлекательна была младшая, Бихтер. Ей Фирдевс прочила шикарное будущее и уже заранее прикидывала возможных кандидатов. Мелих был замечательным отцом, очень трепетно любившим дочерей, и девочки, особенно младшая, отвечали ему тем же. Его не смущал тот факт, что Фирдевс так и не смирилась со своим материнством, иногда его даже умиляло, что жена и подрастающие дочери соперничали за его внимание. Мелих все так же нежно любил жену, хотя его чрезмерная забота порой душила и раздражала Фирдевс. Она старалась вырваться из дома, проводя вечера на вечеринках, приемах, или в театре, пока муж оставался дома с дочками. До Мелиха доходили слухи, что жену порой видят в обществе разных мужчин, но он не придавал этому значения, зная, как много завистников у его Фирдевс в свете. Он любил жену, не хотел унижать её подозрениями, и больше всего на свете страшился потерять ее. Его супруга превратилась в светскую львицу, законадательницу моды в Стамбульском свете. В их доме проходили самые шикарные приемы, дамы копировали её наряды, украшения, подражали её манере ходить, разговаривать, смеяться. Поклонники у Фирдевс были всегда, но слишком далеко, за пределы вялотекущих романов, её флирт обычно не заходил, здесь светские сплетницы приписывали ей много лишнего. Она давно смирилась с тем, что её семейная жизнь, так или иначе, но состоялась, научилась принимать обажание мужа, не изнуряя себя мнительностью и лишними философскими размышлениями, и заглушать время от времени просыпающуюся совесть. Было бы глупо разводиться и уходить от мужа, который искренне обажал, угождал и баловал наравне с дочерьми, только лишь потому, что он иногда раздражал ее своей любовью. Да и что станет с ней после развода? Сейчас она по праву принадлежит к старинной фамилии, к уважаемой семье с традициями, установленными десятилетиями. Её любят, и это было самыи главным. Уйти и лишиться этого? Да и дочери — как можно отобрать у них возможность жить в полноценной семье, обречь их на то же, через что прошла она сама? Глядя с гордостью на своих выросших дочек, Фирдевс вдруг запоздало почувствовала радость от своего материнства и решила попробовать наладить с ними соответствующие отношения, но не сильно преуспела в этом. Если Пейкер, более мягкая и покладистая, была готова строить новые отношения с матерью, то Бихтер упрямо отвергала все попытки Фирдевс сблизиться, предпочитая оставаться папиной дочкой… * * * * * — Мама, но как же все те рецепты от бабушки, о которых ты говорила? А бабушкин фруктовый чай? — только и могла вымолвить Бихтер. Не сдерживая слез, она с трудом приходила в себя после рассказа матери. — Придумала, — сдавленным голосом ответила Фирдевс, сосредоточенно рассматривая собственный маникюр и часто моргая. — А папа? Папа все знал о твоей семье? — догадалась Бихтер. — Знал и потому всегда прощал тебя? — Да, знал. — Ты никогда не любила его? Совсем-совсем? Женщина пожала плечами. — Не знаю. Каждый раз, когда я думала, что люблю, мне сразу вспоминались слова:"Не вздумай влюбиться или закончишь, как твоя мать», поэтому однажды я просто перестала задумываться об этом… Госпожа Фирдевс перевела взгляд на дочь, и та увидела, как из её глаз уходит минутная грустинка, давая место привычной едкости — госпожа Фирдевс, которую она хорошо знала, вернулась из мира воспоминаний. Дни неспешно шли. Начав учиться в аспирантуре в сентябре, Бихтер с удовольствием погрузилась в занятия. По её подсчётам, если она будет учиться и во время летнего семестра, то в наступающем году, в это же время она будет готовиться к финальным экзаменам и защите дипломной работы. Работая в Центре с подростками, она каждый раз убеждалась в том, что сделала правильный выбор. Незаметно пролетел месяц с рождения Эллы, и каждый день она приносила в жизнь Бихтер огромную радость и становилась самой важной её частью. Вечером перед Новым годом госпожа Фирдевс была приглашена со старыми друзьями на прием в турецкое посольство. Весь день до приёма она с большим удовольствием готовилась — массаж, маникюр, причёска, макияж, выбор украшений — в этот день госпожа Фирдевс опять стала блистательной светской дамой. В двадцатый раз поцеловав Эллу, она упорхнула, а Бихтер облегчённо вздохнула после шумных сборов матери. Она решила остаться дома, хотя и Эврен, и Кевин звали её праздновать в Центре со всеми сотрудниками. Университетская подруга, у которой тоже недавно родился маленький ребёнок, приглашала зайти к себе, хотя бы на немного, но Бихтер не хотелось никуда идти. Встречать Новый Год вообще не хотелось. В гостиной горела наряженная елка, переливающаяся разноцветными огнями, под ней лежали подарки, в основном предназначенные для Эллы, из телевизора лилась праздничная музыка, но Бихтер не могла избавиться от меланхолии. Она всегда запрещала себе грустить по прошлому, а сегодня ну ничего не могла с собой сделать, мыслями постоянно возвращаясь к Бехлюлю. Всего два года назад в такой же день, как сегодня, она танцевала с ним, и у нее горели глаза, когда они кружились в зажигательном танце те несколько коротких минут, что выпали им, и все ещё только начиналось, не было ни Бешира, ни жестоких слов, ни поступков, которые ранили. Правда, когда, несмотря на ее заверения, что ей совсем не хочется ничего устраивать, приехали две ее подруги по университету, а потом неожиданно появился и Кевин, обвешанный подарками для Эллы и пакетами с едой, ей пришлось надеть на лицо улыбку, хотя бы из благодарности за их заботу, чтобы не расстраивать друзей и не подавать виду, что ей совсем невесело. От болтовни, шуток она начала немного отвлекаться от своих грустных мыслей. Кевин, заметив, что Бихтер старается оживиться, нарочно сыпал забавными историями, заставляя её смеяться. Но стоило друзьям уйти, как тоскливое настроение вернулось обратно. Стараясь отвлечься, Бихтер вытащила из морозилки пакет с замороженной вишней и принялась за приготовление вишнёвого пирога, рецепт которого она узнала от шеф-повара в Центре реабилитации. Вернулась домой госпожа Фирдевс, все еще неся с собой следы весёлого празднования с явно на славу удавшейся вечеринки, и Бихтер была искренне рада её появлению. В полночь они, как и миллионы жителей страны, смотрели по телевизору традиционное падение хрустального шара в Нью-Йорке на Таймс сквер, отсчитывали последние десять секунд, наблюдая, как огромный яркий шар спускается с двадцати трех-метровой высоты по флагштоку и падает на крышу одного из небоскребов ровно в двенадцать, символизируя наступление Нового года, и загадывали желания. — За три поколения женщин Йореоглу! — подняла тост Фирдевс, глядя на посапывающую Эллу, в красном новогоднем колпачке, на руках у Бихтер. — Пусть мы будем счастливы, а следующий Новый год пусть будет особенным! Из Лос-Анджелеса позвонила Пейкер, поздравила и пожаловалась, что до Нового Года осталось три часа, а Нихат все ещё работает. Потом были звонки для Фирдевс от знакомых из Цюриха, из Стамбула, из Парижа, Бихтер звонили друзья из Лос-Анджелеса… Непонятно каким образом, но ее нашёл даже Маттео, жгучий красавец-аргентинец, который шутливо за ней ухаживал в университете, и с которым она и ее друзья как-то ездили в Лас-Вегас, вшестером набившись в его крошечную машину. Наконец, закончив получать поздравления, стали распаковывать подарки. Больше всего подарков Элле досталось от тёти Пейкер. — После двух мальчиков, Пейкер скупила пол-магазина игрушек и одежды для племянницы, — смеясь, прокомментировала Бихтер обилие подарочных коробок. — У меня для тебя есть маленький подарок, дорогая, — сказала госпожа Фирдевс. — Сначала ты, мама! — засмеялась Бихтер. Ей не терпелось подарить матери то, что она специально готовила для нее. Фирдевс открыла маленькую бархатную коробочку и достала из нее медальон — овальной формы, серебряный, со вставками из розового золота, с изящной орнаментовкой. Вдоль краев медальона были выгравированы узоры, напоминавшие ветви деревьев. Каждая деталь была проработана с особым вниманием. Подвешен медальон был на длиной золотой цепочке. Открыв его, женщина увидела, что на одной его стороне находилась фотография Эллы, а на другой — Дорука и Джема. Деликатная гравировка, так же изображавшая ветви деревьев, окаймляла фотографии. — Все-таки довела меня до слез! — покачала головой госпожа Фирдевс, осторожно промакивая глаза. Потом она протянула Бихтер свой подарок. — Я знаю, что ты дорожила той безделушкой… Это — не замена. Просто… частичка из прошлого. Пальцы Бихтер осторожно скользили по шелковистой поверхности футляра. Её сердце билось сильнее, она знала, что внутри скрывается что-то особенное. С трепетом открыв подарок матери, Бихтер увидела цепочку с одним, продетым через неё, кольцом, украшенным чёрной бриллиантовой крошкой. Кулон очень напоминал тот, что подарил ей однажды Бехлюль. Непрошеные слезы сжали горло. — Кольцо на кулоне можно снять с цепочки и носить на пальце, оно твоего размера, — негромко пояснила госпожа Фирдевс, стараясь говорить ровно и невозмутимо. Бихтер молча гладила колечко, вспоминая ту подвеску, с двумя кольцами — одно побольше, другое — маленькое. Его ей подарил Бехлюль незадолго до того, как их персональный ад обрушился им на головы, в знак его вечной любви. Бихтер вспомнила, как от горечи разочарования сама отдала этот подарок Нихаль, сама повесила его ей на шею, как Бехлюль кричал на нее из-за этого в мастерской, как потом сорвал его с шеи кузины… — Я знаю, что тебе его не хватает, — осторожно сказала Фирдевс. — Кого? — подняла на нее озадаченный взгляд Бихтер, отрываясь от воспоминаний. — Кулона. Глаза матери смотрели спокойно, лишь слегка приподнятая бровь говорила о почти неприкрытом намеке в ее словах. — Вы ведь давно познакомились, ведь так? — спросила она. — Задолго до того, как он появился у нас? — Ты о ком? — нахмурилась Бихтер, впрочем понимая, о ком говорит госпожа Фирдевс. — Об отце Эллы. Они в тот вечер столкнулись в клубе на студенческой вечеринке, и ей хватило одного взгляда, чтобы понять, что перед ней стоит самовлюбленный сердцеед. Он был точно не из студенческого круга, скорее, чей-то приятель, — чересчур много пафоса и щеголеватости для местного студента. Парень явно считал, что все особи женского пола должны быть без ума от него, и откровенно злился, когда она отвергла все его попытки познакомиться. Весь вечер он настойчиво оказывался где-то рядом, уже не пытаясь завести беседу, но непрестанно сверля её голубыми глазами и так искренне недоумевая, почему на нее не распространяется его обаяние, что она с трудом сдерживала смех… А спустя несколько месяцев, когда она приехала на каникулы в Стамбул, сестра, без ума от счастья, познакомила Бихтер со своим новым парнем, которым оказался именно тот самый неудачливый красавчик с вечеринки! Видя, как Бихтер, задумавшись, утвердительно качает головой, Фирдевс налила в бокал немного шампанского и подала дочери. — Мне нельзя, — попыталась отказаться Бихтер. -Чуть-чуть можно. В ожидании времени, когда в Лос-Анджелесе будет полночь, чтобы теперь позвонить и поздравить Пейкер с Нихатом, госпожа Фирдевс задремала в мягком кресле в гостиной, Элла спала в маленькой колыбельке рядом. Глядя на дочку, Бихтер ощутила, как гнетущее чувство тоски опять начало сжимать её грудь, словно невидимый груз. Тенью оно плыло вокруг неё, не давая покоя, каждый вдох наполняя неопределенным беспокойством. Мысли о Бехлюле не отступали, и Бихтер погрузилась в воспоминания о нём. Каждая черточка его лица и каждое слово, произнесенное им, оживали в её памяти. — Пусть у тебя все будет хорошо в Новом году, — тихо проговорила она, теребя на шее подвеску подаренную сегодня мамой. — Даже если ты сейчас с другой, пусть у тебя все будет хорошо. Живи свою жизнь так, как ты хочешь. Пусть моя любовь поможет тебе, поддержит. Неважно где ты, неважно с кем, частичка меня всегда будет рядом с тобой. Так же, как частичка тебя всегда со мной. * * * * * Бехлюль спал и даже во сне чувствовал, что замёрз. Не открывая глаз, он похлопал рукой вокруг себя в поисках одеяла или пледа. Он совсем не помнил, как лёг спать вчера, наверное, выпил ещё больше, чем обычно, и его кто-то уложил. Это был уже второй новый год в его жизни, когда ему хотелось по-крепче заснуть и проснуться уже после того, как отшумит этот праздник. Говорят, что в этот особенный день можно загадать любое желание, и оно сбудется. В прошлом году он ничего загадывать не стал, зная, что его желание все равно не сбудется, а в этом и подавно. Не найдя одеяла, Бехлюль поежился и поджал колени к груди, стараясь согреться. В полусне ему показалось, что он услышал осторожные шаги у себя за головой, и через мгновение отчетливо почувствовал, как чья-то рука заботливо накрывает его одеялом. Сразу стало тепло и уютно. Кто-то стоял рядом с диваном на котором он спал, но Бехлюль не мог заставить себя разлепить веки, пока не уловил до боли знакомый запах. Резко втянув ноздрями воздух, он почувствовал, как сердце забилось быстрее, словно оживая, — её аромат, который он узнал бы из тысяч! — С Новым годом! — тихо проговорил родной голос, и Бехлюль, открыв глаза, замер, потрясенный, — над ним стояла Бихтер с ласковой улыбкой на губах. Он не мог поверить своим глазам! — Ты? — выдохнул он с удивлением и восторгом. Любимая молча кивнула, и, продолжая улыбаться, села на краешек дивана, где он лежал. Бехлюль торопливо потер глаза, чтобы убедиться, что это не видение, но, вроде бы, нет, ошибки быть не могло- перед ним действительно была Бихтер. Счастье и чувство несказанного облегчения захлестнули его. — Ты настоящая? Или мне снишься? Бихтер пожала плечами и протянула ему свою руку. — Дотронься. Он коснулся её и, ощутив ее тепло, немедленно скользнул рукой по её ладони и крепко сплел свои пальцы с ее, боясь, что она исчезнет. — Зачем ты ушла? — с болью в голосе спросил он. — Ты же сам так хотел, — она смотрела на него с грустной улыбкой. — Я не хотел! — Бехлюль энергично замотал головой. — Я не знал, что будет так плохо. Мне плохо без тебя, Бихтер! — Но я с тобой. Всегда. Вот здесь, — она коснулась его груди пальчиком свободной руки. — А я хочу, чтобы ты была со мной по-настоящему и больше не уходила, — горячо просил он. — Тогда буду, — покладисто кивнула Бихтер. — В самом деле? — Сделай, чтобы это было возможно, — ответила она. — Я хочу сейчас, — заупрямился он. — Сейчас мне нужно идти, любимый, меня ждёт Элла, — сказала она с какой-то особенной нежностью. — Не уходи! -взмолился он, желая задержать ее, чтобы не отпустить снова. — Мы увидимся, — успокаивая его, Бихтер провела рукой по его щеке. — Когда? Я не хочу расставаться с тобой. Я люблю тебя! — И я люблю тебя, — как эхо отозвалась она. — Так когда? — Скоро. Ты должен позаботиться о себе. — Поцелуй меня, — с тоской попросил Бехлюль, понимая, что Бихтер, в самом деле, действительно уходит. Она наклонилась к нему, прижалась своими губами к его, словно пытаясь вложить в этот поцелуй все свои чувства. — С Новым годом! — прошептала она ему на ухо и внезапно исчезла, словно растворилась в воздухе. Бехлюль очнулся ото сна. Открыв глаза, он увидел, что лежал, накрытый одеялом, в пустой комнате. Он вдыхал аромат Бихтер, который плавно таял в воздухе и, касаясь пальцами своих губ, воспроизводил в памяти нежность ее поцелуя. Бехлюль очень отчетливо помнил, что любимая сказала ему что-то очень важное, что-то необычное, что должно было остаться в его памяти, но чем больше он силился вспомнить, что это, тем быстрее ускользали от него фрагменты их с Бихтер короткого разговора. Оставив свои попытки, он погрузился в воспоминания о сладком омуте ее прикосновений и опять уснул. Глава 11. Бихтер очень долго собиралась с духом перед этой поездкой, всеми силами настраивая себя на то, что она поедет только на три дня, что все пройдёт быстро, что это просто нужно сделать, чтобы больше об этом не думать… И вот этот день наступил — она летела в Стамбул, досадуя на маму. Сразу после встречи нового года госпожа Фирдевс уехала обратно в Лос-Анджелес. Бихтер немного окрепла после родов, зимние каникулы в университете длились до конца января, и она хотела наконец остаться с дочкой в своём уютном мире. Весь весенний семестр был для нее настоящим марафоном, но насыщенным и очень интересным, и она справилась с ним на отлично. В конце мая Бихтер устроила себе небольшой отпуск и с Эллой отправилась во Флориду, в Сарасоту. Вместе с Пейкер и детьми они наслаждались солнцем, гуляли по белоснежным пляжам Мексиканского залива и искали ракушки и плоских морских ежей или, как их здесь называли, песчаные доллары. А вечерами любовались знаменитыми флоридскими закатами и наблюдали за пеликанами, которые с легкостью скользили над морской гладью, зорко высматривая свою добычу, а потом мастерски погружали свои длинные клювы в воду, словно мечи, и, выхватывая рыбу, выбрасывали их из-под воды. После короткого перерыва она опять углубилась в учебу с новым энтузиазмом. В выходные они с дочкой выбирались за новыми впечатлениями в горы или близлежащие города. Несмотря на возраст Эллы, путешествовать с ней было очень легко, ей хватало того, чтобы она всегда была при маме. Иногда в таких поездках их сопровождал Кевин, который знал очень много историй и умело и интересно рассказывал их. Тоскливые мысли о Бехлюле в заботах об Элле как-то отошли на задний план и больше не слишком тревожили её. Учёба, работа в Центре, дочка — её жизнь была расписана по минутам, времени хандрить совсем не было, она уставала, но ей очень нравилась её жизнь. Впервые за долгое время Бихтер чувствовала, что ее жизнь приобретает яркие краски. Она уехала из Стамбула чуть больше года назад, и тогда ей казалось, что это навсегда. Она покидала город с тяжелым сердцем, надеясь на будущее, а сейчас возвращалась, боясь столкнуться с прошлым. Улочки родного города, его запахи, звуки, и люди, которые были частью ее жизни, одновременно манили и пугали её. За этот год многое изменилось в ее жизни, и теперь она снова приближалась к месту, где остались кусочки ее прошлого, боясь, что они, как магнит, затянут её обратно в те времена, когда все было сложно и непонятно, в те невидимые путы, из которых опять будет трудно вырваться. Лишь из-за любопытства госпожи Фирдевс Бихтер приходилось совершать этот путь. Когда полтора месяца назад, в начале июля, Пейкер появилась на пороге ее дома под руку с мамой, Бихтер сразу заподозрила неладное. Что-то точно произошло, и это что-то было достаточно серьёзным, чтобы сестра прилетела сюда через всю страну из Лос-Анджелеса, не предупредив её. — Что случилось? — только и могла выговорить она от охватившего ее страха. Они позавчера утром говорили по телефону, и все было хорошо, ничто не предвещало беды. Глаза Пейкер метали молнии. — Прости, что мы принхали без предупреждения! Делать тебе сюрпризы становится нашей традицией, но мама сейчас тебе все расскажет. Сама расскажет. Не так, как мне вчера. Тебе не придётся вытаскивать из неё информацию по кусочкам, силой. Правда мама? Пейкер перешагнула через порог, перед собой подталкивая госпожу Фирдевс за локоть. — С детьми все хорошо? — торопливо спросила Бихтер. — С Нихатом? — О, нет, с ними все хорошо! — взмахивая руками, громко заверила Пейкер, обнимая сестру. — Это все мама! Бихтер обняла мать, приветствуя, и уловила лёгкое замешательство, всего лишь на мгновение проскользнувшее в ее глазах, что было само по себе странным. А ещё она отметила, что уже очень давно не видела сестру в таком состоянии. Взвинченность пронизывала каждое её движение, наполняя электрическим зарядом, который готов разрядиться в любой момент. В спальне наверху захныкала проснувшаяся Элла. Бихтер быстро сбегала за дочкой и вернулась к неожиданным гостям. — Так что случилось? — нетерпеливо переспросила она. — Приличнее было бы сначала предложить чаю и кофе, прежде чем расспрашивать. Мы почти 5 часов летели сюда, — с деланным недовольством фыркнула госпожа Фирдевс. Размерянным шагом она прошла мимо дочерей, положила сумочку на стол, поправила причёску, глядя в отражение зеркала, потом повернулась на каблуках к младшей дочери. — Дай, я посмотрю на свою внучку. Не дожидаясь, она взяла Эллу из рук Бихтер и улыбнулась. Девочка ответила ей широкой улыбкой, демонстрируя два белоснежных зуба, и замахала ручками. — Ты моя красавица! — сияя теплой улыбкой, пропела госпожа Фирдевс. Отойдя с внучкой к большим стеклянным дверям, ведущим на веранду, она вполголоса заговорила с девочкой. — Мама, мы все еще здесь, — позвала её Пейкер, слегка подкашливая, привлекая внимание, но Фирдевс была поглощена моментом — она ласково улыбалась своей внучке, словно вся жизнь сосредоточилась в этом маленьком существе, и полностью игнорировала обеих дочерей. — Мама! — присоединилась к сестре Бихтер. — Ты собиралась рассказать Бихтер кое-что, ты забыла? — напомнила матери Пейкер. — Я собираюсь хотя бы умыться после дороги, — парировала Фирдевс, передавая Эллу обратно Бихтер. — А вы, наконец, приготовьте чай! Понимая, что ничего совсем скверного не случилось, но мама пытается просто оттянуть время, Бихтер вздохнула с облегчением. А через полчаса она была в ужасе от услышанного. Не дождавшись, пока мама сама все расскажет, Пейкер начала торопливо и немного сбивчиво излагать, что же побудило их внезапно приехать в Вашингтон. — В тот день, когда… все случилось в особняке твоего му… Аднана, царила полная суматоха. Ты пропала, Бехлюля отправляли в больницу, Аднан сидел с Нихаль в музыкальной комнате, ожидая врача рядом с ней, слуги суетились, и, пытаясь навести порядок, бестолково бегали… Мама уже собиралась уходить и, случайно проходя мимо кабинета Аднана, заметила, что сейф был открыт. — Да ладно! Мама случайно проходила мимо его кабинета? И случайно увидела сейф? — Бихтер, нервно рассмеявшись, перебила сестру. — Ты сама веришь в то, что говоришь? Мама никогда ничего не делает случайно. Особенно, когда дело касается открытого сейфа. Она повернулась к матери — госпожа Фирдевс неподвижно сидела с глазами, возведенными к потолку, словно молчаливо вопрошала у высших сил, за что ей на голову свалилось такое наказание. — Мама? — Бихтер пыталась поймать её взгляд, но женщина упрямо не замечала этого. — Мама, давай ты перестанешь изображать всемирную скорбь всех обиженных и оскорбленных и расскажешь, наконец, что тебе понадобилось в сейфе Аднана? — Я просто хотела посмотреть… — отчетливо проговаривая каждое слово, Фирдевс с негодованием вскинула брови. — Она залезла в сейф, — не слушая ее, решила продолжить Пейкер. — Я сказала уже, что никуда не залезала! — от обиды госпожа Фирдевс повысила голос. — Когда я вошла, бумаги валялись на полу, между столом и стеллажом. Кто-то уронил несколько папок, и бумаги, лежащие там, рассыпались, — горячо жестикулируя, она показывала, как лежали разбросанные бумаги.- Мне просто стало любопытно. — Как ты могла? — возмущению Бихтер не было предела. — Это немыслимо, я не могу представить! Ты опять рылась в чужих вещах! Тебе было мало мадемуазель. Как тебе в голову пришло рыться у Аднана в сейфе да ещё и в такой ситуации? — Я еще раз повторяю, что нигде не рылась! Они валялись на полу. Вы нарочно хотите оскорбить меня! — настаивала Фирдевс, вздергивая голову. — Вот такое лицо, — указательным пальцем Пейкер нарисовала круг в воздухе перед лицом сестры, — У меня было вчера вечером. — Мама, расскажи правду, — неожиданно мягко попросила Бихтер. Эта ситуация очень раздражала её, но она решила попробовать другую тактику. — Я ни на минуту не поверю, что ты попала в кабинет к Аднану случайно. Расскажи, зачем ты зашла к нему в кабинет? — Хорошо, — внезапно согласилась госпожа Фирдевс, — Но бумаги я нашла не в сейфе. — Это сейчас не важно! — в нетерпении выкрикнула Пейкер. — Важно! — огрызнулась женщина. — Мама, давай я начну за тебя, — предложила Бихтер, продолжая ритмично покачивать на руках дочь. — Воспользовавшись хаосом в доме, и тем, что все были внизу, ты намеренно пришла в кабинет Аднана, чтобы найти… Что? — Я уже знала, что Аднан с тобой разводится. Когда он вернулся от Бешира, стало ясно, что теперь он точно все знает о тебе и… — Фирдевс многозначительно глазами указала на Эллу. — Но представить, чего можно ожидать от него во время развода после этого скандала, было трудно. Обиженный и разозленный Аднан Зиягиль мог быть опасен — в его власти было наказать тебя за оскорбление, уничтожить, испортить тебе жизнь. Мне было нужно что-то, что имело бы вес в моих руках против его мести или гнева. Я пыталась обезопасить твоё будущее, поскольку ты сама этого делать не собиралась. Да, я решила посмотреть, не найду ли чего-то, что поможет мне убедить его… — госпожа Фирдевс покрутила рукой в воздухе, помогая себе подбирать слово поточнее, — Не горячиться. Мне просто повезло — кто-то, вероятно в спешке, выронил эти бумаги, мне даже не пришлось ничего искать. Поэтому, конечно, я забрала их с собой. Мне показалось, это будет полезным …- объясняла Фирдевс, непоколебимая в своей правоте. — Что за бумаги ты нашла? — хмуро спросила Бихтер, стараясь сохранять спокойствие. Сейчас она уже не могла сказать, что в ней преобладает в большей степени — возмущение поведением матери или же интерес к её находке. По словам госпожи Фирдевс, из найденных ею бумаг следовало, что, отдавая Бехлюля в семью Зиягиль много лет назад, дядя мальчика, Харун Хазнедар, передал Аднану документы на управление оставшимся после уплаты по долгам имуществом покойного Талона — маленькой фабрики по переработке хлопка на окраине Мерсина. — Доверенность выписана на имя Аднана, в ней прописано, что право на управление фабрики им предусматривается до достижения законным наследником двадцати одного года, — встряла Пейкер, — Но не похоже, что Бехлюль вообще знал что-то о существовании фабрики его отца. Вчера, когда госпожа Фирдевс рассказала ей о документах, Пейкер была возмущена тем, как бумаги попали в руки её матери. А сегодня, внимательно слушая уже знакомый ей рассказ, она чувствовала откровенный, почти неприкрытый интерес, граничащий с азартом. — Все верно, — одобрительно кивнула госпожа Фирдевс, очень довольная собой.- Её управлением занимается холдинг Зиягиль, имя Бехлюля там нигде, кроме доверенности, не фигурирует. Зато есть имя госпожи Арсен. Там несколько документов, выписки из банка… Ты увидишь сама. — Госпожа Арсен? А почему она? — удивилась Бихтер. — Мама ещё не закончила, — вздохнула Пейкер. — А на этот вопрос ответит письмо, написанное Арсен Талону приблизительно в то время, когда родился Бехлюль, — с полным чувством собственного достоинства ответила госпожа Фирдевс, не пряча победоносную улыбку. — Я не знаю, как это письмо оказалось вместе с деловыми документами, оно помято, возможно его случайно сунули туда, но из него следует, что добропорядочная тётушка Арсен в молодости была страстно влюблена в Талона Хазнедара, отца Бехлюля. Кажется, он был немного моложе её, и совсем не пылал к ней страстью, но женщин семейства Зиягиль такие мелочи не останавливают, ты же знаешь сама. Когда дело касается красивых кузенов, у них только прибавляется энтузиазма! — Фирдевс саркастически ухмыльнулась и повела бровями. — Насколько я поняла, Арсен даже мечтала о свадьбе с ним, но не случилось. — И тебе удалось найти именно это письмо на полу, абсолютно случайно, да? — иронично покачала головой Бихтер, комментируя рассказ матери, — Так, счастливый случай. — Божественное предопределение, я бы сказала! — согласилась госпожа Фирдевс. — Талон влюбился в молодую девушку, они поженились, и родился наш господин Бехлюль. А тётушка Арсен осталась старой девой. Так что, маленькая госпожа Нихаль пошла по следам своей тётушки, — смеясь, Фирдевс погрозила пальцем в воздухе. Бихтер молчала, размышляя над услышанным. Госпожа Фирдевс и Пейкер напряженно ждали, перебрасываясь тревожными взглядами. — А почему тебя заинтересовали бумаги, касающиеся именно Бехлюля? Вы же были врагами, когда жили в особняке, — наконец спросила Бихтер. — Ну, с ним мы не ладили исключительно по одной причине, — рассмеялась госпожа Фирдевс, окидывая рукой Бихтер. — Да и времени искать что-то другое у меня не было. Готова поспорить, парень не знает ни о фабрике, ни, тем более, о нежных чувствах, которая его милая тётя, образец добродетели, питала к его отцу.Там вообще интересная история с семейством Зиягиль — Хазнедар, я навела справки. — Мама, я даже слушать не стану. Мне больше ничего не хочется знать об этой семье, — резко оборвала ее Бихтер. — Я ничего не хочу слышать о них. Мне не интересны их тайны. У меня с ними больше нет ничего общего. — Да неужели? — усмехнулась госпожа Фирдевс выразительно глядя на Эллу. — Мама, тебе скучно без драмы, — заметила Пейкер, отпивая чай. — Если ее нет, ты её придумаешь. — Вот только не притворяйтесь, что вам обеим ни грамма не интересно! — Фирдевс обвела обеих дочерей торжествующим взглядом. Бихтер задумалась. Мама, скорее всего, права в том, что Бехлюль ничего не знает об отцовской фабрике. Об этом вообще никогда не упоминалось. За неполные два года жизни в особняке она ни разу не слышала о том, что ему осталось хоть что-то из имущества родителей. Только от дяди Бехлюлю перепала какая-то сумма денег, на которую он купил дорогую машину, и которую ему разбила Элиф. И это было даже странно. Бехлюль ни раз говорил, что Аднан избавил его от нищеты, но ведь до смерти родителей о нищенском существовании четы Хазнедар не было слышно. Почему же после аварии Бехлюль остался без гроша? Абсолютно все внезапно продано с молотка? А если после его отца осталось что-то, то почему Аднан ничего не говорил об этом? Если бы Бехлюль знал и хотя бы помогал управлять этой, пусть и небольшой, фабрикой, он бы чувствовал себя более уверенно в семье Зиягиль. — Почему вы мне ничего не сказали об этом раньше? — Я узнала только вчера! — Пейкер торопливо помахала руками перед лицом, демонстрируя, что она тут ни при чем. — Мама, ты жила здесь целый месяц, почему ты не обмовилась ни словом об этом? — Был неподходящий момент, — равнодушно пожала плечами Фирдевс. — А сейчас? Сейчас стал подходящим? И почему ты решила, что документы о фабрике могут дать тебе какую-то власть над Аднаном? — Документы сами по себе силы имеют немного, так, возможность внести небольшой раздор в семейство. А вот письмо Арсен — гораздо интереснее, журналисты с удовольствием взялись бы за это, тем более, там раскопать больше можно было бы. А момент, да, сейчас подходящий. Аднан дал тебе развод, проблем не устроил, а у нас девочка растёт. Её отец должен нести ответственность, как-то поддерживать ребёнка. Пока ты одна стараешься… — Мама! Даже не смей продолжать! — Бихтер вскочила со своего места. — Он должен принимать участие в жизни ребенка, Бихтер. Пусть разберётся с этой фабрикой, и помогает растить его дочь, — пыталась урезонить её Фирдевс. — Это моя дочь! — Конечно Элла твоя. Но! Сейчас она маленькая, а потом вырастет и будет задавать вопросы. Ты уверена, что ей понравится то, что её мать скрыла её рождение от отца и… — Прекрати! — глаза Бихтер сверкнули огнем неприкрытого возмущения. В гостиной повисло напряжение, словно разряд молнии был готов ударить в любой момент. — Документы нужно бы отдать Бехлюлю, — осторожно подала голос Пейкер. — Даже если ты не хочешь, чтобы он появился в твоей жизни, это несправедливо, что он не знает о том, что осталось от его родителей. — Дайте угадаю, — сардонически усмехнулась Бихтер, — И это придётся сделать мне. И вот сегодня, спустя чуть больше года после ее побега, она летела в Стамбул отвезти эти бумаги Бехлюлю. Бихтер очень смутно представляла себе, как она это сделает. Отправить документы по почте было бы проще всего, но отправлять их с её обратным адресом она не собиралась — меньше всего ей хотелось, чтобы Бехлюль подумал, что таким образом она зовёт его. Можно было отправить без обратного адреса, однако, международная почта проходит таможенный досмотр, и в почтовом отделении ей не смогли гарантировать, что её посылка благополучно минует таможню без обратного адреса в связи с ужесточившимися правилами после террактов 11 сентября. Да и адрес доставки она знала не точно. Пейкер разузнала у Айнур и Хильми Онал, что Бехлюль в особняке Зиягилей больше не живёт, его ни раз видели в городе. Где он обитает, они не знали, но обещали узнать, если будет необходимо. Рисковать тем, что документы потеряются, Бихтер не хотела, к тому же необходимо было забрать свои собственные бумаги о разводе и полностью рассчитаться с адвокатом. Поэтому она приняла вызов судьбы, раззадоренной её матерью. Больше всего Бихтер беспокоило то, что она ехала вместе с Эллой. Мама на прошлой неделе сломала ногу и не смогла приехать к ней, чтобы остаться с внучкой, а на Пейкер теперь были и двое маленьких детей, и забота о маме, и новая беременность с сильным токсикозом в придчу. А оставлять Эллу с кем-то ещё на больше, чем пару часов, Бихтер не привыкла, да и не хотела. Айнур и Хильми Онал были очень рады её приезду, хоть и всего на несколько дней, и обещали встретить ее в Стамбуле и помочь всем, чем могут. Длинный перелет с девятимесячным ребёнком пугал Бихтер, и она старалась подготовиться к нему, как можно тщательнее. Элла была очень спокойной малышкой, но за десять с лишним часов в самолете могло случится многое. По совету сестры она собрала специальную сумку с одеждой, едой и целым арсеналом игрушек и крошечных книжек, к которым Элла начала проявлять огромный интерес. Дочка немного покапризничала на взлёте, но потом, пристегнутая к маминой груди в рюкзачке- кенгурушке, уснула, погрызывая соску. Тревога не давала Бихтер задремать. Она опасалась столкнуться с Аднаном или кем-то ещё из особняка, но еще сильнее она нервничала по поводу того, как ей удастся передать документы Бехлюлю, и получится ли ей избежать встречи с ним при этом. От одной мысли о том, чтобы столкнуться с ним, она чувствовала прилив необъяснимой паники и не могла четко понять, откуда и почему возникают это чувство. Чем настойчивее Бихтер пыталась разгадать корень своего страха, тем сильнее страх укреплял свои корни в её душе. «Тебе нужно успокоиться, " — начала она мысленно говорить сама с собой, как уже делала много раз, стараясь унять нервозность. «Между вами много болезненных воспоминаний, много незавершенного. Вы ведь так и не смогли попрощаться. Ты боишься непредсказуемого, потому что не знаешь, чего от него ожидать в случае встречи, потому что не знаешь ничего, что было с ним за прошедший год — кто он, что он делает, о чем думает, с кем он. Но тебе это даже не нужно. Ты всего лишь передашь документы, и все — ты освободишься! " Это немного сбило накал волнения. Разумеется, присутствие дочки тоже добавляло тревоги, потому что, кроме четы Онал, никто в Стамбуле не знал о её существовании. Аднан получил ту справку об отсутствии беременности, которую смогла добыть госпожа Айнур, а Бехлюль… Сначала он не захотел ребёнка, затем обвинил её в использовании беременности в виде оружия против него, а потом, скорее всего, подумал, что она прервала беременность, потому что именно так подумал Аднан, а она не отрицала. Ей тогда было все равно. Бихтер задумалась — а что почувствовал бы Бехлюль, если бы узнал, что она сохранила беременность и родила их ребенка? Словно в театре разноцветных эмоций, она увидела его лицо, искаженное испугом, потом внезапную панику, переплетенную с изумлением. Или, может быть, его чувства вырвутся в яростную волну гнева из-за неожиданного оборота событий? От воспоминаний к реальности её вернула Элла — дочка проснулась и требовала внимания. Покормив ее, Бихтер взяла её на руки и походила какое-то время по салону самолёта, одновременно, разминая ноги и разлекая ребёнка. Дочь, привыкшая все время передвигаться с мамой, не капризничала, а весело разглядывала все вокруг и лопотала на своём языке, очаровывая окружающих. " Нужно обязательно придумать, как передать эти документы Бехлюлю, по возможности, не встречаясь с ним, " — опять подумала Бихтер. Она была не готова заново бросаться в водоворот эмоций. Да и теперь у неё была дочь. Дочь, которая смотрела на неё его голубыми, как небо, глазами. — Мы не будем ему мешать жить так, как он хочет. Зачем быть ошибкой в чьей-то жизни? * * * * * Оставив таксиста ждать ее внизу, на парковке, Бихтер поднималась знакомой тропинкой. Как же часто она приходила сюда, к папе, когда жила здесь! Она всегда шла к нему — пожаловаться, поделиться бедами, страхами, просто поговорить, когда одиночество совсем уж придавливало ее… Если она так ясно помнила эту дорожку, как же много несчастий и страхов было в её прошлой жизни! Бихтер медленно подошла к могиле отца и погладила стеллу с его именем. — Ну, вот и я, папа. Приехала, как и обещала. Это — твоя внучка, её зовут Элла, я рассказывала тебе про неё, ещё до того, как она родилась. Она понравилась бы тебе. Бихтер сняла солнечные очки и смахнула слезы. Дочь радостно дрыгала ножками, подпрыгивая, крепко пристегнутая к ней в неизменном рюкзачке. Придерживая её одной рукой, Бихтер аккуратно разложила принесенные жёлтые ирисы по периметру могилы. — У нас все хорошо, папа. Пейкер снова беременна, у них к Новому году будет третий малыш, говорят, опять мальчик. Мама уже не ругается на неё, наверное, смирилась, — она не сдержалась и тихо рассмеялась. -Я учусь и работаю, у меня получается. Мама переехала к Пейкер в Лос-Анджелес, но Нихат собирается перевозить семью ближе к нам, в Нью Йорк, говорит, что мы все должны жить ближе. Нужно будет найти маме какое-то занятие, иначе она заскучает. Её внимание привлёк шум подъехавшей машины. Бихтер обернулась и пригляделась сквозь зелёную листву. На мгновение ей показалось, что её сознание играет с ней злую шутку, но потом она отчётливо поняла, что из машины вышел Бехлюль. Сердце бешено запрыгало, а лицо обдало жаром. Она застыла, как зачарованная, тяжело дыша от бури эмоций. Бихтер просто стояла и смотрела, как он сделал несколько шагов, глядя себе под ноги, потом остановился, отвечая на телефонный звонок. «Что он здесь делает?!» — лихорадочно думала она. Выследил её? Невозможно, о ее приезде знали только госпожа Айнур и господин Хильми, но в них она была уверена. Тогда зачем? Он никогда не любил приходить сюда. Все еще говоря по телефону, Бехлюль неспешно направлялся именно в ту сторону, где стояла она. Почти не дыша, Бихтер отступила, прячась в тени раскидистого дерева, мысленно умоляя дочку вести себя тихо. Бехлюль уже был недалеко от нее, а она все никак не могла сдвинуться со своего места и перестать смотреть на него. Видимо, она сильно обхватила Эллу руками, потому что дочка вдруг издала протестующий вопль и сильно изогнула спинку. Бехлюль резко вскинул голову и посмотрел в их сторону. На секунду их взгляды встретились. Бихтер увидела, как он недоверчиво прищурился и, нахмурившись, слегка наклонил голову, как будто в недоумении приглядывался. Решение пришло быстрее, чем она осознала его. Бихтер обеими руками прижала к себе Эллу и, развернувшись, стремительно побежала по тропинке вниз, к такси, молясь, чтобы не споткнуться. — Пожалуйста, быстрее! — взмолилась она, прыгая в машину. Отъезжая, она бросила взгляд назад и увидела, как Бехлюль стоит все на том же месте и недоумевающе смотрит в ее сторону. Тяжело дыша, она поцеловала дочку в макушку и погладив ее по ножками, заметила, что она в одном носочке. Наверное, потеряла, когда дрыгалась в кенгурушке. — Куда едем, госпожа? — спросил таксист, выруливая с парковки на дорогу. Ответ, что делать, не заставил себя ждать и возник внезапно, как озарение. Как и обещал, господин Хильми разузнал, где теперь можно найти Бехлюля. Бихтер даже не удивилась, с какой проворностью и азартом он это сделал, отыскав ей сразу два адреса, по которым можно было его найти. Господин Онал не был бы самим собой, если бы не испытывал наслаждения от интриг, интенсивных эмоций и игры с судьбой, и этим он напоминал ей госпожу Фирдевс. Для чего Бехлюль приехал на кладбище, она так и не понимала, зато знала точно, что пока он здесь, у неё есть немного времени. Совсем немножко, но ей должно хватить. Конверт с документами у нее в сумке, это лучше сделать прямо сейчас! Прикинув расстояние, Бихтер продиктовала водителю адрес рыбацкого причала. На её счастье, им удалось добраться быстро, не попав в пробку. Бихтер сразу узнала это место. Это был тот причал, куда Бехлюль привез ее однажды. Он еще сказал, что часто сюда приезжал, когда хотел подумать. Значит, теперь он здесь… Времени предаваться размышлениям не было. Она аккуратно огляделась — на берегу никого не было, но под навесом стояла чья-то машина. Выйдя из такси и удерживая на руках Эллу, с конвертом в руках, который нужно было передать Бехлюлю, она быстрыми шагами направилась к домику, стоявшему неподалёку от берега. Бихтер надеялась, что она сможет найти кого-то, с кем можно будет с чистой совестью оставить этот злосчастный конверт. Подойдя к двери, она поглубже вздохнула и постучалась. Сосчитав до трех и не дождавшись ответа, Бихтер решительно толкнула дверь, которая тут же послушно открылась. Пересилив страх, она осторожно вошла и замерла, осматриваясь в полутемном помещении. — Госпожа кого-то ищет? — услышала она сзади и подпрыгнула от неожиданности. В дверях стоял черноволосый, кудрявый парень и с интересом смотрел на неё. Бихтер нервно поправила волосы и дернула плечами. — Б-б-бехлюль, — заикаясь выдавила она.- Мне нужно передать важные документы господину Бехлюлю. Она выставила желтый конверт с бумагами перед собой, как щит, словно стараясь за ним спрятаться. — Он скоро приедет, — ответил парень. Её испуг явно развлекал его. — Вы можете подождать его здесь. Хотите чаю? — Нет! — громко воскликнула она. — Я не могу ждать! Пожалуйста, передайте ему это, лично в руки. Это очень важно. Бихтер с силой сунула конверт в руки парню и выскочила из дома. Прижимая дочку к себе, она добежала до такси. Водитель ждал ее, не заглушая двигателя. Не спрашивая ни слова, он развернул машину и выехал на дорогу. Она нервно рассмеялась. Глубоко вдыхая, Бихтер пыталась успокоиться, чувствуя, как напряжение плавно сменяется чувством облегчения. Ее поездка, которой она так боялась, заканчивается, завтра они с Эллой возвращаются домой. Бихтер счастливо улыбнулась, мысленно хваля себя за то, что смогла выполнить задуманное. То, для чего она сюда приехала, сделано. Она была рада, что документы на фабрику отца теперь будут в руках у Бехлюля. Пусть он сам решит, как этим распорядиться. Её совесть теперь чиста. Бихтер старалась, но не могла не думать о том, как неожиданно встретила Бехлюля. Она ярко помнила каждую секунду их короткой встречи. Как же сильно она разволновалась в тот момент! Стояла и смотрела на него, как школьница. Он был явно поражен этой встречей, и в ту секунду, когда их взгляды встретились, на его лице отразился целый спектр эмоций из крайнего изумления, восторга и, как ей показалось, отчаяния. Она ругала себя за то, что, несмотря ни на что, все еще остро откликалась на его присутствие. Отчаянно желая оставить прошлое позади, Бихтер осознавала, что даже минутная встреча с Бехлюлем все равно вызывает смятение в её чувствах, которые, как факел, были готовы загореться опять при малейшей возможности. Значит она все-таки правильно сделала а тот день, когда решила уйти, не оглядываясь. Глава 12. Вечером Бехлюль заехал в магазин по дороге домой, а когда выходил, среди уличной толпы ему показалось, что он увидел Бихтер. Сердце дернулось от радости и не раздумывая, он выбежал из магазина вслед за ней, как безумный! На улице он догнал её, окликнул, тяжело дыша, уверенный, что это она, и… увидел совершенно чужую женщину, ни грамма на Бихтер не похожую… Бехлюль безумно скучал по ней и был счастлив даже в ту секунду, когда бежал за той, кого посчитал ею, потому что в ту секунду у него была надежда. Как же это возможно, чтобы человека не хватало так сильно? От нежного тепла ее рук до колокольчика ее смеха. Лишив его возможности видеть её, слышать её голос, она по-настоящему наказала его за все жестокие слова, что он говорил ей, за всю боль, что причинял в минуты слабости, отчаяния или озлобленности. Каждый день, проведенный без нее, был пустым, и каждый день он ощущал, как ему не хватает Бихтер. Он мечтал о ней, ее образ неотступно был с ним наяву и постоянно мелькал в его снах, и это было мучение, которое он, впрочем, считал абсолютно заслуженным. Сегодня Бехлюль опять почти не спал этой ночью. Она снова явилась к нему во сне, дразня его, даря ему призрачное утешение, и как только он начинал чувствовать себя живым, и его мир вновь становился ярким и красочным, Бихтер исчезала, и он бессилен был остановить ее уход. Он просыпался с горькой тоской в душе, и бездонная пустота внутри напоминала ему о том, что даже в мире снов он не может удержать ее рядом с собой. Бехлюль выходил на балкон, дышал воздухом, пил воду, ложился и опять пробовал засыпать, но ничего не получалось. Раньше он просто пошёл и хорошенько напился бы, как и делал поначалу. В первые полгода Бехлюль почти никогда не был трезвым. Пил он много, до бесчувствия, это было его способом забыть, заполнить дыру в его сердце, утолить боль, которую он ощущал без Бихтер. Но каждое утро, когда он просыпался, тоска и горе возвращались, и воспоминания о ней мучили его еще сильнее, и он пил ещё… А потом повторились проблемы с сердцем, и тогда капитан Рыза от отчаяния решился на последнее средство, чтобы заставить Бехлюля одуматься. * * * * * Бюлент рос, всегда считая Бехлюля своим старшим братом, и очень хотел быть на него похожим. А еще он был сильно привязан к Бихтер, поэтому разразившийся скандал в день свадьбы в доме Зиягиль отнял у него сразу двух любимых людей… Сначала, едва одевшись, в особняк умчался Бехлюль, сбивчиво наговорив какой-то чепухи. Вслед за ним, забыв обо всем, высоко подобрав юбки своего роскошного свадебного платья, уехала сестра… Чувство неумолимо надвигающейся катастрофы витало в воздухе уже не первый день, и даже не первый месяц. Это чувство окутывало собой всё вокруг начиная со дня странной и неожиданной помолвки Бехлюля и Нихаль. То, что должно бы стать радостной новостью, стало началом конца. Каждый день возникало ощущение, что все в доме словно играют свои роли, но делают это настолько неуклюже, что казалось, будто роли актерам были навязаны, и вообще все это было частью неловкой трагикомедии. Фальшивые улыбки, поздравления, поддельная радость, двуличие и притворство в каждом слове, искусственная демонстрация таких же искусственных чувств… Ложь, ложь, ложь… Жених, изнывающий от собственного счастья — вот, как выглядел Бехлюль, и Бюлент недоумевал, почему это замечает он, самый младший в семье, но не видят ни папа, ни сестра, ни мадемуазель Дениз, ни тетушка. Складывалось ощущение, будто все присутствующие что-то знали, но усердно прикрывались от этого суетливой подготовкой к помпезной свадьбе. Все постоянно обменивались взглядами, полными загадочных намеков, и словно негласно договаривались о чем-то важном. Под внешним благополучием и широкими улыбками скрывалось что-то плохое, о чем, по-видимому, знали все и что могло изменить весь ход свадебного дня. Все ещё надеясь на возвращение жениха и невесты, Бюлент прогуливался по особняку Эсмы султан, наблюдая, как заканчивается подготовка к церемонии. Потом, решив, что ждёт он уже долго, Бюлент позвонил сестре, но Нихаль на звонки не отвечала. Тогда Бюлент попробовал набрать номер отца, потом тёти Арсен, затем позвонил домой, но никто к телефону не подходил. Госпожа Фирдевс написала в СМС сообщении Бехлюлю, что Бихтер собирается все рассказать, Бюлент видел это сам, а после сообщения был внезапный отъезд Бехлюля. Значит то, о чем до сих пор говорили полушепотом, — правда, и все вот-вот столкнутся с тем, что долго таили в тени. Бюлент звонил ещё и ещё, отцу, Нихаль… Когда к телефону, наконец, подошла мадемуазель Дениз, по ее голосу он понял, что все уже началось. Мадемуазель говорила нарочито спокойно, велела ему оставаться там, где он есть, сказала, что ещё ничего не решено, возможно церемония будет проведена с запозданием, а сейчас она едет к Нихаль. Примерно то же сказала и тётя Арсен, когда он дозвонился до нее, только короче. Ни у кого не было времени на него или желания ему что-то объяснить. Приняв решение, что он едет домой немедленно, Бюлент нашел Пелин и попросил отвезти его, но девушка отмахнулась от него, разговаривая с кем-то по телефону. «Уже передаёт кому-то последние новости!» — разозлился мальчик и побежал на улицу ловить такси. Бюленту казалось, что ему немедленно, прямо сейчас нужно быть дома. Остановилась какая-то машина, и Бюлент увидел, что это не такси, за рулем машины был Али, друг Бехлюля. — Свадьбы, похоже, сегодня не будет, — криво пошутил Али. До особняка ехали молча, Бюлент сидел, погруженный в свои мысли, и боролся с желанием расплакаться. К дому подъехали именно в тот момент, когда с надрывным ревом сирены в ворота заезжали две машины скорой помощи. Бюлент видел, как выносили на носилках Бехлюля, как в музыкальной комнате истошно рыдала Нихаль, сдирая с себя свадебное платье, слышал, как отец говорил что-то глухим голосом. Все сновали вокруг, не замечая его. Мальчик поднялся наверх, столкнувшись с заплаканной госпожой Фирдевс, и просидел в своей комнате до утра, пока совсем не проголодался. Отец, мадемуазель, тётя Арсен — все уехали в госпиталь с Нихаль, а слуги, похоже, тоже про него забыли. Чувствуя собственную беспомощность, Бюлент тер кулаками слезы и злился на всех — на Бехлюля с Бихтер, на отца, на Нихаль… Утро не принесло успокоения, стало понятно, что его мир прежним уже не будет. * * * * * Когда Несрин и Рыза попросили Бюлента встретиться и поговорить с Бехлюлем, он сразу согласился — к тому моменту прошло уже немало времени, несмотря ни на что, он скучал по Бехлюлю, да и ему было просто интересно его увидеть. А приехав в рыбацкий домик и увидев, в каком жалком состоянии был тот, кого он считал братом, Бюлент простил его сразу же. Перед ним предстал совсем чужой человек — обросший, мрачный, отрешенный, с пустыми глазами и не очень трезвый. Такого Бехлюля было трудно ненавидеть. — Привет, — почти не глядя на него, без своей обычной улыбки, и без тени смущения проронил Бехлюль. Все это, вкупе с его внешним видом, было так странно, так непривычно и даже страшно, что Бюлент, не сказав ни слова, порывисто подошёл и обнял его. И ему даже не нужно было спрашивать Бехлюля, по кому он так горюет, все было сразу понятно. — Ты не знаешь, где она? Бехлюль молча пожал плечами и помотал головой в ответ. — Искать пробовал? С того момента они стали регулярно общаться. С первого же дня, со дня неудавшейся свадьбы, Господин Зиягиль запретил в своём доме упоминать имена бывшей жены и бывшего племянника. О них не разрешалось говорить никак — ни хорошо, ни плохо, их было велено просто стереть из архивов семейной памяти. Всю обстановку из комнаты Бехлюля вынесли немедленно, а свою супружескую спальню Аднан Зиягиль велел запереть, решив, что потом подумает, что с ней делать. Разумеется, разрешения на то, чтобы видеться с Бехлюлем Бюлент не получил, но впервые в жизни он открыто игнорировал запрет отца. В свои 15 лет Бюлент оказался более зрелым и самостоятельным в принятии решений, чем от него ожидали. Аднан, не терпящий, чтобы ему возражали, попытался применить к нему жёсткость, наказав непослушного сына, но это не изменило намерений Бюлента, а скорее, утвердило его в своей правоте. Бюлент и Бехлюль теперь виделись и проводили вместе время. Мадемуазель Дениз, переселившаяся обратно в особняк после скандала, неожиданно поддержала Бюлента, чем удивила всех, включая самого мальчика. По своему обыкновению, очень пространно и витиевато изъясняясь, она высказалась о том, что Бюлент входил в тот опасный возраст юношеского максимализма, когда подростки могут принимать не самые продуманные решения, особенно, если они спровоцированны запретами. По ее мнению, семейству Зиягиль сейчас нужно было держаться вместе, чтобы сконцентрироваться на лечении и восстановлении Нихаль. У них было достаточно потерь в ближайшее время, и не хватает только еще потрять Бюлента. Полностью переубедить господина Аднана было невозможно, да и не было у него сейчас ни желания глубоко вникать в проблему, ни времени этого делать — после несостоявшей свадьбы все его силы были брошены на то, чтобы помочь Нихаль обрести спокойствие. Выслушав мнение гувернантки, Аднан хотя бы перестал всячески грозить сыну и стал не так резко реагировать на его общение с неугодным родственником. Простив того, кого он считал братом, Бюлент понимал, что также простит и бывшую мачеху, Бихтер. Одно было невозможно без другого. Она была частью их семьи всего неполные два года, и по возрасту больше подходила ему в старшие сестры, но Бюлент успел привязаться к ней и полюбить. Именно поэтому, он так сильно переживал тот скандал, который случился в их доме. Он очень хотел понять, почему так произошло — как могла такая прямая искренняя, такая настоящая девушка, как Бихтер, решиться на обман. Потом, очень внимательно прислушиваясь к редким обрывкам разговоров домашних, прислуги, что-то домысливая, вспоминая мелочи, которые в свое время показались неважными или которые он намеренно не удостоил внимания, Бюлент стал немного лучше понимать эту неоднозначную ситуацию. Восстановление событий стало для него подобно разгадыванию сложного кода, где каждый фрагмент информации, каждое слово и даже жест имели свое место, и его это очень увлекало. И если Бюлент мог предположить причину поступка Бихтер, то гораздо сильнее ему хотелось понять, чего же боялся Бехлюль настолько, что пошёл на подлость по отношению ко всем. После разговоров с Бехлюлем, он понял и это. Встреча с ним вообще перевернула все в голове Бюлента. Увидеть вечно улыбающегося, весёлого Бехлюля раздавленным, безжизненным и опустошенным оказалось страшнее, чем узнать об измене. Он принимал свою вину, но так отчаянно горевал о потере Бихтер, что Бюлент решил, что хотя бы попробует отыскать бывшую мачеху. Но для начала нужно было заставить Бехлюля сойти с тропы самоистребления, нужно было заставить его опять захотеть жить. Но Бюлент даже не предполагал, что это может быть совсем не просто — захотеть жить. Бехлюль не хотел этого, искренне считая, что он не заслуживал ни прощения, ни милости, ни, тем более, второго шанса. Чувство вины, словно демон, живущий глубоко внутри него, не переставая атаковывало и мучало его, причиняя боль и не позволяя ему освободиться. — Судьба! — отмахивался Бехлюль от всех попыток встряхнуть его. — Ты однажды уже сдался и делаешь это опять. Ты сдался, даже не пробуя бороться! — Рыза не мог спокойно смотреть, как парень не хочет ничего делать и на его глазах катится на дно. — С чем бороться? С судьбой? С ней нельзя бороться, там все уже… — Бехлюль поводил пальцем в воздухе. — Судьбе можно только покориться. — Вот такие, как ты, и покоряются! Видя бессмысленность спора, капитан махнул рукой и вышел из домика, потом, потоптавшись снаружи, вошёл опять. — Он такой все это время, — пожаловался он мальчику. — То ничего, а то вот так. Мы стараемся быть с ним помягче, в положение войти, а он… — Вот зачем ты пьёшь, парень, у тебя ведь только одна жизнь! — опять обратился он к Бехлюлю. — Жизнь одна, и я решил ее пропить, и успешно реализую свой план. Вот так! — Ты же говорил, что Бихтер любила тебя, — несмело проговорил Бюлент, не зная, как возразить. Бехлюль пожал плечами и дурашливо развёл руками, сложив губы трубочкой. Бюлент подвёл его к маленькому замызганому зеркалу, висевшему тут же, на стене у входа. — Посмотри на себя, неужели ты думаешь, она хотела бы видеть тебя таким? — Какая разница, какой я? — хмуро отмахнулся Бехлюль. — Она оставила меня, я ей больше не нужен. Меня все оставили. Вот так вот -она говорила, что любит, а потом раз! — и нет её. Только снится. Вот ты мне скажи, вот как так можно? — А ты у неё спроси! — Бюлент вдруг обрадовался озарению, снизошедшему на него. Бехлюль уставился на него, не понимая. — Найди её и спроси, — продолжал Бюлент уже более уверенно. — Только захочет ли Бихтер с тобой таким разговаривать? Взгляд Бехлюля вдруг упал на собственное отражение. Он не смотрел на себя уже несколько месяцев и сейчас не мог поверить, что этот человек с сероватым опухшим лицом, впавшими глазами и всклокоченными волосами — он. Бехлюль отшатнулся и инстинктивно ухватился рукой за край стола. Рука нащупала графин с ракы. Он опять посмотрел на себя в зеркало и тут же вспомнил, как подарил Бихтер зеркало на годовщину свадьбы, придумав коротенькую речь, что она будет смотреть в это зеркало и наблюдать за своим счастьем. Глядя на свое отражение и ухватив графин, Бехлюль шумно выдохнул и с силой метнул его в зеркало. Он увидел, как его лицо разламывается на осколки вместе с зеркалом, и зажмурился. Выбежав мимо перепуганного Бюлента за дверь, он одним махом сунул голову в воду, которую они набирали в большую цистерну для чистки рыбы. Постепенно, с помощью Бюлента, Серхана и Рызы Бехлюль начал по- немногу возвращаться к жизни. Они заставили его дать обещание больше не напиваться, и даже отвезли его для этого на могилу Мелиха, поскольку знали, что с некоторых пор это место стало для Бехлюля очень важным. Капитан Рыза строго спрашивал с него за работу, не давая ему поблажек. На работу требовалось выходить каждый день рано утром, не взирая на ночные пиршества, и Бехлюлю волей-неволей приходилось держать слово и не срываться. Бюлент ему звонил каждый день — просто поболтать, выслушать его, и убедиться, что день прошёл нормально. Несрин иногда передавала для него с мужем что-то вкусное, приготовленное в особняке. Бехлюль был благодарен тем, кто так старался выдернуть его из прошлого и заставить вернуться к настоящему. Хотя он и предпочёл бы остаться со своими воспоминаниями, Бехлюль начал медленно выкарабкиваться из плена своего глубокого отчаяния. Он по-прежнему работал с рыбаками, но начал интересоваться, как можно раздвинуть границы того, чем они занимались. В последние месяцы у него появился живой интерес к работе, появились идеи, над которыми он работал почти все свое свободное время. Бехлюль утратил связь с бывшими друзьями, но случайная встреча с Али вернула их старую дружбу. Вместе с ним и Серханом он начал процесс создания своего маленького бизнеса. Мысль о том, чтобы найти Бихтер, стала для него той самой соломинкой, за которую он, как истинно утопающий, хватался. С этой мыслью он теперь просыпался, работал, боролся со своими сомнениями и страхами, жил. Сначала он порылся в интернете и узнал, что госпожа Фирдевс так и не вышла замуж за Четина. Он набрался смелости и позвонил в приёмную господина Оздера. Его самого в Стамбуле не было, а секретарь ответила, что она только начала работать на этом месте и понятия не имеет о госпоже Фирдевс Йореоглу. В очередной раз пролистав содержимое ее телефона, Бехлюль обзвонил дам, с которыми Бихтер работала в благотворительной ассоциации, наскоро придумав какую-то историю, но по словам их всех, они не видели Бихтер примерно с того же времени, как она уехала из дома. В фитнесс клубе, куда они ходили, ему ответили, что Бихтер уже год не посещает их клуб. Совсем ни на что не надеясь, он пару раз съездил в Риву, но только растравил себя воспоминаниями. Оставалась ещё Пейкер. Она с Нихатом улетела в Лос-Анджелес, Бихтер могла быть с ними, но ей Бехлюль звонить пока откровенно боялся. В начале лета Бехлюль снял себе маленькую квартирку в неплохом районе и переехал туда из рыбацкого домика, ознаменовывая новый этап в своей жизни. Неизменным оставались его визиты на кладбище- он часто ходил на могилу Мелиха, иногда сидел молча, иногда разговаривал, и каждый раз надеялся увидеть там Бихтер. * * * * * Уже два дня, как его не отпускала странная нервозность. Он ощущал, что что-то важное ускользает из его внимания, оставляя лишь тень необъяснимой тревоги. Он как будто ожидал чего-то, словно стоял на грани важного. Поняв, что заснуть ему сегодня так и не удастся, Бехлюль решил принять душ, выпить кофе и немного поработать, чтобы потом по дороге на работу съездить на кладбище. Дав себе слово, что не будет отвлекаться на воспоминания, пока не приедет к её отцу, он пару часов работал с документами. На кладбище, Бехлюль увидел только машину такси, одиноко стоящую на парковке. Было ещё довольно рано, и Бехлюлю стало интересно, кто приехал сюда в такое время, но его отвлек звонок телефона. Наверное, Бюлент звонит перед школой. — Как ты? — спросил мальчик. — Не очень, — честно ответил Бехлюль. — Не мог спать сегодня. — Ты пил? — Только воду. — Уверен в этом? — не унимался Бюлент — Да, — резко ответил Бехлюль и, не в состоянии оставаться на одном месте, начал медленно идти по тропинке вверх. Он уже почти подошёл к могиле Мелиха, как совсем рядом услышал звонкий и протестующий детский вопль. Короткий, но очень возмущённый. Бехлюль вздрогнул от неожиданности и бросил быстрый взгляд в ту сторону, откуда послышался плач. И сердце вдруг оборвалось- там, совсем недалеко от него стояла ОНА… Это было невероятно, но так — в нескольких шагах от него стояла Бихтер, женщина, которую он любил всем своим существом, и он мог поклясться, что это был не сон, не видение. Она стояла, до боли милая в своей растерянности, закусив краешек губы, и обеими руками прижимала к себе крошечного ребенка, спереди пристегнутого к ней в забавном рюкзачке. В её глазах мелькнуло замешательство, словно он застал ее врасплох. Потом, вдруг опомнившись, она крепче обхватила ребёнка руками и побежала по тропинке вниз, где стояла машина. Все это — и ее появление, и ее побег, — было так неожиданно, что он просто не успел отреагировать. Стоял, потрясенный, и смотрел, как она убегает. Светло-зеленая кофточка, белые узкие джинсы, волосы, вьющиеся мелкой волной, собранные в высокий хвост… Она добежала до такси и, уже торопливо садясь в машину, на долю секунды повернулась в его сторону, и он опять увидел маленького ребёнка, которого она держала. А через другую секунду машина такси уже выезжала на дорогу. Словно очнувшись от морока, Бехлюль бегом спустился на парковку вслед за машиной, увозящей ее, сам не понимая для чего он это делает и уже зная, что это бессмысленно. Потом также, бегом, вернулся к могиле и увидел жёлтые цветы ирисов, разложенные вдоль бетонного бортика. Ему не показалось! Бихтер была здесь! Проклятье! Он столько раз приходил сюда, сидел часами, мечтал, как увидит ее… Этот момент Бехлюль прогонял в своем воображение тысячи раз, представляя, как он скажет ей все те слова, которые так долго держал в себе, и теперь он чувствовал себя недоумком, не сумевшим воспользоваться моментом, который он так долго выклянчивал у судьбы! Она опять ушла, и он остался один с этим ощущением упущенного счастья и невыразимыми эмоциями, которые закрутились внутри него — отчаяние, горечь, злость навалились на него, разрывая на части. Хотелось прямо сейчас что — нибудь разбить, сломать, разорвать… Он с размаху сел прямо на траву, ощущая холодную влагу сквозь джинсы, и, издав мощный рык, со всей силы ударил кулаком по земле, словно молотом, заставляя травинки и пыль взлетать в воздух. Потом ещё, ещё и ещё. — Любимая, ты опять провела меня! — с пронзительной обидой воскликнул Бехлюль. Утолив свою горькую ярость, он продолжал сидеть на земле, похожий на маленького мальчишку, который надеялся на чудо, но оказался обманутым, и теперь его мир разрушился на кусочки. Его взгляд зацепился за жёлтый цветок ириса, лежащий на бетонном поребрике, чуть правее от того места, где он сидел. На цветке лежал крошечный детский носочек, белоснежный с розовыми бабочками, отороченный кокетливой полоской кружева. Осторожно, будто боясь, что наваждение сейчас исчезнет, Бехлюль взял его пальцами и положил себе на ладонь. Он был такой крошечный по сравнению с его ладонью, словно кукольный. Это должно было принадлежать совсем маленькому ребенку, как раз такому, каким был тот малыш, которого он увидел с Бихтер. Бехлюль поднёс носочек ближе и вдохнул запах карамельной сладости, молока, моря… И ещё ощутил лёгкий, но такой знакомый аромат — ее запах, который ему часто снился, по которому он так скучал… Вдыхая по-глубже и не думая, как глупо он сейчас выглядит, Бехлюль закрыл глаза и попытался воспроизвести в памяти ту секунду, когда его взгляд столкнулся с ее — широкооткрытые глаза, спутанная прядка отросшей челки, прилипшая ко лбу, и руки, крепко обхватившие маленького ребёнка, сидевшего в вишнёвого цвета рюкзаке-переноске лицом вперёд. Малыш нетерпеливо дёргал ножками, одетыми в розовые штанишки, и улыбался во весь рот, обнажая крохотные ямочки на щеках. Девочка. У неё дочка… Или.? «Говорит дочь госпожи Фирдевс,» — вдруг всплыло из памяти, и сложный калейдоскоп из чувств и воспоминаний завертелся перед его глазами, с каждым оборотом увеличивая скорость, и сердце его билось в унисон с этим калейдоскопом. «На этот раз я даю тебе слово… Я стираю все твои следы из моей жизни.» «Может быть беременна! А может быть и нет. Может быть во мне до сих пор живет частичка тебя?», «А почему тебя до сих пор волнует вопрос о ребенке? Или ты ещё чего-то ждёшь от меня?» После того раза в отеле, после той встречи, когда он намеренно оскорбил её, Бихтер больше не говорила о беременности, на его попытки заставить её сказать честно о ребенке она отвечала уклончиво и насмешливо, с присущим ей сарказмом. И независимо от того, какую колкость, а иногда и откровенную гадость говорил ей он в ответ, он всегда уходил от неё, ощущая, что она обыграла его опять, и с отвращением чувствовал себя глупцом и мерзавцем. Впрочем, она же сказала ему, что словами про беременность хотела проверить его и убедиться, что он — абсолютное ничтожество. Так оно и было. А это вино, которое она то пила, то не пила, и тот день, когда он искал её везде, а она вернулась бледная, измученная, как будто неживая… Неужели она… Потрясение охватило его, как внезапная волна, заставив мысли хаотично разлетаться в голове. Осознание приходило медленно, словно в тумане, и ему было сложно поверить в то, что происходит. Из глаз брызнули слезы. Он поднялся с земли и отряхнулся. — Ну, господин Мелих, что скажете? — зло, даже с вызовом заговорил он, обращаясь к надгробью. — Она опять выиграла? Ваша младшая дочь опять доказала мне, какое я нелепое недоразумение. Это наш с ней ребёнок? И почему, черт возьми, она опять сбежала?! Она таким образом наказывает меня? Где ваша дочь? Бехлюль сам не заметил, как перешёл на крик. Волны обиды, злости и досады накатывали на него, не останавливаясь. Бурю его эмоций внезапно прервал телефонный звонок, раздавшийся громко и неожиданно. Ему звонил Серхан, сообщить, что только что какая-то девушка оставила для него большой конверт с документами в доме на рыбацком причале. Услышав его, Бехлюль отрывисто расхохотался, словно насмехался над собственной несостоятельностью, над своим провалом. — Она сильно нервничала и торопилась уйти, просила отдать тебе лично в руки. Сказала, что важно, — пояснил Серхан. — Теперь мы так, значит, играем…- думая о своём, зло проговорил Бехлюль — Что? — Ничего. Как она выглядела? — на всякий случай спросил он. — Красивая, — живо ответил Серхан. — Исчерпывающе, — Бехлюль саркастически усмехнулся. — Ну такая… тёмные волосы, такая… Ой, ну не умею я женщин описывать, — смутился парень. — С маленьким ребёнком, — добавил он нерешительно. -Я скоро буду, — пообещал Бехлюль и опять повернулся к стелле над могилой и потряс телефоном. — Два — ноль в пользу вашей дочери, господин Мелих. Он разжал руку, в которой по-прежнему лежал крошечный детский носочек и опять вспомнил, как она рассказала ему, что беременна, а ответил, что у них и так много проблем. «Ты не родишь этого ребёнка, " — да, это были его слова, обращенные к любимой женщине. А ещё были слова: " Ты — моя самая большая ошибка». И можно сколько угодно объяснять свою подлость тем, что ты запутался, что попал в капкан, из которого тебе было не выбраться, что сломался под давлением обстоятельств, что Нихаль, дядя, Бешир, ее мать и она сама, мадемуазель Дениз, все давили на тебя, угрожали и требовали, что ты потерял разум и волю от безысходности. Все это не изменит и не оправдает того, что ты оттолкнул любимую, когда ей была нужна помощь, и предал вашего ребенка. Ему опять стало невыносимо мерзко от самого себя. Бехлюль ехал к рыбацкому причалу, забрать тот конверт, который она привезла. Что там могло быть, он не представлял, да и мысли его были сейчас совсем не о этом. Бихтер снова убежала от него. Какая-то невидимая сила всегда притягивала их друг к другу, и с ней было невозможно бороться. А сейчас эта сила притяжения вдруг обратилась в отталкивающую. Теперь же Бихтер уходила от него, создавая невидимую стену между ними, и пряталась за этой тщательно выстроенной стеной. Разлюбила его? Нет, иначе он почувствовал бы это. В этом он был уверен. Ребёнок? Она опять появилась у него перед глазами — торопливо убегающая. Она так бережно прижимала к себе малышку… Он ни на секунду не сомневался, что это его девочка, и от одной лишь мысли об этом у него перехватывало дыхание. Он не знал, где сейчас Бихтер, как она жила это время, кто сейчас рядом с ней, но каждый шаг, который она сейчас делала, чтобы оказаться дальше от него, отзывался в нем и поднимал злой протест и решимость сделать наоборот. Они не могут быть порознь, это неправильно. — Снова твоё появление в моей жизни вытряхивает меня из спячки, любимая, — Бехлюль не заметил, как заговорил вслух, и похлопал пальцами по рулю. — Ты, как всегда, все знала заранее — я не смог бы прожить без тебя. Ты знала это и уехала, и сейчас ты наказываешь меня. Да, у тебя есть все причины для этого, ведь этот ребёнок, девочка, она моя, ведь так? Ты играешь со мной. Опять. Я не знаю, что ты себе придумала, но ты больше не сбежишь от меня. Наверное, мне все же придётся решиться поговорить с твоей сестрой. Глава 13. Короткая остановка на пути из Стамбула в Вашингтон во Франкфурте превращалась в бессрочное ожидание. Здесь проходил грозовой фронт, и из-за сильного ливня рейс до Вашингтона задерживался. Уже три часа Бихтер бесцельно бродила по гигантского аэропорту, периодически останавливаясь у информационных стендов, проверяя, нет ли обновлений в расписании, прохаживалась по бескрайним коридорам. Элла мирно спала в коляске под монотонный гул голосов, и Бихтер уже успела перелистать половину книг в дорожном магазинчике. Из Стамбула до Франкфурта она долетела прекрасно, и теперь застрять перед восьмичасовым перелётом совсем не хотелось. Купив себе кренделек с кунжутом и кофе, она села на скамейку напротив стеклянной стены, выходящей на взлетное поле. Небо слилось с землей в одну серую гамму. Дождь превратил аэропорт в капризное театральное действо, где каждый лучик света пробивался сквозь стекло и отражался в лужах на асфальте взлетно-посадочной полосы. Капли дождя стучали по окнам, создавая для каждого слушателя свою неповторимую мелодию, и одновременно танцевали по стеклу в причудливом рисунке. Очертания диспетчерской вышки из-за плотного ливня расплывались, часть взлетно-посадочной полосы была покрыта водой. Самолеты и вся обслуживающая техника аэропорта замерли в таком же томительном ожидании, как и пассажиры на фоне сверкающей молнии. Её трёхдневный визит в родной город был насыщенным и торопливым, но ей удалось сделать все, что она планировала. Бихтер встретилась с адвокатом и забрала свои документы о разводе. Через него Аднан передал ей коротенькую записку, где очень сухо и по-непривычному лаконично он предлагал, а скорее, даже рекомендовал встретиться, чтобы отдать ей все оставшиеся драгоценности. Встреча должна быть личной, это было его условием. Предложение Бихтер отклонила, посчитав это унизительным. Она не дорожила этими драгоценностями и больше не хотела ничего из прошлой жизни. Ей нравилось её настоящее, в котором она жила, ее обычная жизнь, и всё, что ей было нужно, теперь она хотела добывать сама. Вот чему Бихтер была рада, так это тому, что господин Хильми, который в свое время забрал их дом в Стамбуле за семейные долги, а потом продал его, отдал Бихтер карту с деньгами, вырученными с его продажи. Для мамы. Вообще, все то, что касалось Хильми Онала, казалось ей сюрреалистичным. Из злейшего врага семьи он стал почти что ее ангелом-хранителем. Отобрав после смерти папы имущество Йореоглу за долги, господин Хильми был готов на все, чтобы уничтожить бывшего мужа Бихтер, маму и её саму. А теперь и он, и госпожа Айнур считают Эллу своей внучкой, наравне с детьми Нихата и Пейкер. И Бихтер было страшно подумать, что было бы с ней и Эллой без их помощи год назад. Они с Пейкер считали, что это влияние госпожи Айнур так положительно воздействует на неугомонного Хильми, заставляя его раскрывать его лучшие качества. Казалось, он, получив от жены второй шанс, старался исправить свои ошибки и делал все, чтобы восстановить ее доверие. Вот уж действительно, люди иногда пересматривают свои убеждения и становятся теми, кем никогда не собирались быть. Бихтер радовалась, что чета Онал опять вместе. Они так хорошо дополняли друг друга! Господин Хильми, взрывной, нетерпеливый, напористый, пасовал перед по-аристократически выдержанной госпожой Айнур с её мягкостью, но именно в этой кажущейся хрупкости и была её сила. Неожиданно для самой себя, Бихтер вдруг подумала, а как бы было между ней и Бехлюлем, если бы они были вместе. Она знала о себе, что импульсивна, иногда не сдержана на язык, что вспыльчива, а он? Каким бы он был, если бы не был скован страхом перед дядей? Мягким? Романтичным? Или.? Она часто называла его трусом. Но трусость он проявлял, когда нужно было делать выбор между ней и семьёй, в особенности перед Аднаном. А если бы этого не было, не было бы иррациональной паники перед ним? Бехлюль, не раздумывая, полетел на вертолете спасать их отношения в нелетную погоду, после того, как она сказала ему, что между ними все закончено. Тогда он не боялся дяди. А если бы был уверен в ней полностью, оставил бы её так же в аэропорту в день их несостоявшегося побега или решился бы? Он ведь был прав, когда сказал, что она сама не была готова отрваться от Аднана на том этапе жизни. Это она понимала сейчас очень хорошо. Задумавшись, Бихтер машинально отхлебнула остывший кофе и, вдруг сообразила, как далеко она зашла в своих размышлениях, и испугалась. Так и заблудиться в собственных мечтах недолго! Она посмотрела на дочку, надеясь, что малышка проснулась и отвлечет её от опасных мыслей, но, как на зло, Элла сладко посапывала, ритмично причмокивая. Интересно, что подумал Бехлюль, когда увидел Эллу вчера? И успел ли он её заметить? Он появился так неожиданно, что она, не успев придумать, что делать, испугалась и позорно сбежала. Бихтер усмехнулась — обычно всегда сбегал Бехлюль, а теперь она перехватила эту эстафетеую палочку? Однозначно, убегать так было неправильно, она даже не могла объяснить себе рационально, почему так сделала. Это было как импульс — увидев его, бежать, исчезнуть, спрятаться. Абсурд! Она не боялась его. Тогда почему? Может быть, она боялась не его, а себя? На ее счастье, объявление о том, что пассажиры рейса на Вашингтон приглашаются на посадку, отвлекло ее. Бихтер осторожно вынула полусонную дочку из коляски, подхватила свою сумку, и, сдав коляску у посадочного выхода, поспешила к самолёту. Устраиваясь в салоне, она мысленно поблагодарила Пейкер за мудрые подсказки, что брать с собой в дорогу, чтобы облегчить себе и дочке жизнь во время перелета. Развлекая Эллу, Бихтер тихонько напевала ей детские английские песенки для малышей и играла с её пальчиками. Краем глаза она увидела, как слева от неё усаживалась высокая молодая женщина в больших солнцезащитных очках, которая с понятной тревогой то и дело поглядывала в их сторону. Мало кто обрадуется соседству маленького ребёнка во время длинного перелёта, поэтому неудовольствие соседки не было обидным. Бихтер знала, что Элла была спокойной и не скандальной малышкой, к тому же у неё было много игрушек на случай, если дочка будет капризничать. Она уже хотела было заверить соседку, что сделает все, чтобы они с дочкой ей не помешали, как женщина повернулась к ней сама и, заглядывая ей в лицо, сняла свои очки. — Бихтер? — недоверчиво спросила она. — Бихтер, ты? — Элиф! — Бихтер отропела. Элиф была девушкой Бехлюля, а потом стала его невестой в то время, когда он ещё пытался остановить свои нарастающие чувства к Бихтер. Они с Бехлюлем были странной и неоднозначной парой. На первый взгляд это был один из тех союзов, где один любил, а другой позволял себя любить. Красавица, успешная фотомодель, в отношениях с Бехлюлем Элиф никогда не была для него в приоритете, позволяла пренебрежительное отношение к себе — он приходил и уходил в удобное для него время, не слишком ценил её, а она, казалось, была готова ждать и бесконечно прощать его. Но присмотревшись чуть ближе, Бихтер увидела, что они оба состояли скорее во взаимовыгодных отношениях, чем в романтических. Элиф была для Бехлюля красивой спутницей, с которой было приятно выйти в свет, женщиной, которая всегда выслушает, поймет и всегда будет играть по его правилам. А он для Элиф был пропуском в стабильную, богатую жизнь из-за его принадлежности к семье Зиягиль. После второго разрыва помолвки Бехлюлем Элиф уехала работать во Францию, устроив огромный скандал семье бывшего жениха на прощание. Это благодаря ей начались сплетни в прессе об отношениях Бехлюля с его кузиной, благодаря ей и Нихаль, и Хильми узнали о тайном домике Бехлюля в Риве… Прошло так много и, одновременно, так мало времени! Бихтер вдруг поняла, что её чувства по отношению к Элиф, ревность, гнев, как будто выцвели, словно оказались затерты другими событиями и впечатлениями. То, что она чувствовала тогда, те истины, что казалось в то время такими важными, стали всего лишь частично забытыми фрагментами прошлого, и ей было сложно вспомнить их с той же остротой. Однако, столкнуться с Элиф сейчас и здесь было не меньшей неожиданностью для Бихтер, чем увидеть Бехлюля вчера. Почему это происходит? Не все карты еще разыграны? Или, как сказала бы ее профессор курса по психологии конфликтов, " Гештальт не закрыт»? — Я не могу поверить, Бихтер! Как же здорово тебя увидеть! — Элиф так искренне радовалась их встрече, что это чувство передалось и Бихтер. — Ты, как всегда, невозможно красива! Несмотря на успешную модельную карьеру и богемный образ жизни, Элиф была доброй, открытой, лишенной претенционности или надменности. Если бы не неудачные отношения с Бехлюлем, она не наделала бы глупостей. — Ты тоже прекрасно выглядишь, дорогая, я рада тебя видеть, — отозвалась Бихтер и почувствовала, что и правда, она искренне рада ее видеть. Взгляд Элиф перескочил на Эллу. — А это — маленькая принцесса Зиягиль! — восторженно констатировала она.- Как зовут прелестного ребёнка? Бихтер напрялась, не уверенная, как ответить на этот вопрос. Может быть это было ребячеством, но она упорно не хотела, чтобы даже на минуту, даже на словах её дочь ассоциировалась с бывшим мужем. Бихтер не хотелось, чтобы даже частичка Эллы принадлежала Аднану, хотя бы временно. — Прелестного ребёнка зовут Элла. Элла Йореоглу. Мы с Аднаном в разводе. — О! В глазах Элиф промелькнул короткий всплеск недоумения. Ещё секунду она смотрела на Бихтер, пытаясь расшифровать скрытый смысл её ответа. В голове девушки вспыхивали сотни вариантов, но работа моделью научила её хорошо контролировать свои эмоции по щелчку пальцев. Сделав усилие, Элиф быстро овладела собой, хотя все еще была глубоко поражена ответом Бихтер. — Красивая малышка! Приятно познакомиться! — девушка шутливо пожала пальчики Эллы. — Куда вы направляетесь? — этот вопрос был уже адресован Бихтер. Благодарная за то, как ловко Элиф сменила тему разговора, Бихтер рассмеялась. — Ну, учитывая, что мы в самолете, который летит в Вашингтон и не делает остановок, мы направляемся именно туда. Элиф улыбнулась в ответ. — Ну да, все правильно! Вы живёте там или просто путешествуете? — Мы уже год живём в пригороде Вашингтона. А ты — на съёмки? Ты же в Париже, да? Элиф немного грустно вздохнула. — Была в Париже. Чуть больше года. Потом пришлось уехать… Контракт с парижским модельным агентством случился в самый подходящий момент. Расставание с Бехлюлем далось ей очень тяжело. Не то, чтобы она так уж сильно была влюблена в него, и не то, чтоб его очередной уход, сам по себе, ранил ее. За месяцы их престранных отношений она уже привыкла к тому, что Бехлюль неожиданно уходил, потом так же неожиданно возвращался. Где-то далеко билась мысль, что так неправильно, что их отношения все больше напоминают модель, где один дает, а другой беззастенчиво потребляет. Искреннее участие и поддержку дарила она. А вот Бехлюль, в свою очередь, дарил ей внимание только временами и, как поняла она к концу их отношений, преследовал какую-то конкретную выгоду для себя. Голос разума давно кричал ей, что он не то что не любит ее, но и с трудом терпит, что у него абсолютно точно есть другая, что нужно разрывать отношения как можно быстрее, потому что они причиняют ей гораздо больше вреда, чем счастья. Но она настолько втянулась в эти нездоровые отношения, что сама, по собственной воле, уйти от него не могла. До тех пор, пока он не оборвал их сам — безжалостно, жестоко, без объяснений. Элиф почувствовала себя использованной и выброшенной за ненужностью, и ей хотелось ему отомстить. Но скоро она поняла, что её жалкие попытки мести только еще больше загоняют её на дорогу самоуничтожения. И вот тот предложенный контракт в Париж явился для неё спасением. — Тогда почему же ты уехала? — спросила Бихтер, только сейчас понимая, что у них с Элиф есть не так уж мало схожего. — Ты можешь не отвечать, если не хочешь! — быстро добавила она. Девушка покачала головой. — Ты не поверишь, но я опять влюбилась. Я уезжала зарекаясь, что буду заниматься только карьерой, но… Красавец-француз, он так шикарно ухаживал, казался таким влюблённым, что я быстро оттаяла и сдалась. Ночная опера в Вене, вертолетные прогулки над Парижем, выходные в Швейцарии… Он ездил за мной на съёмки, дарил сумасшедшие охапки цветов. А когда я уже была готова к тому, что он сделает мне предложение, он признался, что женат. Она развела руками и горько рассмеялась. Бихтер сочувственно взяла её за руку. Ей было искренне жаль девушку. Элиф подозвала стюардессу и попросила принести им по бокалу вина. — Он сказал, что женат на очень богатой женщине, и что не сможет развестись с ней. И… дал мне денег, чтобы я прервала контракт и уехала из Парижа, и, желательно, вообще покинула Францию. Прямо в канун Нового года. Она быстро посмотрела на Бихтер и покачала головой над собственными неудачами. — И вот, в январе этого года я приехала в США — дома мне делать нечего, господин Аднан мне пообещал, что работы у меня там не будет, парижский контракт провалился, навряд ли другие согласятся дать мне работу. Поэтому, я открыла свое модельное агентство в Филадельфии и очень довольна. Я решила отложить личную жизнь на какое-то время, и заниматься только агентством. — Здорово! Моя личная жизнь тоже приостановлена — ничего кроме дочки и учёбы с работой, — отозвалась Бихтер. Они обе синхронно посмотрели на Эллу. Все это время Бихтер слушала, а её руки не переставая обнимали дочку, кормили, качали, поддерживали под ручки, пока малышка прыгала у мамы на коленках. А сейчас, наигравшись, девочка притихла. — Как ты оказалась в Вашингтоне? — осторожно спросила Элиф. — Ты же общалась в кругу Хильми, наверняка, знаешь, как минимум, основную часть, — предположила Бихтер. — Если честно, знаю только частично, и не столько от него, сколько из прессы и от друзей, — призналась Элиф. — Знаю про помолвку с Нихаль, и сплетни о тебе с Бехлюлем. Они обе замолчали, не зная, стоит ли продолжать говорить на такую тему. Элиф отвела взгляд, думая о чем-то, а Бихтер чувствовала, где витают её мысли, и ждала. — Признаюсь тебе, я знала, что у Бехлюля есть другая, — сказала наконец Элиф без обиняков. — Женщины ведь чувствуют, когда в жизни у их мужчины появляется кто-то. А тут у него появился не просто «кто-то «, он по-настоящему влюбился, и я это давно чувствовала. — Почему ты тогда оставалась с ним, если знала? — прямо спросила Бихтер. Удивительно, но, испытывая понятное смущение, она, в то же время, не чувствовала себя слишком стесненной, подойдя так близко к болезненной теме. Открытость Элиф располагала к искреннему разговору. — Потому что думала, что раз он со мной, то у нас все еще может получиться, — честно ответила Элиф. — Раз он мне ничего не говорит, значит… А вообще, я не знаю, что у меня было в голове, я ведь тоже не была беззаветно влюблённой. Я тут в одном журнале статью прочитала — созависимость у меня была, похоже. Обе девушки рассмеялись. — А вот почему вы с Бехлюлем не вместе? — неожиданно спросила Элиф. Бихтер ожидала чего-то подобного, но все равно занервничала и вздохнула по-глубже, успокаивая волнение перед неизбежностью. В свете всех сплетен, разговоров, подозрений ей не хотелось больше врать. Однажды почувствовав вкус свободы от тайн, она не хотела больше страха разоблачения. — Так получилось, — просто ответила Бихтер. «Ну раз закрывать гештальт, то делать это нужно правильно!» — подшутила она над собой. — Он не решился рассказать дяде, а потом моя мама заморочила голову Нихаль, которая с детства была влюблена в него, потом помолвка… В день его свадьбы я сбежала из особняка. — Ужасная история, — теперь уже Элиф посочувствовала Бихтер. — Я бы никогда не поверила, что буду сострадать моей сопернице, — усмехнулась она, — Но я была просто сражена, когда думала, что Бехлюль расстался со мной из-за его кузины. Я понимаю, это глупо, но это так больно ударило по моему самолюбию! Это чуть не уничтожило меня. Они обе опять рассмеялись, как-то одинаково и судорожно. — Я была просто вне себя от злости, что эту избалованную маленькую ведьму предпочли мне! — продолжала Элиф, — Скажу честно, когда я догадалась, что это была ты, у меня отлегло от сердца, и это меня излечило! Ну, насколько я понимаю, они так и не поженились. Тогда что мешает вам… — А расскажи про свое агентство, — быстро предложила Бихтер, стараясь переключить тему разговора. — Мы решили не открываться в Нью-Йорке, там таких, как мы, очень много, — оживленно и с удовольствием начала рассказывать Элиф. — Остановились на Филадельфии. У агенства уже есть заказчики. Мы проводим обучение, помогаем с портфолио, организовываем показы. Кстати, — глаза Элиф загорелись, -А где твоя мама? Чем занимается госпожа Фирдевс? Она с её отменным вкусом могла бы мне очень помочь во многих сферах. Я серьёзно. Она в штатах или осталась в Стамбуле? — Мама сейчас в Лос-Анджелесе, с Пейкер, — с готовностью откликнулась Бихтер, раздумывая, как отнесется мама к такому предложению. — Позвони ей. А вообще, Нихат сейчас организовывает переезд всей семьи на восточное побережье, чтобы быть всем поближе, в Нью Йорк. — И Элла… Я бы хотела попробовать фотосессию с ней. Она — такая красивая малышка, — продолжала Элиф. — Это такое счастье, что я тебя встретила здесь, Бихтер! Мне так легко общаться с тобой! За оставшееся в полете время они вдвоём играли с Эллой, еще разговаривали, и, наконец, приземлившись в Вашингтонском аэропорту Даллес, вышли из самолёта почти приятельницами. Бехлюль приехал в рыбацкий домик, испытывая сильное раздражение. Он не любил сюрпризы и неожиданности, даже приятные, они вызывали в нем чувство тревоги и неуверенности. Бихтер, зная это даже лучше, чем кто-то, снова играла с ним в какие-то тайные игры, которые он не очень хорошо улавливал, и это его злило. Он вошел в дом и понял, что его уже с нетерпением ждали. Капитан, Серхан и еще двое рыбаков делали вид, что очень заняты, чинили снасти, проверяли снаряжение перед завтрашним выходом в море, но взгляды их с интересом то и дело обращались к большому желтому конверту, который лежал на середине стола, как украшение. — Как ты думаешь, что там? — спросил Бехлюля Серхан, озорно подмигивая. — Понятия не имею, — холодно мотнул головой Бехлюль. — А кто была эта красотка, что принесла его? Такая девушка! — Серхан причмокнул губами и закатил глаза от воображаемого удовольствия. Бехлюль не ответил. Кровь мгновенно прилила к вискам, а кулаки инстинктивно сжались. — Она была с ребёнком. А вдруг в конверте докуметы на отцовство? — продолжил было веселиться Серхан, но осекся о суровый взгляд Бехлюля. — Я думаю, тебе лучше помолчать, парень, — вполголоса проговорил капитан Рыза, который понял, кто, скорее всего, привез этот конверт, и какие бури сейчас бушуют внутри Бехлюля. Признаться, ему даже нравилось видеть Бехлюля таким — полным эмоций, даже если этой эмоцией была ярость. Ведь это было куда лучше, чем видеть его апатичным и равнодушным. Эта вспышка страсти означала, что внутри него опять разгорался огонек жизни, и это его не могло не радовать. — Подожди, это ведь с ней ты тогда приежал сюда! — вдруг вспомнил Серхан. — Да замолчишь ты или нет? — досадливо гаркнул на него Рыза, на всякий случай, вставая между племянником и Бехлюлем. С небольшим внутренним вздохом и нервной усмешкой Бехлюль подошел к столу и взял конверт в руки, превознимогая чувство того, что он играет по чужим правилам, разжал металлические крылышки застёжки конверта и высыпал содержимое на стол. Почему-то его совершенно не удивила короткая записка на обычном листе бумаги, приколатая к документам. Она была написана госпожой Фирдевс, и гласила, что документы были обнаружены ею по чистой случайности в день ее отъезда из особняка Зиягиль. Так же женщина выражала надежду на то, что Бехлюль распорядится ими, как пожелает, и не будет держать зла на неё за излишнее любопытство. Бегло просмотрев несколько документов, он не сразу понял, что перед ним, думая сейчас только о записке госпожи Фирдевс. Случайность и эта женщина никогда не существовали рядом, это были две взаимоисключающие величины. Он очень хорошо мог себе представить, как она «случайно» находит документы в сейфе, а «день её отъезда " — был тем днем, когда разразился скандал, сорвавший громкую свадьбу… Отгоняя немедленно замелькавшие картинки из памяти, Бехлюль заставил себя сосредоточиться на бумагах. * * * * * Решив, что он поможет Бехлюлю найти Бихтер, Бюлент с азартом принялся за дело. Первым было исследовать социальные сети, что он и сделал, но, как бы тщательно он не искал, ничего найти не удалось. Тогда Бюлент, проявляя чрезвычайную изобретательность, по чуть-чуть стал собирать информацию, которая могла бы помочь в поисках пропавшей мачехи. Отец не имел ни малейшего желания говорить о чем- либо, связанным с бывшей женой, но Бюлент, планомерно продумывая каждое слово, крайне осторожно смог несколько раз разговорить его и собрать крошечные кусочки информации о Бихтер. Так же, не вызывая подозрений, ему удалось поговорить с тетей Арсен. Что-то смогла добавить мадемуазель Дениз, которая говорить прямо о бывшей супруге хозяина отказывалась и выражалась витиевато и размыто, но Бюлент был терпелив и настойчив. Все это были не беседы и не короткие разговоры, а скорее обрывки фраз, одиночные замечания, но собирая сведения по крупицам, Бюлент намеревался сложить их в целую картину. Получив информацию, он серьёзно обдумывал ее, анализировал и отделял от всей массы наиболее важные детали, часами сидя в своей комнате. Его уже давно никто не беспокоил, все в доме больше года были заняты исключительно его сестрой, которая, погрузившись в депрессию год назад, никак не желала из неё выходить. В конце концов, перед Бюлентом вырисовалась определённая картина событий, которую он и представил Бехлюлю. Занимаясь поисками Бихтер вместе с Бехлюлем, мальчик ощущал какой-то необычный подъем духа. После рутинной и однообразной жизни в доме, где каждое движение его обитателей было направлено на заботы о Нихаль, дни Бюлента приобретали новые оттенки и свежую динамику. — Бихтер кто-то помогал! Кто-то, о ком мы не думаем! — выдал он свое умозаключение с горящими от азарта глазами. — Бихтер ушла из дома, не взяв ничего, кроме малой доли одежды и драгоценностей, в тот момент, когда папа уже приехал, а тебя ещё не было. Все слуги были в саду, а папа — у Бешира. Между вашим разговором по телефону и твоим приездом домой прошло совсем мало времени. — Да, когда я приехал, её мать считала, что Бихтер все ещё была у себя, — согласился Бехлюль. — Значит, решение уехать пришло спонтанно. — Верно! И ещё значит, что она не могла ни с кем договориться о помощи заранее, — продолжал Бюлент. — Я узнал, что папа запрашивал отчёт из кредитной компании и из банка. Бихтер пользовалась своими картами ещё три дня после ухода из дома. После этого по ее картам не было совершено ни одной транзакции. Она не останавливалась ни в одном отеле Стамбула и не снимала апартаменты — адвокат отца лично все проверял. Бихтер не использовала семейных адвокатов, и не обращалась сама ни в одно адвокатское бюро, но через день после ее ухода из дома её представитель известил папу о том, что она поручила ему подготовить документы на развод. И наконец, она купила несколько билетов в разные направления. Каким билетом она воспользовалась — неизвестно, адвокату отца не удалось самому выяснить, на какой рейс она села, без судебного решения, а полицию, по понятным причинам, официально он подключать не хотел. Поэтому я и говорю, что ей кто-то помогал, — закончил Бюлент. — Умный ребёнок! — похвалил мальчика Бехлюль, задумчиво потирая лицо. — Она не хотела, чтобы ее нашли, потому и все эти игры в прятки, и билеты. — Пейкер улетела в тот же вечер, это не она, — размышлял Бюлент. — Госпожа Фирдевс сама не знала, где Бихтер, она даже плакала. — Госпожа Фирдевс вполне могла притворяться, — возразил Бехлюль. — Только, если она не планировала заранее и никому не звонила, потому что её телефон у тебя, то как она связалась с тем, кто ей помогал? Получается какая-то ерунда! — озадаченно нахмурил лоб Бюлент. — А еще в тот день звонила Пейкер и сказала, что ее свекровь виделась с Бихтер… — задумчиво проговорил Бехлюль, — Какая-то странная история… — Пожалуйста, скажи мне, что ты не думаешь, что госпожа Айнур Онал помогала Бихтер! — возмущённо перебил Бюлент. — Можно поискать, кто тот адвокат, который представлял ее при разводе, — предложил Бехлюль. — А почему Бихтер так не хотела, чтобы ее нашли? — неожиданно спросил Бюлент. — Потому что перестала доверять. Всем — матери, дяде, сестре, мне… — не глядя на мальчика ответил Бехлюль. — И сейчас не верит. — Послушай, — зная, что он заводит опасную тему, осторожно начал Бюлент, — А если Бихтер. ну… вышла замуж опять? Она же красивая, вдруг… Может быть поэтому она и не захотела с тобой разговаривать там, на кладбище? И потом, ты сказал, что видел её с ребёнком, но ты же не знаешь… Бехлюль молчал, холодно сверкая глазами. — Хорошо-хорошо, взглядом ты меня уже испепелил, давай думать дальше, — Бюлент заторопился быстро вернуть разговор в безопасное русло. — Значит, есть кто-то, о ком мы даже не думаем. Лицо Бехлюля вдруг осенило догадкой. — Бумага! — Что с бумагой? — немного удивлённый, спросил Бюлент. — Размер, размер бумаги! — сияя от восторга, пытался объяснить Бехлюль. — Да выражайся ты понятнее! — Бюлент почесал голову от нетерпения. — Та записка госпожи Фирдевс, которая была приложена к документам, она написана на другой бумаге, вернее, на другом формате бумаги! — Бехлюль энергично жестикулировал, объясняя. — Он распространён только в Северной Америке. Лист бумаги у него шире и короче, чем обычный. Бихтер в Америке! — Или это госпожа Фирдевс в Америке, а Бихтер только привезла бумаги, — резонно заметил Бюлент, расстраиваясь, что сам не заметил этого. — Кстати, а что за документы были в том конверте? — спросил он. — Ничего особенного, я пока не вникал, — быстро соврал Бехлюль. Говорить с Бюлентом об этих документах не хотелось. Бехлюль все еще сам боролся с целой вереницей чувств из недоумения и глубокого изумления, по поводу найденных документов. Ему ещё самому нужно было время осознать факт, что, оказывается, от его отца осталось наследство, о котором он не знал. Сначала ему нужно было принять то, что, по какой-то причине дядя скрывал это от него. Бехлюль много раз перебирал документы, и каждый раз прочитывая их снова, надеялся, что ответы будут лежать в этих бумагах, но тщетно. Доверенность, акты на собственность, пару финансовых отчетов… Почему никто никогда не говорил ему об этом? Чем больше он думал, тем больше эмоций пробуждалось в нем. Ему нужно было разобраться во всех этих бумагах, выяснить, что же происходило на самом деле, и какие были мотивы дяди Аднана. Та история, которая представала перед ним, была слишком запутанной, и Бехлюль не был готов рассказать об этом Бюленту. Он вообще не был уверен, что когда-либо захочет рассказывать Бюленту об этом. — Пейкер. Она в Лос-Анджелесе. Вероятно, и Бихтер живет там же, — предположил Бехлюль, надеясь отвлечь Бюлента от скользкой темы. — Нужно или найти её в соцсетях или отыскать контакты её новой галлереи. — Если не хочешь говорить честно, то соври более убедительно в следующий раз, хорошо? Сидя напротив Бехлюля, Бюлент старательно изображал солнечную безмятежность, беззаботно улыбаясь и подшучивая, стараясь скрыть свое разочарование тем, что Бехлюль вел себя так же, как домашние — не договаривал и не считал нужным что-то объяснить. И Бехлюль вдруг так явно узнал себя в этом мальчике — он так же годами скрывал свои истинные чувства за фальшивыми улыбками и шутками. — Бюлент, я не хочу говорить об этом, не разобравшись, понимаешь? — попытался объяснить он, и увидел, как исчезает напряжение в лице мальчика. — Ситуация не очень однозначная, в нее могут быть вовлечены твои близкие. У вас в семье сейчас и так не лучшие времена, я не хочу вносить еще большую смуту. — Пытаешься сохранить мир в доме? — невесело усмехнулся Бюлент. А Бехлюль поймал себя на том, что произнес " у вас в семье " впервые вслух не причисляя себя к семье Зиягиль, и прислушался к себе. Боль и освобождение — вот, что он почувствовал. Боль — потому что понял, что больше не принадлежит этой семье, а освобождение- потому что ему больше не нужно соответствовать их ожиданиям. Все эти годы он считал семью Зиягиль своей семьей и воспринимал частью себя. Но вот сейчас он почувствовал, что связь между ним и семьей Зиягиль окончательно оборвалась. Может быть, потому что он никогда не принадлежал этой семье и всегда был в ней чужаком, так же, как и Бихтер? Так или иначе, но конфликт между желанием принадлежать этой семье и осознанием собственной независимости разрешился. — Ты думаешь Пейкер скажет тебе что-нибудь? — вопрос Бюлента прервал полет его мысли. — Не знаю, последние два раза у нас с ней разговора не получилось. Но попробовать нужно, — неуверенно отозвался Бехлюль. — Неужели ты не сможешь найти к ней ключик? — на лице мальчика заиграла хитренькая улыбка. — Чтобы у Бехлюля Хазнедара не получилось разговора с девушкой… Ты теряешь форму. Значит скоро все девушки Стамбула будут моими! — дурачился Бюлент, стуча себя по груди. — Мне вполне хватит одной девушки, а остальные, так и быть, твои! — Бехлюль снисходительно улыбнулся и взъерошил волосы Бюлента. Поиски Пейкер не заняли много времени. Бюлент отыскал её страничку в социальных сетях, и Бехлюль, очень нервничая, написал ей небольшое сообщение и попытался договориться о звонке. Он осознавал, что, вероятнее всего, Пейкер полна ненависти и презрения к нему и меньше всего захочет слушать его. Она не ответила. Уже не нервничая так сильно, Бехлюль повторил свое сообщение еще несколько раз. Вероятность того, что Пейкер проигнорирует его сообщение, он тоже предполагал, потому был готов к этому, и очень хорошо ее понимал. Наконец, после нескольких недель молчания, она ответила ему сообщением, состоящим из одного единственного предложения, в котором деловито обозначила время, когда она была свободна для разговора. Нажимая линк, который Пейкер прислала для видеозвонка, Бехлюль не знал, к чему ему нужно быть готовым. Когда он встречался с Пейкер, она была очень мягкой, беззащитной, легко и быстро смущалась. А в последнюю встречу с ней, не задолго до той свадьбы, к которой он так бестолково стремился, как к спасательному кругу, Пейкер была предельно жёсткой, когда говорила, что знает о его тайных отношениях с ее сестрой и требовала от него оставить её в покое. В голове Бехлюля крутилось множество противоречивых мыслей. Теперь, когда Пейкер почти наверняка все точно знала об его отношениях с Бихтер, ему было трудно предположить, чего ожидать от предстоящей беседы с ней. Тревога охватывала его, потому что Бехлюль осознавал, что сейчас ситуация полностью зависит от решения Пейкер — она могла как помочь ему в поиске Бихтер, так и отказать, все было в ее руках. Он знал, что этот разговор может быть очень неприятным и болезненным для него, и был готов к тому, что в ходе беседы Пейкер скажет ему то, что он, будет не рад слышать. Но несмотря на эти опасения, Бехлюль был готов пойти на этот шаг, надеясь, что это приблизит его к встрече с Бихтер. Другого варианта у Бехлюля все равно не было. Он решил, что согласен выслушать о себе даже самые нелицеприятные высказывания, он их вполне заслуживает. — Что тебе нужно? — это было первое, что сказала Пейкер, и этим она поставила его в тупик. Он готовился к разным вариантам начала их беседы, но не продумал такой — без приветствий или даже малейшего обмена вежливостями. Подобная постановка вопроса не предполагала хоть сколько-нибудь успешного продолжения разговора с целью узнать, где ее сестра, и заставила Бехлюля осознать, что его разговор с Пейкер может быть намного сложнее, чем он ожидал. Этот прямой вопрос только усугубил его чувство неуверенности. Те слова, которые он тщательно готовил и намеревался сказать, казались ему теперь неудачными и неподходящими. — Тебе мало того, что ты уже сделал, ты хочешь чего-то еще? — сурово поблескивая глазами, продолжала она. — Я …- он понимал, что должен быстро собраться, но нервничал и никак не мог подобрать нужные слова, от этого чувствовал себя глупым и нервничал еще больше. Бехлюль всегда чувствовал себя неуверенно, когда ему приходилось разговаривать с теми, кто был к нему враждебно настроен, и поэтому часто прибегал к помощи юмора и много шутил, чтобы разрядить напряжение. Шутить в сложившейся ситуации можно было только с угрозой для собственной жизни, поэтому сейчас он был в полном замешательстве. — Что тебе нужно от нас? — спросила Пейкер еще раз, делая остановку после каждого слова. — Я хотел спросить о Бихтер, — испытывая мучительную неловкость, промолвил Бехлюль, уже понимая, что этот разговор, почти наверняка, ни к чему не приведёт. — Как она? Пейкер коротко рассмеялась, но это не смягчило жесткого выражения её глаз. — Ты…- она покачала головой, — Как ты смел даже подумать о ней? Как ты посмел приблизиться к ней? Тебе было мало свободных женщин, которые сходили по тебе с ума? Тебя так сильно задевало то, что она не обращала на тебя внимания? Ты не мог успокоиться, пока не влюбил ее в себя, а потом пожертвовал моей сестрой в угоду твоему неномальному семейству! Зачем ты добивался Бихтер так, как умеешь только ты, если все равно ничего не мог? Только для того, чтобы потом на ее глазах играть в любовь со своей избалованной кузиной? Глаза Пейкер, всегда выразительные, источающие кроткое умиротворение, сейчас стреляли в Бехлюля злобными молниями гнева, презрения и обиды, обещая ему бурю, которая должна была снести все на своем пути. — Ну если ты так сильно любил мою сестру, как же ты довёл ее до состояния, когда она была готова убить себя? Хвала Аллаху, этого не случилось, но в этом была бы только твоя вина. — Не надо так, — попытался прервать ее Бехлюль. Все, что Пейкер говорила, было правдой, и слова ее пронзали как огненные стрелы. Как же больно было это слышать! На экране произошло лёгкое движение, появилось лицо Нихата. Мимоходом махнув Бехлюлю, он обнял жену за плечи, стараясь успокоить, и подал ей бумажный носовой платок, но было непохоже, чтобы на этот раз Пейкер собиралась плакать. — Ты струсил и бросил мою сестренку одну, а ей помогли выжить совсем посторонние люди, а теперь ты еще смеешь спрашивать о ней? — Ты права, ты имеешь право так думать. Я даже не стану оправдываться, — кивнул Бехлюль. Он понимал гнев Пейкер. Все это он часто говорил себе самому, но слышать это от неё было в десятки раз тяжелее. — Я люблю твою сестру, Пейкер. В глазах Пейкер заблестели злые слезы. Она с силой ударила по столу кулаком так, что было видно, как подпрыгнули стоявшие рядом с её компьютером две фарфоровые безделушки в виде утят. Нихат накрыл ладонью её руку и что-то прошептал ей на ухо. — Нет, я не буду успокаиваться! И я не могу этого понять, — резко ответила на его шёпот Пейкер, переходя на крик. — Я не пойму, это как можно было отказаться от любимого человека, если он действительно любил ее? Как можно было просто взять и заживо похоронить такие пламенные чувства, которые вспыхнули так сильно, что было ну никак не усмирить их? Как можно было продать себя? Бехлюль поднял глаза на Пейкер и как-то не вовремя подумал, что она — истинная дочь госпожи Фирдевс Йореоглу, и выражает она свои чувства так же, как все женщины команды господина Мелиха, — не деликатно и взвешенно, как было принято в семье Зиягиль, а громко, открыто и очень темпераментно. И это ещё больше напомнило ему, как сильно он скучал по Бихтер. — Если твои чувства к моей сестрёнке были такие невероятные, что ты не смог с ними справиться и скрыть их от неё, ты должен был быть с ней. А сейчас — у неё своя жизнь, у неё все хорошо. Не смей тревожить ее, Бехлюль. Не смей напоминать ей о себе. Ей лучше без тебя. Поверь, у неё есть, кому о ней позаботиться. Оставь её и Эллу в покое! Нихат громко закашлялся. Бехлюль замер. " Мне нужно идти. Меня ждёт Элла,» — вдруг всплыла фраза, которую сказала ему Бихтер в том сне на Новый Год. Он столько времени потратил, чтобы вспомнить, что было то важное, что она сказала ему, и никак не мог до этого момента.Воспоминания скользили мимо его сознания, он прокручивал разговор из сна вновь и вновь, но ее слова ускользали от него. И вот сейчас, словно молния, они вспыхнули в его памяти. Поняв, что в пылу она, возможно, брякнула лишнего, Пейкер резко замолчала, решая, что делать дальше. Потом её губы сжались в упрямой и презрительной гримасе. — Элла родилась 21 ноября. Этого с тебя хватит. Живи теперь и знай это. И не смей к ним приближаться! С этими словами она отключилась. — Поговорили? — из-за приоткрытой двери показалась голова Бюлента. Вслед за ним в кабинет шагнул Рыза. Глаза Бехлюля были закрыты, крылья носа нервно подрагивали, а пальцы барабанили по гладкой поверхности стола. Все так. Элла… Значит ту маленькую девочку зовут Элла. Его дочь. Их дочь… А почему, собственно, он тогда решил, что она лжёт о ребенке? Почему он думал, что она манипулирует им, говоря о беременности? А она говорила правду. Бихтер ведь сказала ему, что она собирается родить его ребёнка. И она это сделала. Он испугался, когда она сказала про беременность, даже не испугался, а запаниковал. А у нее хватило храбрости сделать это одной, без его поддержки. Бюлент деликатно чихнул, напоминая, что они все еще ждут, когда он расскажет им, как прошёл разговор. Правда, они уже слышали крик Пейкер из-за двери и предполагали, что Бехлюлю пришлось услышать не самые приятные слова, но было любопытно иметь представление о картине целиком. — Элла родилась 21 ноября, — повторил Бехлюль слова Пейкер, непроизвольно копируя её интонацию. — О чем он? — спросил Рыза у Бюлента, опасаясь обрашаться непосредственно к Бехлюлю. — Она сохранила нашего ребенка, — медленно, отчётливо проговаривая слова, пояснил Бехлюль. — Это ее я видел. Нашу дочь зовут Элла. Глава 14. Дочь падишаха, принцесса, маленькая госпожа — так, любя, называли её среди прислуги, и Нихаль не возражала, ей это даже нравилось. Потеряв мать в семилетнем возрасте, она стала хозяйкой в особняке и главным человеком в жизни отца и получала от этого огромное удовольствие. Ее капризы и желания исполнялись мгновенно. Не знающая отказа ни в чем, Нихаль выросла и стала молодой девушкой, очень ревниво оберегающей привычный уклад своей жизни и жизни всех жителей отцовского особняка. Держа под неусыпным контролем жизнь своей семьи и остальных обитателей её дома, Нихаль пыталась таким образом обезопасить себя от потерь и избежать боли, которую она уже пережила, когда потеряла мать. Это чувство страха перед потерей было прочно укоренившимся в ней. С возрастом ее стремление оставаться центром внимания отца и всех окружающих лишь усилилось, а жизнь вообще она оценивала исключительно через призму своих собственных взглядов, потребностей и желаний. Только когда все повиновалось взмаху её руки, когда складывалось согласно ее представлениям о том, что правильно, а что — нет, Нихаль чувствовала себя защищенно, уверенно и неуязвимо. Она придумала себе принца, наградив его самыми замечательными волшебными качествами, и выбрала на эту роль своего кузена — красавца Бехлюля, живущего с ней под одной крышей. Долгое время Бехлюль, сам не подозревая об этом, был принцем только в ее мечтах, но однажды обстоятельства сложились для нее самым благополучным образом, и Нихаль не была бы истинной дочерью своего отца-падишаха, если бы упустила такую чудесную возможность обрести собственное счастье. Кузен, под аплодисменты всех окружающих, стал её женихом, и Нихаль получила возможность начать готовиться к самому важному событию своей жизни — сногсшибательной по своему размаху и пышности свадьбе. Получив, наконец, в собственность возжделенный приз, она даже не задумывалась, а счастлив ли с ней ее принц. Для неё было очевидно- если безумно счастлива она сама, значит и он чувствует то же самое. Для Нихаль счастье было чем-то заразительным, как вирус гриппа, который должен был распространиться и на её жениха. А если говорить честно, она боялась раздумывать над этим опасным вопросом, потому что в её руки Бехлюль попался как-то неожиданно легко, их отношения развивались очень быстро, как в сказке, и могли оказаться либо даром судьбы, либо крахом, позором и разочарованием для нее. И именно поэтому она избегала задавать себе опасный вопрос — а что же чувствует и думает её принц? Слишком много было на кону, и Нихаль боялась увидеть в его глазах что-то, что заставило бы ее хоть на секунду усомниться в такой чудесной возможности её собственного счастья. Да и кому интересно, что думает Бехлюль, назначенный для того, чтобы она была непременно счастлива? Он был обязан всем её отцу, который мог и наградить счастливо-избранного жениха — подарить роскошную огромную яхту, например, или особняк, или стабильное положение в компании, — а мог и жестоко наказать за непослушание. Ну а когда реальная жизнь постучалась в сказку дочери падишаха, неся всю правду о её принце, Нихаль пришлось падать — с пышных, курчавых облаков, куда её занесло, вниз, на грешную землю. А правда оказалась очень неприятной и даже жестокой — принц не любил ее ни единого дня. Жалел, боялся её отца, пытался обезопасить свою жизнь, но не любил. И вообще, оказался не волшебным принцем, а вполне себе земным человеком с набором самых разных качеств, о которых она даже не подозревала. Окружающие попытались скрыть от неё правду, но Нихаль глупой девушкой не была и прекрасно все понимала. И еще она понимала, что любил Бехлюль не ее, а её молодую мачеху, Бихтер. И если первое принять было еще хоть как-то возможно, объяснив все ветренностью и эгоизмом Бехлюля, его пресыщенностью женщинами и неспособностью к прекрасным чувствам вообще, то факт, что он любил, но другую, для нее принять было пока невозможно. Особенно потому, что этой «другой» была Бихтер. С первой минуты Нихаль открыто не принимала молодую мачеху. Она восхищалась Бихтер до яростной ненависти — вот, скорее всего, наиболее точное определение чувств, которые Нихаль испытывала к мачехе. Яркая, красивая, естественная, обладающая тонной обаяния, отличным чувством юмора, великолепным вкусом и умением держать себя в любой обстановке, Бихтер была всем тем, чем Нихаль не была, но о чем страстно мечтала. Наверное, если бы она была мудрее, она бы подружилась с молодой мачехой, всего на несколько лет старше ее самой, и Бихтер научила бы её многому, но Нихаль предпочла ненавидеть и завидовать. А когда свадьба её мечты расстроилась, и вообще все мечты, как оказалось, были только Её мечтами, Нихаль погрузилась в депрессию. И утешаться она никак не желала, а наоборот, страдала с удовольствием, лелея свои раны, требовала внимания и активного сочувствия. Лучшие клиники, самые передовые врачи были бессильны — выздоравливать она не желала. Ей говорили что-то о здоровой мотивации, направленной на изменение своей жизни, ответственному подходу к тому, что с ней происходит, осознанности, а она думала лишь о том, что главным условием для ее полного выздоровления было возвращение жениха-кузена, и его полное раскаяние в содеянном. Однако, сам он не пытался прийти даже для извинений, а папа впервые был категоричен — он не только не собирался возвращать Бехлюля, а даже его имя запретил произносить в доме. И вот уже год страдния продолжались — Нихаль демонстративно отказывалась от еды и элементарной гигиены, сознательно пропускала сессии терапии, сбегала из дома, музицировала по ночам, стригла волосы, рвала на клочья одежду, словом, изводила домашних методично и по всем направлениям… К ней опять приглашали врачей, уговаривали, жалели, искали, отмывали, кормили, опять искали и бесконечно терпели, но Бехлюля для неё отыскать папа так и не соглашался, несмотря на все ее ухищрения. Все это продолжалось, пока в Стамбул с серией лекций не приехала известный профессор Джорджтаунского университета и автор многочисленных публикаций и книг, психотерапевт Кэтрин МакГрегори. В Стамбуле она собиралась провести всего два дня, и график ее был упорядочен, но господин Зиягиль, который уже почти отчаялся когда-нибудь увидеть любимую дочь здоровой и в хорошем настроении, так искренне просил о встрече, что она согласилась. Общение с этой дамой привело Нихаль в недоумение. До этого её сессии терапии с многочисленными врачами проходили одинаково — она подробно рассказывала, как любила, готовилась к свадьбе, преодолевала порой критические высказывания близких по поводу её отношений с женихом, как её свадьба расстроилась за несколько часов до церемонии, и как ей теперь от этого плохо, и выслушивала слова сожаления с парой тривиальных советов и рецептом на антидепрессанты. Профессор МакГрегори, или Кэтрин, как она просила себя называть, в первую очередь выгнала из кабинета и отца, и мадемуазель Дениз, которые приехали вместе с Нихаль, заявив, что девушке ее возраста сопровождение отца и гувернантки не нужно и даже вредно. Слушать подробности любовной драмы она тоже отказалась, велев девушке буквально в двух словах обозначить свою проблему. Это было так неожиданно, что, задумавшись, Нихаль поняла, что толком свои беды никогда не формулировала. — Измена жениха, — наконец вымолвила она, после долгого раздумья. — Отлично! — похвалила её Кэтрин, усаживаясь на край стола. — Но разве только этого хватит для того, чтобы разобраться в проблеме? — удивилась Нихаль. — Хватит, чтобы тебе начать работать со своей проблемой. — Мне? А разве не вы должны исправить…- нахмурилась Нихаль. — Я вообще ничего не должна, — широко улыбнулась Кэтрин. — Хороший психотерапевт не станет кормить рыбой своего клиента, он научит его, как ее ловить самому. Ну, максимум, подарит ему удочку. Ты понимаешь, о чем я? Нихаль вежливо растянула губы и кивнула, соглашаясь, хотя так толком и не поняла, что имела в виду эта женщина. — Так вот, — бодро продолжала Кэтрин, — Независимо от деталей, измена почти всегда вызывает одни чувства у людей, и до того, как ты начнёшь копаться в себе, в причинах, по которым твой жених тебе изменил, ты должна понять одно — любой опыт имеет место в жизни, и его нужно принять. До тех пор, пока ты будешь отрицать его, бороться с ним, тебе будет плохо. Измена жениха — тоже опыт, и испытывать спектр эмоций из-за него — нормально, тебе больно, ты обижена, разочарвана, зла. Испытывать эмоции вообще нормально, они приходят сами и не поддаются контролю, а вот выражать эти эмоции можно и нужно по-разному — здоровым способом и не очень. Из того, что я вижу, — Кэтрин быстро окинула Нихаль цепким взглядом, — Ты пока далека от здорового выражения своих чувств. И только осознав собственные эмоции, ты сможешь управлять своим поведением. Невероятное обаяние этой женщины, не очень стандартная манера общения, то, что она говорила, — все располагало к ней. Впервые за долгое время Нихаль оживилась и заинтересовалась. — Вы подходите мне! — заявила она с восторгом, — Я хочу заниматься терапией с вами. Кэтрин расхохоталась над непосредственностью юной турчанки. — Детка, я уже очень давно ограничила круг своих клиентов и могу позволить себе его не расширять. Они поговорили еще немного, и профессор МакГрегори оставила Нихаль проспект центра психологической реабилитации, с которым она сама много работает, на случай, если Нихаль настроена серьезно и захочет связаться с кем-то оттуда. Вернувшись домой после сеанса, Нихаль принялась исследовать веб-сайт этой клиники, а через несколько часов начала планировать свою поездку туда. Аднан был против путешествий дочери заграницу одной, мадемуазель Дениз выразила свое беспокойство по поводу спешной поездки и предложила себя в виде компаньонки. Нихаль применила все известные ей методы убеждения, и через неделю летела в самолете в центр, где она надеялась получить помощь Вернулась она через полтора месяца, в начале октября, посвежевшая, немного успокоившаяся и даже воодушевленная. Пережив взрыв эмоций домашних по поводу её возвращения и отказавшись от праздничного ужина, Нихаль прямиком прошла к брату. — Ты считаешь меня избалованной, инфантильной и помешанной на контроле? — без обиняков спросила она, — Только отвечай честно. — Это тебе американские психологи так сказали? — изумился Бюлент, — Какая интересная методика! — Нет. Так считаешь? — Да, — пожал плечами Бюлент. Ответ брата ей не понравился. Первым желанием было ответить что-то резкое или вообще уйти, но Нихаль сдержалась. Плюхнувшись на стул перед братом, она откинула с лица отрастающие волосы решительным жестом. — И давно ты так считаешь? — Да я всегда так считал, — еще раз пожал плечами Бюлент, на всякий случай все-таки отдодвигаясь от сестры немного. — Хорошо, а ты думаешь, Бехлюль любил меня? Бюлент раскрыл глаза пошире и покачал головой, изо всех сил стараясь понять ход мыслей старшей сестры. — Я же в курсе, что ты общаешься с ним, ты должен знать, — настаивала Нихаль. — Вообще-то, это нужно спрашивать у него, — ответил он. — А ты как думаешь? — Любил, но как сестру, как подругу детства, но не как девушку, — осторожно ответил Бюлент, испытывая крайнее неудобство. — А её? Он любил её? — в глазах девушки зажглись ревнивые огоньки. — Я же сказал, что такие вопросы нужно задавать не мне. — Но зачем тогда он собирался на мне жениться? — Слушай, если ты сейчас от наших разговоров упадёшь здесь в обморок, отец мне не простит. Ты же была в своём этом центре, тебя должны были научить всему, что нужно! — Меня научили. Мне нужно принять реальность, а для этого нужно её понять, а как понять, если говорить об этом в доме запрещено? Я не упаду в обморок, обещаю. Так зачем? Да запутался он! — выпалил Бюлент. — Сразу сказать правду не смог, папу боялся ранить. А потом госпожа Фирдевс начала давить на него, Бешир шантажировал, ты, прости, вешалась ему на шею, отец пугал постоянными угрозами, что сотрёт его с лица земли, если он сделает тебя несчастной. У него не хватило духа пойти против всех. — Подожди, что ты имеешь в виду — Бешир шантажировал? И почему давила госпожа Фирдевс? Она просидела у брата до поздней ночи, и все, что узнал Бюлент от Бехлюля, узнала Нихаль. Почти все. Про существование Эллы Бюлент сказать сестре пока не решился. Но и так многое после рассказа брата ей стало понятным. Госпожа Фирдевс заметила чувства Бехлюля к Бихтер задолго до того, как это поняла сама Бихтер, и начала кампанию по сохранению выгодного во всех отношениях брака младшей дочери. Это она заронила семена ложной надежды и искаженного видения ситуации в неопытную голову Нихаль, она научила, как охотиться и добиваться внимания кузена, и эти семена, надо сказать, упали на благодатную почву, подготовленную на протяжении многих лет заботливым отцом. А когда они проросли, было поздно что-либо делать — запущенное ядро катилось уже само, набирая обороты и сшибая все и всех с пути. Воспитание отца, его чувство вины за то, что дочь растёт без матери, желание оберегать ее от всех опасностей, привели к тому, что она выросла очень инфантильной для своего возраста девушкой, которая, в какой-то степени, была похожа на Бехлюля — ей тоже не нужно было никуда стремиться, ничего достигать, ничего преодолевать. Только у нее еще было крайне мало опыта общения с людьми вне особняка, а следовательно, вне всепоглощающего обажания, поэтому, когда госпожа Фирдевс начала готовить её в «невесты» Бехлюлю, Нихаль не заметила грубой манипуляции и с радостью приняла свою новую роль. И даже, разгорячившись, решила посоперничать с Бихтер за внимание её матери. В центре реабилитации она проговорила и начала лучше понимать свои чувства и контролировать свое поведение, смогла взглянуть на многие вещи с совершенно новой стороны. Только ей еще хотелось поговорить с кем-то, рассказать, что она чувствует, но как поговорить, если папа запрещает даже намеками вспоминать произошедшее? Накладывая запрет на тему своей бывшей жены и Бехлюля, он был твердо убежден, что только так и следует поступать в этом случае, что эти двое не заслуживают обсуждения или попытк понять, а когда папа в чем-то уверен, переубедить его невозможно. То, что Нихаль услышала от Бюлента, ошеломило её — оказывается прямо перед её глазами был ещё один мир, который она упрямо не замечала. Бюлент коснулся тех нюансов, которые она не осмеливалась рассматривать раньше. — Значит, все знали — и мадемуазель, и Бешир, и слуги… Нихаль вспомнила, сколько человек её предостерегало от отношений и, тем более, от поспешной свадьбы с Бехлюлем, и как она жёстко обрывала всех, кто говорил то, что она не хотела слышать. — Вопросы закончились? — деловито поинтересовался Бюлент. — Как ты думаешь, Бехлюль хотел бы вернуться домой? — задала она давно мучавший её вопрос. — Сомневаюсь. Все, чего он хочет сейчас, это найти Бихтер. Услышав это, Нихаль непроизвольно поморщилась, как если бы она жевала кусок лимона. — Как он? — спросила она. — Сейчас все намного лучше. Было очень плохо. Ему тяжело. Я никогда его таким никогда не видел, — честно ответил Бюлент. — Я хочу с ним встретиться. Мне нужно поговорить с ним. Можешь считать, что это часть моей терапии, — попросила Нихаль. — Мне нужно ему кое-что рассказать. Бюлент задумался. Им с капитаном Рызой потребовалось очень много сил, чтобы заставить Бехлюля вернуться к жизни, хотя бы немного. Кто знает, как он отреагирует на эту встречу с бывшей невестой. Видя явную нерешительность брата, Нихаль нахмурилась. — Ты думаешь, он не захочет меня видеть? — Я спрошу у него, прежде чем что-то обещать, — решил Бюлент. У себя в комнате Нихаль ещё долго не спала. Ей казалось, что она начала прояснять и понимать те события, которые разворачивались перед ней. За время реабилитации в центре она сумела признать, что Бехлюль не любил ее, что он не был её принцем. Но, принять факт того, что он любил Бихтер, было куда сложнее. Слова Бюлента о том, что Бехлюль хочет вернуть Бихтер, вызвало в ней бурный протест. Короткие сцены мелькали у нее перед глазами, как фрагменты кинохроники. Вот Бехлюль вечером приходит с огромным букетом роз и отдаёт их Бихтер, говоря с нажимом: " Это для дяди,» и они оба странно и смущенно переглядываются. Бихтер выходит к ужину, а в его взгляде на нее читается откровенное любование. Они всей семьей смотрят фильм, и Бехлюль бросает на неё такой теплый и ласковый взгляд и тут же отводит глаза. Отец, обращаясь к Бихтер, гладит её по щеке, а глаза Бехлюля ревниво вспыхивают на секунду. А когда он, напившись у рыбаков, в полусне говорил, что любит, это же о ней говорил! И ей же звонил из Тегерана. А их танго в клубе? Они ведь ни на секунду не отрывали глаз друг от друга весь танец, забыв про всех. Она же сама еще тогда подумала, что они танцевали слаженно, как одно целое, так, словно были страстно влюбленной парой. Подумала и тут же прогнала эти мысли, испугавшись их. Нихаль покачала головой — никогда Бехлюль не смотрел на неё так! С ней он был или прохладен, или вежливо-дружелюбен. И все эти атрибуты «взрослых отношений» Нихаль выпрашивала у него или инициировала сама. Она была готова провалиться сквозь землю от мысли об этом. Теперь ей были понятны его периодические приступы тоски, или взрывы раздражения. Невозможность быть с женщиной, которую он любил, была тому причиной. И та цепочка Бихтер с подвеской в виде двух колец, которую Бехлюль с такой яростью сорвал с её шеи перед зимним балом — это наверное он Бихтер подарил, а та отдала ей в отместку! Нихаль вспыхнула и приложила ладони к лицу — домик в Риве, куда она так просилась поехать, чтобы побыть вдвоем… Как унизительно! Это для Бихтер Бехлюль любовное гнездышко приобрел! Вот почему он так злился и категорически отказывался даже говорить об этом доме. Это был ИХ дом, он берег его… Как назойливая муха, не оставлял вопрос — а что же на самом деле сказала ему Бихтер, когда заманила его на тот день рождения-сюрприз? Он тогда был сильно зол на нее, это Нихаль хорошо помнила. И Бешир… Узнав от Бюлента, что Бешир не только знал всю правду с самого начала, но и шантажировал Бехлюля, по сути, навязав ему ее, вынудив его сделать ей предложение, Нихаль почувствовала себя оскорбленной вдвойне. Знать об отношениях Бехлюля с Бихтер на протяжении долгого времени и не просто молчать, не просто позволить ей готовиться к свадьбе с ним, а способствовать этому! Такой подлости от друга детства она никогда не ожидала. То, что она хочет встретиться с Бехлюлем, Нихаль решила ещё находясь в Америке и сейчас только утвердилась в своём решении. Во-первых, ей хотелось его увидеть и понять, что она к нему чувствует сейчас, любит ли его вообще. К тому же, Бюлент сказал, что Бехлюль прошел через тяжелые времена и сильно изменился. Где-то в её сознании мелькала затаенная мысль, что она бы желала увидеть Бехлюля одиноким, брошенным, несчастным и полным сожаления. Может быть, тогда и она почувствует себя хоть немного лучше. Её кураторы из центра реабилитации не одобрили бы такие мысли, назвав их деструктивными, но это была правда. Во-вторых, ей нужно было услышать от него самого, что он любил и любит Бихтер. Это ей необходимо слышать, чтобы полностью закрыть эту страницу. Ну, а в третьих… Когда она жила в Центре, она встретила там Бихтер. Да, мир оказался гораздо меньше, чем кажется, и они опять столкнулись. Бихтер работала в том же центре, только в детском отделении. В один из дней во время прогулки Нихаль забрела на «детскую» половину центра. Здесь реабилитацию проходили дети и подростки до 18 лет. Было время полуденного отдыха, и аллеи были пусты, стояла тишина. Сначала она неожиданно услышала голоса и негромкий, но очень знакомый смех и, повернув голову на звук, увидела темноволосую девушку, перебрасывающую мяч с парнишкой лет десяти. Понимая, что неприлично просто остановиться на тропинке и подсматривать за другими пациентами, Нихаль только собралась уйти, как девушка, подобрав мяч и приобняв мальчика, направилась по дорожке, выстеленной мелкой галькой, в сторону главного корпуса центра и прямо навстречу Нихаль. Это была Бихтер. Они встретились взглядами, и она узнала Нихаль. Неловкость, недоумение и любопытство заставили Нихаль остановиться на месте. Бихтер, с другой стороны, как всегда, мастерски держала себя под контролем, и если она и испытала неудобство от неожиданной встречи с бывшей падчерецей, это никак не отразилось на её лице. Попрощавшись со своим пациентом, она вежливо и сдержанно поздоровалась с Нихаль, и они обменялась парой фраз, избегая говорить о чем-то конкретном. Нихаль была смущена, что она выглядела не самым лучшим образом, но Бихтер вела себя очень мягко и тактично. Прежде, чем она ушла, Нихаль успела заметить рабочий бейджик Бихтер. «Бекки " — было написано на нем. — Детям трудно выговорить моё имя, поэтому мы решили, что так для них будет проще, — поймав взгляд Нихаль, пояснила она. Бихтер улыбалась приятной улыбкой уверенного в себе человека, как будто и не было ничего всего год назад, с какой-то досадой подумалось Нихаль. А перед самым отъездом она снова увидела Бихтер. Она садилась в машину какого-то мужчины — тот что-то устраивал на заднем сидении салона машины, и его верхняя половина тела была скрыта из вида. Потом он пересел на водительское место, и они уехали. Нихаль успела заметить только то, что он был высок и темноволос. И пока она не могла решить, что делать- ей и хотелось рассказать Бехлюлю о встрече с Бихтер, особенно о последней встрече, и в то же время она колебалась, давая место маленькому мстительному червячку внутри. Нихаль надеялась, что к моменту встречи с Бехлюлем она сможет определиться, как ей поступить. А пока она намеревалась делать то, что ей советовали в центре — возвращаться в мир. Она собиралась начать работать в холдинге отца и вернуться в благотворительную ассоциацию, где она когда-то начинала работать с Бихтер, и показать, на что она способна * * * * * Было уже довольно поздно, а Бехлюль лежал на кровати, думая о своём под фон какого-то фильма по телевизору. На завтра была назначена встреча с заказчиками, и ему нужно было быть в хорошей форме, отдохнувшим, но заснуть пока не получалось. Ему нравилась его работа, нравилось делать то, что хотел он, а не по указке дяди, доказывать себе, что он стоит большего, чем быть просто племянником или зятем в семье Зиягиль. Чувство независимости, ощущение свободы самому выбирать, а не подстраиваться, не переламывать себя и отвечать за свой выбор тоже самому было для него новым, увлекательным и будоражащим опытом. Он больше не играл по чужим правилам. Сейчас он начинал жить, словно прежде был заперт в замкнутом мире своего вялого существования. Бехлюль чувствовал себя так, как будто выбрался из невидимой клетки, и перед ним вдруг открылись неисчерпаемые возможности. Он стоял на пороге нового мира, и каждый шаг, который он предпринимал, приближал его к этим возможностям. Почему ему не пришло в голову хотя бы попробовать изменить свою беззаботную жизнь раньше, до того, как жизнь вынудила его кардинально измениться? Чего он так боялся? А он ведь всю жизнь боялся — боялся не понравиться и быть выгнанным, сделать что-то, что не получит одобрения дяди, боялся совершить ошибку. Боялся и не верил в себя, Бихтер опять оказалась права. Да, на самом деле, он боялся быть собой. Все эти сомнения и страхи изменить свою жизнь уходили корнями в страх быть собой. Он долго скрывался за маской, которую надевал, чтобы соответствовать ожиданиям окружающих, но глубоко внутри Бехлюль боялся, что если он покажет свое настоящее лицо, то станет уязвим, а его истинное «Я» не найдет одобрения. Только с Бихтер он осмелился быть самим собой, но все равно не переставал бояться, что однажды она разочаруется в нем и уйдёт. Она для него всегда оставалась той единственной девушкой, которая не поддавалась его обаянию, а потом вдруг снизошла до него, а он для нее, наверное, всегда оставался тем, про которого небрежно говорили:» Ну это же Бехлюль!», от которого нельзя ничего ожидать. Может быть, он был неправ, но ему казалось именно так. Поэтому каждый раз, когда Бихтер проявляла холодность по отношению к нему, он паниковал, что теряет её, и это было так больно, и боль была настолько острой, что мгновенно затмевала его разум, вызывая бешенство, доводила до безумия, до ярости, до желания тут же отомстить ей за это. Наверное, именно в этом его навязчивом страхе, что однажды Бихтер перестанет его любить, и была причина того, что он так и не решился бежать с ней. Мысли Бехлюля перескакивали с одного на другое. " Если бы мое желание осуществилось в других условиях, в другое время, если бы я смог прожить жизнь так, как я хочу» — когда-то давно он сказал это любимой. А возможно ли прожить свою жизнь еще раз, но в этот раз так, как он хочет? Если исправить свои ошибки в настоящем, может ли его невозможное стать возможным? Когда-то даже мысль о том, что Бихтер обратит на него внимание, казалась невероятной, а теперь у них есть дочь, значит и все остальное может стать возможным. Элла. Маленькое чудо, которое Бихтер сохранила несмотря ни на что. Бехлюль произносил ее имя десятки раз, словно пробуя на вкус, каждую букву, привыкая к новому ощущению. Он много раз доставал из ящика прикроватной тумбочки крошечный носочек, который он нашёл в тот день, когда на мгновение увидел их обеих. Этот маленький предмет был свидетельством того, что они существуют, что, вопреки всему, два их мира сошлись на мгновение и оставили за собой следы, которые нельзя стереть. Это был символ того, что они с Бихтер теперь связаны на всю жизнь. И эта нить не может быть разорвана никакими обстоятельствами. Неудачный разговор с Пейкер не остановил его. Да, после всего того, что он наделал, шанс, что ее сестра вот так сразу расскажет ему, где Бихтер, был крошечный, но его нужно было использовать. Найти адвоката, который представлял Бихтер во время развода, будет его следующим шагом. Если и это не получится — он придумает, что делать дальше до тех пор, пока не вернет Бихтер. — Ты слышишь меня, любимая? — проговорил Бехлюль, задирая голову к потолку, — Я уже не остановлюсь, ты не сможешь опять ускользнуть от меня. Тебе просто придётся в это поверить — однажды ты проснёшься, а рядом будет моё лицо. Его ночные размышления прервала музыкальная заставка ночной передачи, посвященной новостям и сплетням стамбульского бомонда. Неожиданно Бехлюль увидел лицо Элиф на экране. Бывшая невеста, устроив огромный скандал, уехала из Стамбула два года назад, кажется, в Париж, и больше он не слышал о ней. Досадливо наморщась, как от зубной боли, Бехлюль поискал рукой пульт, собираясь переключить канал. У него не было ненависти к ней, он полностью осознавал, что единственной виной Элиф было то, что он никогда не любил ее. Просто она была ему совершенно не интересна, и ему не было дела до того, как у неё теперь сложилась жизнь. Ведущий воодушевленно трещал, комментируя, что известная турецкая модель Элиф Бендер, ставшая владелицей собственного модельного агенства, вчера устроила свой первый показ совместно с каким-то Нью- йоркским дизайнером. Камера выхватывала лица приглашённых гостей. Внезапно на экране промелькнуло до боли знакомое лицо — её зелёные с огоньком глаза, нежное точеное лицо, каштановые волосы, разделённые прямым пробором и блестящим каскадом падающие на открытые вечерним платьем плечи. Любимая улыбалась своей чарующей улыбкой и разговаривала с… Пейкер и госпожой Фирдевс! Не веря своим глазам, Бехлюль сорвался с кровати, чтобы лучше рассмотреть изображение на экране, и чуть не растянулся на полу. Элиф подошла к группе таких знакомых ему женщин, и они обнялись, как старые приятельницы. Ещё на секунду оператор скользнул камерой по Бихтер, ведущий что-то тараторил с энтузиазмом, но Бехлюль не слушал. Думать он тоже будет позже, а сейчас он просто жадно смотрел на ту, которой не было рядом уже столько времени и которая оставила его в черно-белом мире, забрав с собой все краски. Просто вбирал в себя её улыбку, блеск глаз, поворот головы, взглядом стараясь дотянуться до неё хотя бы на миг. Сюжет закончился, а он все стоял, замерев в неудобной позе, перед телевизором. — Ты очень красивая, любимая, — заговорил Бехлюль, опять обращаясь к потолку. — А вот это, — он махнул рукой в сторону телевизора, — Ты даешь мне подсказку, где мне тебя искать? Или дразнишь меня? И я даже боюсь спросить, что ты делаешь в обществе Элиф. Резкая трель телефона прервала его монолог. Звонил Бюлент. — Вообще-то поздно уже, тебе ещё завтра в школу, — проворчал Бехлюль, глядя на часы. — Я искал тебе того адвоката, который занимался разводом Бихтер, и знаешь, что обнаружил? — голос Бюлента срывался от волнения. — Что? — Ильяз Хакан — племянник адвоката Хильми Онала. Ну? Ты поражён? Ты думаешь, это совпадение? Бехлюль с трудом перевёл дух — новости этой ночью сыпались одна за другой. — Как ты узнал? — У меня свои методы, — уклончиво ответил Бюлент. — Выведал у отца его имя, а потом все было не так несложно. Так ты впечатлен? — Ты думаешь, Хильми Онал помог Бихтер? — недоверчиво спросил Бехлюль. Убежав из дома, Бихтер была в отчаянии, ей некому было обратиться. Матери она не доверяла, поэтому не стала просить помощи у неё или господина Оздера. С семейными адвокатам связываться не хотела, потому что боялась давления со стороны мужа. Пейкер уезжала и тоже не была сестре поддержкой. А больше никого не оставалось. Пойти за помощью к Хильми- поступок крайне дерзкий и абсолютно непредсказуемый, но Бихтер как раз и была способна на такое. В ее прекрасной головке всегда появлялись такие идеи, о существовании которых он даже не подозревал. Бехлюль с восхищением покачал головой. — Это беглое предположение, — бодро отозвался Бюлент. — Значит, она как-то уговорила его помочь ей. — А мы даже не подумали о нем! — Бюлент тоже был восторжен. — Знаешь, я пожалуй, буду учиться на детектива, когда закончу лицей. Мне все это очень нравится. Бехлюль рассмеялся. -Я думаю, теперь тебе нужно будет поговорить с господином Хильми. Может быть, он знает, где Бихтер, — определил Бюлент. — Да, этот разговор может стать ещё более интересным, чем разговор с Пейкер, — саркастически усмехнулся Бехлюль. — Кстати, только что показали по телевизору Элиф. — Твою Элиф? В смысле — нашу тётю Элиф? — обрадовался Бюлент. — Вот здорово! — Не мою, не нашу, и не тётю, — разраженно скривился Бехлюль. — Да и не в ней дело. В сюжете рядом с ней я видел Бихтер. Бюлент скептически молчал. — Галлюцинаций у меня, не было, — быстро заверил его Бехлюль. — Я утром проверю в интернете, видео должно быть выложено. Если это действительно она, значит, можно найти страницу Элиф в социальных сетях и поискать Бихтер через её подписчиков. Все, я точно иду в детективы! — бурно планировал Бюлент. — Сейчас ты точно пойдёшь спать. Уже ночь. Закончив звонок, Бехлюль походил по комнате, взбудораженный последними новостями. Он давно привык к тому, что Бихтер всегда была на шаг впереди него, она выигрывала все их перепалки, она была единственной женщиной, рядом с которой он всегда чувствовал себя побежденным, но это не вызывало в нем больше никакого беспокойства. Наоборот, он был согласен терпеть поражение опять и опять, лишь бы она была рядом, лишь бы всегда слышать её голос. Он опять прокручивал в памяти те секунды, что видел Бихтер на экране. Он часто так делал, когда они жили в особняке Зиягиль, и он не мог открыто смотреть на неё столько, сколько хотел, — Бехлюль закрывал глаза и любовался ею в своём воображении. Как же Бихтер оказалась рядом с Элиф? Элиф! Догадка вдруг осенила его. Они с Бюлентом несколько раз исследовали все имеющиеся социальные сети в поисках странички Бихтер, но безуспешно… Бехлюль нашёл страницу Элиф в интернете без труда. Страничка была публичная, и зайти туда мог, кто угодно. Фотографий бывшая невеста выкладывала много, щедро делясь с подписчиками своими впечатлениями от показов мод, съемок в экзотических местах и путешествий по всему миру — горячие источники в Исландии, водопады в Доминикане, курорты Каймановых островов, Мауи, Аруба, Рио-де-Жанейро, Милан, Дубай, Мачу-Пикчу… Бехлюль не чувствовал в себе ни грамма волнения или интереса, просто сосредоточенно и невозмутимо просматривал снимки один за другим, как работу, пока не нашел то, что надеялся найти. Фотография Элиф с Бихтер… — Вот как бывает, — Бехлюль усмехнулся, рассматиривая фотографию их двух, — Такая дружба прошла перед моими глазами, а я и не заметил! Он пригляделся к фотографии внимательнее — Бихтер и Элиф были сфотографированы в салоне самолета, а дата снимка указывала, что изображение было запечатлено на следующий день после того, как Бехлюль столкнулся с Бихтер на кладбище. Следуя совету Бюлента, он зашёл в список подписчиков Элиф, но просмотрев его, так и не нашёл там странички Бихтер. — Любовь моя, ты мне сегодня весь день посылаешь весточки, — разговаривать с потолком для него уже давно вошло в привычку. — Можно и мне послать тебе одну? Я очень скучаю по тебе. На следующий день Бехлюлю было сложно сосредоточиться на работе. Время от времени он уплывал от реальности, воспроизводя в памяти то фотографию с Бихтер, то коротенький видеосюжет, запечатлевший ее. Усилием воли Бехлюль заставлял себя вникать в суть переговоров с заказчиками, чтобы Али и Серхан, не были оставлены принимать решение самостоятельно. Рыза не любил деловые встречи, он их стеснялся, а вот его племянник, Серхан, оказался очень хватким, удивлял нестандартными решениями и отлично умел находить подход к людям. Осенью он начал учиться в университете, и Бехлюль знал, что этот парень обязательно достигнет больших результатов. Али, бывший сокурсник Бехлюля, тоже видел большой потенциал в Серхане и помогал ему с учебой. Наконец, они закончили переговоры, настояв на необходимых для них условиях. — Ты сегодня совсем не с нами, — заметил Али. — Хотел передать инициативу вам с Серханом, — слабо отшучивался Бех. — Мы чем-то можем помочь? — спросил Серхан. Бехлюль отрицательно покачал головой и предложил выйти в маленькое кафе по соседству, чтобы выпить кофе. Он собирался дождаться подходящего времени, чтобы позвонить другу в Нью-Джерси и попросить его разузнать о показе Элиф и, возможно, что-то о Бихтер. А ещё нужно было обдумать, как подойти к разговору с Хильми. Отношения с ним у Бехлюля были крайне плохими, если не сказать больше. Бюлент позвонил в перерыве между занятиями и сказал, что сюжет, виденный Бехлюлем ночью, доступен в интернете, он не был результатом его разыгравшегося воображения, показ моделей был снят в Филадельфии, и Бихтер, в самом деле на нем присутствовала. Он пообещал Бехлюлю, что сам исследует страницу Элиф в социальных сетях, и как-то неуверенно, запинаясь, начал рассказывать, что Нихаль вернулась после курса реабилитации домой. Бехлюль слушал молча, отдалённо догадываясь, куда ведёт разговор Бюлент, но надеясь, что он окажется неправ. — Сестра просила меня узнать, не согласился бы ты с ней встретиться для разговора, — выпалил Бюлент. — Она говорит, что ей это нужно для терапии. Встречаться с Нихаль даже в целях терапии Бехлюль хотел ещё меньше, чем разговаривать с Хильми Оналом. Он уже начал подбирать слова, чтобы вежливо отказаться, как Бюлент быстро добавил: — Она говорит, что хочет что-то рассказать тебе. По-моему, это может касаться Бихтер. Бехлюль оживился. — Почему ты так решил? — Сегодня утром я услышал, как она рассказывала папе, что видела Бихтер в той клинике, в которой проходила реабилитацию. Бехлюль подскочил из-за стола, от волнения сбивая кипу бумаг и стаканчик с ручками. — Где? — В центре реабилитации, где была Нихаль, — повторил Бюлент. -Где этот центр находится? — В Америке, где-то в районе Вашингтона, где точно, не могу сказать. Она мне не сказала, она с папой говорила об этом. — Хорошо! — быстро, боясь передумать, ответил Бехлюль. Он решил, что может встретиться с Нихаль в любое время, хоть прямо сегодня. Он был готов встретиться с кем угодно, если это приблизит его к цели в поисках Бихтер.