Гори, ведьма!

Чуть запрокинув голову, она посмотрела из-под тяжелых век. – Ты ведь не сбежишь от своей службы, майор? Без порядка верховных, твой маленький демон – это все, что будет стоять между нашими видами. Вопрос, который она вкрадчивым шепотом, выдохнула в раскаленное от напряжения пространство между ними, вонзился ему в мозг с самой настоящей болью, намертво застревая там наконечником стрелы. Илья прикрыл глаза, пережидая. Под веками сами собой замелькали нежелательные видения того, как он всего полчаса назад, потерявшись во времени, опустив руки в кипяток, стоял над раковиной в туалете Отдела. Окутанный паром, едва чувствуя температуру, он тер и тер уже и так красную кожу, пытаясь смыть кровь Варвары и жирную копоть ее плоти. Старые трубы гудели от дикого напора, тряслись так, что сыпалась вместе с ржавчиной старая пожелтевшая краска и что-то звонко билось об их раскаленное нутро, как билось под влажной от пара рубашкой его давно обещанное сердце. Повсюду летели кроваво-розовые, разбавленные водой брызги: на запотевшее зеркало, на белый сколотый фаянс, на мокрые насквозь манжеты, и расплывались, застывая, и были везде-везде, куда бы не упал его мутный взгляд.  Он яростно моргал, ребром мокрой ладони вытирая с щек влагу, а когда это не помогло, крепко зажмурился, до белых пятен, прислонился пылающим лбом к холодному зеркалу и задышал глубоко и надрывно, пока кипящий ядом узел в груди не стал терпимым. Тогда него так не хватило духу позвать Варвару, чтобы посмотреть, исцелилась ли она. Илья задумчиво пожевал губу и потер кончики пальцев, до сих пор сморщенные от горячей воды. – До этого не дойдет. Не обязательно бояться костей, можно даже не знать о них, но они все равно сработают. Почему бы мне просто не избавиться одним махом от вас всех? – скучающе скрестив на груди руки поинтересовался он, небрежно прислоняясь боком к решетке камеры. Яра глухо захихикала, так что затряслись полы ее вымазанного в грязи пальто. – Перестань, никакие кости ты искать не будешь. Илья в удивлении поднял брови, отвечая на ее насмешливый взгляд. Тишина между ними, с каждым разом становилась все тяжелее и тяжелее, и видит ведьмачий птичий бог, и все его коллеги, Илья не собирался первым ее нарушать. Не тогда, когда Яра Бажова, чтобы ее черти в аду драли, выбрала именно этот момент, чтобы быть неприятно проницательной. – Конечно, ты не станешь, ведь ты знаешь, знаешь, что с тобой будет, – она заулыбалась, заставляя Илью крепче стискивать в кулаки свои распаренные пальцы. – Смотришь на нас свысока, но сам ты такой же. Ты коснулся магии, ты использовал ее, и ты будешь наказан так же, как и все мы! Вот почему Ян с бабкой вдруг стали такие борзые – они просто знают, что ты все сделаешь, лишь бы остаться со своим маленьким демоном. Как думаешь, это кто-то из них приказал стрелять в твою машину? – Яра сделала грустное лицо, впрочем, не особо сочетавшееся с весельем в ее голосе. – Бедный майор, как жаль – единственное преимущество над ведьмами, которое есть у человека в этом городе, не может быть использовано! – Как если бы ведьма вдруг ввязалась в смертельную авантюру, но при этом не могла колдовать? – Илья прищурился, опасно понижая голос. – Туше, – Бажова пожала плечами, и, наконец, отвернувшись от него, снова упала спиной на лавку. – Подумай лучше вот о чем, – медленно заговорила она, обращая свое лицо в расписанный потолок. – Когда-нибудь твоей сделке с Варварой придет конец, и тогда, что будет с твоими людьми? Ты ведь не передашь ее дальше, как по наследству? Или передашь? Вон, вашему младшему лейтенанту, например. Он вроде не глупый, хоть и слишком добрый. Но это ведь дело поправимое, правда? Или ты оставишь его один на один с ведьмами, вооруженного только сказкой про кости, которые никто и в глаза-то не видел? Илья сделал медленный вдох, разжимая ладони, которые, сам не понимая, стиснул до судороги. Мокрые рукава, закатанные до предплечий, неприятно холодили. Он рассеянно посмотрел на то, как мурашки приподнимают волоски на коже и задумчиво облизнул зубы. Злость вспыхнула внутри, удивив его самого, наполняя его изнутри смолистым ядовитым дымом. Варвара останется с ним, и пусть он будет последним, кто удерживает ее в этом мире, в этом теле, пока бьется его сердце – жалкий, едко и душно чадящий кусок, полный беспомощного желания, больной потребности, она должна оставаться с ним. А после… если существует какое-то после, место, куда души оправляются после смерти, он найдет способ утащить ее с собой.  «Человек особого склада», – едко прозвучало в его голове голосом деда. Вздохнув, он поежился от неприятного чувства, с которым мокрая рубашка отлипла от его кожи, и задумчиво пригладил бороду. Кажется, он наконец начинал понимать, к чему вела ведьма. – Между нами, дорогая, это все звучит так, будто ты мне что-то предлагаешь. Что такое? Новый торг? Или будешь просить помощи теперь у меня? В обмен на что? У тебя ничего нет, и я ничего не могу для тебя сделать, кроме этого, – он постучал пальцем по решетке. – И это уже на целое дохрена больше, чем я должен любой ведьме. – Не торопись, майор, мой шабаш… Он, уже не скрываясь, раздраженно выдохнул, прикрывая глаза. – … Мой шабаш мог бы хорошо тебе помочь. – Яра продолжала, будто не слышала его. Тебе не надоело быть таким беспомощным? У Отдела и прежде было не то чтобы много авторитета, кто знает, сколько бы вы еще потратили времени на оборотней, если бы не я? А теперь, когда все верховные знают, что кости больше не вариант, так вообще считаться перестанут. Что, если бы у тебя было больше разнообразия в вариантах ммм… формирования порядка? А кости пусть останутся на крайний случай. Нам всем быть прахом, Илья Михайлович, но не обязательно в ближайшем будущем, правда ведь? Илья поморщился. Формулировки ведьмы ему категорически не нравились, на такое купился бы только полный идиот. Доверять Яре Бажовой абсолютно точно не следовало, не только потому что она ведьма, но и потому что эта конкретная ведьма уже обвела вокруг пальца его сотрудника.  С другой стороны, ему было до смерти любопытно. – И как твой шабаш может помочь? Все вокруг в один голос говорят, что ты вот-вот сгоришь. Ты уже, считай, не можешь колдовать, а скоро и на улицу не выйдешь, если жизнь дорога. И что же такая маленькая несчастная ведьмочка может сделать для меня? – низко пророкотал он, наклоняя голову к плечу. – Что ж, тебе придется подождать, чтобы увидеть. Да кто бы сомневался. Одни слова и слепая уверенность, бог знает на чем основанная. Впрочем, было в ее словах кое-что еще, вызывающее беспокойство. Если можно таким простым словом обозначить те ужасные, нечестивые вещи, которые ведьма делала с его нервной системой. Призвав все доступное ему терпение, он осторожно спросил: – Мне недавно показалось, что ты сказала что-то вроде «быть прахом»? Признаться, слух мой уже не тот, что был прежде, но, если предположить, что он меня не подводит, золотко… очень хочется узнать, не фигура ли это речи. Потому что, если это такая метафора… Понимаешь, такие вещи очень нервируют, если так небрежно вкидывать их в разговор в контексте последних событий. Ведьма ухмыльнулась в потолок. – Помнишь дорогу, по которой мы ехали, когда… – махнула она рукой в неопределенном жесте. – Да, Зеленый тракт, – любезно подсказал он. Потому что он всегда любезен с дамами и ведьмами, когда речь заходит о потенциальном обращении в прах. – Точно, Зеленый тракт, – с саркастичным смешком протянула Яра. – Сперва я подумала, что ты специально повез меня именно там, но потом ты никак не… ладно, не важно. Слышал байку, что самые старые деревья там – ровесники самому городу? Илья кивнул, все еще не понимая, о чем это все. – Когда эту дорогу только строили, шабаш в городе был только один, угадай чей. И каждая ведьма, и каждый колдун обязаны были присягнуть на верность его верховной или уйти. Очевидно, ведьмы, живущие почти в каждом поселке вокруг его города, не могли взяться там из ниоткуда. Все они когда-то пришли в надежде поселиться рядом с разрывом в изнанке, и пусть, в конце концов, они не нашли себе место в шабаше, все равно не захотели уйти далеко. От деда Илья знал, что вокруг города всегда были места, где ведьмы и колдуны жили целыми поколениями, не желая связываться с городскими шабашами по каким-то своим причинам. Яра сдвинулась на своей лежанке, запуская руки в карманы, словно забыв, что они пусты. Разочарованно цокнув, она со вздохом повернулась набок, чтобы продолжить рассказ. – Конечно, многим такой ультиматум не понравился. Ведьмы… ну, ты знаешь. Нагло и демонстративно, или осторожно скрываясь, некоторые из них все же оставались в городе на свой страх и риск. И все были найдены, рано или поздно. Ни деньги, ни связи, ни мольбы и ни слезы не имели значения для верховной. Для всех непокорных ее воле, конец был один: отыскав, их выводили за городскую стену, а там ставили вдоль дороги, подсекали сухожилия и закапывали по колено в землю. Потом верховная клала им на язык заговоренное семечко вяза и заставляла проглотить. Крошечная капля магии и… – Яра сделала рукой движение, будто взмах волшебной палочки, – …семечко быстро пускало корни через кровеносную систему, не давая ни сбежать, ни даже пошевелиться. Со временем дерево вырастало вокруг ведьмы, заключая ее в себе, как в железной деве. Получалась очень наглядная демонстрация намерения, чтобы каждый, входя в город, смотрел на эти деревья и знал, что его ждет. – Может быть ты слышал, там даже в безветренную погоду ветви шумят, будто кто-то от боли воет. После того, как сделали шоссе, на тракте остались только самые старые деревья, но ведьмы внутри все еще кричат, – закончила Яра всматриваясь в его лицо сквозь полумрак. Илья не мог отвернуться от ее мерцающего взгляда, медленно переваривая сказанное. Потому что он действительно слышал, даже если понятия не имел, чем на самом деле был тот высокий и жалобный звук, от которого мороз по коже пробирал даже в летнюю жару, и волосы на теле вставали дыбом. – Я к чему это все веду, – продолжила ведьма голосом тихим и переполненным тяжестью эмоций, которые Илья разобрать не мог. – Верховные за все это время, так и не отменили закон: каждая ведьма в этом городе обязана состоять в шабаше, иначе узнает, как далеко продвинулась их фантазия по части наказаний, – свои слова Бажова сопроводила такой улыбкой, от которой у Ильи по загривку поползли мурашки. Хотя мысль о том, что Яра подумала, будто он специально повез ее этой дорогой, чтобы напомнить, что ее ждет, заставила его нервно ухмыльнуться.  – Подумай над моими словами, майор, не спеши. Людям в городе не нужно становиться жертвами бессмысленного насилия. И они заслуживают защиты надежнее, чем просто надежда на лучшее. Разумеется, предложение действует только если я останусь в городе и при моей изнанке, – мягко проговорила Яра. По сути, ничего конкретного ведьма ему не предложила, зато жути нагнала будь здоров и вывернула наружу все неприятные мысли, которые он сам предпочитал лишний раз не трогать. Но, следовало признать, ее слова… посеяли зерно. О жестокости ведьм ему рассказывать не нужно, архивы полны свидетельств куда более страшных вещей, чем этот Зеленый тракт, будь он неладен. Ему нужно было подумать, хорошо и много. Прежде, чем уйти, Илья смерил ведьму долгим и пристальным взглядом, на который она не ответила, предпочитая все так же пялиться в потолок. Но он и не ожидал ничего другого.

***

Майор мог бы ее понять. Ооо, он точно мог бы. Знакомая искра безумия тлела в нем, ничем не скрытая. Майор Илья Федоров мог ее понять, потому что был точно такой же, жадный и жаждущий, знал это ощущение зуда внутри, настоящего ожога, который ничем не облегчить. Когда заходит речь о Бажовом шабаше, ведьмы в городе любят пересказывать друг другу сплетню про то, как жена Матвея Бажова вышла к нему из Леса, плоть от его плоти, стряхнула перья и чешую и прошла по мосту, будто так и надо было. Чего сплетни обычно опускают, так это то, что вместе с женой Матвей Бажов обзавелся разрывом в изнанке глубоко в Лесу. Тем самым, который уже много лет только ленивый не пытался заполучить, а все без толку: кому в недобрый час повстречалась дикая лесная тварь, а кто, заплутав, целыми днями бродил по незнакомым тропам, пока не падал без сил и больше не поднимался. Бывало и так, что возвращались люди из Леса, совершенно седыми, а рассказать, ничего толком не могут – Лес или речь отнимет, или совсем ума лишит. Как спросишь у таких, мол, чего в Лесу-то видали – мычат только в ужасе, да волосы седые с головы рвут. Так и было, пока Матвей Бажов, прежде служивший старой Зибе, не объявился вдруг, под руку с новой верховной нового шабаша своего имени, да еще с тем самым разрывом, до которого никто так добраться и не смог. Старуха так ему и не простила того, что посмел пытаться стать ей равным, и, по слухам, видела в этом личное оскорбление. Яра не очень верила в любовь, но верила в желание. В способность желать чего-то так сильно, что эта жажда сгибала и плавила ткань реальности. Так сильно, чтобы даже безразличная к судьбам людей бессмертная сущность, откликнулась на это желание. Матвей всегда говорил своим детям, что любил их мать, и, вроде как, искренне этому верил, но было ли это действительно так? На памяти Яры мать всегда была отстраненной, будто сознанием всегда наполовину пребывала где-то в другом месте. И когда Яра немного подросла, она, думая о матери, всякий раз снова и снова задавала себе вопрос: была ли та просто инструментом для отца? Любила ли она мужа и детей на самом деле? Или стала лишь сосудом для их неистового желания любви, который они наполняли тем, что считали таковой? Шустрая тень майора Федорова была таким же сосудом. Яра не знала, что за дурная голова надоумила его далекого предка загадать свое желание, и какая была его цена, но факт в том, что сила этого желания и без всякого магического дара оказалась изнанке достаточной, чтобы исполнить его. Предок майора желал служения и получил лучшую слугу. А потом передал ее по наследству вместе с нуждой во служении. Поколениями они наполняли Варвару этой нуждой, пока не появился Илья, и она не превратилась в одержимость. Чего он надеялся отыскать внутри этой куклы? Настоящую девочку? – Если весь твой жизненный план – это попасть за решетку, то я переоценил твой интеллект, – знакомый голос вывел Яру из раздумий. «Не надо было отписывать на тебя столько денег», – заявил Матвей Бажов, неспешным шагом прогуливаясь вдоль железных прутьев. Кровь на его рубашке все еще влажно поблескивала, на секунду Яре почудился призрак теплого коньячного аромата. Она раздраженно фыркнула, наблюдая как ее отец, повернувшись спиной, задрал голову и принялся внимательно разглядывать вязь на потолке. – Я вроде сказала тебе убираться. И тебе тоже! – прикрикнула она на угол, где, присев на корточки, тряслась от слез Соечка. Настоящего ее имени Яра не знала, а теперь все расспросы были бесполезны – горло девушки было порвано сворой, а нижняя челюсть и вовсе отсутствовала. Слезы ее текли по щекам, исчезая во влажном кровавом месиве. Услышав обращение, Соечка взвыла и затряслась еще сильнее. Пряди, выпавшие из ее растрепанного хвоста, скользнули по шее и прилипли к окровавленным ключицам. – О, так это было мне? Все время путаюсь, когда ты делаешь вид, что не видишь и не слышишь меня. Я вроде говорил, что эта камера – плохая идея, – он обвел пальцем фрагмент в вязи, особенно возмутивший его. Со своего места Яра не могла разобрать, что там написано. – Я уже не говорю о… спорном выборе компании, – поморщился он, небрежно указывая на скорчившуюся в углу фигурку. – Не могу согласиться, идея замечательная, лучшая при моих обстоятельствах. А компанию я, вообще-то, не приглашала. Да прекрати ты выть! – зло прошипела Яна и кинула в угол подушкой. Матвей проследил взглядом, как она ударилась о стену и упала на грязный пол. – Боюсь, твои обстоятельства с каждым днем становятся все хуже и хуже. Насколько я помню, ты говорила, что барышня умерла в доме, на этом берегу. Если ты не хотела такой компании, умнее было бы переправить ее на тот берег со всеми до того, как свора уничтожила ее… – пожал он плечами и, помолчав, добавил, – это место – могила. Наглухо закрыто со всех сторон, и магии здесь нет, даже капли. Ты правда чувствуешь себя здесь в безопасности? – Вполне. Может быть, разве что, есть некоторые опасения по поводу самсы. Зато пока майор не откроет дверь, ни ведьмы, ни Лес до меня не дотянутся. Если бы голова так не болела, я бы осталась подольше, здесь так тихо… Матвей ответил ей взглядом полным скепсиса. – Да, тихо, как в могиле. И ты все равно горишь, только теперь нет магии, чтобы даже попытаться себя лечить. – Идея хороша, но не идеальна, – безразлично пожала плечами Яра. Поерзав, она неуклюже села и, заведя руки за спину, резко свела лопатки. Громкий хруст позвоночника заставил мужчину вздрогнуть и недовольно поморщиться. Проигнорировав его, как и прежде, Яра потянулась и поставила обе ноги на пол. Посидев так пару секунд, она тяжело вздохнула, а затем сгорбилась, будто все силы разом ее покинули, и уперев локти повыше колен, с каким-то обреченным движением уронила лицо в ладони. Где-то в глубине офиса, будто совсем в другом мире, зазвенел телефон, хлопнула дверь, прозвучал сигнал микроволновки. Мокро сопела в углу Соечка. Матвей, склонив к плечу голову, смотрел, как его дочь, страдальчески сдвинув брови, что есть силы давит пальцами над бровями и вдоль глазниц, в бессмысленной попытке унять боль. Уголки его губ дернулись в сочувственной гримасе. – У тебя ужасные синяки под глазами, – тихо проговорил он. – Потому, что я не сплю! – огрызнулась Яра в ответ, резко вскидывая голову. В распахнутых широко глазах блестели слезы, которые она тут же раздраженно смахнула обоими запястьями, а после с болезненным всхлипом сползла с сидения на пол и крепко зажмурившись, уткнулась лбом в согнутые колени. Матвей со странной смесью сожаления и нежного раздражения проследил, как его дочь собирает своей одеждой с пола всю грязь, и медленно, как к дикому зверю, приблизился. – Как-то слишком быстро ты горишь, – осторожно заметил он и аккуратно поддернув брюки, присел на лежанку рядом с Ярой. Его затянутое в дорогую шерсть бедро нарочито легкомысленно толкнуло ее в плечо. Яра неловко заерзала внизу, нервные пальцы принялись расправлять несуществующие складки на платье. – Возможно… – она замялась, – может быть, неосторожный выбор заклинания ускорил процесс. До печати «ключ-замок» я использовала огневицу, чтобы сжечь трупы, – пробормотала она себе в колени. Матвей округлил глаза в непритворном удивлении. – Трупами они стали не сразу, ты сожгла их заживо, вот, барышня не даст соврать, – справедливо заметил он, указывая на Соечку. – Огневица – опасная магия, Ярослава. Это же проклятие. Да, все, чего коснется ее огонь, сгорит дотла, но сначала она подожжет твою кровь. Еще и приметные следы оставляет, – он осторожно обвел костяшками воздух рядом с двумя полосами на ее губах. – Есть и другие способы что-то сжечь, знаешь ли. Использовать другое заклинание или розжиг, в конце концов. Зачем нужно было проклинать себя? Я всегда считал тебя менее драматичной. – Да откуда мне было знать, что потом придется гореть?! – зло процедила она, все еще не поднимая головы. – Они все так боятся нашей крови, из-за мамы, ты ведь знаешь. Считают нас зверьем, нежитью. Даже… даже у ведьм есть друзья, союзы, семьи, которые особенно близки, но у нас были только мы. Я и Федя. Прежде они только смотрели и шептались за спиной, но, когда они осмелились прийти за нами… я хотела, чтобы они умерли от того, что их так пугало, – закончила она злым свистящим шепотом. Матвей скосил на нее сложный взгляд. Несколько минут они молчали. Яра устало растерла глаза, со стоном размяла шею и откинула тяжелую голову на сидение. Медленно моргнув, она, наконец, посмотрела ему в лицо. – Я вот все думаю, – неторопливо начала она. – Зачем ты просил у Леса себе жену? Мы ведь никогда не спрашивали, просто однажды решили, что твое эго не могло терпеть рядом кого-то обычного из плоти и крови и без следов твоих генов. Матвей весело фыркнул, покачивая головой. – Чтобы у меня родились мои любимые детки, конечно. Самое ценное, что у меня есть, – улыбнулся он. Яра не ответила на эту улыбку. – Про любимых деток ты кому другому расскажи. – Что это значит? – он вопросительно поднял бровь. Глаза Яры забегали по его лицу, она нахмурилась, будто силясь поймать какую-то особенно юркую мысль, прежде, чем та ускользнет. – Все ведь из-за тебя. Федя ушел из-за тебя, и я горю из-за тебя. Он недоверчиво посмотрел на дочь. – Ты не можешь обвинять меня во всем, что… Яра упрямо замотала головой. – Нет-нет, из-за тебя. Ты ведь знал, точно знал, случись что, я не стану отдавать разрыв, обязательно буду искать способы его оставить, перерою весь твой кабинет и рано или поздно дойду до стола, знал, какие ящики я смогу открыть, а какие нет. Ты знал, что я найду «ключ–замок», что пойду к Лесу… Она вдруг замолчала, пораженно прикрыв рот дрожащим и пальцами. А потом ее глаза широко открылись в детском удивлении: – Папа…ты хотел, чтобы Лес забрал меня вместо нее? Вместо мамы? Матвей не ответил, но ему и не нужно было. Яра дернулась всем телом, мощно, как под разрядом, чтобы вскочить на ноги, но покачнулась и безвольно упала обратно. Руки подстреленными птицами тяжело упали ей на колени и замерли без движения, голова побежденно опустилась, как у сломанной куклы. На вялую ладонь упала первая горячая капля. Яра неверяще рассмеялась. – Я знаю, что не должна так удивляться, папа. Это… всегда висело в воздухе. Мы знали, что ты искал способы вернуть ее, не отнес ее тело к Лесу, сжег ее на этом берегу, учил нас, как чувствовать ее присутствие, отказывался говорить о ее смерти. Просто ты… – она на секунду замялась, будто не веря в то, что хочет произнести. – Ты действительно заставил ее родить меня, чтобы бросить Лесу, как… как выкуп, вместо нее? Ее мокрые, покрасневшие от усталости, боли и слез глаза пронзили его, удерживая на месте с болезненной напряженностью. Кто угодно захотел бы сбежать из-под такого взгляда. Матвей протянул руку, осторожно прихватил пальцами прядь, упавшую ей на лицо, и отвел за ухо, напоследок нежно проведя по волосам. – Я бы никогда не смог заставить ее сделать что-то. Обвинять меня в коварстве довольно лицемерно с твоей стороны, разве нет? – промурлыкал он, наклоняясь ближе к Яре. – Ты нашла «ключ–замок» в моих бумагах, но разве это я вырезал его на твоей руке? Может быть я показал тебе дорогу, но это ты выбрала идти по ней. – Не правда, – прошептала Яра. – Правда. Ты сожгла людей заживо, Ярослава. Ты бросила девочку младше себя на растерзание гончей своре. И ты бросила мое тело с пулей в груди в подвале, в жиже для химер. Спасибо, что хотя бы в круг для стазиса догадалась поставить, может быть мое тело еще не начало гнить. Почему ты не отвезла меня в больницу? Почему сказала всем, что я пропал? Разве хорошие дочери так поступают? Матвей наклонился еще ниже, шепча прямо в ухо. – Ты сохранила меня для допроса, милая? Так хочешь знать, что я сказал твоему брату? А потом… – он мягко фыркнул от смеха, – потом ты, как маленькая растерянная девочка бегала по всему городу. Несчастная сиротка сбилась с ног, кто же ей поможет? Ах, лейтенант, офицер, помогите мне, я в отчаянии, я умираю! Такое обманет только дурака, который и сам рад обмануться. Он слегка выпрямился, с любовью и гордостью оглядывая ее лицо. – Но что я могу ожидать от своей родной крови. Говоришь, что я подставил тебя, но мы с тобой друг друга стоим. Не моя вина, что дитя змеи оказалось змеей. Яра продолжала смотреть на него широко раскрытыми глазами. Слезы, не сдерживаемые ничем, катились по ее лицу и падали на грудь. Ее искусанные губы дрогнули, а потом раскрылись, но в захваченном спазмом горле будто застрял едкий раскаленный ком. От усилия, которое ей пришлось приложить, чтобы проглотить его, закружилась голова. – Ты вообще меня любишь? Любил хоть когда-нибудь? – спросила она, едва шевеля дрожащими губами. Притихшая в своем углу Соечка снова затряслась, но в этот раз от влажного щелкающего свиста. Яра развернулась к ней с брезгливо-настороженным взглядом, и лишь за тем поняла, что это был смех. – А ну тихо! – прикрикнул на Соечку Матвей, и та испуганно подавилась мокрым бульканием. Затем Матвей осторожно протянул руку к дочери. – Ох, милая, – вздохнул он, невесомым прикосновением вытирая слезы с ее щек.  –  Как я могу не любить тебя, ведь ты – наполовину я. Когда ты родилась, одна ведьма сказала мне, что у тебя будет моя рука: все что в нее попало, ты, как и я, уже не отдашь, – улыбнулся он. Одной рукой он мягко обхватил ее затылок, другой, осторожно сдвинул челку и поцеловал в лоб. Прикосновение сухих губ едва ощущалось на ее влажной раскаленной коже. – У тебя такая большая судьба, так много в тебе заложено, – благоговейно прошептал он, оставляя еще один легкий поцелуй в макушку. Яра замотала головой, слабо пытаясь вырваться из его хватки. Но сил у нее хватило только на одно злое нелепое подергивание. – Поэтому ты продал меня Лесу? – И тебе все равно нужно мое утешение, раз я здесь, – сказал он с улыбкой, и легко потянув ее, мягко уложил головой себе на колени. Яра задушено всхлипнула, когда ее спину и плечи прижали к чужой груди, прямо напротив следа от выстрела. Твердые пальцы проводили по спутанным волосам снова и снова, в сонном гипнотическом ритме. Глядя пустыми глазами на темную стену, она одними губами прошептала: «Убирайся». Матвей поджал губы и с сожалением покачал головой. Тихонько вздохнув, он снова наклонился к ее уху и тихо заговорил: – У магии и огня не спроста одна суть – метаморфоза. Либо это пламя уничтожит тебя, и ты станешь пеплом, либо обожжет, закалит, расплавит, как руду, и кто знает, что судьба из тебя выплавит. Твой брат тебе теперь не помощник, и возвращаться тебе теперь некуда, нет обратной дороги. Ты можешь идти только вперед, бежать не оглядываясь, забираться выше и выше, менять шкуры, вырастать из них и снова менять, пока твой конец тебя не найдет. Или, может быть, твоей метаморфозе и вовсе не будет конца. Яра крепко зажмурилась. Ей чудилось, как его слова заплетаются перед ее глазами каленой добела вязью на обратной стороне век, как заговор и как проклятие. Она почувствовала колебание воздуха перед своим лицом и распахнула глаза, чтобы увидеть, как сжатая в кулак ладонь отца раскрывается, показывая кусочек угля, похожий на тот, что она оставила дома на шахматной доске, а может, и тот же самый. Он почти прогорел, покрывшись светлым серым пеплом, искра внутри вспыхивала редко и тускло. – Только времени мало, – прошептал Матвей, – Смотри, уголек почти рассыпался. Яра снова закрыла глаза, избегая смотреть на него. Этот маленький кусок угля тревожил ее, заставлял необъяснимо нервничать. – Я собираюсь добить тебя, когда выберусь отсюда, если ты еще жив, – пообещала она руке, нежно перебирающей ее волосы. – Я бы не ждал от тебя меньшего. Обжигающая слеза, одна из многих, скатилась по виску и впиталась в шерсть цвета темного шоколада. От шерсти пахло пылью, кровью и коньяком. Шаркая коленями по грязному полу, Соечка подползла ближе и, облокотившись спиной на решетку, уселась напротив Яры. Мокрые темные глаза не моргали и не двигались, пристально разглядывая Бажову.