Гиностемма

«Гиацинт — цветок дождя, скорби, печали и бессмертия», — первое, что сказала Виктория, увидев нашу лесную хижину. Бабы любят поэтичные образы и красоту. Как по мне, весной здесь слишком воняет — воздух такой тяжелый, что и пропеллеры «Альбатроса», наверно, завязли бы. Но супруге нравится, говорит, после шумного Парижа — это глоток чистоты. У меня для этого есть целое небесное море — глотай, пей сколько хочешь, но миссис Ларус крепко стоит ногами на земле и отправляется в полет лишь при острой необходимости. Я давно смирился, что Виктория не птица, а дикий цветок. В конце концов, любовь не в копировании своего отражения, а в чужих глазах, принимающих тебя без остатка, несмотря на разницу взглядов, пристрастий и потребностей. Ей милы гиацинты и хижина посреди синего леса, а значит мой «Альбатрос» пришвартуется у ближайшей причальной мачты, куда доносится аромат кружащих голову цветов». Из дневника Арчибальда Ларуса, капитана дирижабля «Альбатрос» Голова раскалывалась. Обжигающие винты вкручивались в виски, раскалывая сознание, с грохотом взрывались фейерверки боли всех цветов и оттенков. Меж яркими пронзительными вспышками пытались втиснуться громоздкие и тяжелые мысли. Полина с трудом открыла глаза — сквозь лиловый сумрак проступали очертания предметов. Единственным источником света в небольшой комнате служило зашторенное окно. Пульсирующая головная боль не давала сосредоточиться. Полина приподнялась на локтях и не сдержала стон — полумрак перед глазами сгустился, вздыбился и накрыл сознание волнами нового приступа мигрени. — М-мммм, — сжимая зубы, промычала девушка и прижала к вискам пальцы, массируя. — К вечеру отпустит, — низкий размеренный голос заполнил пространство, тревожным колокольным набатом отзываясь в чугунной голове. — Кто здесь?! — резко выпрямившись, Полина уставилась в темноту. Глаза постепенно привыкали и вскоре смогли разглядеть массивное кресло в нише у окна и силуэт сидящего в нем человека. Силясь увидеть лицо незнакомца, девушка подалась вперед. Невесомое пуховое одеяло, секунду назад прикрывавшее тело, соскользнуло, клематис на плече вспыхнул тревожными алыми прожилками, а мужчина в кресле одобрительно хмыкнул. — Ой! — Полина взвизгнула, прикрывая руками обнаженную грудь. — Какого хрена?! — выкрикнула в сторону кресла, судорожно подхватила ускользающее покрывало и натянула его под самый подбородок. — Вы меня раздели?! Только сейчас она осознала, что очнулась совершенно голой непонятно где, в обществе пугающего ухмыляющегося незнакомца. Память услужливо напомнила такси, пронзительный взгляд серых глаз в зеркале заднего вида и промелькнувшее незадолго до обморока узнавание: «Убийца!» — Так лучше, — мужской голос прозвучал почти весело, отчего девушке стало сильно не по себе. — Для кого? — выдавила Полина, подтягивая к груди колени и вжимаясь спиной в спинку кровати. Ответа не последовало. Вместо этого фигура из кресла неторопливо поднялась и резко распахнула плотные гардины. В комнату хлынул яркий солнечный свет, с непривычки слепящий, заставляющий щуриться и отводить глаза. Но даже сквозь застилающие взгляд слезы Полина узнала стоявшего у окна. В небрежно завязанном на поясе домашнем халате из тяжелого черного шелка в нескольких метрах от нее возвышался человек из видения — тот, кто давным-давно испугал ее тетку, чье лицо смотрело с пожелтевших старых снимков. Похититель из такси. — Карел Кохани, — сорвалось с побледневших губ. Мужчина поморщился, отчего на его бледном лице еще сильнее очертились скулы. — Сотню лет не пользовался этим именем. «Про сотню лет, полагаю, не метафора», — Полина по крупицам собирала в памяти все, что знала об этом странном человеке, и с каждым мгновение ужас все сильнее сжимал бешено бьющееся сердце. Тем временем Карел сделал шаг. — Не подходите! — заорала во весь голос девушка, о чем тут же пожалела. Больная голова взорвалась от ее крика сильнейшим приступом, перед глазами потемнело, а челюсть свело до зубного скрипа. — Останови меня, — с не предвещавшей ничего хорошего ухмылкой мужчина сделал следующий шаг. — Нет! — Полина замотала головой и, прижимая к груди одеяло, отползла в самый дальний угол постели. — Ты можешь, — еще одно движение навстречу и полы халата коснулись прикроватной скамьи. Мысли путались: мгновение назад она пила чай в обществе графа и Гарнье, чувствовала нежность губ Рейнара на своих, а теперь внезапно очнулась обнаженной в огромной старомодной кровати рядом с убийцей из прошлого, ожившим кошмаром ее темных видений. Издевательская ухмылка, вздергивающая вверх угол бледных четко очерченных губ, глаза цвета грозовых облаков, прожигающие ее молниями взгляда, хищная, опасная мягкость движений в непозволительной, пугающей близости от ее подрагивающего под одеялом тела. Повиликовое чутье муторно, тяжело пробивающееся через головную боль, тянулось к незнакомцу, пыталось уловить суть, ощутить след уникального запаха, но попытки эти были слабыми и неумелыми, как первые шаги больного, много месяцев проведшего на больничной койке. Собственная слабость пугала Полину едва ли не больше близости похитителя. — Прочь! — в попытке защититься, девушка схватила с тумбочки стакан и швырнула в мужчину. Не причинив никакого вреда надвигающемуся, стеклянный бокал разбился о стену за его спиной. — Богемский хрусталь, фамильная ценность. Ай-яй-яй, дикая молодая Повилика, — мужчина усмехнулся и погрозил пальцем. — И это все, на что способен легендарный клематис? Его колено уже сминало расшитую цветочным узором простынь в метре от сжавшейся в напряженный комок Полины. «Бежать!» — единственной мыслью билось в голове. Выбраться на волю, скрыться от пронзительных серых глаз. Здравый смысл сдался, уступив место инстинктам, а они требовательно кричали мчаться прочь от того, чье прошлое было чернее тяжелого шелка халата. Подскочив во весь рост и ударившись затылком о потолочную притолоку, отчего перед глазами взметнулись искры всех оттенков и граней боли, девушка рванула к массивной старомодной двери вроде тех, что встречаются в старинных особняках. Путаясь в одеяле, стараясь не запнуться и одновременно не потерять единственное подобие одеяния, заколотила ногами и кулаком по деревянному полотну: — Помогите! — обнаженной спиной чувствовала приближение угрозы: темный, буравящий насквозь взгляд, опасную легкость движений, чужое размеренное дыхание, грозящее вот-вот коснуться покрывшейся мурашками кожи. — Ты в силах справиться сама, — издевательски прозвучало над ухом. Тело пронзило электрическим разрядом — холодные пальцы, играя, пробежали сверху вниз по позвоночнику, замедлившись там, где сползшее одеяло едва прикрывало ягодицы. — Не трогайте меня! Пустите! — во всю глотку заорала Полина и навалилась всем весом на дверь. — Ручку поверни, не заперто, — ухмыльнулся стоящий за спиной, сжимая в кулак и оттягивая на себя тонкое покрывало. Отполированная до блеска латунная ручка легко поддалась, выпуская девушку в широкий, освещенный газовыми лампами коридор. Споткнувшись о порог, по инерции Полина повалилась на колени, теряя при этом остатки самообладания и последнее прикрытие наготы. Колени саднило от удара, голова раскалывалась от боли, позади ухмылялся, отшвыривая одеяло, герой ее кошмарных снов. Слезы бессилия сами собой хлынули из глаз. Голая, всхлипывающая, на четвереньках она пыталась сориентироваться. Слева распахнулась дверь, разрезая коридор полосой яркого света. В надежде на спасение, девушка повернула голову, но слова о помощи не успели слететь с языка. Фигура в проеме принадлежала коренастому широкоплечему мужчине. — Все в порядке, месье? — обратился он к стоящему за Полининой спиной. — Более чем, Стенли. Попроси Мардж поставить чайник, — спокойная уверенность в низком голосе подстегнула инстинкты самосохранения в девичьем теле. «Маньяки какие-то!» — не размышляя и более ни на что не надеясь, девушка рванула к ближайшей двери. За ней оказалась уютная комната с большим распахнутым настежь окном. «Спасена!» — восторженно зазвенело в мозгу, когда, запинаясь о тканые, узорчатые половики и роняя с широкого подоконника горшки с цветами, Полина выбралась на опоясывающую дом веранду. За деревянными перилами простирался лес. Вековая буковая роща утопала в лиловом мареве — от ступеней веранды раскинулся цветочный ковер всех оттенков синевы. Ни подъездной дорожки, ни натоптанной тропинки — благоухающий покров, не тронутый и следом человеческого присутствия. «Наверно, дорога с другой стороны дома», — промелькнуло во все еще туго соображающей от головной боли голове перед тем, как Полина спрыгнула на землю. Пяти стремительных шагов по пружинящему зеленому ковру хватило, чтобы задуматься. За ней никто не гнался. Голубые колокольчики ластились к босым ступням, ярко-фиолетовые соцветия ласкали кожу бархатом лепестков, узкие острые листья игриво покусывали за щиколотки, могучие буковые деревья разглядывали незваную гостью с неприкрытым интересом. Полина замедлилась. Травы под ногами радостно зазвенели напряженными, готовыми вот-вот распуститься бутонами. Роща впереди затрепетала молодой, блестящей, недавно проклюнувшейся листвой. Порыв прохладного ветра заставил поежиться и вспомнить о наготе. Девушка остановилась, обнимая себя руками. То ли от свежего лесного воздуха, то ли от выброшенного в кровь адреналина в голове светлело, тревога и страх уступали место здравому смыслу, обостряли природное чутье. «Ты в безопасности», — шептали цветы и качали стеблями для большей убедительности. «Не бойся», — вторили им деревья и тянулись ветвями, точно для успокаивающих объятий. Клематис на плече доверчиво затрепетал и побледнел на несколько тонов, сменяя кроваво-алые контуры на бледно-розовые линии. Повиликовая суть не чувствовала угрозы. Более того — так доверчиво и открыто растения не говорили с Полиной со дня инициации — только в руинах старинного замка, в зарослях, породивших Первородную, она слышала голоса, подобные этим — в остальное время общение с далекими родственниками смахивало на приступы обостренной эмпатии — намеки чувств, отголоски эмоций, но никаких слов. Здесь же природа была на удивление болтлива и общительна. «Красивая грудь, — без смущения заявил ярко фиолетовый гиацинт и приподнял вверх колокольчики соцветий, — и вообще отличный вид!» — Прекрасный вид, — вторя наглому цветку раздалось за спиной, — но для клематиса не сезон. На ступенях черного хода стоял недавний преследователь и все с той же кривой ухмылкой откровенно разглядывал обнаженную девушку, замершую посреди цветущего поля. Под пристальным взглядом Полина смутилась и попятилась, но тут же вспомнила, как минуту назад ползала перед мужчиной на четвереньках, а затем нагишом сигала через окно. Пожалуй, для скромности поздновато, решила девушка и гордо расправила плечи. Щеки все равно залились стыдливым румянцем, но это досадное проявление чувств Полина постаралась проигнорировать. «Господин!» — всколыхнулся цветочный ковер под ногами и приветственной волной прокатился к крыльцу, фиолетовым прибоем расплескавшись у ног похитителя. Ухмылка впервые разгладилась: «Будь вежлив с гостьей, Халлербос». Низкий, густой, под стать аромату гиацинтов, голос прозвучал в голове. Он обволакивал, располагал, принуждал слушать и в то же время приглашал отвечать. Полина готова была покляться — губы мужчины при этом не шевелились. — Халлер-бос? Синий лес под Брюсселем? — девушка огляделась, а растения согласно зашептали, подтверждая ее слова. — Но в нем запрещено жить. Я была с классом на экскурсии — там нет домов! — Один есть, как видишь. Оденься, синяя уже. Успеешь слиться с пейзажем, — похититель повесил на перила что-то похожее на пушистый банный халат. — Гостья или пленница? — Полина зябко повела плечами. Бежать голой в лес уже совершенно не хотелось, но и приближаться к загадочному незнакомцу пока не тянуло. — Тебе решать, — бросив через плечо, мужчина скрылся в доме. — Гостей не похищают! — крикнула вслед осмелевшая девушка. Только стук закрывшейся двери да неодобрительный шепот травы стали ей ответом. Осторожно озираясь, мелкими шажками Полина двинулась к крыльцу. Примятые босыми ступнями стебли мгновенно распрямлялись, а цветам легкая поступь юной Повилики и вовсе не вредила. Первозданно нетронутым оставалось цветущее море. «Заколдованное? Потому нет ни тропы, ни других следов?» — присев на корточки, девушка специально прижала ладонь к земле. — Щекотно, — тихо заметила белоснежная ветреница, послушно сминаясь под пальцами. Но стоило Полине подняться, как цветок воспрял, обретая изначальную форму. — Магия… — сорвалось с подрагивающих от весенней прохлады губ. Колокольчики гиацинтов согласно звякнули. «Какой силы дар способен сотворить подобное?» — восхищение в мыслях возобладало над страхом, а любопытство явно взяло верх над чувством самосохранения. «В конце концов он мог меня убить, пока валялась без сознания. Не бегать же мне в самом деле голой по лесу, развлекая туристов? Но перестраховаться не помешает», — размышляя таким образом, Полина добралась до крыльца, на перилах которых висел пушистый банный халат. Оглядевшись по сторонам, ничего мало-мальски похожего на средство личной обороны девушка не обнаружила. Под навесом веранды стояла только старая деревянная скамья, да у входа притулилась потрепанная метла. Чистоту дощатого пола нарушала просыпавшаяся из разбитого цветочного горшка земля — последствия стихийного бегства через окно. Представив, как она выглядела — верещащая, нагая, прыгающая через подоконник — передернулась, сбрасывая неприятные воспоминания, и быстро нырнула в теплоту объемного халата. На отполированных ладонями перилах обнаружилась старая, потемневшая от времени резьба — большая птица расправила в полете длинные острые крылья. — Чайка или альбатрос? — Полина задумчиво обвела кончиком пальца линии рисунка, затем шумно выдохнула, подхватила метлу и решительно шагнула в дом. * Первая женщина, проснувшаяся в этой постели, со времен Виктории. Что дернуло меня принести девчонку к себе в спальню, когда гостевая свободна? Отдаленное чувство родства? Ответственность за нависшую над ней опасность? Попытка искупления прошлых грехов? Привлекательность неискушенной юности? Впору обращаться к психоаналитику и довести его до сумасшествия историей полуторавекового безумия. Клематис красива изяществом нераспустившегося бутона. По-детски припухшие губы приоткрылись во сне, длинные ресницы подрагивают, отбрасывая темные тени на бледные щеки. Ребенок, втянутый в давнюю игру. Цветок, ждущий, когда его сорвут. Учитывая дозу пестицида, очнувшись, соображать она будет туго, хорошо если вообще сможет говорить и ходить. Тем лучше. Если девочка действительно так сильна, как предвещало пророчество, до разговора мы можем и не дойти. В страхе и обычные люди способны на многое, а у этой юной мисс есть все основания меня бояться. Халлербос пронизан магией — даже туристы ощущают ее присутствие. Обостряется интуиция, душа наполняется светом радости, разум вдохновляется новыми идеями, а мы — повиликовые — здесь и вовсе в родной стихии. Сто лет назад лес стал моим убежищем, а после приютил единственную, за кого я готов был отдать жизнь. Тори обожала этот дом. Не смогла принять меня, но всей душой полюбила дар разбитого сердца. Каждую ночь, проведенную здесь, она снится мне. Извращенная пытка — ложиться в постель, которую любимая делила с мужем, представлять теплоту ее тела в шелке простыней, чувствовать ускользающий запах в складках покрывала, изнывать от желания по той, что давно обвила побегами могильную плиту на Пер-Лашез. В размышлениях о прошлом пропускаю момент, когда Клематис приходит в себя. Чувствую ее боль, как свою, бедняжка, редкое похмелье оставляет такие последствия. — К вечеру отпустит, — выдаю свое присутствие, и девчонка подпрыгивает, теряя одеяло, обнажая цветы на коже и маленькую аккуратную грудь. Красиво, хоть и чересчур откровенно для сцены знакомства. А дальше начинается фантасмагория. Девчонка, разумеется, пугается — и меня, и своей наготы, и незнакомой обстановки. Пытаюсь объяснить, что так лучше в том числе для нее, распахиваю шторы, позволяя разглядеть себя и комнату, но добиваюсь обратного эффекта — одурманенная пестицидами начинает козой скакать по кровати, бить хрусталь и верещать. Никаких родовых сил — одна бабская истерия. Деревянный дом врос в землю, молодой хмель уже тянется до окна, старая мебель хранит память годовых колец, гиацинты на подоконнике любопытно тянутся к незнакомке — черпай — не хочу! Вместо этого она ведет себя, как обычная перепуганная баба. Подходя ближе, чувствую пульс в лепестках на юном теле, ощущаю тягучий магический сок, наполняющий стебель цветка, внутренним чутьем слышу гул рвущейся наружу природной стихии — мощь сдерживаемой лавины, давление магического моря на дамбу человеческой сути. — Останови меня, — хочу, чтобы она использовала ресурс, показала истинное лицо, применила силы. Вместо этого девица валится с кровати и принимается избивать ни в чем не повинную и даже не запертую дверь. А стройное, едва прикрытое легким покрывалом тело меж тем борется с остатками яда. Наверно, я бы мог забрать часть, облегчить ее боль… — Ты в силах справиться сама, — шепчу скорее для себя, чем для перепуганной девчонки, пытающейся сбежать из моей спальни. Протягиваю руку, касаюсь бархата кожи, мгновенно вспыхивающего ознобом мурашек. Ладонь пронзает чужой болью, пальцы сводит судорогой и, сам не ведая что творю, сжимаю в кулаке край одеяла, лишая беглянку последнего прикрытия. Испуганная, взъерошенная, нагая она вываливается в коридор, куда как раз вышел невозмутимый Стенли. Ко всеобщему счастью там достаточно темно — потомок Арчибальда унаследовал не только внушительную фигуру своего предка, но также его вспыльчивый нрав и привычку доказывать правоту кулаками. Криво сросшаяся челюсть и сломанный нос предают его и без того грубым чертам налет нахального злодейства. Хотя мужик он мировой и заботливый, но с первого взгляда глубину и красоту натуры под этой пугающей маской не разглядишь. Так что, Клематису повезло — юное сердечко могло и не выдержать такого зрелища. Дальнейшее объясняется только изрядным помутнением сознания вследствие воздействия мощной порции психотропного яда. Молодая Повилика инстинктивно рвется на волю — к свету и напоенному волшебством воздуху Халлербоса. Гибким молодым побегом проскальзывает в комнату Мардж и легкой птицей вылетает в окно. Голубая дымка оттеняет фарфоровую бледность кожи, солнечные лучи застывают в темном янтаре волос, огни колдовских костров вспыхивают в пронзительном, мимолетно брошенном через плечо взгляде. А я все стою в дверях, наблюдая за воплощением яростной молодости и сжимая в руках одеяло уже не из-за судороги мышц, а потому что нагая испуганная девушка, очнувшаяся в моей постели — самое прекрасное, что происходило за последние сто лет. Сбрасываю наваждение, отшвыривая покрывало, захватываю по ходу из ванны банный халат и выхожу на террасу — маленькие пройдохи уже обступили незваную гостью, почувствовав в ней родственную душу, щебечут наперегонки, того и гляди заболтают до смерти. Белый клематис с карминовым абрисом и отливающими золотом прожилками лепестков восхитителен. Надо быть бесчувственным слепцом, чтобы не залюбоваться изяществом линий не только цветка на плече, но и нагого тела, зябко ежащегося от апрельской прохлады. — Прекрасный вид, — обозначаю свое присутствие и уже мысленно обращаюсь к не в меру расшалившимся гиацинтам. К моему удивлению беглянка оглядывается без испуга, с явным удивлением. — Халлер-бос? — спрашивает, обращаясь ко мне. Интересное открытие — родовое радио настроено на одну волну, или у Клематиса способности к телепатии? Девчонка больше никуда не бежит, наоборот — озирается с явным интересом, прислушивается к болтовне травянистых сплетников. Хорошо пока молчат недоверчивые барвинки, эти мистические фиалки способны запугать своими мрачными сказками и самые стойкие души. Однако, Повилику надо спасать, пока Клематис не изменил цвет под стать дрожащим от холода губам и остальным растениям зачарованного леса. Вешаю халат на перила, где уже больше ста лет расправляет крылья рвущийся в небо альбатрос, вырезанный месье Ларусом, и с некоторым сожалением возвращаюсь в дом. Сколь прекрасным не было бы зрелище девичьей наготы в прозрачном хрустале апрельского леса, дальнейший план подразумевает хотя бы минимальное наличие одежды на всех участниках. * В пушистом белом халате с метлой наперевес, войдя в кухню, Полина имела бешеный успех. Стоящий у окна, скрестивший руки на груди, похититель громко крякнул и удивленно выгнул бровь. Сидящий за столом широкоплечий бугай с перекошенным лицом, оскалился, приобретя сходство с чудовищным зверем. Миниатюрная женщина, сновавшая у старинной чугунной плиты, от неожиданности наклонила чайник, вода из которого шипящими каплями запрыгала по раскалённой конфорке. — В полет собралась? — иронично улыбнулся стоящий. — Ага, на шабаш. В беге нагишом через препятствия попрактиковалась. Теперь другие ведьмовские таланты оттачивать будет, — довольный собой бугай заржал и хлопнул по столу гигантской ручищей. Жалобно звякнули чашки, старушка осуждающе покачала головой: — Стэнли, что за манеры?! — Извини, мам, — виновато буркнул бугай и, убедившись, что мать не смотрит, озорно подмигнул недоумевающей Полине. — Фантасмагория и фарс, — озвучил мысли девушки недавний преследователь. — Садись, мы не кусаемся, пока сама не попросишь! — названный Стэнли вытащил из-под круглого стола табурет и приглашающе подтолкнул его к девушке. Повилика попятилась и поудобнее перехватила древко метлы. — Молодой джентльмен в присутствие юной леди должен вести себя подобающе! — сухонькая старушка, вернув чайник на плиту, шустро подскочила к лыбящемуся мужчине и, схватив его за ухо, резво потянула вверх, — Оторвать свою наглую задницу от стула… Здоровяк Стенли послушно поднялся. — … учтиво поклониться, — женщина резко дернула сына за ухо, заставляя того, кривясь и скалясь, опустить голову. — … вежливо представиться и выразить гостье свое почтение! — влекомый властной хваткой матери, все еще согнувшись, Стенли послушно шагнул к Полине: — Стенли О’Донелли к вашим услугам, мисс… — не услышав в ответ имени, мужчина озорно зыркнул на девушку из-под встопорщенных рыжеватых бровей, — мисс Люблю прыгать голой из окна, — и тут же смачно выругался — ратующая за вежливость и манеры безобидная с виду старушка скрутила ухо сына на манер штопора. — Извини, милая, вообще-то Стенли добрый мальчик, который давно не получал хорошей порки, — и с этими словами женщина уверенно двинулась к выходу, ведя за собой все еще ухмыляющегося, но покорного великовозрастного «мальчика». Полина благоразумно отошла, давая дорогу этой странной паре. Когда дверь за матерью и сыном закрылась, голос подал все еще спокойно стоявший у окна мужчина: — Давно здесь не было так весело. — Похищайте людей почаще, будет еще веселее, — огрызнулась девушка. Пальцы, держащие метлу, побелели от напряжения, она вновь была наедине с незнакомцем в доме, которого нет на карте, посреди зачарованного леса, от почек до корней преданного этому опасному человеку. Стоящий у окна Полину пугал, точнее, должен был пугать, но, прислушавшись к собственным ощущениям, девушка не нашла и следа того бесконтрольного, затмевающего разум ужаса, который испытала некоторое время назад, очнувшись в его постели. Она перестала бояться в тот миг, когда свежий лесной воздух наполнил легкие, а босые ступни коснулись мягкого цветочного ковра. Точно сама природа успокоила свою ополоумевшую дочь. Доверять темноволосому незнакомцу с серыми, точно дождливое небо, глазами Полина не спешила, но клематис на плече зудел настойчивым требованием ответов на давно накопившиеся вопросы. — Похищать тебя никто не планировал, — мужчина отвернулся к плите, наливая кипяток в две огромные кружки. — Ты отключилась от передозировки пестицидов. Пришлось везти в ближайшее безопасное место. — Лесная хижина маньяка, конечно, безопаснее больницы в разы, — дерзкой колкостью девушка прикрывала растерянность от происходящего. — Человеческие врачи тебе не помощники, — низкий голос звучал размеренно и немного устало, будто разговоры собеседнику давно наскучили. — Чаю? — кружка с горячим напитком в протянутой в сторону Полины руке источала приятный аромат ягод и лесных трав. Но девушка попятилась, отрицательно мотая головой. — Как знаешь, — мужчина пожал плечами, сел прямо на подоконник и сделал большой глоток из только что предлагаемой чашки, — этот не отравлен, в отличие от того, которым тебя опоили граф и его юный прихвостень — смазливый знаток искусств. — Рейнар не такой! — от возмущения Полина взмахнула метлой и задела стоящий у двери горшок с апельсиновым деревом. Растение недовольно зашелестело, мужчина на подоконнике едва заметно усмехнулся: — А какой? Красавчик, способный за пару дней вскружить голову глупой девчонке? — Вы его не знаете! — девушка вспыхнула гневным румянцем и грозно направила импровизированное оружие в сторону собеседника. — Предлагаешь дуэль на вениках? — тот, кого когда-то звали Карел Кохани, откровенно насмехался над ней и бессовестно очернял дорогого повиликовому сердцу господина. — Победитель остается при своем взгляде на мир, побежденный торжественно разбивает розовые очки иллюзий. — Перестаньте! — выкрикнула Полина, желая стереть эту издевательскую ухмылку с бледного скуластого лица. Дождевое небо в глубине глаз вспыхнуло молниями далекой грозы. Голову девушки пронзил приступ острой мигрени. На мгновение мир поблек и затянулся поволокой боли. Метла выпала из ослабевших пальцев, и Полина была вынуждена схватиться за край стола, чтобы не упасть. — Что вам нужно от меня? — прошептала девушка, оседая на табурет, чувствуя, как вместе со слабостью к горлу подкатывает спазм истерики, наружу прорываются жалобные всхлипы, а глаза застилают слезы бессилия. «Не дождется! Я не разревусь перед ним!» — подумала, поджимая губы. «Я видел тебя голой в своей постели. Жалобные рыдания лишь усилят пикантность», — прозвучало в голове. Карел с ухмылкой смотрел на нее сквозь пар, поднимающийся над кружкой. Полина в ужасе уставилась на мужчину: «Он читает мысли!» — Ты слишком громко думаешь, — в этот раз было сказано вслух. — Необъяснимым образом мы оказались точно рации, настроенные на одну волну. Обычно, я не читаю мысли, но твои, адресованные мне, слышу. Возможно, садовники правы — клематис переплетен с гиностеммой… Взгляд темно-серых глаз стал задумчивым и туманным, казалось, человек потерял интерес к происходящему и погрузился в личные размышления. — Не смейте читать мои мысли! — Полина стукнула по столу, возвращая внимание собеседника. — Поставь блок, — равнодушно ответил Карел, не глядя на девушку, — или посмотри в ящике — там оставалась пара шапочек из фольги с прошлого прилета инопланетян. — Теперь серые глаза опять нашли карие, чтобы заглянуть в них с издевательской иронией. — Перестаньте! — вновь выкрикнула Полина, понимая, что больше не вынесет идиотизма происходящего. От громкости слов с удвоенной силой вернулась головная боль. Прижав ладони к вискам, девушка вынужденно закрыла глаза. Этого хватило, чтобы мужчина оказался рядом, обхватил за плечи, наклонился, вдыхая аромат и касаясь губами спутанных волос. «Я хочу помочь», — прозвучало в голове раньше, чем девушка осознала происходящее и предприняла попытку вырваться. Напряженная, с закрытыми глазами, Полина замерла, а похититель тем временем оставил на затылке невесомый поцелуй. Длинные пальцы мимолетно, но оттого не менее крепко, впились в плечи, а татуированный цветок с необъяснимой для хозяйки симпатией побегами и лепестками потянулся к незнакомцу. Готовая сорваться с языка возмущенная тирада переродилась, покинув приоткрытые губы громким стоном. — О-оо! — прозвучало на всю кухню. Интимно. Возбуждающе. Благодарно и совершенно бесконтрольно. Головная боль прошла. Мужчина отстранился так же внезапно, как и оказался рядом, но несколько шагов до подоконника дались ему явно тяжелее — на третьем Карел пошатнулся, вынужденно облокачиваясь о стол: — Круто он с тобой. Неужели испугался и решил перестраховаться? — на этой непонятной фразе устало сел напротив, — не хочешь чай — твое право, но вода повиликам жизненно необходима для восстановления сил. Налей из-под крана и мне. Низкий голос звучал глухо. Собеседник прикрыл глаза и прижал пальцы к вискам точь-в-точь, как минуту назад Полина. Сгорбленный мужчина напротив вызывал сочувствие. Девушка удивленно поймала себя на желании пригладить темную прядь, выбившуюся из затянутых в хвост длинных волос. Вода из крана шла ледяная, с громким шипением разбиваясь о дно стакана, норовя выплеснуться через край. Удивившись силе напора, Полина подставила ладонь, ловя студеные капли на кончики пальцев, чувствуя каждой клеточкой кожи благодарное принятие живительной влаги. «Вода тут тоже волшебная?» — подумала удивленно, ставя чашку на середину стола на расстоянии вытянутой руки от мужчины. Подходить ближе по-прежнему не рискнула, шустро вернувшись на табурет поближе к выходу и стоящей у кадки с деревом метле. — Спасибо, — осушив стакан в три глотка, Карел смотрел без следа былой иронии. Уголки властного рта опустились вниз, вокруг глаз проступили морщины, да и сам взгляд не мог принадлежать молодому человеку — так глубоко и проникновенно способны глядеть лишь старики на пороге смерти. — Пора заканчивать представление. С некоторым трудом мужчина поднялся: — Мисс Клематис, позвольте представится. Потомок Повилики Балаш и Ярека Замена, ваш весьма отдаленный родственник, в одна тысяча восемьсот шестьдесят пятом нареченный при рождении Карелом, — серые глаза блеснули опасной сталью, когда высокая фигура согнулась в поклоне. Полина не отводила взгляда — отточенность манер, благородство движений выдавали в собеседнике выходца из другого века. Распрямившись, мужчина шагнул в ее сторону. — Но вы можете звать меня Гиностемма. Шелковый пояс упал на пол. Полы халата распахнулись, обнажая подтянутый торс. Под левым соском из глубины от самого сердца пробивалась наружу и обвивала тело черная лиана с крупными ажурными пятилистьями.