Гиностемма

В природе все целесообразно и взаимосвязано, ни один организм или растение не появляется без цели. Каждому хищнику найдется добыча, каждому ростку — травоядное. Цель нашего Ордена в извлечении пользы для человечества и поддержании эволюционного баланса. Сорняки нуждаются в постоянной прополке, а паразитки, если не в полном истреблении, то в жесточайшем контроле. И все же каждый из них важен для общего дела: питательные соки позволяют создавать живительные экстракты, особые ферменты - излечивать болезни, споры пыльцы - манипулировать сознанием. Порожденные одним источником, вместе мы служим общему благу развития цивилизации. (из вводного курса для начинающих Садовников) Море видело сотни влюбленных — беспечных и вдохновленных, таящих в себе безмерную вселенную чувств и готовых взорваться фейерверком эмоций. Набегая на берег, волны прочли и стерли миллионы следов и посланий от тех, кто ушел навсегда к тем, кто давно позабыл яркость первозданного счастья. Шепот прибоя вторил признаниям в вечной любви и клятвам верности длиною в жизнь. Мировой океан просолился пролитыми слезами отверженных, а пучина поглотила осколки разбитых сердец, смыла боль, сгладила края и вынесла на берег округлой галькой, разноцветными песчинками и редкими сокровищами для шкатулок коллекционеров. Столетье назад вырванный из блокнота, скомканный и брошенный в море рисунок растворился в холодных водах Ла-Манша, сталь штормов размыла синеву чернил. И только образ изящной девушки с лиловыми цветами на бледной коже сохранился в бездонных глубинах памяти под толщей воды. Горечь и страсть, любовь и отчаяние раз за разом выбрасывал на берег равнодушный прибой, а жадная до бренного мира пена оставалась на кромке земли, чтобы впитать отголоски новых чувств и с тихим шипением разочарования исчезнуть без следа под ногами очередных беспечных влюбленных. Полина и Рейнар медленно шли по берегу, не спеша возвращаться на вечеринку. Их пальцы переплелись, а сердца бились в такт. Ночной ветер холодил приоткрытые губы, навевая воспоминания о недавнем поцелуе, порождая не слова, но сдержанные стоны, не мысли, но потаенные желания, требуя сильнее сжимать ладонь и чувствовать в ответ такое же нетерпеливое страстное рукопожатие. — Надо вернуться к гостям, — без уверенности в голосе прошептала Полина, желая придумать разумный предлог задержаться подольше наедине. Но вечеринка подходила к концу, музыка замедлялась и затихала, а приглашенные, которые еще полчаса назад отлично проводили время в компании друг друга, внезапно вспоминали про именинницу — уже не для общения, но для соблюдения приличий прощания. — Я помогу прибраться, — Гарнье нагнулся поднять с песка смятый бумажный стаканчик. Девушка благодарно кивнула — расставаться с мужчиной совершенно не хотелось. Но уже через двадцать шагов пришлось разнять непослушные пальцы и с жутким сожалением шагнуть в объятья хмельных друзей. Мучительно медленно расползалась отдохнувшая до изнеможения толпа — более трезвые грузили с трудом держащихся на ногах, одно за другим такси исчезали в спящих кварталах Ньюпорта. Когда последним тронулся с места груженный оборудованием фургон ди-джея, Полина облегченно выдохнула и огляделась — на ступенях террасы посреди набитых мусорных мешков и собранных в шаткие пирамиды пластиковых стульев сидел Рейнар. — Пожалуй, и мне пора, — подхватив в ладони тонкие пальцы художницы, без уверенности сказал мужчина. — Останься… — слово само сорвалось с прикушенных от смущения губ. Порывистая смелость ворвалась без очереди, пока разум обдумывал предлоги и взвешивал варианты. — В эллинге и без меня многолюдно, — лукаво блеснули синие глаза. Полина поморщилась: — Совсем забыла — Петер и Моника. Они собирались утром на первом трамвае до Франции* — Насчитал как минимум трех Петеров и двух Моник, и это я еще не включал ночное виденье, а просто наткнулся в темноте. — Черт… — девушка выдохнула с нескрываемым разочарованием. Мысли о возможном уединении с Рейнаром до рассвета заставляли щеки пылать, сознание путаться, а тело стягивать желания в ноющий узел внизу живота. Полина не понимала саму себя — торопить события и навязываться казалось чересчур бесстыже для двух дней знакомства. Но клематис уже протянул незримые стебли и сплел их судьбы — раньше или позже, сейчас или через год, Повилика срастется с избранником в единое целое. — К полудню мне надо вернуться в Антверпен на бранч с дядей, — меж тем продолжил мужчина, и девушка не сразу осознала смысл сказанного, но поняв, не смогла унять бешеного сердцебиения. — Не могу же я оставить прекрасный цветок в окружении чудищ, способных его ненароком растоптать? Полина была уверена — среди спящих приятелей ей ничего не угрожает, но сообщать об этом Рейнару благоразумно не стала. * Мягкий кашемир свитера казался грубым и колким — то ли от прохладного ночного ветра, то ли от контраста с внутренним жаром эмоций руки покрылись мурашками. Тихие шаги по лестнице отдавались в ушах грохотом колесниц судьбы, стремительно мчащихся навстречу. Гарнье шел следом, отставая на пару ступеней, и Полина всем позвоночником от затылка до копчика ощущала пристальный, будоражащий душу взгляд. Предвкушение грядущего, страх неизвестного и жажда сокровенного клокотали внутри, требуя обернуться, заглянуть в бездонные глаза, запустить ладони в светлый лен непослушных волос и вновь ощутить на губах сладость требовательного поцелуя. Девушка изо всех сил старалась вписать ситуацию в рамки приличия, но прилагаемые силы были слишком ничтожны, а рамки слишком узки и едва различимы в сумраке. На последней ступени Полина сбилась с пути недоумевающей скромности и, не глядя, протянула руку в приглашающем жесте — ладонью вверх. Сильные пальцы тут же обхватили ее запястье и запустили по телу огненную волну, заставившую затрепетать цветок на плече. Просторное помещение, занимавшее весь второй этаж, освещалось только тусклыми лампочками встроенной подсветки на мини-кухне. Полумрак не скрывал неутешительное открытие — число спящих явно превышало количество спальных мест. Кроме пары, по договоренности с именинницей оставшейся ночевать на раскладном диване, в кресле обнаружилась свернувшаяся калачиком, тихо сопящая едва знакомая девушка, а на футоне у стены мерно похрапывали два однокурсника, сблизившиеся до крепких объятий на почве совместно выпитого. Тихо, стараясь не разбудить незваных постояльцев, Полина прошла к стенному шкафу. Гарнье следовал рядом, крепко держа девушку за руку. Пальцы Рейнара ласково изучали линии на девичьей ладони, заглушая голос разума юной Повилики громким хором первобытных страстей и желаний. — Помоги достать, — она указала на верхнюю полку, где лежало свернутое лоскутное одеяло, сшитое Ликой до того, как дочь научилась ходить. В одном из счастливых воспоминаний детства чумазая от шоколадного пирога она весело каталась по разноцветным ромбам, а родители сидели рядом и смеялись над проказами непоседы. Под этим одеялом всегда снились волшебные сны — о юных травницах, говорящих с растениями, о прекрасных принцессах, танцующих на балах, о сказочных цветах, распускающихся на бледной коже. Теперь Полина знала — все эти грезы — отражение дара ее матери, расцветающей по ночам лунной лозы, а героини детских снов — Повилики прошлого, завядшие задолго до рождения носящей на плече клематис. «Интересно, что увидит Рейнар, когда мы уснем на этом одеяле?» — подумала Полина и тут же шумно вздохнула — мысль о грядущей близости вызывала возбужденную предвкушающую дрожь. Стремительное развитие отношений казалось естественным, словно они были знакомы давным-давно, много лет идя к этой ночи. Вероятно, Гарнье посещали похожие мысли — быстро стянув с полки одеяло, он молниеносно расстелил его перед огромным, выходящим на ночное море окном и обернулся к девушке. Полина замерла — в движениях Рея появилась мягкая плавность приметившего добычу хищника. Лунный свет серебрил длинную челку, подсвечивал звездными бликами устремленные на девушку глаза. Мягкая приглашающая улыбка Гарнье больше не успокаивала — будоражила, провоцировала, разгоняла кровь. Замешательство и смущение заставляли нервно теребить край рукава. Мужчина приблизился вплотную и замер так близко, что глубокий вдох, сделанный одним, заставил бы их тела соприкоснуться. Полина робела — она казалась себе угловатой и неумелой, движения неловкими, а слова глупыми и пустыми. Девушка замерла, не зная, что делать. Только сердце бешено стучало в висках, да путал мысли пряный запах имбирного чая. Ухватившись за аромат, как за путеводную нить, юная Повилика закрыла глаза и позволила природному чутью вести ее по тропе, где разум всегда уступает напору чувств. Один шаг, заставляющий пошатнуться от накрывающей близости и упереться спиной в холодное стекло. Дыхание, щекочущее щеку. Губы, обдающие ухо тихим шепотом: — Переоденься… — и в подрагивающих девичьих руках оказалась футболка из запасов доктора Керна. — Меня ты в пижаму нарядила заблаговременно, — Рейнар тихо рассмеялся, — Намек остаться на ночь был чрезвычайно прозрачен. Да и кто я такой, чтобы противиться желаниям прекрасной девушки? — Рей, я вовсе не это имела в виду… — от смущения голос не слушался хозяйку, хрипя и срываясь на громкие придыхания. Неужели мужчина действительно счел ее предложение переодеться в сухое и чистое приглашением? Стыд румянцем раскрасил щеки и только темнота позволила Полине сохранить остатки самообладания. — Тсс… — указательный палец мягко коснулся приоткрытых губ и помедлил, останавливая вдох. — Я шучу. Но если серьезно, ты же не собираешься спать в праздничной одежде? Или это новый тренд вечеринок? — Скорей уж старый, — Рейнар чуть отступил, и девушка облегченно выдохнула, позволив кривой улыбке сгладить неловкость ситуации и собственных чувств, — но в отличии от незваных гостей, я пока не в той стадии, чтобы вырубиться даже не разуваясь. — Полина кивнула в сторону похрапывающих на футоне парней — в лунном свете на ногах одного из них белели кроссовки. — А ты планируешь вырубиться? — мужчина провокационно выгнул бровь, но девушка, удостоив его максимально гордым и пренебрежительным взглядом, прижала одежду к груди и решительно направилась в ванную. Переступая по пути через брошенные на проходе вещи спящих, Полина искренне надеялась, что не выглядит поспешно сбегающей с места потенциального преступления. А Рейнар смотрел ей вслед со счастливой улыбкой мальчишки, предвкушающего заветный подарок под рождественской елью. Спустя десять минут прохладного душа и обжигающих, сводящих с ума мыслей о грядущем, девушка осторожно выглянула за дверь. Гарнье уже улегся на одеяло и сосредоточенно разглядывал экран смартфона. Мерцающий свет дисплея придавал его утонченным чертам болезненно-острую резкость. Крадучись, стараясь не привлекать внимания и не шуметь, Полина двинулась в сторону окна, но, не доходя пары шагов, споткнулась о чью-то валяющуюся на полу сумку, стараясь сохранить равновесие, уцепилась за спинку кресла, выронила из рук снятое, выругалась через зубы и сокрушенно зажмурилась, услышав сонное девичье: — Полина, это ты? — следом из кресла показалась растрепанная голова с хлопающими, осоловелыми от сна и не выветрившегося алкоголя глазами. — Глянь, в холодильнике еще пиво осталось? В ответ на просьбу Полина буркнула зло и неразборчиво, оставив гостью саму разбираться с внезапными желаниями. Эффект неожиданности был утрачен — Рейнар смотрел на нее во все глаза. Футболка Бастиана Керна едва доходила до середины бедра и мешком болталась на изящном теле. Девушке стало неловко от откровенности мужского взгляда, скользящего по ее обнаженным ногам. Прячась от пристального внимания, Полина схватила флисовый плед, замоталась в него точно в кокон и улеглась на самом краешке одеяла. Губы Рея тронула едва заметная улыбка: — Здесь слишком людно, чтобы срывать цветок невинности. — Что? — развернувшись, заглянула в синие глаза, которые внезапно смущенно потупились. — Дурацкая фраза? — Рейнар взъерошил челку и виновато закусил губу. — Не то слово! — девушка забыла о недавней робости и раздраженно уставилась на мужчину. — Долго придумывал? — Все время, что ты была в душе. Показалось, сравнение с цветком в твоем случае символично… — Показалось! — отрезала Полина и демонстративно надулась. — Не злись… — Гарнье протянул руку и ласково погладил ее по щеке. Девушка продолжила изображать обиду, однако уголки губ непроизвольного поползли вверх. Ладонь не спешила покидать ее лицо — кончики пальцев мягко касались кожи, очерчивали скулу, скользили к шее, задевали мочку уха… Тело напряглось, покрылось мурашками и потребовало обернуться к провокатору, чьи бездонные глаза притягательно блестели в полумраке. — Какие еще ботанические подкаты успел выдумать? — Полина перекатилась на бок и, приподнявшись на локте, с вызовом уставилась на мужчину. За ее показательной смелостью и напором пряталось бешено колотящееся сердце. Природная тяга требовала немедленно обвить господина, опутать лианами чувств и желаний, притянуть к себе и слиться в единое. С каждой секундой, проведенной рядом с Рейнаром, сопротивляться первобытному естеству становилось все труднее. Стебли клематиса вились по нервам, пульсировали на кончике жаждущего поцелуя языка, но упрямая девчонка силилась сохранить контроль над происходящим, вопреки предрешенному выбору, сделанному поколениями Повилик до нее. Гарнье эту задачу даже не думал упрощать — продолжая движение, мужская ладонь отодвинула кромку пледа, скользнула под широкий рукав футболки и задрала его до самого плеча. Обнаженный клематис довольно вспыхнул молочно-белым, красуясь перед благодарным зрителем. — О чем ты думала, приглашая меня остаться? — вкрадчивый тихий шепот согрел теплотой дыхания контуры рисунка. — Уж точно не о том, как лежа на полу буду соблазняться идиотскими разговорами… — не успела Полина закончить фразу, как губы Рейнара коснулись сердцевины клематиса, цветок в ответ восторженно затрепетал лепестками и заставил хозяйку забыть продолжение заготовленной тирады. — Значит, в планах я соблазнял тебя молча? — мужчина оторвался от татуировки, напоследок мазнув по извилистой лозе кончиком языка. Кожа в ответ вспыхнула ознобом мурашек, Рейнар удовлетворенно улыбнулся и обжег дыханием девичью шею. Невесомые, мажущие поцелуи постепенно поднимались от горловины футболки вверх и замирали, не коснувшись губ. Полина буквально потеряла дар речи — происходящее завораживало и совсем не настраивало на разговоры. Все еще теша себя контролем над ситуацией, девушка прошептала, и слова ее не успевали обрести звук, осев на приоткрытом рте Гарнье: — Я не представляла ничего подобного… И тут же была наказана кольцом смыкающихся объятий и обжигающей ухо неторопливой речью: — Брось, твое воображение явно богаче моего, а уж я-то представлял себе всякое… — Рейнар чуть прикусил мочку. Полина шумно вздохнула и, закрывая глаза, признала поражение. Тело отказывалось соблюдать приличия — оно жаждало продолжения, в откровенности своих желаний подводя хозяйку, лишая тяги к сопротивлению и отрицанию. — Представлял? — через тонкую ткань девушка чувствовала, как два сердца торопятся навстречу друг другу. — С той секунды, когда обморок уронил тебя в мои объятья. Но, признаюсь, квинтета храпящих соглядатаев скудная фантазия не рисовала. Мысли о спящих гостях пронзили неприятным напряжением. Девушка дернулась, желая оглянуться на постояльцев эллинга, но ладонь Рейнара уже нырнула в волосы на затылке, придавая беспокойной девичьей голове единственно верное направление — вперед, туда, где в теплом облаке дыхания ждали мягкие настойчивые губы. Поцелуй снял с языка слова сомнения, смял и отбросил за морской горизонт робость, подчинил и повел в страстном танце, разгоняя по телу сок желания. Пока губы вторили откровенности ласк, теплота рук пробралась под футболку, изучая изгибы и линии, шелковыми касаниями гладя бархат кожи. Дыхание все больше походило на стоны, буквально снимаемые с кончика языка. — Не сегодня, — хрипло сорвалось с губ Гарнье, когда Полина разомкнула поцелуй, мучительно нуждаясь в глотке воздуха. На невысказанную требовательную мольбу, отчаяньем вспыхнувшую в темных от разбуженной страсти глазах, Рейнар, с трудом выговаривая слова, пояснил: — Не прощу себе, если первый раз окажется на полу при толпе ненужных свидетелей. И хотя в глубине сознания, где под океаном бушующих чувств еще пытался вещать отринутый разум, Полина ощущала правильность слов Гарнье, обида внезапной отверженности ударила в голову, заставляя резко заметить: — Но ты возбужден! — О, а ты разбираешься?! — усмехнулся мужчина и слегка отодвинулся, позволяя девушке гордо вскинуть голову и с вызовом продолжить: — А то! Каждую субботу посещаю занятия по рисованию обнаженной натуры. В эту пришлось пропустить — на тебя понадеялась. Как видно, зря. — Полина демонстративно отвернулась и натянула плед по самую шею. — То есть тебя не обидело, что едва знакомый мужчина на втором свидании лезет к тебе под одежду, но задевает, что я одумался и решил сделать все правильно? — Рейнар приподнялся на локте и попытался заглянуть девушке в лицо, но та лишь плотнее закуталась, удостоив его в ответ хмыканьем, в котором слышалось всхлипывание сдерживаемых рыданий. — Тшш, прости… Я увлекся и не подумал…. — не зная, что еще сказать, он пододвинулся, обнимая за плечи, принялся ласково целовать растрепанную макушку и успокаивающе баюкать. — Ты же звезда — привык, что девушки на тебя вешаются… — спустя несколько минут пробормотала Полина. — И ты решила не уступать безмозглым фанаткам? — Рей улыбнулся, ощущая как тело в его объятьях успокаивается, а в речь девушки возвращаются привычные интонации. Полина неопределенно пожала плечами — сейчас она и сама не могла объяснить случившегося несколько минут назад помешательства. Вероятно, всему виной повиликовая тяга побыстрее закрепить за собой господина. Как при такой силе инстинктов ее мать и тетка умудрялись долго сохранять невинность? Судя по дневнику Виктории «Барвинок», к двадцати пяти годам зов природы становится невыносимым — не иначе, Повилики прошлого обладали значительно большей силой воли, чем она — Полина Эрлих. Ирония предначертанного — клематис распустился на плече самой слабой и похотливой из рода. О каком спасении мира может идти речь, если ей не уберечься даже от своих желаний?! — Рей, к чему это нас приведет? — вслух спросила она. — К долгой и красивой истории, полной любви и нежности. Так, по крайней мере, я надеюсь, — признание прозвучало искренне, и Полина поверила, прижимаясь спиной к теплой, мерно вздымающейся груди. — А мой знак? Предсказание о спасении мира — с этим что делать? — Не знаю. Я специалист по трактованию искусства, а не пророчеств древних ведьм. Но мой дядя изучает семейную историю всю жизнь, думаю, ты должна с ним пообщаться. Поехали завтра вместе — к полудню будем в Антверпене? — Не могу. Обещала крестному помочь со спуском яхты. Может на следующей неделе? — Дядя улетает вечером в Нью-Йорк на собрание совета директоров. — Что ж, мировому злу придется подождать, пока супергерой Полина Клематис обнаружит в себе сверх способности и научится ими пользоваться, — усмешка едва скрыла царящее в душе замешательство от происходящего. — Кстати, о способностях. Ты видишь прошлое? — Рейнар поднял интересующую его тему. — Да, но не всех и не все, — отрицать смысла не было, девушка сама проговорилась днем, да и сейчас, лежа на лоскутном одеяле у выходящего на ночное море окна, она безоговорочно доверяла мужчине, держащему ее в объятиях. — Только прошлое своего рода. С живыми достаточно нащупать ветвь и получить разрешение, а с мертвыми всегда лотерея — большей частью бестолковые обрывки и образы, но изредка выпадает суперприз. — Как с картиной? — понимающе кивнул Гарнье. — Да, как с картиной. Там было полное погружение в чужую реальность. А вот с дневником Ларус не вышло, я замусолила его почти до дыр, а узнала только вкус любимого чая Виктории, прелести погоды в Северной Ирландии и то, что моя пра-прабабка была невыносимо капризным ребенком. — Ларус? Девушка с полотна в хранилище? — в голосе Рейнара усилился профессиональный интерес. Полина кивнула, а мужчина продолжил: — все сходится на ней. Теперь понятно, откуда мы начнем расследование. — Мы? — девушка обернулась и заглянула в горящие энтузиазмом синие глаза. — Конечно! Неужели ты думала, я смогу отказаться от увлекательного исторического изыскания в столь очаровательной компании? — и Гарнье оставил на ее лбу звонкий поцелуй, на этот раз полный не обещания страстных ласк, но восторга грядущих приключений. * К трем часам ночи Бастиан Керн сумел-таки договориться с беспокойным, уже в прямом смысле кровоточащим сердцем на предплечье и провалиться во что-то отдаленно напоминающее кошмарный сон. В этот раз переулок был пуст. Пришедший с моря шторм завывал меж узких стен. Воздух гудел, предвещая беду. Паническая аритмия взвилась под горло, вознося тревожное ожидание до истерики, требующей активных действий. — Полин! — чужой, незнакомый голос отразился от каменной кладки и растворился в многократных повторениях эха. Впервые во сне изменился текст, слетающий с губ, и впервые Себастиан смог сделать шаг — с трудом преодолевая сопротивление воздуха, сгибаясь от порывов и упираясь ладонями в шершавые кирпичные стены, доктор Керн продвигался к выходу из тупика — там, за непреодолимой ранее границей видимости, ждали ответы, оттуда сквозь мрак бури пробивался луч света и слышался голос. Обрывок фразы, брошенной симпатичной мулаткой много лет назад, когда влюбленный дерзкий юнец грезил о поцелуе. «Это не твой путь, малыш», — с грустной улыбкой отвергла его Белая роза, жаждущая другой судьбы. — … твой путь, малыш, — пел штормовой ветер голосом Полин Макеба и хлестал Баса Керна по губам жалящими требовательными поцелуями. — Твой путь, — вторили волны, плещущие сразу за стенами переулка, а ураган смешивал в небе краски и сплетал грозовые облака в узор, так похожий на обвитое плющом анатомическое сердце, плотно вбитое под кожу тридцать лет назад. — Полин! - задыхаясь от встречных порывов, давясь солеными слезами жгучего морского дождя, выкрикнул Бастиан в бушующую стихию, и громкий стон грома под ослепительные вспышки молний стал ему ответом. Раскаты оглушали, силой давления вжимали барабанные перепонки, заставляли нервы вибрировать, а тело дрожать. Гром длился и длился, точно мир подхватил разрушающий ритм и одержимый ударник никак не мог завершить затянувшееся соло. И когда Керну стало казаться, что сосуды в глазах полопаются, а голова вот-вот взорвется, на очередном оглушающем ударе тело дернулось и судорожно село в просторной кровати гостиничного номера. Лежащий на соседней подушке мобильный яростно трезвонил — входящий номер определялся как Полинезия. — Слушаю, — прохрипел Бас, еще не полностью отойдя от сонного кошмара. — Вызов за счет абонента, — механическим голосом констатировала трубка, — соединять? — Да, — подтвердил мужчина и поморщился от чересчур громкого шипения помех, донесшегося из динамика. — Себастиан Керн? — смартфон взвыл высоким резким мужским голосом, судя по интонации собеседник с той стороны находился на грани нервного срыва. — Да, слушаю. Кто говорит? — Бастиан скривился от очередного скрежета, через который едва прорвалось: — Томас Хаан, помните такого? Первым порывом доктора Керна было ответить «нет» и раздраженно потребовать объяснений полуночного звонка, но имя незнакомца зацепилось за зубчики памяти и закрутило шестеренки воспоминаний — из недр прошлого всплыл почтовый конверт с написанным от руки адресом: «До востребования. Месье Томасу Хаану, абонентский ящик 25, остров Туамоту, Французская Полинезия». Двадцать лет назад Бастиан был одержим разгадкой тайны своей татуировки и пытался разыскать других клиентов салона мадемуазель Макеба. Единственным, на кого удалось выйти, оказался осевший в Полинезии летчик, формально подтвердивший по email знакомство с Полин, но оставивший без ответа все последующие обращения, в том числе и бумажное письмо, отправленное авиа-почтой. — Тату беспокоит? — быстро проанализировав данные, предположил Керн. — Чертов биплан хочет содрать с меня шкуру! Винты продрали грудь до ребер! — эмоционально проорала трубка, и Бастиану пришлось отодвинуть смартфон от уха во избежание глухоты. — Давно началось? — с профессиональным спокойствием поинтересовался кардиолог, чувствуя, что приближается к установке диагноза необъяснимой чесотки. — На рассвете, или за несколько часов до него, — Бас прикинул разницу во времени и мысленно кивнул — примерно в это же время он закончил разговор с Ликой и почувствовал странный зуд в контурах рисунка. — Какого дьявола происходит?! — выпалил собеседник, и трубка, вторя его раздражению, яростно зашуршала новыми помехами. — Я знаю немногим больше вашего, Томас, — Керн лукавил — вряд ли полинезийский летчик был в курсе существования рода Повилик и суперспособностей его представительниц. Однако, эта информация казалась кардиологу излишней, потому мужчина сразу перешел к сути. — Тридцать лет назад Полин Макеба наколола мне на предплечье сердце, и с того дня я ощутил в себе призвание стать врачом. Предполагаю, с вами произошло что-то подобное. Смартфон согласно хмыкнул, а Бас продолжил: — Татуировка многократно выручала меня на сложных операциях, часто подсказывала решения и ответы, которые невозможно объяснить ни опытом, ни знаниями. — Мой аист* в нулевую видимость выводит без приборов и кренгейт* крутит, как дышит, — подтвердил пилот самолета Хаан. — Вчера днем рисунок начал зудеть. Ощущения ослабевали только если вытянуть руку в определенном направлении… — не успел Керн договорить, как из далекой Полинезии донеслось: — Именно! Пока не улегся головой в сторону океана, думал, сдохну от чесотки! — На острове океан со всех сторон, — Бастиан потер обвитое плющом сердце, которое, на удивление почти не беспокоило хозяина, в ожидании результатов телефонного разговора. — Да он носовым винтом, как стрелкой компаса тычет — хоть прыгай в кабину и лети не пойми куда! — Томас добавил смачное и труднопроизносимое слово, в котором Бас без перевода угадал ругательство тихоокеанских аборигенов. — Сможете указать направление? — перед внутренним взором Керна предстала карта со стены спасательной станции — курс в неизведанные воды пунктиром рассек параллели и меридианы. — Смогу задать путь вплоть до углов и секунд, но хрен поймет финал чертова маршрута! — Пересечение компасов наших взбунтовавшихся тату отметит крестом нужное место, — два сердца — одно в груди, другое на предплечье — согласно ускорили ритм. — Огибая шар, прямые встречаются дважды, — на другом конце мира Томас высказал истину, известную всем пилотам и мореплавателям, но часто вгоняющую в ступор нерадивых школяров на экзамене. Спустя пять минут беглых расчетов и записей, перебивающих друг друга уточнений и переспрашиваний, прорывающихся сквозь шум помех, двое мужчин с разных сторон Земли синхронно гаркнули в телефоны: — Есть! — Азорские острова с одной стороны и точка посреди Тихого океана, — подвел итог авиатор из Полинезии, перед глазами которого, вероятно, была карта. Доктору Керну оставалось только смотреть на две строки координат, гадая, какие тайны скрываются за цифрами широты и долготы. Словно читая его мысли, Томас Хаан подытожил: — Щас баки залью и слетаю — покружу над тем квадратом, тут недалеко — управлюсь до темноты. А Бастиан уже мучал поисковик смартфона на предмет ближайших рейсов до Порта-Дельгада, главного международного аэропорта Азорских островов. * Полин скучно, а лететь еще пять часов. Джозеф не отрывается от ноутбука и угодливого секретаря, изредка удостаивая жену дежурным воздушным поцелуем. Музыка в наушниках надоела, а фильм на мониторе не занимает. Девушка постукивает длинным ногтем по тонкой ножке хрустального бокала, готового опустеть уже в пятый раз с момента вылета. Как жаль, что рядом с мужем ей не опьянеть — отрезвляет сам воздух, пропитанный его парфюмом — популярным в этом сезоне «Фаренгейтом» от Диора. Близость господина услужливо подпитывает Повилику, мгновенно устраняя даже предпосылки легкого недомогания. Соблазн забрать у миловидного стюарда початую бутылку и запереться с ней в туалете весьма велик — несколько метров салона, парочка перекрытий и хромированная дверь позволят хмелю временно разогнать тоску и скрасить перелет. Но напиваться нельзя — Полин непроизвольно гладит низ живота — Джозеф пока не в курсе, что через семь месяцев станет отцом. Она бережет эту новость до возвращения и переезда в новый дом. А пока ее амбициозный муж строит грандиозные планы покорения Нью-Йорка за одну неделю. — Полли, глянь — какой лучше? — наконец-то он обращает на нее внимание. Получается даже не скривиться от дурацкого «Полли» — не на кого пенять — сама выбрала мужа, а вместе с ним и привилегии роскошной жизни. Ненавистное уменьшительное имя стоит частного самолета, виллы на Лазурном берегу и платиновой кредитки. А если терпеть станет невмоготу — надо лишь слегка подтолкнуть дремлющие до поры раковые клетки — кто помешает одной из Повилик? Полин окидывает мужа скептическим взглядом, томно прищуривает глаза и оценивает: Джозеф красив — стильно небрежная стрижка, узкая борода-эспаньолка, идеально сидящий на крепком широкоплечем теле сшитый на заказ костюм. Сотня девушек хотела бы оказаться на ее месте, некоторые бы даже убили за ночь в его постели, ей же хватило одного приветственного поцелуя, чуть более продолжительного, чем требовалось. Джозеф не возражал — поначалу не хотел отказываться от знойной красотки, а после уже не мог оторваться от нее ни на минуту. Повиликовые путы такие, достаточно одной откровенной ласки, чтобы пропасть. Сейчас он растягивает до невероятной широты идиотскую улыбку и прикладывает к шее по очереди два галстука: канареечно-желтый и чернильно-синий с золотым шитьем. Оба стоят, как квартира в пригороде Брюсселя, и каждый по-своему отвратительно безвкусен. — Желтый, — бросает Полин и делает щедрый глоток игристого вина. — Не слишком провокационно? Пойнтс консерватор, выходец с Юга, для вызова достаточно твоего присутствия на встрече. — Джозеф продолжает улыбаться, отвернувшись к зеркалу, но Полин уже вытянулась струной, белая роза ощерилась шипами, а сладкое Asti в бокале превратилось в колкий французский брют. — Думаешь, цвет кожи твоей жены вызовет неуместную ностальгию о рабах на плантациях предков? — в низком, обычно мягком голосе слышится угрожающий утробный рык черной пантеры. Но они женаты всего полгода, и Джозеф крайне неопытен в семейных делах, потому как ни в чем не бывало замечает: — Красивая мулатка придаст встрече пикантность и настроит республиканца на демократический лад, — довольный каламбуром, он весело подмигивает молодой жене, но натыкается на плотно сжатые губы и негодующий взгляд. — Вишенка на торте — сапфировые месторождения ее отца и ученая степень отчима. Такие факты биографии позволят стерпеть чернокожую татуировщицу* , — цедит Полин и, резко поднявшись, забирает с подноса стюарда початую бутылку. — Пойду освежусь. От этой беседы я стала темнее еще на пару тонов. — Полли, ты что, обиделась?! Всем известно, я женился на тебе по любви! — летит вслед, но девушка лишь отпивает на ходу из горлышка и показательно-громко хлопает за собой дверью уборной. В окружении неонового света, зеркал и белоснежных стен алкоголь берет свое. Ладони перестают дрожать от возмущения, а повиликовые путы расслабляются, перестают тянуться к господину с нестерпимым желанием придушить несносного яппи. Второй глоток игристого расправляет плечи и требует поправить растрепавшуюся прическу, третий выдергивает из памяти список бутиков легендарной 5ой Авеню, четвертый возвращается полным алым губам улыбку, пятый клонит в сон. «Отлично, — констатирует Полин, — несколько часов забытья — именно то, что нужно. Лучший способ избежать скучного общества и тупых разговоров». Нетвердой походкой она возвращается в коридор. В салоне, развалившись в креслах, храпят Джозеф и его помощник. Скинувший форменный пиджак стюард резко оборачивается и пронзает ее острым холодным взглядом, в котором нет и следа недавнего подобострастия прислуги. Воздух сладок, чрезмерно приторен — это явно не парфюм Джозефа. Мысли путаются, тело не слушается, но Полин идет вперед, с каждым шагом трезвея. — Сильная, — хмыкает стюард, — полторы бутылки зелья нипочем! Хорошо перестраховался! Мужчина вытаскивает из кармана что-то похожее на газовый баллончик и распыляет его в сторону Полин. Она успевает только закрыть глаза — перед внутренним повиликовым взором усмехается лицо фальшивого официанта. На внутренней стороне век отпечатывается его истинный образ — суть убийцы. * Стебли оборваны, корни вырваны, срезы кровоточат… Полин нестерпимо нужно открыть глаза и сделать вдох, но давящая плотная тьма окружает со всех сторон, отрезает от мира, лишает жизни. Она не ощущает господина, не слышит других Повилик — пустота смерти обрывает белую розу лепесток за лепестком. Ей остаются только шипы — Полин ощеривается всем существом, взывает к первородным силам, подпитывает их животворящей магической сутью — напрягает тело, которого не чувствует, впивается ногтями, вонзает зубы и слышит крик: — Поганая паразитка! Укусила меня за руку! Усильте дозу… — мучительное Ничто обрушивается, круша и ломая, на плетистую лозу одной из Повилик. * — Ауч! Больно! Полина, проснись! — кричит Рейнар, потирая укушенное плечо. Клематис пробуждается от кошмара. Красные прожилки растекаются по белым лепесткам.