Почти

      Ферайе никогда не было так страшно. Ни в момент, когда она провалилась в темноту, чувствуя жар пламени, подбирающийся к ней. Ни в момент, когда врач сообщил ей о беременности, а она поняла, что чуть не уничтожила жизнь невинного ребенка. Ни в момент, когда она рожала Гюнеш, боясь умереть и убить своей слабостью свою дочь. Никогда ей не было так страшно, как в тот момент, когда Атеш осел на землю, а ярко-красная кровь заливала его белоснежную рубашку, лишая румянца его прекрасное лицо. Внутри нее будто взорвался снаряд, разрывая ее сердце и ломая кости — настолько больно ей было видеть возлюбленного в луже его крови. Она не помнила почти ничего. Крики, арест Ямана, истерика госпожи Гюльфем, оглушительный рев Окана, которого от нападения на Ямана удерживала лишь Джейран… Все это доносилось до нее будто сквозь вату, пока она пыталась сосредоточить взгляд на лице Атеша. Слезы застилали ее глаза, и она ненавидела их за то, что они мешали ей видеть возлюбленного. Она осыпала его лицо поцелуями, по-детски надеясь, что они в сказке и сейчас ее принц поднимется на ноги от поцелуя своей любимой. Но они были не в сказке, а она не была прекрасной принцессой. Она была кошмаром, что превратил спокойную жизнь Атеша в водоворот ужасных событий, которые в конце концов привели его к этому… Атеш лежал на полу в ее руках и даже в такой момент на его лице была нежная улыбка, а губы прошептали заветное «Я люблю тебя». Три слова, которые она сама так хотела ему сказать после того, как освободилась бы оков Ямана. Но она не успела. И ей хотелось лечь рядом с любимым и уснуть навсегда, только бы не существовать в мире, в котором не было бы Атеша. Ей не дали лечь рядом с ним.       Врачи приехали очень быстро и забрали у нее Атеша. В этот момент в Ферайе будто проснулся дикий зверь. Она кричала и вырывалась, не желая расставаться с Атешем. Ее с трудом удержали Окан, Алейна и Несрин, которых она била и царапала, пытаясь добраться до машины скорой помощи. Когда ее взгляд упал на Ямана, который продолжал с ненавистью смотреть на неё, неожиданное спокойствие накрыло ее. Она перестала вырываться и затихла. — Я не буду больше чудить. Я хочу поговорить с Яманом. Пожалуйста, — прошептала она, глядя в заплаканные глаза Окана.       Ее отпустили. Она медленно подошла к Яману, который уже был закован в наручники. К нему приставили двух охранников, чтобы он не сбежал до того, как приедет полиция. — Зачем ты это сделал? — Только и спросила она. — Ты ведь даже не любишь меня. Ты и Гюнеш не любишь. Что заставило тебя пойти на это? — Во всем виновата ты, Ферайе. Ты можешь сколько угодно успокаивать свою совесть тем, что вся вина лежит на мне, но в глубине души ты понимаешь, что все это произошло из-за тебя. Ты была плохой женой, плохой матерью, плохой невесткой. А теперь из-за тебя посадят меня, а Атеш умрет, ведь я хотел просто избавить нашу семью от тебя. Если бы ты обманом не вскружила голову Атешу, я бы не стал братоубийцей.       Ферайе вновь замирает. Она смотрит в лицо мужу и пытается найти в его глазах хоть намек на раскаяние. Ее поиски тщетны. В глазах Ямана лишь ненависть и насмешка. Руки Ферайе сами тянутся к его шее. Ощущать его дергающийся кадык под своими пальцами неожиданно приятно. Еще приятнее видеть, как кожа на его шее наливается кровью от того, как сильно она ее сжимала. А от вздутых вен и лопнувших в его глазах капилляров внутри Ферайе разливается сладкое ощущение отмщения. Когда ее с трудом отцепляют от Ямана, ее жажда крови еще не утолена. Она пытается освободиться от рук Окана и Алейны, чтобы закончить свое дело. Если она и правда потеряет Атеша, то и Яман не станет жить на этой земле.       В реальность ее возвращает лишь то, что их вызвали в зал заседаний для оглашения приговора. Она вздрагивает, вспоминая, как много Атеш сделал для того, чтобы избавить ее от этого брака и подарить им с Гюнеш свободу. Ей становится стыдно за то, как она на глазах толпы чуть не задушила Ямана.       «Идиотка! Судья может решить, что ты сумасшедшая, и отдать опеку над Гюнеш госпоже Гюльфем! Атеш не ради этого столько старался!» — Корит она себя, заходя в зал заседаний.       Ее страхи не оправдываются. Судья разводит их с Яманом. Опеку над Гюнеш передают Ферайе ввиду новых обстоятельств, касающихся ненормального поведения отца девочки. Ферайе должна чувствовать себя свободной, но внутри нее только страх. Она умоляет Окана отвезти ее в больницу к Атешу.       «Он не может умереть. Не сейчас, не после того, как он освободил меня. Не сейчас, когда я могу без страха показывать свою любовь к нему. Только не сейчас, прошу!»       Она бормочет все известные ей молитвы, пока Окан везет ее в больницу. Паника подбирается все ближе, но она стискивает зубы до боли в челюсти, чтобы не расплакаться. Она будет плакать потом. Когда узнает, что с Атешем все в порядке, и это будут слезы облегчения. Только так и никак иначе.       Но врач не обнадеживает её. Не говорит стандартное «Самое страшное позади, теперь нужно подождать, пока организм восстановится», которое так часто мелькает в турецких сериалах. К ним с Оканом вообще никто не выходит. Они стоят в коридоре у операционной, каждый сходя с ума по-своему. Окан плачет, схватившись за волосы, и проклинает Ямана и его сумасшествие. Ферайе не дает себе заплакать. Она слишком привыкла к тому, что ее утешал Атеш. Слишком привыкла к его теплым пальцам, вытирающим ее слезы, к низкому голосу, шепчущему нежные глупости. Если она сейчас сдастся своим слезам, никто уже не остановит тот ревущий водопад боли, ненависти и отчаяния, что рвался прорваться сквозь ее ребра и выплеснуться наружу. Когда врач выходит из операционной, взгляд Ферайе цепляется за кровавые разводы на его форме.       Тошнота подступает к горлу, и она не может вымолвить ни слова, глядя на этого уставшего мужчину. — Как мой брат, доктор? — Спрашивает Окан, подбегая к врачу. — Он потерял много крови. Нужно сделать переливание. Но у нас очень мало первой положительной, придется ждать, пока кровь привезут из центра переливания. — Мужчина окидывает их печальным взглядом. — Будем молиться Аллаху, чтобы они успели. — У меня первая положительная, доктор. Возьмите столько, сколько нужно. Не нужно ждать, пока привезут, — тут же отзывается Ферайе.       Она узнала, что у них с Атешем одна группа крови, когда они ездили в больницу перед подачей заявления в ЗАГС. А сейчас она была готова даже на то, что из нее выкачают всю кровь, только бы это помогло спасти Атеша. — Госпожа, крови нужно много, это может отразиться на вашем здоровье, — пытается уговорить ее врач. — Мне плевать! — Взрывается Ферайе, и злые слезы текут по ее щекам. — Он здесь из-за меня! Он получил пулю, которая была предназначена мне! Мне плевать, если я даже умру, если это будет означать, что Атеш будет жить! — Ферайе, успокойся, — Окан хватает ее дрожащие руки. — Атеш не для того рисковал своей жизнью, чтобы ты потом отдала за него свою. А как же Гюнеш? Не говори глупостей, Ферайе. — Ты не понимаешь, Окан!       Ферайе вырывает руки из его ладоней и отходит на шаг. Она держится за злость на саму себя и на несправедливость этого мира, чтобы не впасть в отчаяние. — Если не будет Атеша — не будет и меня. Он стал моим воздухом тогда, когда Яман не давал мне дышать. Он протянул мне руку помощи тогда, когда я готова была утонуть в пучине боли. Он стал солнцем, под которым я и моя дочь смогли расцвести после стольких лет жизни во мраке. И ты говоришь мне, чтобы я не пыталась спасти его? — Ферайе вытирает слезы рукавом и встречается взглядом с изумленным Оканом. — Я люблю твоего брата, Окан. Так же сильно, как я люблю свою дочь. Я не буду сидеть сложа руки тогда, когда могу помочь ему. И ты мне не помешаешь. Никто не посмеет мне помешать! — Хорошо, госпожа Ферайе, давайте успокоимся. — Примирительно произносит врач. — Мы возьмем у вас кровь, но столько, чтобы этого хватило до того, как привезут кровь из центра переливания. Договорились? — Договорились! — Яростно отвечает она.       Ее забирают медсестры и ведут в лабораторию для забора крови. Окан сидит рядом с ней, держа в руках несколько шоколадных батончиков и бутылок со сладким соком. — Когда у меня брали кровь, Атеш всегда был рядом с шоколадкой и соком. Я плохо переносил шприцы и иглы, поэтому каждая сдача крови на анализы была для меня кошмаром. И если бы не Атеш с его шутками и сладостями, я бы сошел с ума, — шепчет ей Окан, стараясь не смотреть на то, как красная кровь текла из вены Ферайе в прозрачный пакетик.       Очередная маленькая деталь, вставшая на место в образе Атеша, одновременно приносит Ферайе и боль, и радость. Порой она не верила в то, что человек может быть настолько прекрасным, но каждое новое знание о возлюбленном убеждало ее в обратном.       В коридоре операционной стало многолюдно. Теперь здесь и госпожа Гюльфем, и Алейна, и Джемиле, и даже Джейран. Но когда Ферайе видит заплаканного отца в инвалидной коляске, силы покидают ее. Она плачет, уткнувшись в колени отца, а тот срывающимся голосом успокаивает её, поглаживая по волосам. Ферайе чудится вместо голоса отца теплый шёпот Атеша, вместо рук отца — нежность пальцев любимого, так любившего перебирать ее волосы. — Не плачь, дочка. Ты же знаешь Атеша. Он настолько упрямый, что даже саму Смерть переспорит. А уж ради того, чтобы не огорчать тебя и Гюнеш, он и с того света вернется. Ну же, прекрати мучить себя и меня, девочка моя. Он не оставит нас. Это же Атеш, — бормочет Мухсин, глотая слезы.       Плач Ферайе эхом отскакивает от стен коридора, заставляя всех вздрогнуть. Алейна оттаскивает её от Мухсина, который и сам был на грани того, чтобы потерять сознание. Ферайе удивляется силе рук сводной сестры, которая крепко держала её, не давая осесть на пол. — Прекрати истерику. Атеш не умер. И он не умрет, ты меня поняла? Думаешь, он столько трудился над вашим с Яманом разводом, чтобы умереть? Нет! Он даже купил для тебя новое кольцо, чтобы сделать предложение. А ты что? Стоишь тут и сопли разводишь. Не тебе одной тут плохо. Дура!       Ферайе от изумления перестает плакать и отодвигается от Алейны, чтобы увидеть ее лицо. Оно искажено болью, а в ее темных глазах стоят слезы, которые не проливались лишь из-за упрямства их хозяйки. Ферайе ощущает стыд. Алейна была права. Не она одна тут страдала. Госпожа Гюльфем была на грани обморока — бледная и обессиленная она держала за руку Окана, стараясь не потерять сознание. Окан сам был белее полотна, лишь его голубые глаза сверкали на его измученном лице единственным напоминанием о том, что он был человеком, а не безжизненной статуей. Заплаканная Джейран обнимала мужа, и даже ненавистная Джемиле выглядела очень расстроенной. — Ты права. — Ферайе вытирает свои слезы и обхватывает руками лицо Алейны. — Атеш не умрет. Он не оставит нас. Он же обещал погулять на твоей свадьбе, да? Обязательно все вместе погуляем. Погуляем ведь, правда?       Ферайе вновь начинает плакать, когда Алейна закрывает глаза, и слезы срываются с ее ресниц прямо на руки Ферайе. Алейна кивает и обхватывает ее ладони своими. — Конечно, погуляем. Он обещал выдать меня замуж вместо моего отца. Атеш сдержит свое слово. А потом мы все погуляем на вашей свадьбе, правда? — Шепчет Алейна, уговаривая скорее саму себя, чем Ферайе. — Обязательно. Нужно только подождать. — Нужно только подождать.       Девушки обнимают друг друга, ища утешения. Так проходит несколько часов. Или дней. Или жизней. Ферайе потеряла счет времени. Каждая секунда в неизвестности растягивалась на годы. Каждое мгновение без возлюбленного было бесконечной пыткой. Когда врач выходит из операционной, Ферайе хочется убежать, только бы не слышать страшных слов. — Состояние пациента стабилизировалось. Теперь нужно дождаться реакции организма на переливание. Если отторжения не будет, то уже можно будет говорить о возможности полного восстановления, — уставшим голосом сообщает мужчина.       Эти слова потом будут снится ей каждую ночь до тех пор, пока Атеш не очнётся. Ферайе судорожно выдыхает и оседает на пол. Она устала. Ей нужно было отдохнуть. Веки сами закрывались под собственной тяжестью. Она с радостью падает в спасительное небытие.