Беспризорник

Есений с трудом открыл глаза и тут же вздрогнул. Прямо над ним склонился незнакомый мужчина. Узнавание пришло не сразу. Пару мгновений, но этого хватило, чтобы сердце Есения чуть не выпрыгнуло из груди. – Ты как? – рука мужчины легла на лоб мальчика, и тот едва заметно кивнул. – Ничего вроде, – сказал он, давя подступающий кашель. В горле саднило, и дышать тоже было трудно. На переносицу словно гирю положили, еще и голова раскалывалась. Но если Есений признается, что тогда с ним сделают? Опять укол? Мальчик вздрогнул и сел чуть выше, чтобы в случае чего быстро вскочить на ноги и убежать. Вилен ничего делать с ним не собирался. Он осторожно присел на кровать и внимательно посмотрел на мальчика. – Нужно серьезно поговорить, Есений. Мальчик напрягся. Ох и не любил он все эти серьезные разговоры. Есений попытался отстраниться от мужчины, вжимаясь в приваленную к изголовью подушку, но прятаться было некуда. – Ты на улице не живешь. Не вопрос – утверждение, и Есений с несчастным видом кивнул. – Мама-папа есть? Есений пожал плечом и опустил взгляд. – Нет, братец, – раздался серьезный голос, и Вилен коснулся ноги мальчика, скрытой под одеялом, привлекая его внимание. – Ты меня вчера обманул, так? Чувствуя, как горят кончики ушей, Есений приготовился, что сейчас его начнут распекать. А потом может и всыплют. Мысленно готовясь к неизбежному, Есений тихо выдохнул: – Так. – Так с кем ты живешь? Тяжело вздохнув, Есений мрачно посмотрел на Вилена. – С мамой, – признался он и, словно нехотя, добавил: – И дядей Толей. Вилен понимающе кивнул. – Отчим? Мальчик опять неопределенно пожал плечами. Хотел было промолчать, но Вилен не сводил с него изучающего, требовательного взгляда, и Есений все же ответил: – Вроде того. Мамин… сожитель. Слово неприятно лежало на языке и, слетев с губ, обожгло. Есений покраснел – за маму стало мучительно стыдно. В дедушкиной квартире живет с каким-то мужиком, а тот и жениться не собирается. А может и к лучшему. Есений даже представить себе не мог, что дядя Толя станет официально его отчимом. Места тогда живого на нем не оставит. А Вилен между тем тяжело вздохнул. Его рука снова коснулась ноги мальчика, и тот поднял на него настороженный взгляд. – Он тебя так? Как же стыдно! Лицо огнем горело, и Есений спрятал его в ладонях, подтягивая колени к груди. По щекам потекли слезы злости и обиды. Он всхлипнул, сильнее сжимаясь в комок, и понадеялся, что Вилен его оставит. Тот не ушел. Напротив. Он положил свою тяжелую руку на макушку мальчика и легонько погладил. – Еня… А сердце словно льдиной кольнуло. «Еня». Так называла его мама. Не в силах больше сдерживаться, Есений зарыдал в голос. Плечи его даже не подрагивали – ходуном ходили. – Ну, тихо-тихо, – попытался успокоить его Вилен. Мальчик судорожно вздохнул – воздуха не хватало, и пришлось поднять голову, чтобы поймать хоть немного кислорода. Он замер, когда его охватило плотное кольцо сильных рук. Вилен притянул его ближе и провел рукой по спине. – Ну, все, братец, – проговорил он, утешающе поглаживая мальчика. – Давай вот как договоримся: я отведу тебя домой, и мы поговорим вместе с твоей мамой. Дыхание перехватило, и сердце замерло. Когда смысл сказанных слов дошел до Есений, тот дернулся, вырываясь из таких теплых и желанных объятий. Он даже представить себе не мог, что Вилен приводит его к маме за руку, стягивает штаны, показывает его исполосованную задницу и с порицанием говорит: «Что ж вы, Катерина Андреевна, сына-то избивать позволяете?» – Нет! – воскликнул Есений в ответ на слова Вилена, на свои мысли, на свои страхи. Вилен его удерживать не стал – позволил мальчику отодвинуться, вновь вжаться в подушку и натянуть одеяло до подбородка. – Ну, тогда в милицию, – отрезал Вилен. – Побои снимать. Страшное слово «побои» едва не вызвало новый поток слез. – Вилен Абрамович, – взмолился мальчик, – не надо в милицию, пожалуйста… Тот продолжал ровно смотреть на мальчика, совершенно не тронутый его мольбами. – Вариантов два, Есений: идем вместе к твоей матери, и ты ей все рассказываешь, или в милицию, и все рассказываем им. Есений закусил губу, чтобы не расплакаться: – Она знает, – несчастно проговорил он. И тогда Вилен словно закаменел. Не двигаясь, не говоря ни слова, он изучающе смотрел на Есения, словно мысли его прочитать пытался. – Пожалуйста… – прошептал Есений. Тишина тянулась, словно резина, и с каждой секундой Есений чувствовал себя все более неловко. – Вариантов два: к маме или в опорпункт. Есений снова расплакался. Один вариант хуже другого, хоть ведут в итоге к одному и тому же. Его выпорют. Или дядя Толя, когда узнает, что Есений нажаловался на него. Или потом – он шмыгнул носом – в детском доме. – Ну так что? – надавил Вилен. Размазывая слезы по щекам, Есений выбрал одно из двух зол: – К маме… – Хорошо, – кивнул ему Вилен и поднял руку, чтобы вновь погладить Есения по волосам. Мальчик отшатнулся, и Вилен опустил руку. – Умывайся, чисть зубы и на кухню завтракать. С этими словами он ушел, оставив Есения сверлить взглядом закрытую дверь и утирать злые слезы.

***

Закончив с умыванием, Есений заглянул на кухню – там на столе для него уже дымилась тарелка. Аппетитно пахло сладкой молочной кашей, и мальчик решил взять паузу в своей обиде на мужчину. Он скользнул за стол и взял ложку. – Можно? – неуверенно спросил он. – Нужно, – ответил Вилен. Он поставил на стол две кружки. Одну придвинул ближе к Есению, вторую обхватил ладонями. – Не переживай, братец, – мягко сказал он. – Все будет хорошо. Я буду рядом. Есений кивнул, потому что понимал, что тот именно этого от него и ждет, и принялся за свою кашу. После пары ложек настроение немного улучшилось! Вкусно! В меру солоно, и сладко, и ванильно. Еще и мед с маслом по центру. – Вкусно, – от всего сердца признался он. – Спасибо. – Я рад, – ответил ему Вилен, и хоть мальчик на него не смотрел, в голосе мужчины ему слышалась улыбка. – В коридоре телефон, – продолжил Вилен. – Рядом с ним я оставил свой рабочий номер. Если что – звони. Хорошо? Есений снова кивнул, делая глоток сладкого чая. – И матери позвони, ладно? – Ладно, – нехотя пообещал Есений. Но в покое его Вилен оставить похоже не собирался. И на работу он не торопился. Только помешал чай ложкой и, даже не отпивая, продолжил: – На обед ничего нет, – признался он. – Поэтому сделаешь себе бутерброды с колбасой. Он замолчал, и Есений угадал, что нужно как-то отреагировать, и кивнул. – Я вернусь после четырех. Хорошо? Мальчик снова кивнул. – В ванной я оставил для тебя полоскание. Одна столовая ложка на стакан теплой воды. Умеешь горло-то полоскать? Горящий взгляд в то же мгновение устремился на лицо мужчины. – Издеваетесь? – спросил Есений. Тот чуть улыбнулся. – Как минимум четыре раза пополоскать надо. Встав из-за стола, Есений убрал посуду в мойку. – Хорошо, – сказал он. Тогда и Вилен поднялся. – Я дверь на ключ запру, – спокойно сказал он, глядя на мальчика сверху вниз. – Не пугайся, хорошо? Мальчик помрачнел. Не то, чтобы он собирался сбежать. Некрасиво вышло бы. Тот его и кормил, и лечил, а Есений уйдет, оставив двери нараспашку открытыми. Ну, не нараспашку, конечно. Но обчистить могут. Вон Мишкиного соседа обнесли недавно. Все вытащили: и магнитофон, и фотоаппарат, даже патефон, и тот унесли. Как вообще удалось? «Бандура такая», – сказал бы дядя Гриша. Тут дело в том, что мужчина ему не доверял. Хотя – Есений против воли покраснел – а как ему доверять, если он действительно соврал? Сам виноват. Спасибо еще, что не выпороли его. Есений потер нос – от болезни и недавних слез было тяжело дышать. Он попытался вдохнуть, но нос совсем заложило, и Есений судорожно втянул воздух через рот. Это не укрылось от Вилена. Тот подошел ближе и положил руку на плечо мальчика. – Что такое? Есений отвернулся. – Нос не дышит? Все же глянув на мужчину, тот хмуро кивнул. – Иди в комнату и ложись на спину. Я закапаю тебе нос и сможешь дышать. Глаза Есения испуганно расширились. – Не надо капать, – спешно взмолился он. – Уже дышит. И чтобы Вилен ему поверил, Есений закрыл рот и вдохнул носом. Конечно, ничего не вышло, но пару секунд можно и не дышать, лишь бы его не мучали. Он помнил, как ужасно было, когда мама закапывала нос соком чеснока. Казалось, аж до мозга прожигает! И воняло потом, даже несмотря на то, что другие запахи Есений не ощущал. Вилен ничего не сказал, но и уходить не торопился. Он внимательно смотрел на мальчика, и по его выражению невозможно было понять, злится он или нет. Если злится, то будет больнее – это Есению было хорошо известно. Когда воздух был уже отчаянно необходим, Есений открыл рот и глубоко вдохнул. Смирившись со своей судьбой, он мрачно поднял взгляд на мужчину. Тот ничего не сказал, только продолжал многозначительно смотреть. – Иду, – выдохнул Есений и поплелся в комнату. Лег на кровать, вцепился в одеяло и глаза закрыл. Послышались шаги мужчины. Все ближе и ближе. Есений нервно поерзал и, решив, что не видеть все же хуже, решился посмотреть на присевшего рядом Вилена и в ужасе застыл. Рядом с ним сидел врач. Настоящий врач. В белом халате. Такой строгий и страшный. И только через долгое мгновение до Есения дошло – Вилен был доктором. Теперь все складывалось. И лекарства, и умение делать уколы, и всякие инструменты. Наверное, надо было сразу догадаться, только Есений оставался в наивном неведении. И сейчас, когда врач занес над ним руку с каплями, Есений резко отстранился и, перекатившись на бок, вскочил на ноги. Он прижался спиной к стене и затравленно посмотрел на Вилена – тот остался сидеть с все еще вытянутой рукой, а в серых глазах читалось непонимание. – Ты что? – с удивлением спросил Вилен. Мальчик коротко глянул на дверь – открыто. Вилен проследил за его взглядом, поэтому-то и не получилось. Не вышло убежать! Уже на пороге мужчина схватил его и притянул к себе, удерживая. – Нет! – кричал Есений, отбиваясь. – Нет! Отпустите! Нет! – Ты что кричишь как резаный? – словно в противовес ему зашептал Вилен. – Я же ничего с тобой не сделаю. А Есений уже не понимал, где он. В голове билась лишь одна мысль: убежать, спрятаться, спастись! Зажмурившись, он рвался на свободу, но его так крепко держали. Что же будет? – Да тихо ты, – шепнул Вилен ему на ухо, а потом, помолчав, добавил: – Слышишь, часы тикают? «Что? Какие часы?» – Вон те, ходики, – ответил Вилен на невысказанный вопрос. Есений осторожно открыл глаза и проследил за взглядом Вилена. И как он вчера не заметил? На стене висели механические часы, с цепочками, маятником и гирьками-шишками. Тик-так-тик-так-тик-так. – Слышу, – как-то очень тихо проговорил Есений, словно не хотел своим голосом заглушить тиканье часов. Только когда рука мужчины утешающе скользнула на его спину, Есений понял, что его больше не держат. – Видишь, сколько времени? – продолжил расспрашивать Вилен. – Половина девятого, – все еще не понимая, что от него хотят, ответил Есений. – Мне пора на работу. Есений кивнул. Логично. Ему тоже пора было в школу, только он болеет и из дома ушел. – Поэтому ложись, братец, я закапаю тебе нос и пойду. Когда первый страх перед врачом прошел, Есений смог мыслить трезво. Убежать не получится, уговорить его тоже – он же пытался, действительно пытался. Значит, придется терпеть. И Есений покорно лег. Вцепился в одеяло, но глаза не закрыл – наоборот, взгляда не сводил с Вилена, который склонился над ним с этой треклятой пипеткой в руках. – Это же просто капли, – попытался успокоить его Вилен. – Дышать легче станет. Есений сильнее сжал одеяло. – Жечь будет, – обреченно проговорил он. – Не будет, – уверенно ответил Вилен. – Не будет жечь. Наконец он поднес пипетку к носу мальчика, и тот все же не выдержал – закрыл глаза и весь задеревенел. Кап. Еще раз. – Умница, – раздалось совсем рядом. – Полежи немного. Есений как-то неуверенно открыл глаз, потом второй. Вилен уже встал и оправил халат. – Капли я тебе на столе оставил, – сказал он, глянув на мальчика. – Можешь смотреть телевизор или книгу взять. И постарайся оставаться в постели, хорошо? – Хорошо, – отозвался Есений, все еще удивляясь тому, что больно не было. – Буду после четырех, – на прощание бросил Вилен, – не скучай. Есений слышал, как за ним закрылась дверь, но вставать не торопился. Подождал немного. А потом отправился на разведку.

***

Есению было интересно разглядывать всякие штуки, которых в квартире было пруд пруди. Фото в массивных деревяных рамках: одни черно-белые, другие цветные. Подушки в кружевных наволочках. Интересные картины. Мальчик остановился около одной – та словно сияла. Короткими и тонкими блестящими стежками была вышита какая-то яркая птичка среди диковинных цветов и растений. Красиво! В массивный шкаф-стенку Есений заглядывать не стал – все же личное. Так он и бродил по квартире Вилена, легонько касаясь всяких интересных вещиц. Брать он ничего не решался – сломает еще. Так Есений и дошел до коридора, где на него укоризненно смотрел телефон. И тогда мальчик решился. Позвонит матери на работу, попытается ее задобрить, а когда Вилен поведет его, чтобы передать лично в руки, сбежит. Он хорошо знал свой район; можно было затеряться среди гаражей – Вилен не догонит. А может, и пытаться не будет, что еще лучше. Некрасиво, конечно, но потом когда-нибудь Есений зайдет к нему и все объяснит. Поблагодарит за помощь, за участие. Потом. Когда подрастет. Есений вздохнул, собрался с духом и поднял трубку. Гудки. Треск соединения. Мамин голос. – Мама?