Сборник драбблов о Тобираме Сенджу

Тобирама открывает заспанные глаза. Моргает, потирает пальцами переносицу, ощущая, как он замерз. В кабинете Хокаге неестественно холодно. Горячие клубы пара, брошенные в ладони, чтобы согреть их, лишь подтверждают странную аномалию. Тобирама моргает, осматривая комнату, погрузившеюся в ночную темноту, полно раскрывая владения теней. На часах он еле разглядывает стрелки, показывающие третий час ночи. Уснул за работой, как и всегда. Отражение на стеклянных часах двинулось и Тобирама в момент возвращает взгляд на прибор. Минутная стрелка сделала ход. Кажется. Пульсация в висках продолжает раздражать, и Сенджу нащупывает в темноте бутылек с таблетками от головной боли. Дрожь в руках усиливается вслед за падающей все ниже температурой в комнате. Он разминает руку, пытаясь расшевелить кровоток, и берет желанную таблетку. Сенджу поднимается с места, ощущая, как затекли ноги. Включает настольную лампу. Тень резво скользит вслед за темнотой, испугавшись яркого света, и если бы Тобирама был менее сонным, он бы сказал, что это были чьи-то пальцы. Но это лишь его воображение. Он почти уверен. Почти. Хокаге находит бутылку воды, оставленную на кофейном столике, и подходит к ней. Тени вслед за ним. Он поворачивает голову, ощущая затылком пристальный взгляд. Силуэты играют с ним злую шутку: прячутся, скользят, расплываются, заставляя Тобираму начать параноить. Он готов поклясться, что в момент, когда его глаза коснулись крайней точки, что-то высокое, что-то осязаемое пропало из виду. Игры воображения, светотени или длительное употребление этих таблеток — сложно сказать. Мужчина садится на диван и окидывает взглядом все помещение, что погрузилось в полумрак от горящей лампы. Тени неподвижны, в то время как его пульс скачет. И все же он чувствует холод, чей-то взгляд, возможно, даже нечеловеческие завывания. Или это ветер? Тобирама нервно ухмыляется, проводит руками по лицу, пытаясь скинуть с себя неприятные ощущения. Тревожные тени играют на стенах, будто подтверждая глупую, беспочвенную тревожность хозяина этой комнаты и безмолвно смеются над ним, уступая это звание кому-то, кого видят только они. Лампа беспричинно начинает мигать, и Сенджу внимательно следит за этим, что немного ослепляет его, а в душе взрастает робкая надежда, что она не потухнет, потому что тогда, как Тобираме кажется, он поймет, что именно видят тени за его спиной. Однако надежда теряется во тьме, также как и вся комната, и мужчина мгновенно вскакивает по направлению к выходу. Всего четыре шага. Тьма обрушивается на плечи непомерным весом, тени хватают за ноги, свист сквозняка болезненно вбивается в голову — все пытается остановить его. В особенности оно. Периферийное зрение улавливает движение сбоку, и Тобирама поворачивает голову, казалось, длиною в вечность. Портрет старшего брата размывается или… гниет? Он не знает, не понимает, но тени все также держат его, неконтролируемый страх не дает отвести взгляда. Тьма липкая, тяжелая, уже стала ощутимой, будто давит со всех сторон, даже грудная клетка начинает трещать от боли. Или это сердце так бешено колотится, пытаясь вырваться из тесной оболочки. Но все это абсолютно неважно, когда Хаширама сломанными движениями вырывается из своего портрета. Бесцветная кожа, покрывшая кости тонким слоем, цепляется за раму, оставляя ненужные ошметки, бесконечно длинные запутанные волосы тянутся из картины, рвутся, падая на пол. Белки глаз не то желтые, не то зеленые от гниения, а сам взгляд смотрит хищным оскалом. Он плывет к Тобираме мучительно медленно, а сердце мужчины все ощутимее стучит по ребрам. Старший брат не сводит глаз со своей цели, а цель знает, что не сбежит. Только не от него. Никогда не мог. Хаширама неестественно выгибается, приближая свое перекошенное лицо: обветренное, костистое, с трупными язвами. Он был непохож на себя. Он был мертв. Ноги Тобирамы подкашиваются, и он с грохотом падает на пол, и слезы страха или боли, или вины своевольно скатываются по щекам, дыхание прерывистое, не дает заполнить легкие воздухом, хрипы раздирают горло. Тобирама беспомощен. А Хаширама протягивает свою костлявую руку к щеке брата, срывая слезу. Его оскал, оголяя темный рот, челюсть без кожи, его безмолвный хохот, что искажает лицо еще больше, — все это настолько пугает Тобираму, что он даже перестает дышать. Хаширама все шире раскрывает свою бездонную пасть и приближается, и запах разложения и безнадежности заполняет пространство до тошноты. Он больше так не может. Не может, не может, неможет, немож— — Тобирама-кун? Хэй! — его кто-то толкает и Хокаге неохотно раскрывает глаза. Он лежит на полу около дивана, свернувшись калачиком, закрыв голову руками. Сквозь небольшую щель между ними виден свет. Моргает, что отдается болью в голове, как и попытка пошевелиться. Тобирама все же смотрит, кто его позвал. Мито. Он осмотрелся. Кабинет наполнился солнечными лучами, и было так тепло. Так спокойно. Женщина помогает другу сесть, но все, что она говорит проходит где-то на фоне. Тобирама лишь смотрит на портрет погибшего брата.