Беспризорник

Вилен проснулся резко: он распахнул глаза и пару долгих секунд не мог понять, что его разбудило, а сердце бешено стучало, словно приснился кошмар. Потом он вновь услышал то, что вырвало его из сна. Крик. Такой пронзительный, душераздирающий. Первая мысль – кто кричит? Затем пришло понимание: это тот беспризорник, которого он подобрал. Есений. Нахмурившись, Вилен торопливо оделся и поспешил на крик. Он заглянул внутрь и, включив свет, наткнулся на затравленный взгляд. Словно дикий зверек, мальчик весь сжался; его влажные кудри прилипли ко лбу. – Плохо так? – взволнованно спросил Вилен, и внезапно плотину прорвало. Мальчик плакал навзрыд, то и дело смущенно вытирая слезы, но те никак не останавливались. Вилен понимал. Должно быть, температура высокая или горло болит. Он осторожно сел рядом с мальчиком и положил руку на его взмокший лоб, убирая влажные пряди. Горит. Хотелось помочь, облегчить страдания, поэтому, когда мальчик попросил чай с печеньем, Вилен поспешил на кухню. Там он поставил чайник, высыпал оставшееся печенье на тарелку, а мысли его тем временем были далеко. Он думал, что делать дальше. Если мальчику не станет лучше, то какая милиция? Там же его расспрашивать будут, звонить родителям, а потом бумаги-отчеты-объяснительные. Такая волокита. Как он выдержит? Приготовив чай и захватив печенье, Вилен пошел обратно в комнату, почти уверенный, что застанет мальчика спящим. Тот не спал. Как только Вилен появился в дверях, его тут же пронзил настороженный взгляд светлых глаз. Мальчик полусидел в кровати, откинувшись спиной на подушку. Лицо его горело, и Вилен уже решил, что сейчас тот выпьет чая, а потом нужно будет измерить температуру. Хотя и так сомнений не оставалось – мальчика лихорадило. – Давай помогу, – сказал Вилен и, взяв с полки папку из плотного картона, положил ее на колени мальчика. Внутри были вырезки из журналов по медицине. Старые уже, но выбрасывать рука не поднималась – вдруг пригодятся. «Вот и пригодились», – невесело подумал Вилен. На картонку Вилен поставил тарелку с печеньем, туда же и кружку с чаем. – Только придерживай ее, – сказал он, поворачивая кружку ручкой к мальчику. – И будь осторожен, горячо. Мальчик кивнул. – Спасибо, – очень тихо сказал он. Оставлять мальчика одного Вилен не хотел, но и смущать его было бы неправильно, поэтому он отвернулся к шкафчику и начал перекладывать книги. Вроде и рядом – поможет, если что; но и не мешает. За спиной было тихо. «Стесняется, наверное», – подумал Вилен и начал переставлять книги, нарочно шумя. Только тогда мальчик начал есть. Дул на чай, сербал, откусывал печенье и снова отпивал из кружки. Словно по волшебству книги на полке расставились именно тогда, когда мальчик закончил с печеньем. Вилен убрал кружку и тарелку, на которой даже крошки не осталось, вернул папку на полку, зачиная новый беспорядок. – Померяем температуру? – спросил Вилен, доставая градусник. Мальчик кивнул и выглядел при этом таким несчастным, словно Вилен его сейчас резать на кусочки начнет. Тяжело, с детьми. А с такими, никому не нужными, еще тяжелее. Привык, что взрослым до него дела нет, а, может, и бьют дома – вон как сжался в комок, когда Вилен ближе подошел. А тот стряхнул градусник и поставил его мальчику подмышку. – Постарайся спокойно посидеть, – попросил Вилен. – Хорошо, – опять тихо отозвался Есений. Чтобы не смущать мальчика, Вилен из комнаты вышел. Быстро сполоснул посуду, заглянул в холодильник, отмечая, что из этого подойдет на завтрак. В итоге, годилось только молоко, а значит, будет каша. А после работы можно конфет купить. К чаю. И тут Вилен замер, качнув головой. И куда его мысли потекли? Какое после работы? С самого утра надо в милицию. Только бы мальчику стало лучше. Планам не было суждено сбыться. – Тридцать девять и два, – мрачно сказал Вилен и посмотрел на испуганного мальчика. – Как тридцать девять и два? – переспросил Есений. – А вот так, – ответил Вилен. От болезни, от волнений. Но сейчас не это важно. Надо было сбивать температуру и срочно, а, значит, варианта два: укол или свечка. Второй вариант был действеннее, хорошо подходил детям, но загвоздка в том, что Вилен сейчас не доктор. Он даже не знакомый этому мальчику. Совершенно посторонний человек, который будет смотреть на его обнаженное тело, касаться его. Неправильно это, лучше укол. – Нужно сбить температуру, – сказал Вилен, мальчик кивнул. – Уколом. Глаза мальчика округлились – он вжался в подушку и вцепился в одеяло, словно так мог остановить Вилена, который пока и с места не сдвинулся. – Нет! – воскликнул мальчик. – Только не укол, пожалуйста! Тяжело с маленькими пациентами, конечно, но делать нечего. – Придется, братец, – мягко, но решительно сказал Вилен. И снова слезы. – Пожалуйста, – просил Есений. – Пусть таблетка. Вилен покачал головой. – Вариантов у нас нет, Есений. От звука собственного имени мальчик на мгновение замер и перестал плакать, а потом слезы с новой силой покатились по покрасневшему лицу. – Не-е-ет, – тянул он, пока Вилен на кухне набирал лекарство в шприц. – Не надо, пожалуйста. Не на-а-адо… Увидев на пороге комнаты Вилена со шприцем в руках, Есений взмолился: – П-пожалуйста, Вилен Абрамович, н-не надо. Бо-о-ольно… Вилен подошел ближе. – Не будет больно, – пообещал он. – Ты ничего не почувствуешь. А потом жар спадет, и можно будет подольше поспать. Есений в исступлении мотал головой. – Ложись на живот и шорты приспусти. Захныкав, Есений сильнее вцепился в одеяло и подтянул колени к груди. Тогда Вилен подошел почти вплотную и посмотрел на сжавшегося в клубок мальчика сверху вниз. – Мне же не силой тебя укладывать? – спросил он. В блестящих глазах Вилен увидел страх, и стало тошно от самого себя. Мальчик как-то рвано вдохнул и очень медленно отвел колени от груди, осторожно перевернулся на живот, краем глаза следя за мужчиной. – Не будет больно, – заверил Вилен. – Обещаю. Мальчик ничего не сказал. Только уткнулся лицом в подушку и весь напрягся, словно натянутая струна. Вилен вздохнул, присел рядом и осторожно коснулся каменной поясницы. – Можно? – спросил он, поддевая резинку шорт. Есений ничего не сказал. Только напрягся сильнее, если это вообще было возможно. Делать было нечего, и Вилен аккуратно стянул шорты, оголяя ягодицы мальчика. Тут пришел ему черед замереть и в ужасе смотреть на покрытую красно-фиолетовыми следами кожу. Словно почувствовав его взгляд, Есений вновь заплакал. «Ох, бедняга», – вздохнул Вилен, едва сдерживаясь, чтобы не провести рукой по измученной коже. Как тут колоть? Вилен с трудом нашел маленький квадратик светлой кожи и, смочив вату спиртом, провел по ягодице. Есений тут же сжался. – Попробуй расслабить ногу, – попросил Вилен. Мышца словно камень, конечно, больно будет. Только вслух говорить это Вилен не спешил. Он видел, что Есений пытается; также он не мог не заметить, что у мальчика расслабиться не выходило. Ладно. Собравшись, Вилен занес руку и, воткнув шприц, нажал на поршень. – Больно! – закричал Есений. – Больно-больно-больно-больно! И тут Вилен встревожился. Стены, конечно, качественные, толстые, но мальчик так кричал. Перебудит всех соседей, и те милицию вызовут. И что потом? Что скажет Вилен? – Тихо, – шикнул он. – Все уже. Все прошло. Тихо. И совсем против правил, так не по-врачебному, он легонько погладил мальчика по спине и натянул его шорты. Мальчик перевернулся на бок, лицом к Вилену, что обнадеживало, и глянул на мужчину. – Было больно, – сказал он, но не обвиняюще, просто очень грустно. Вилен кивнул и провел рукой по волосам мальчишки. – Да, – согласился он. – Прости. Он гладил мальчика по голове, а сам думал о том, что Есений ему солгал. Сказал, что живет на улице, но этим следам день-два. И одежда чистая. Не жил он на улице. Может, днем и бродяжничал, но семья у него была. Значит, нужно идти в милицию. Сначала попробует разговорить его, кто так с мальцом. А потом будет видно. Не подозревая, какие мысли курсировали в голове Вилена, мальчик лежал на боку и не сводил с него своих круглых все еще поблескивающих глаз. Вилен чуть улыбнулся ему и положил руку на лоб мальчика. Вроде, падает температура. – Закрывай глаза, братец, нужно поспать. Есений глаза не закрыл и взгляд не отвел. Смотрел своими глазищами, словно Вилен его дальше мучать будет. А может, свет горит, и мальчику не уснуть? Тогда Вилен встал, погладив парня на прощание по лежащей поверх одеяла руке, и, чуть сжав холодные подрагивающие пальцы, направился к выходу. Выключил свет, обернулся обратно во тьму комнаты, где Вилен все еще мог видеть влажный блеск глаз, устремленных на него. – Все, засыпай. Сам Вилен заснуть так и не смог. Он заварил себе крепкий чай и, не включая свет, стоял у окна, глядя на пустынные улицы, залитые теплым, оранжевым светом. И что бы мальчишка делал, если бы они не встретились? Переждал холодную ночь в подвале? Или где-то в переходе? А может, вернулся домой, где его опять избили бы. Чай закончился, а Вилен все вглядывался в хорошо знакомые предметы: деревяные лавочки у дома, жухлую клумбу, высокие тополя. В комнате мальчика началась какая-то возня, и Вилен поспешил заглянуть внутрь. – Что ты? – негромко спросил он, чтобы не напугать мальчика. – Одежда вся промокла, – виновато признался Есений. Вилен нахмурился. Или температура упала, или мальчик не сдержался. Было бы неудивительно – мало того, что дома его избивали, еще и сейчас переволновался. – Я включу свет? – спросил Вилен. Мальчик выдохнул тихое «да», и Вилен щелкнул выключателем. Мальчик охнул и прикрыл глаза рукой, а Вилен тем временем смотрел на влажные пятна у ворота, подмышками. Видимо, действительно, температура. – Снимай мокрое – я принесу тебе переодеться. Есений кивнул. Когда Вилен вернулся с очередной футболкой и трусами, мальчик, должно быть, уже разделся. Он натянул одеяло ровно до подбородка и напряженно смотрел на Вилена. – Сам справишься? – Да. Тогда Вилен положил стопку одежды на край кровати, а сам отправился на кухню. Из головы все не выходили следы от ремня, и Вилен возвращался к неприятной мысли, что мальчику было все еще больно. Надо было помочь. Он открыл холодильник и вытянул обезболивающий гель. Оставался вопрос – как его нанести? Мальчик сам не справится, а Вилен, вправе ли Вилен прикасаться к мальчику после того, что тот совсем недавно пережил? Возможно, перчатки привнесли бы некий отстраненный профессионализм в это вынужденное лечение, но мальчик похоже боялся врачей. Перчатки же по-особенному ощущались, характерно пахли. Вряд ли так будет лучше. Тогда придется рукой. Вилен мог легко поставить себя на место этого напуганного мальчика, который одеяло до подбородка натянул, только бы Вилен не увидел его обнаженное тело. А тут ему придется касаться его кожи, при том в интимном месте. Вздохнув, Вилен решил, что отстраненности он добьется холодной водой. Он открыл кран и основательно вымыл руки, чтобы его прикосновение не ощущалось слишком личным, не было похоже на касание кожи к коже. Просто процедура. Ничего другого. Он вернулся в спальню и посмотрел на переодевшегося мальчика. Снятая одежда была сложена и аккуратной стопкой лежала на стуле, а сам мальчик полусидел в кровати – его глаза устремлены на вошедшего мужчину. Тот показал Есению тюбик и сказал: – Это охлаждающий гель. Хочу тебе место укола намазать. Хорошо? Есений посмотрел на него с явным недоверием. – Опять укол сделаете? – озвучил он свои страхи. Вытянув руки, Вилен покачал головой: – Только гель, никаких шприцев. – Ладно, – сказал Есений, перевернулся на живот и чуть приступил шорты. Вилен присел на краешек постели и сказал: – Я еще немного опущу, ладно? – Ладно, – вновь отозвался мальчик. И Вилен, выдавив чуть геля на пальцы, принялся размазывать его по напряженным ягодицам. Мальчик со свистом выдохнул. – Больно? – спросил Вилен. – Холодно. Вилен кивнул – так и задумывалось. – И хорошо, – успокаивающе сказал он. – Скоро будет полегче. Он натянул шорты обратно и подождал, пока мальчик перевернется на спину и посмотрит на него. – Попробуешь поспать? Есений кивнул. – Хочешь чего-то? Поесть или воды? – Нет, – и очень тихо: – Спасибо. Тогда Вилен выключил свет и, аккуратно притворив дверь, вернулся на кухню. Он заварил себе крепкого чая, насыпал пару ложек сахара и, встав у окна, аккуратно, чтобы не создавать лишнего шума, помешал. На улице просыпалась жизнь. Дворник убирал упавшие листья. Шурх-шурх-шурх. Потихоньку просыпались люди. Одно окно загорелось теплым оранжевым светом, другое – уже чуть более прохладным. Третье, четвертое. Мало-помалу доносились голоса спешащих на работу людей. Шум транспорта вдалеке, негромкие разговоры. Шурх-шурх-шурх. Смех спешащих в школу детей. Далекий звук клаксона. Голоса чуть громче, беззаботный смех и метла дворника. Шурх-шурх-шурх. Пряно пахло осенью.