Гиностемма

… обозначенный господин был обнаружен мною в виде совершенно непотребном в вагоне второго класса, кой он отказывался покидать, несмотря на сделанные по всем правилам устава увещевания. Господин, как позже выяснилось по бумагам, носящий имя Василий Ильич Замен, смущал пассажиров распитием пшеничной водки и громкими стенаниями, лежа на большом, предположительно, дубовом пне, по моему разумению перевозимом им через границу для отапливания дачи или имения. Мною было принято решение о высаживании балагура, которое и было осуществлено собственноручно с незначительным содействием пары отзывчивых молодчиков. При последующем досмотре у господина Замена В.И. были конфискованы: — водка пшеничная, 2 полных литра (недопитую чекушку господин отдавать отказался и уговорил тут же залпом), — папиросы «Царские», две коробки по 25 штук (позднее отданы г-ну Замену В.И., заплатившему пошлину за их провоз). Следующую ночь означенный господин предположительно провел на вокзале, где по словам очевидцев, придерживался поведения скромного и смиренного, изредка лишь позволяя себе рыдания на вышеупомянутом пне. Утренним поездом господин Замен В.И. отбыл в направлении Гельсингфорса… Из доклада таможенного инспектора Финляндской железной дороги Юхо Тойванена, станция Белый остров, граница Российской империи и Княжества Финляндского, год 1904-ый от Р.Х. * Клематис воспалился. Алые контуры очертили белые лепестки, тонкие листья подернулись багровой дымкой, внутри стеблей — алый сок, подобный крови, струящейся по венам. Полина забралась с ногами на высокий барный стул, подтянула колени к подбородку и уставилась в одну точку. Рейнар заботливо сновал рядом: накрыл мягким пледом, вручил безвольным ладоням чашку кофе, спокойно и настойчиво выпроводил незваных постояльцев. Гости покидали эллинг с недоуменным недовольством, но хозяйке вчерашней вечеринки не было до них никакого дела. Перед глазами Полины вновь и вновь прокручивались события недавнего сна, тяжелый груз пережитого кошмара еще лежал на ее хрупких плечах. Не отреагировала девушка и на звонок мобильного. — Мама, — продублировал Гарнье надпись на экране, подавая телефон. — Ты почувствовала?! — без вступления начала Лика. Голос женщины вибрировал от напряжения и без громкой связи разносясь по всему помещению. Полина кивнула, затем, осознав, что мать вряд ли видит ее жест, хриплым, будто простуженным, голосом подтвердила: — Увидела. Чувствуешь у нас ты… — И? — нетерпеливо перебила трубка. — Муж у нее был редким дебилом. — Богатым и перспективным дебилом, — нервно рассмеялась в ответ Лика, — Полин была уверена, что сможет им вертеть. — Сомневаюсь, — младшая Повилика потерла виски — голова все еще гудела от тяжелого сна и чужих ощущений. — На том уровне идиотизма разумное управление бессильно. — Давно ты стала такой мудрой и опытной, дочь моя? — в материнском голосе послышалась ироничная улыбка. — С тех пор, как увидела гибель своей тетки, — огрызнулась Полина и тут же пожалела о сказанном. Динамик охнул так громко, что стоящий у окна Рейнар обернулся и удивленно вскинул брови. — Линэке! — от волнения и беспокойства за дочь Лика обратилась к ней как в детстве. Полине мучительно остро захотелось оказаться рядом с матерью, нырнуть в заботливые нежные объятия и спрятаться от горестей и забот всего мира, но вместо этого девушка посмотрела на Гарнье, который все это время не сводил с нее глаз, и повысила голос — в конце концов незаслуженно пострадавший от укуса мужчина имел право знать, что происходит. — Мне приснилась авиакатастрофа. Точнее, не совсем она, а предшествующие события. Мам, их отравили, а затем…. — слова застряли в подкатившем к горлу тугом комке. — Она не умерла, — с уверенностью сказала Лика, и Полина кивнула, соглашаясь. — Вчера меня впервые в жизни терзали мигрени. С наступлением ночи накрыло — боль, злость, отчаянье и прожигающая нутро жажда жизни. Чувство, будто все мои эмоции подменили. Уверена, это — Полин. — Но я не чувствую ее среди живых, — девушка закусила губу, сдерживая подступающие рыдания. — Я тоже. Но слышишь ли ты ее среди мертвых? Вспомни, во время инициации, среди завядших Повилик была Белая роза? Лика впервые вслух просила о запретном. Произошедшее пять лет назад в Словакии в руинах заброшенного замка в семье не обсуждалось. Тайна инициации была личным делом каждой Повилики и определяла не только родовой знак, но и саму суть молодого побега. Полина стала первой за много поколений, чьи корни проросли в землю, породившую Первородную. Произошедшее в ночь полнолуния посреди вековых зарослей иногда прорывалось в сознании девушки вспышками чужих воспоминаний, заставляло непроизвольно потирать отмеченное клематисом плечо и гадать над смыслом увиденного. Авторство некоторых видений угадывалось безошибочно — женщина с разноцветными глазами была не кем иным, как первородной Повиликой, баронессой Замен, возлюбленной художника Матеуша Зайзингера. Активно делилась прожитой жизнью и танцовщица — дочь Арчибальда и Виктории Ларус, вероятно, и после смерти не желающая уходить со сцены. Большинство остальных проявлялись фрагментами, обрывками старых фото, осколками разбитых зеркал. Но все же у каждой сохранялась своя атмосфера, подобно проросшим на их телах рисункам вьющихся растений — уникальных для каждой из Повилик. Выхватить одну из десятков ушедших было сложно — требовалось настолько сильное напряжение духовных и физических сил, что Полина пыталась лишь однажды. Спустя пару лет после инициации, как и многие подростки, она решила поставить над собой эксперимент и с помощью вычитанных в гримуаре советов, йоги и отпускаемых без рецепта успокоительных погрузила себя в транс. То ли увиденное оказалось чересчур травматичным, то ли опыт с погружением в прошлое провалился, но разум девушки не сохранил даже намеков на воспоминания. Зато удалось до полусмерти перепугать близких — больше двух суток Полина пребывала в состоянии, близком к летаргическому сну. Едва уловимое дыхание, слабый пульс, не реагирующие на свет зрачки — доктор Керн дежурил у постели крестницы, сменяемый ее родителями. От госпитализации Лика тогда отказалась, признавая бессилие традиционной медицины в магических болезнях. Очнулась Полина, только когда незаметно для всех в ее спальню пробрался младший брат, соскучившийся по играм с сестрой, и со свойственной мелким детям неудержимой прытью забрался на кровать к спящей. — Поли, вставай! — потребовал Карел, для большей убедительности севший девушке на грудь и попытавшийся поднять прикрытые веки маленькими пальчиками. Именно это беззастенчивое вторжение в личное пространство заставило Полину впервые за сорок восемь часов вздохнуть полной грудью, открыть глаза и скинуть с себя возмущенно сопящего наглеца. Тогда Лика взяла с дочери обещание не ставить над собой экспериментов и не лезть в недра древних тайн. Вероятно, времена изменились, раз сегодня мать сама просила ее нарушить данное слово. Коснуться чужого прошлого Полине всегда было проще, имея какой-то связанный предмет. Память Белой розы накануне открылась девушке через татуировку на плече крестного. Без этого контакта ситуация усложнялась. Но в сознании еще пылал след кошмарного сна. Полина закрыла глаза, надеясь, что воспоминания из самолета позволят следовать за ними. Тонкий стебель в шипах и резных листьях, сладкий тяжелый аромат распустившихся соцветий, слепящая белизна цветов… — Ее нет среди умерших, — уверенно сказала младшая Повилика, — но нет и среди живых. — Линэке, будь осторожна. Грядут темные времена, — прошептала старшая и Полина вздрогнула от озноба мрачных предчувствий. * Не успел телефон остыть от разговора с матерью, как на экране высветилась дурачащаяся физиономия Баса Керна — на звонки крестного Полина поставила фото с одного из давних семейных праздников — в бумажном колпаке, раскрашенный еще не очень умелой детской рукой то ли в тигра, то ли в пирата, Бастиан пытался одновременно есть торт и изображать чеширского кота. Обычно эта фотография вызывала у девушки улыбку, но сегодня Полина не ожидала хороших новостей. — Как рука? — вместо приветствия резко спросила она. — Утихомирилась. Остаточным раздражением зудит. Терпимо, — голос доктора Керна звучал решительно, несмотря на чувствующуюся усталость. — Прости, мелкая, планы поменялись — спуск яхты откладывается. — Жаль, я так мечтала драить гальюн и шкурить румпель! — усмешка вышла кривой и совершенно невеселой. Всегда открытый иронии крестный шутку не поддержал. — Перекрой воду, забери еду и мусор во избежание развития новой биологической формы жизни. Ключи помнишь где лежат? - Да. Отправляешься на поиски? — лишние слова не требовались, подсмотренные воспоминания связали Полину с Бастианом, общая загадка терзала их обоих и требовала ответа. — Знать бы еще, что ищу… — девушка представила, как привычным жестом Керн потер обвитое плющом сердце. — Знаешь. Она приснилась мне сегодня, и мама что-то почувствовала, но сейчас опять тишина, — подробнее рассказывать не хотелось. В голове роилась уйма мыслей, пока не готовых облачаться в слова. Напротив за столом сидел обеспокоенный, укушенный ею Рейнар, который тоже заслуживал если не ответов, то хотя бы объяснений происходящей чертовщины. Неумолимая поступь судьбы отдавалась в висках сильным пульсом — предсказание сбывалось, приближалось пугающее темными тайнами будущее, предназначение терзало и жгло душу изнутри. Только клематис на плече по-прежнему больше походил на нежный хрупкий цветок, чем на смертоносный боевой веер. В динамике звучал уверенный голос Бастиана, готового сорваться в неизвестные дали ради спасения далекой призрачной любви, а девушка ощущала только озноб потаенного страха и желание спрятаться с головой под одеяло. Будто прочитав ее мысли Гарнье мягко подошел, опустил теплые ладони на напряженные девичьи плечи и принялся аккуратно массировать сведенные проблемами мышцы. Нежные, заботливые прикосновения мужчины заставили прикрыть глаза и промычать что-то утвердительное на завершающую разговор фразу крестного. Рейнар не давил, умело сменяя плавные поглаживания точными нажатиями. — Правильно понимаю, дела отменились, и ты восхитительно свободна на ближайший день? — томный соблазнительный шепот прокрался в сознание и отогнал неприятные мысли на задний план. Все еще не чуя в себе силы и желания на разговоры, Полина ограничилась кивком. — Отлично! Как насчет романтического вояжа с приятным во всех отношениях водителем и отличного чая с нежнейшими вафлями на вершине Башни? — В гости зовешь? Не боишься, я ведь кусаюсь? — предполагаемая игривой улыбка вышла кривой и вымученной. — Не имею привычки брать свои слова назад, — чрезвычайная серьезность в мужском голосе заставила Полину развернуться и заглянуть в синие глаза. — Как и сказал вчера, ты стоишь любого риска. Я готов ввести моду на шрамирование укусами, если такова цена близости с тобой. — Надежнее привиться от бешенства и прикупить для меня намордник, — девушка скривилась в зверином оскале и громко щелкнула зубами. — В образе венериной мухоловки юная Повилика особенно очаровательна, — Рейнар навис над Полиной, подхватил пальцами ее острый подбородок и с ухмылкой добавил, — кусаться здесь умеешь не только ты. Дерзкий поцелуй, втягивающий нижнюю губу, зубы, прижимающие до болезненной истомы, наслаждение, захватывающее контроль над телом, развеивающее тяжелые предчувствия и дурные сны. Все мировые тайны могли подождать, пока юная девушка таяла в объятиях желанного мужчины. Вопреки надеждам Полины Рей быстро прервал ласку. — Едешь со мной? — бросив взгляд на часы, совсем по-деловому поинтересовался искусствовед. — Через двадцать минут надо отчаливать, если не хотим опоздать на бранч. Думаю, мой дядя сможет ответить на часть твоих вопросов. — Например, почему тебя цапнула за плечо моя тетка, тридцать лет как числящаяся мертвой? — Какой кошмар! Я был уверен, что это ты, а оказывается на меня напал агрессивный зомби! — Рейнар демонстративно округлил глаза и прикрыл ладонью распахнутый от ужаса рот. — Мозги! Я хочу съесть твои мозги! — с этими словами мужчина схватил смеющуюся девушку в объятия и, показательно клацая зубами, зарылся в растрепанные волосы. — Но для начала можно обойтись сердцем, легкими или языком! — Гарнье принялся осыпать шутливо отбивающуюся Полину легкими игривыми поцелуями. Но еще один взгляд на часы заставил отпустить раскрасневшуюся и повеселевшую добычу и помочь навести в эллинге иллюзию порядка. * Два часа спустя Рейнар уже парковал изумрудно-зеленый Smart Brabus в подземном гараже Антверпенской башни. За непринужденной беседой поездка прошла незаметно, только при въезде в город Полина заметно напряглась в предвкушении встречи с влиятельным родственником. Высокомерный мужчина с разноцветными глазами пугал девушку. Единственная мимолетная встреча в дверях конференц-зала отпечаталась в памяти кроличьим параличом под взглядом удава. «Еще не поздно передумать?» — лихорадило сознание. Ладони потели и непроизвольно подрагивали на плотно прижатых друг к другу коленях. — Ты чертовски мило волнуешься, — Рей одобряюще погладил прохладные девичьи пальцы, — но, честно, дядя Маттео в быту совсем другой человек, нежели великий граф Кохани, глава корпорации «Баланс». — Великий граф, глава корпорации, — повторила Полина, переваривая новую информацию, — ты же понимаешь, что легче ни разу не стало? Теперь я чувствую себя несмышлёной оборванкой из трущоб, идущей без приглашения на прием к королю. — Вообще-то приглашение есть. С того самого дня, как исследования генеалогического древа привели дядю к записям мадам Ларус, он мечтал познакомиться со спасительницей рода, той, на чьей коже распустился клематис. Но я, как бы помягче сказать, слегка затянул исследование, желая лучше узнать тебя. — Но почему? Из чисто научного интереса? — на глубинной подкорке Полининого сознания нет-нет да всплывала мысль о том, что же такой известный и успешный мужчина, как Рейнар Гарнье, нашел в обычной, достаточно привлекательной, но не то чтобы чрезвычайно красивой, студентке-первокурснице. — Потому что ты — необыкновенная. И дело даже не в предсказании, супер способностях и семейных легендах. Необыкновенно то, что я чувствую рядом с тобой. Ты как свежесть воды после долгой мучительной жажды, живительный сок, спешащий по стеблю засохшего цветка. До встречи с тобой я и не знал, что так хочу пить. А теперь — не оторваться, — в полумраке автомобильного салона синие глаза искали понимания карих, — слишком витиевато излагаю, да? — В самый раз для доктора искусств, — Полина милостиво улыбнулась и коснулась щеки Гарнье легким благодарным поцелуем. Держась за руки, дошли они до хромированных дверей частного лифта. Биометрический сканер считал лицо Рейнара и распахнул створки. В ноздри Полины ударил тяжелый сладкий аромат миндаля. Девушка непроизвольно замедлилась почти до полной остановки. Входить в лифт не хотелось до необъяснимой нервной истерики — все повиликовое природное существо противилось делать шаг. Мужчине ее замешательство показалось продолжением недавней смущенной нерешительности. Одобрительно улыбаясь, Рей потянул за руку, и Полина уступила — в конце концов этим бездонным искренним глазам хотелось верить всем сердцем. Просторный холл пентхауса, в котором они оказались спустя минуту, поражал обилием зеркал и ослепительно гладкими полами черного мрамора, в которых россыпью звездного неба отражались многочисленные потолочные светильники. «Единение посреди космоса. Холодного и бескрайнего», — пришло в голову Полине, и девушка крепче вцепилась в ладонь спутника. Рейнар одобряюще сжал тонкие пальцы и повел по зеркальному полу вперед. Десять шагов по скользкому, идеально отполированному камню показались Повилике вечностью. Находиться так далеко от дающей силу земли, отрезанной от природы десятками метров бетонных перекрытий было жутко и неправильно. Облегченно выдохнуть получилось только оказавшись в просторной гостиной: в современном интерьере гармонично переплелись спокойные светлые тона ковров и мебели с яркими акцентами, цветных стеклянных светильников и приглушенной зелени оливковых деревьев, росших в кадках у приоткрытых дверей, ведущих на широкий балкон. Теплые солнечные лучи и тихо шелестящие на ветру листья чуть успокоили Полину. Неосознанно потянувшись к растению за поддержкой, ответа девушка не получила. Недоумевать и ломать голову на этот счет вселенная не позволила — следом за гостями в комнату зашла миловидная пухленькая женщина средних лет. — РенИ, дорогой! — всплеснула она руками и тут же заключила мужчину в объятия, не обращая внимания на Полину, все еще держащую Гарнье за руку. — Роуз, вы все хорошеете! — оставляя на румяных щеках приветственные поцелуи, отвесил комплимент Рейнар, не без труда освободился из кольца рук и представил Полину: — Мадемуазель Эрлих сегодня составит нам с дядей компанию. Взгляд улыбчивой Роуз переметнулся на девушку, и та почувствовала себя провинившейся студенткой в кабинете декана. Серые глаза изучали, просвечивали, подобно лучам Рентгена с головы до ног. Длилось это буквально мгновение, в следующее - Роуз уже сердечно прижимала Полину к мягкой пышной груди и шептала, обдавая сладковатым дыханием: — Милая, ты такая хорошенькая. Просто чудесно, что малыш РенИ привел тебя к нам! — и, уже обращаясь к искусствоведу, добавила, — наконец-то ты обратил внимание на кого-то не нарисованного на картине. Такой дивный цветочек…. Последняя фраза была обращена не столько к девушке, сколько к клематису на ее плече. Не успела Полина толком смутится, как женщина всплеснула руками и с показательно громкими причитаниями: — Что ж это я, совсем забыла про вафли, они же сгорят! — шустро выбежала из гостиной. — Иногда мне кажется, что вся дядина корпорация держится не на его решениях, а на вкусных завтраках и заботе тети Роуз, — на вопросительный взгляд Рей пояснил: — она его экономка, рядом сколько себя помню. Когда граф впервые пригласил меня погостить, именно Роуз гуляла со мной в парке, ездила на аттракционы и тогда же подсадила на свои вафли. Они лучшие в Бельгии, я не шучу! Вафли действительно были восхитительны — золотистые, нежные, под тонким слоем сахарной пудры, украшенные воздушными пиками взбитых сливок и ароматной свежей клубникой, они умоляли быстрее приступить к еде. Сидя за большим столом, выточенным из глыбы прозрачного камня (горный хрусталь, как между делом заметил Рей), Полина с трудом сдерживала урчание в желудке, предвкушающем вкусную трапезу. Хозяин апартаментов появился только когда на столе возник пузатый фарфоровый чайник и чайные пары на три персоны. Неуловимое движение воздуха и последовавшее за ним мгновенное изменение атмосферы в комнате заставили сидящую спиной к балкону Полину повернуться — в распахнутых дверях стоял знакомый по недавней встрече в музее мужчина. В этот раз, на смену строгому деловому костюму пришли брюки из мягкого вельвета; верхние две пуговицы элегантной рубашки из тонкого шелка были небрежно расстегнуты. Запах дорогого табака и благовоний заполнил гостиную. — Он все это время ждал за дверью? — непроизвольно вырвалось у Полины тихим шепотом. — Балкон опоясывает пентхаус по кругу, — так же негромко пояснил Рейнар и одобряюще сжал под столом девичью ладонь. Сквозь толщу хрусталя их сплетенные пальцы выглядели гипертрофированно громоздкими, подобными уродливым корявым когтям. — Доктор Гарнье, мадемуазель Эрлих, простите, что заставил вас ждать, неотложные дела не чтят святость воскресного утра. В прошлый раз мы не были представлены друг другу — Маттео Кохани, дядя Рейнара и, по совместительству, ваш далекий родственник. На этих словах какая-то незримая сила подняла Полину из-за стола, вынудила присесть в старомодном реверансе и протянуть руку. Благосклонно улыбнувшись девушке, мужчина поклонился и коснулся холодными губами тыльной стороны ладони. Поцелуй показался обжигающе горячим, точно на кожу капнули разъедающей кислотой. — Как приятно, когда у молодежи такие хорошие манеры! — умилилась экономка и громко всплеснула руками. — Спасибо, Роуз, дальше я сам, — Маттео Кохани взял в руки в чайник и не терпящим возражения взглядом выпроводил с любопытством косящуюся на гостей женщину за дверь. — По старинному семейному рецепту, — пояснил, наливая в тонкий фарфор смолянистую густую жидкость, — в основе сорокалетний шен-пуэр цзинь гуа, а так же садовые травы, ягоды, фрукты и особые секретные ингредиенты от матушки Роуз, — мужчина едва заметно улыбнулся и хитро подмигнул Полине бездонным черным глазом. Другой, пронзительно серый, словно вовсе не участвовал в диалоге, сохраняя ледяное спокойствие. Вкус у чая оказался насыщенным, обволакивающим, с легкой маслянистой горчинкой, оседающей в глубине неба, быстро сменяемой медовой сладостью цветущих лугов. Сахарные вафли таяли во рту, теплая ладонь Рейнара согревала острую коленку под хрустальной толщей стола, а сидящий напротив разноглазый миллиардер уже не казался Полине ни пугающим, ни странным. Напротив, ей нравилось наблюдать за изменением его лица — в профиль, когда был виден только бездонный правый глаз, мужчина выглядел загадочным хранителем древней тайны, когда же он оборачивался и собеседника пронзала сталь серого, девушка воображала себе рокового дуэлянта, готового сразиться за честь прекрасной дамы. К делам Рея дядя проявлял трогательное участие, с одинаковым неподдельным интересом уточняя и про здоровье родителей, и про грядущие выступления и публикации. Минут через двадцать не столько светского, сколько семейного бранча, Полина позволила себе расслабленно откинуться на спинку стула и обратиться с вопросом к хозяину дома: — Граф Кохани, месье, ваша светлость… — стушевалась, не зная, как лучше и правильнее, но быстро взяла себя в руки, — доктор Гарнье рассказал мне о ваших исследованиях семейного древа… Продолжать реплику не потребовалось — оба глаза, и угольно-черный, и ледяной серый, уставились на девушку: — Я рад, мадемуазель Эрлих, что мой племянник ввел вас в курс. Таким образом, мы сможем быстрее перейти к сути, а времени у меня сегодня, к сожалению, в обрез. Как вы уже знаете, мы все происходим от одной загадочной женщины, носящей имя Повилика и жившей более пятисот лет назад. Линии наши развивались обособленно и до поры до времени не контактировали. Насколько я могу судить, ваша ветвь предпочитала оставаться в тени и не привлекать внимания. Даже если поначалу это было не так, пара ритуальных костров поспособствовала усилению секретности прекрасных оплетающих сестер. — Мужчина салютовал девушке чашкой чая. Полина в ответ поклонилась со сдержанной, но гордой улыбкой. — И возможно, мы бы с вами так и не пересеклись, если бы однажды, один из нас не встретил одну из вас. Знаете ли вы, мадемуазель, на что способны отвергнутые мужчины? Впрочем, откуда, вы еще столь юны…. Но что такое быть отверженным для того, кто рожден любить и отдавать? Это все равно что звездолет без космоса, или ложка для мороженного в горячем цеху…. Граф задумчиво прикрыл глаза, точно наслаждаясь собственными поэтическими эпитетами, затем встряхнул головой и уже по-деловому продолжил: — У меня есть все основания полагать, что большая часть крупных мировых катаклизмов, эпидемий и войн минувшего столетия прошла не без активного участия нашего родственника, свихнувшегося от несчастной любви, — Полина хотела возразить, не слишком ли грандиозно и масштабно это звучит, но мужчина оборвал ее порыв повелительным жестом, стремительно поднялся и принес со стеллажа массивный альбом в потертом кожаном переплете. — Смотрите внимательно, мадемуазель. Мода менялась, но лицо — все то же. С пожелтевшей плотной бумаги первого снимка смотрели трое — крупная высокая женщина широко улыбалась и обнимала за плечи двух мужчин. Один из них был ниже ее на полголовы и, судя по размытому фокусу на лице, никак не мог решить — глядеть ли ему в камеру или на спутницу. Язык тела не говорил — кричал о близких отношениях с той, что несколько по-матерински положила руку на его плечо. Другой мужчина, худой и рослый, держался обособленно, устремленный в камеру взгляд был равнодушен и пуст, а на губах застыла неприятная ухмылка. — Он! — почему-то вслух выпалила Полина и, не отдавая себе отчета в действиях, ткнула пальцем в фигуру высокого незнакомца. На удивленный взгляд Рейнара пояснила, — я видела его в воспоминаниях тети Полин. — Да, мадемуазель, это — Карел Кохани, его брат Бейзил и Зоя Алмазова — члены радикальной экстремисткой организации, сейчас бы их назвали террористами. «Российская империя, Санкт-Петербург, 1904 год» — значилось под фотографией. — В некотором роде — это фото переломного момента, определившего дальнейший путь. Конечно, человек, решивший доказывать свою правоту с помощью бомб и убийств, изначально наделен сомнительной моралью, но младший брат все-таки сдерживал Карела. Пока в 1904-м не произошел конфликт, повлекший за собой трагедию. На соседней странице были приклеены газетные вырезки. На одной из них схематический черно-белый фоторобот сильно напоминал мужчину из видений Полины. — Я не знаю русского, — девушка пожала плечами. — Все просто. Санкт-Петербургские ведомости пишут о страшном убийстве, произошедшем в дачном поселке под столицей. Полицией обнаружены трупы девицы Алмазовой и, предположительно, ее сожителя Бейзила Кохани. Тело последнего зверски изуродовано. А «Северная почта» на следующий день выходит уже с предполагаемым портретом преступника, который, вероятно, скрылся в Финляндском княжестве. Сфотографируйте, на досуге сможете перевести, чтобы не верить мне на слово, — Маттео пододвинул альбом поближе к Полине. Девушка сделала несколько снимков на смартфон и перелистнула страницу. Длинные ряды больничных коек, огромный ангар, уже знакомый мужчина в белом врачебном халате. 1918-ый год. — Эпидемия испанского гриппа, а на соседней странице — индийская холера, за десятилетие до этого. Не обманывайтесь белым халатом — этот врач нес больным не избавление, а сеял смерть. Карантинный сорняк, — сквозь сжатые губы выплюнул граф с неожиданной злобой. — Полистайте сами, Карел в эпицентре каждой болезни последнего столетия, миллионы смертей, пандемии, захватывающие мир. — И последняя? — Полина вынужденно сделала большой глоток мутного вязкого чая. В горле пересохло, пальцы на чашке мелко подрагивали. — Камеры в аэропорту Пекина зарегистрировали похожего человека за несколько дней до первого смертельного случая. В следующую встречу я дам вам полный доступ к архивам. Десятки часов записей, терабайты данных — сможете сами убедиться и сделать выводы. Его живительная сила прокисла, испортилась, изменила полярность — отвергнутый любимой, вместо спасения жизни, он стал ее отравлять. Полистайте пока альбом, там много интересного, а я достану еще один аргумент. Девушка послушно коснулась плотных страниц: мировые войны, техногенные катастрофы, природные катаклизмы — кошмарные фото, свидетельства миллионов смертей и масштабных разрушений, были наклеены на каждом развороте, и с большинства из них смотрело непроницаемое лицо с едва заметной неприятной ухмылкой. Тем временем, хозяин пентхауса положил на стол стопку потрепанных тетрадей. — Бухгалтерские книги, — пояснил мужчина, — мы обнаружили их вместе с портретом вашей родственницы, мадам Ларус. Обратите внимание на даты. Полина внимательно пригляделась к цифрам на обложках, а Маттео прокомментировал: — 1908-ой — тунгусский метеорит, 1915-ый — начало первой мировой войны, 1918ый — эпидемия «испанки»… Внутри подробный список удачных сделок, выгодных приобретений, успешных вложений и других профитов, которые из всего этого извлек один человек. «Поставка снарядов», «субсидии на погребение», «процедуры банкротства», «прибыль доходных домов», «вакцинация» — аккуратные ряды цифр и лаконичные записи мелким убористым почерком. Сами надписи говорили мало, но, сопровождаемые комментариями месье Кохани, обретали чудовищный смысл. Одинаковый почерк, одна и та же манера письма, ровные, идентичные друг другу столбцы данных. Полина почувствовала головокружение и покалывание в висках. Прикрыв глаза, девушка уперлась ладонями в край столешницы и с силой отодвинулась. Рука Рейнара тут же легла ей на плечи оберегающим заботливым жестом. Благодарно коснувшись ладони Гарнье кончиками пальцев, она глубоко вдохнула и спросила глухим шепотом: — Почему он так долго живет, вы что, бессмертные? Обнимающий девичьи плечи молодой мужчина весело хмыкнул. Серьезный миллиардер тоже позволил себе мимолетную снисходительную улыбку. — Слышала поговорку «без любви и цветы не растут»? Мужская ветвь повиликового рода создана отдавать, а отдав себя любимой без остатка прорасти в землю, принявшую ту, кто уснула вечным сном. Будучи отвергнутым, Карел мог выбрать смирение и вечный покой. Вместо этого, он предпочел зло и мрак. Та сила, что предназначена была продлить жизнь истинной любви, теперь питает его, превращая почти в бессмертного. Звучит патетично, но это лучшее объяснение, которое я могу дать. Возможно, деве из пророчества откроется больше древних тайн, — бездонный и ледяной глаза выжидательно уставились на ежащуюся, как от озноба, Полину. — Что, по-вашему, я должна с ним сделать? Показать татуировку и ждать, что он дематериализуется от одного ее вида? — юная Повилика поджала губы и с вызовом взглянула на мужчину. — Думаю, предназначение клематиса — вернуть заблудшего отщепенца к родовым корням. — Убить? — нервно хихикнула Полина. — Не так радикально. Найти. Успокоить. Заставить уйти на покой,— лицо собеседника внезапно смягчилось. Разливая по чашкам остатки чая, Маттео Кохани добавил с улыбкой доброго дядюшки, — но ввязываться в опасную авантюру нельзя в двух случаях: во-первых, на голодный желудок; а во-вторых, не изучив должным образом все вводные. Мадемуазель Эрлих, я вынужден сейчас оставить вас в обществе моего племянника, дела не ждут. Позвольте напоследок признаться, я тронут до глубины души стойкостью вашего характера и мужеством, с которым вы принимаете свое предназначение. Полина искренне надеялась, что не сильно округлила глаза на этой фразе — ни стойкой, ни мужественной она себя не ощущала. Наоборот, сердце в груди трепетало испуганной птицей, а пальцы предательски дрожали и потели. — По моему возвращению, вы получите доступ ко всем собранным доказательствам и документам. К сожалению, придется терпеть определенные неудобства. Надеюсь, не надо объяснять высокую секретность всех материалов? Изучать их вы сможете в любое удобное для вас время, но исключительно в нашем центральном офисе в Берлине. — В Берлине?! — девушка удивленно вскинула брови и напряженно вытянулась. — Нужно только ваше согласие, мадемуазель Эрлих. С остальным, поверьте, мне и корпорации «Баланс» справиться под силу. А пока вы будете думать, рекомендую внимательно прочесть дневники семьи Ларус из вашего семейного архива. Не успела девушка удивиться такой осведомленности, как Маттео Кохани уже поднялся, пожал протянутую Рейнаром ладонь, сдержанно кивнул, прощаясь, и уже в дверях, обернувшись, добавил: — Вся надежда мира на вас, Полин. «Полина», — мысленно исправила девушка. Оживившийся после ухода влиятельного родственника Рей принялся как ни в чем не бывало хвалить вафли тетушки Роуз и расписывать удобства штаб-квартиры в Берлине. Но юная Повилика в пол-уха слушала про бассейн и спортзал, кинотеатр для сотрудников и культурный фонд с картинной галереей. — Подкинешь меня до кампуса? — свалившуюся на голову гору информации требовалось обдумать в привычной спокойной обстановке. — Вызову такси. Не предупредил, вечером у меня самолет до Парижа. Пригласили прочесть несколько лекций в Сорбонне. К пятнице вернусь. Казалось бы, отъезд Гарнье должен был расстроить Полину, но девушка лишь вяло кивнула. Была ли тому виной почти бессонная ночь и предшествующая ей вечеринка, или разговор о загадочном родственнике и расслабляющий чай, только утреннее возбуждение и жажда ответов сменились апатией и сонливостью. Придерживаемая за талию Рейнаром, Полина проследовала до лифта, вяло поблагодарила улыбчивую Роуз за радушный прием, а в кабине буквально повисла на мужчине, уткнувшись носом в ворот расстегнутой рубахи. Только на оживленной улице, поймав губами невесомый прощальный поцелуй, девушка слегка ожила: — А если я откажусь? — карие глаза с вызовом заглянули в синие. — Тогда мне придется найти другую Повилику, отмеченную клематисом. Это не должно быть особенно сложно, как считаешь? — Гарнье улыбнулся и заправил за ухо Полине выбившуюся прядь. — Определенно проще, чем спасти планету от мирового зла, — напоследок игриво щелкнув мужчину по носу, девушка шагнула к подъехавшему такси. — До встречи, спасительница! — Надеюсь, в Сорбонне еще не расцвели клематисы! — бросила уже с заднего сидения автомобиля и, обращаясь к водителю, сообщила адрес, — Принс-страат, 13, университетский кампус. — Простите, мисс. У меня другие планы. — Из зеркала заднего вида на нее смотрели глаза цвета грозового неба. На губах водителя играла знакомая по фотографиям неприятная ухмылка. Мужчина из видения уверенно вел такси среди потока машин. «Воин. Изгой. Сорняк», — грохотали в голове слова, сказанные тридцать лет назад другой Повиликой. — Убийца! — сорвалось с губ, молнией озаряя бездну, через мгновение поглотившую погасшее сознание Полины. * На конспиративной даче нестерпимо натоплено. Душно от жары и приторно-сладкого запаха. Цветы, специи и миндаль? Неожиданный аромат для начала зимы на северо-западных границах Российской империи. — Зоя сменила духи? — оборачиваясь, бросаю брату и кривлю показательно тошнотворную физиономию. Бейзил в ответ только усмехается и закатывает глаза. Ладно, отнесем это к очередным моим придиркам к его непогрешимой жене, но воняет, по правде, так невыносимо, что, не разуваясь с ноябрьского мороза, иду через веранду в дом открыть единственное распахиваемое окно в гостиной. Наверху в спальне слышны шаги, вероятно моя сноха почивала после ночной вылазки и теперь разбужена нашим вторжением. Лучше ей подольше не спускаться — тогда есть шанс спокойно насладиться травяным чаем, что так притягательно булькает на горячей буржуйке. Скидываю тулуп на топчан у входа и первым занимаю лучшее место на оттоманке, рядом с потрескивающей печью. Мне опостылело здесь буквально все: холода, грязь, безудержно влюбленный в бомбистку брат, импульсивная, катящаяся в бездну бессмысленной и беспощадной революции чужая страна. Сейчас в окрестностях Агридженто собирают очередной урожай лимонов, скоро одноглазая, древняя как мир, Айса начнет продавать лучшие на свете лимончеллу и джем. А я сбежал с очередной проигранной войны, чтобы зализывать раны в забытом всеми богами дачном поселке под Петербургом, где мой наивный младший брат прирос корнями к истинной любви. Тем временем, моя Тори в Париже растит дочь от другого… Стоп! Сложнее всего сдержать данное себе обещание не думать о ней, не искать встречи, забыть… Потому я мерзну в этой дыре, разбавляя горячий чай холодной водкой и злясь на Бейзила, который творит глупости, что под присмотром, что без меня. — Васютка, родной, я дома! — хриплый, прокуренный голос Зои слышится из сеней. — Раздобыла свежего сыра и еще горячих кренделей — твоих любимых. А вот и она сама — поборница равноправия, смолящая папиросы, как имперский паровоз, и ругающаяся смачнее бывалых матросов. Вдобавок одевается демонстративно мужеподобно: охотничьи галифе зрительно увеличивают и без того широкие бедра, короткая шинель с чужого, явно мужского плеча, на месте брата, я бы уточнил, кого раздела его благоверная… Стоп! Если Зоя здесь, споро разбирает авоську и хлопочет вокруг не сводящего с нее влюбленных глаз Бейзила, то кто наверху? Тянусь мысленным вздором сквозь перекрытия, втягиваю воздух в поисках чужеродного аромата, но приторная вязкая сладость не дает пробиться, путает сознание, лишает сил… «Опасность!» — взвывает обострившаяся на войне интуиция. Доверяясь инстинктам, тянусь за наганом на поясе, кричу брату и толкаю низкий табурет, сбивая его с ног. Вовремя! Звучит выстрел, и пуля, предназначенная Бейзилу, проходит сквозь не успевшую сообразить что к чему Зою. Недоуменно смотрит она на алое пятно, расползающееся по белой льняной рубахе. — Нет! — мужчина успевает подхватить крупное, падающее на пол тело. — Зоя, любимая! Брат прижимает ладони к ране, старается остановить кровь, взывает к родовой силе и понимает то, что открылось мне мгновенье назад — мы беспомощны! Обрубленные сучья, потерявшие связь с материнским древом, выкорчеванные корни, оторванные от родной земли, умирающие цветы, срезанные острыми ножницами — обычные люди, лишенные магических сил. Бейзил все еще пытается удержать ускользающую жизнь в теле возлюбленной, вылечить ее раны, как делал уже не раз. Бестолку! Время растягивается, становится медленным, вязким, как всегда, когда счет идет на доли секунды. Следующий выстрел бросает меня к лестнице — прикрыть спину брата, уничтожить опасность. Теперь я готов к битве. Револьвер один за другим выпускает пули по затаившемуся на втором этаже противнику. Слышу, чувствую попадание в цель — кровь чужака едкой кислотой разъедает лак резной балюстрады, шипит, стекая вниз, заставляет отпрыгнуть в сторону. Что за чудовище объявило на нас охоту? Не до раздумий! Мельком гляжу на Бейзила — он все так же безутешно склонен над неподвижной Зоей, бледные пальцы в ее крови деревенеют. Не может быть! Для обращения не время и не место, даже если она умерла! Борись, идиот! Враг наверху стреляет вновь, заставляя меня ответить, отвлекая от брата. Несусь, перепрыгивая ступени и опасную вязкую жидкость на них. С центрального пролета получаю отличный обзор — вот он, стоящий на одном колене, бледный, тощий, как смерть в детских книжках, вновь целится не в меня. Сдался ему мелкий, нет, чтоб выбрать достойного соперника! Щелкает барабан револьвера, одна за другой устремляются в легкую мишень мои пули. Враг валится, заливая весь пол своей едкой кислотной кровью, но напоследок успевает сделать последний выстрел. Бейзил внизу вздрагивает от попадания, но не оборачивается и не издает ни звука. Одного мгновения хватает мне удостовериться в смерти противника и для созерцания застывшей мерзкой ухмылки на белом полотне лица. Странное вещество, вытекающее из мертвого тела, капает с балкона вниз, струится по ступеням, заставляет пятиться и осторожно отступать. Брат стоит на коленях посреди лужи крови — своей, Зоиной и загадочного стрелка. Шерстяные носки и гамаши бордовые от впитанного, ткань на глазах истончается, разъедаемая насквозь. Вот только Бейзил уже не в состоянии реагировать на физическую боль. Его не заботят ни сквозная рана в плече, ни химические ожоги ног — убитая любовь безвольно повисла в плетях одеревеневших рук, морщины искаженного гримасой боли лица покрылись корой, упругие, упрямые и вечно непослушные, как и сам младший брат, вихры слились с единой гладью ствола, идущего от шеи вниз. Шершавая ткань куртки обратилась серебристым мхом, покрывающим причудливую корягу, несколько минут назад бывшую человеком. На моих глазах природа нашей сущности поглощает остатки людского: ноги втягиваются, прорастая кривыми корнями, тело сжимается, расходясь вширь. Посреди натопленной разгромленной комнаты высится пень — погрузившийся в вечный сон малыш Бейзил, мой брат-Базилик.