Что раздражает Генри Винтера

      Опустевшее общежитие казалось заброшенным. Все окна были безжизненно тёмными, и даже обязательный свет в коридорах тут же показался тусклым и навевающим тревожные мысли. В такой обстановке я тоже не решилась включать потолочный светильник и так и осталась сидеть в темноте.       Все без исключения ещё были на вечеринке. В здании стало так тихо, что было слышно, как ветер завывает высоко под крышей.       Я села на край кровати в намерении снять высокие сандалии, опутывающие ремешками мою ногу до самого колена, но вместо этого уставилась в распахнутое окно, из которого виднелась залитая светом неоновых гирлянд часть двора перед спортзалом. Вид пьяных весёлых студентов поднимал мне настроение ещё больше, когда я любовалась им с безопасного расстояния своей спальни и не боялась, что содержимое чьего-нибудь красного пластикового стаканчика окажется на недешёвой ткани моего хэллоуинского костюма.       Вдалеке показался Френсис, маякующий что-то стоящей перед ним Камилле. Я не понимала, что он делает, пока в руках у Камиллы не сработала вспышка — он позировал для фотографии.       Мы были взаимно подписаны друг на друга в инстаграме с первой встречи, поэтому в ожидании публикации фото я уже придумывала смешной комментарий к его костюму Вилли Вонки, когда в дверь моей комнаты настойчиво постучали.       — Кристин, я же сказала, что всё нормально, — причитая, я встала с кровати и повернула ключ в замочной скважине. — Можно было не приходи…       Не задумываясь, я распахнула дверь и тут же замолчала.       В коридоре стояла совсем не Кристина.       Передо мной во весь свой внушительный рост предстал не кто иной, как Генри Винтер. Я тупо молчала, глядя на него, в течение нескольких долгих неловких секунд.       Наконец Генри прервал молчание.       — Можно войти? — раздался его бархатный голос. В этот раз он говорил без привычного мне налёта торжественности, и из-за этого обстановка вокруг нас вмиг стала гораздо интимнее.       Всё ещё молча я отступила в сторону, пропуская Генри в комнату.       На нём всё так же был бархатный фрак и дьявольские рога. Мне стало интересно, из чего они сделаны, и я неосознанно потянулась к ним рукой, но остановила себя, так и не дотянувшись.       Заметив это, Генри склонил голову, безмолвно позволяя мне прикоснуться к замысловатому украшению на его голове. Я осторожно потрогала конструкцию пальцами. По ощущениям рога были плотными и холодными, возможно, папье-маше, покрытое глянцевым лаком. Осмелев я обхватила один из рогов сильнее — на голове они держались на удивление крепко.       Будто наслаждаясь моими действиями, Генри Винтер прикрыл глаза и сел на стул передо мной, полностью отдаваясь мне на милость. Увидев в нём такую неожиданную перемену, я поумерила свой пыл и почти с протестом уселась перед ним обратно на свою постель.       Только сейчас я почувствовала неловкость: постель моя была не застелена, на подоконнике неаккуратной стопкой громоздились исписанные тетради, и, хоть на краешке стула или дверце шкафа не висело моё нижнее бельё, а на столе удачно не было ни одного пустого кофейного стаканчика, я почувствовала острое желание срочно прибраться. Но вместо этого я только выжидательно посмотрела на Генри. Ведь всё это время он лишь молчал.       — Мне надо всё тебе объяснить, — начал он. Я прервала его.       — Ты не обязан ничего мне объяснять, — вмешалась я дипломатичным тоном и опустила глаза, снова занявшись запутавшимся узлом на шнурках моих сандалий.       — Но я хочу, — спокойно продолжил Генри. Голос его давал понять, что он не потерпит возражений.       Я вздохнула и побеждённо подняла на него глаза.       — Хорошо. Объясняй.       И я слегка откинулась назад на вытянутые руки, принимая более расслабленную и доминирующую в ситуации позу. Генри же, наоборот, склонился ближе ко мне, опираясь локтями на свои колени. По всему моему телу пробежали мурашки, но я понадеялась, что платье скрыло это от взора парня.       — С тех пор, как Джулиан впервые заговорил с нами о концепции потери контроля над собой в чём-то таком первобытном, как вакханалия, я никак не мог перестать думать об этом, — заговорил он, и я замерла. Я не думала, что, говоря, что хочет объяснить мне всё, он имеет в виду действительно всё. — Как он правильно заметил, потеря контроля наиболее привлекательна для тех, кто больше всего подвержен этому самому контролю.       Генри прервался и замолчал, будто подбирая слова.       Он потянулся к моей ноге, обхватил за лодыжку и разместил на своём колене. Уверена, я тут же покраснела до кончиков ушей, но я решила притвориться, что происходящее мне совершенно безразлично. Генри принялся распутывать узелок завязок, продолжая говорить.       — Но я благодарен, искренне благодарен, что ты меня образумила. Сначала твой расклад Таро, потом твои слова об опасности Диониса… Всё это заставило меня пересмотреть наше поспешное решение подвергнуть свой организм и своё сознание таким нетрадиционным испытаниям.       Генри распутал сандалии на одной моей ноге и принялся за другую.       — Идея потери контроля и единения с чем-то божественным всё ещё беспокоит меня, — признался он, наконец посмотрев мне в глаза, — но не так, чтобы доходить до ритуального изменения сознания.       Освободив от пут мою вторую ногу и отбросив обувь на пол, Генри оставил мою стопу у себя на коленке и мягко поглаживал мою голую кожу. Его прохладные пальцы соблазняюще скользили по отметинам, оставшимся от тугих завязок.       Я посмотрела ему в глаза.       — Терять контроль можно разными способами, — сообщила я вполголоса.       Пристально вглядываясь мне в глаза, Генри притянул мою ногу ближе к себе и невесомо поцеловал косточку на внутренней стороне лодыжки. Он наблюдал за моей реакцией. Я не обрадовала его проявлением эмоций, но протестовать тоже не стала. Мне было интересно, что он будет делать дальше.       Его губы оставили дорожку поцелуев на моей голени, после чего он встал со стула и посмотрел на меня сверху вниз. Я тоже не отводила от него взгляд, хотя для этого мне и пришлось запрокинуть голову.       Генри коснулся рукой моей щеки, провёл пальцами по скуле и по голой коже моей шеи. Я покорно ждала. Пальцы Генри добрались до моих волос и вытащили из причёски заколку. Волосы упали на плечи, и меня окутало запахом моего ванильного шампуня.       — Останови меня, — едва слышно попросил Генри. Я не уверена, было ли это мольбой или указанием оттолкнуть его, когда мне будет достаточно.       Генри гипнотизирующе медленно снял пиджак и бросил его на спинку стула. Затем он присел на корточки перед кроватью, наконец находясь со мной на одном уровне. Нас разделяло всего ничего.       — И не подумаю, — ответила я с улыбкой. Я сняла с него очки, оставила их на своём рабочем столе и потянула его к себе за воротник рубашки. Генри легко поддался и придвинулся ближе. Его ладони легли на мои ноги — чуть выше колен, а его губы наконец коснулись моих.       В этот раз это был настоящий поцелуй. Страстный, но размеренный. Никто из нас никуда не спешил, и мы с упоением наслаждались наконец размывшимися границами нашей “дружбы”.       Поддаваясь натиску Генри, я упала спиной на постель, но, обвив руками шею парня, я потянула его за собой. Оказавшись надо мной, Генри издал тихий короткий звук, уж больно напоминающий стон.       Я улыбнулась в поцелуй и с восторгом заметила, что Генри тоже улыбается. Я так редко видела его улыбку, что захотела отстраниться, чтобы полюбоваться на неё. Я схватила его за искусственный рог и отодвинула от себя.       Раскрыв мои мотивы, Генри спрятал лицо, уткнувшись в мою ключицу, мы тихо посмеялись. Но мой смех скоро оборвался, превратившись в стон, потому что губы Генри влажно поцеловали основание моей шеи, а потом к этому волшебному действу присоединился и его горячий язык. Поцелуи прошли между грудью вниз и остановились у края моего декольте. Пальцы Генри принялись неспешно расшнуровывать завязки платья. Его горячее дыхание на моей коже вызвало волну мелких мурашек.       Я привстала, и Генри стянул с меня платье, коротко целуя мои оголившееся плечи. Парень замер, любуясь видом моей голой груди. Мне показалось, что он смотрит слишком внимательно, поэтому я в конце концов прикрылась, обняв себя руками. Генри снисходительно посмеялся и снова склонился ко мне, чтобы поцеловать.       — Ты прекрасна, — прошептал он, успокаивающе поглаживая моё напряжённое тело. Это была такая пустая и банальная фраза, но из его уст это прозвучало, как величайший комплимент. Генри не стал бы сравнивать меня с розой или с лунным светом в такой момент, но это было и не нужно. Слова вообще потеряли для нас всякую ценность.       Не разрывая поцелуй, я потянулась к воротнику рубашки Генри. Сначала я вытащила и отбросила шейный платок, а затем принялась расстёгивать пуговицы. У меня получалось менее размеренно, чем у Генри, и вскоре он выпрямился, нависая надо мной, чтобы снять и отбросить рубашку. Неаккуратно, даже нетерпеливо.       Теперь была моя очередь любоваться его телом. Я невесомо коснулась рельефа напряжённых мышц. Настоящий демон-соблазнитель.       — Ты тоже ничего, знаешь ли, — улыбаясь, ответила я, заправив прядь его волос за ухо и погладив небольшой шрам над бровью. Генри поймал губами мою ладонь и оставил на ней целомудренный поцелуй.       Я снова притянула его к себе. В этот раз поцелуй стал горячее. Генри сводил меня с ума, и казалось, что я могу потерять сознание в его объятиях.       Сам Генри времени зря больше не терял. Одной рукой он крепко придерживал меня за талию, а вторая снова коснулась моего голого колена и в этот раз постепенно поползла всё выше к бедру. Я слегка дёрнулась, когда его пальцы залезли под кромку моего белья, и Генри тут же замедлился, давая мне привыкнуть.       Он снова поцеловал меня в шею, прошёл поцелуями вниз по груди и животу. Наконец он поцеловал меня у самого края кружева белья и вдруг медленно и нежно коснулся губами внутренней части бедра. И вот, его пальцы подхватили ткань и стянули, оставляя меня перед ним полностью без одежды.       Генри коснулся меня, и я выгнулась ему навстречу, придерживая его за рог. Он оставил на мне несколько долгих поцелуев и затем снова обратил своё внимание выше и поцеловал меня в губы. Отвечая на поцелуй, я протянула руки к его брюкам. Было нечестно, что Генри всё ещё одет.       Он с ухмылкой наблюдал за тем, как я дрожащими пальцами расстёгиваю его ремень и застёжку брюк. Из моей позиции мне было неудобно снять брюки, поэтому Генри сделал мне одолжение и справился с этим сам.       Сразу после этого, не давая мне времени на размышления, Генри подхватил меня руками под коленки и подтащил вплотную к себе. Я охнула. Он снова склонился надо мной — его горячее дыхание пощекотало моё ухо. Теряясь в ощущениях, я требовательно поцеловала его в шею, прикусывая кожу в нескольких местах и совсем не думая о том, что завтра в этих местах могут проявиться следы. Генри шикнул, втянув воздух сквозь сжатые зубы, и закатил глаза.       Я потянулась рукой к его оголённому телу и несколько раз провела рукой по всей длине. После этого сил на игры уже не оставалось, и мы соединились в одно целое, страстно и спешно, но так идеально, словно были созданы друг для друга.       Ночь была долгой. Вечеринка успела закончиться, и мы смеялись и приглушали стоны в подушках и в укусах, пока в коридоре общежития мимо моей двери устало плелись пьяные и шумные студенты.       Мы исследовали тела друг друга с тщательностью, свойственной нашим академичным натурам, и снова и снова вели друг друга к сладкой эйфории, дразнясь и торжествуя.       Наконец, совсем выбившись из сил, мы разлеглись на кровати. Комната была освещена только светом звёзд и тусклых фонарей за окном. В темноте вспыхнул огонёк зажигалки, и Генри закурил. Я так устала, что даже не заметила, когда он успел достать сигареты из кармана своего пиджака.       Его рогатый силуэт казался совсем нереальным — наваждением, вызванным магией ночи. Генри провёл рукой по искусственным рогам, ощупывая, словно забыл, что это такое и почему оно всё ещё на нём.       — Раз ты — Персефона, — проговорил он задумчиво слегка охрипшим голосом, — то это было настоящее единение с богом.       — Ну вот, — ответила я с притворной обидой, — а мне достался Дьявол.       — Я передам Френсису, что тебе понравились рога. Он помогал мне с ними.       — И передай, что они не отвалились, — добавила я, притягивая Генри за рога обратно к себе.       — Обязательно, — пообещал Генри и снова поцеловал меня.       ***       Утро на кампусе даже после Хэллоуина началось рано. Уже к семи утра за окном звонко общались студенты-жаворонки, а те, что не выспались после вечеринки, громко топали по коридорам, опаздывая на встречу за завтраком или в поисках кого-нибудь, у кого можно списать домашнее задание.       Когда я открыла глаза, Генри уже не спал. Он лежал, не двигаясь, стараясь не тревожить меня, расположившуюся у него на плече. Я улыбнулась ему, и он широко улыбнулся в ответ, красуясь крохотным сколом на верхнем клыке.       — Доброе утро, — прошептала я и поцеловала его в щёку.       — Очень доброе, — ответил Генри, и я вдруг заметила, что он читает книгу, взятую с моей прикроватной тумбы. — Ты всё-таки взяла её. Это же та книга? Которую ты рассматривала, когда мы встретились в библиотеке?       Я кивнула. Синяя книжка, полная красочных иллюстраций — история кинематографа на немецком.       — Авторы упоминают Платона на первой же странице, видел? — спросила я, лениво потягиваясь.       — Да, — ответил Генри и, отложив книгу, выпутался из одеял. — У меня занятие с Джулианом.       Зевая, я уже отвернулась к стене с твёрдым намерением досыпать дальше, но, услышав имя преподавателя, тут же полностью проснулась.       — Блин, мне тоже надо к нему. Я пойду с тобой.       И с этими словами я скатилась с кровати на пол, чем повеселила Генри.       Я оделась очень быстро и на скорую руку накрасилась под его заинтересованным взором.       Перед походом в лицей мы заехали в квартиру Генри, где он переоделся из фрака в обычный костюм, и взяли на вынос кофе. На последнем настояла я. У нас не оставалось времени на завтрак в кафе, а начинать день без дозы кофеина я отказывалась. Генри сначала с большим пренебрежением отнёсся к идее пить кофе из картонных стаканчиков с пластиковой крышкой, но в итоге признал, что это, хоть и портит эстетику, совсем не влияет на прелесть употребления кофе.       Джулиан ещё не пришёл, и Генри дожидался его со мной у его личного кабинета, несмотря на то, что ученики профессора уже стали подтягиваться в аудиторию для занятий.       Когда профессор Морроу появился в холле лицея, он увидел сначала меня и поздоровался хмуро и обязанно. Затем за мной возникла высокая фигура Генри, и, увидев, что его ученик стоит и разговаривает со мной, Джулиан лучезарно улыбнулся.       — Мария, ну что же вы стоите! Проходите в кабинет, — показательно вежливым широким жестом Джулиан пригласил меня пройти за ним. — Доброе утро, Генри. Вы что-то хотели?       — Нет, я просто проводил, — ответил студент без лишнего расшаркивания. — Буду ждать вас в аудитории.       И Генри удалился, а мы с профессором Морроу вошли в прогретую камином комнатку (когда он успел его зажечь?) и сели по разные стороны его рабочего стола.       Не дожидаясь приказа, я протянула Джулиану свои свежие наработки, и тот, едва взглянув на страницы, отложил их в сторону.       — Мария, скажите, откуда вы? — вдруг спросил он, сцепив пальцы и устроив на них подбородок. Он улыбался глазами, как змей, желавший меня съесть.       Ему было прекрасно известно, что я из России, поэтому вопрос сначала немного сбил меня с толку. К тому же, это был первый раз, когда Джулиан интересовался чем-то из моей личной жизни… Мгновенно сориентировавшись, я решила воспользоваться моментом в свою пользу.       — Вы когда-нибудь бывали в Санкт-Петербурге? — спросила я, готовясь поведать ему незабываемую сказку о красотах родной страны. Я родилась не в Петербурге, но я много лет в нём проучилась, и мне действительно было, чем очаровать Джулиана Морроу.       — Не довелось, к сожалению, — ответил профессор, и по его тону казалось, что ему и правда очень жаль. — Каков он?       — О, места, где я провела студенческие годы, просто прекрасны, — я мечтательно вздохнула. — Апартаменты с высокими потолками, окнами в пол и десятком просторных комнат. Неподалёку величайшее балетное училище, невероятной красоты соборы, всюду театры…       Джулиан слушал меня с самозабвенным восторгом и в конце, когда мы уже шли вместе с ним по холлу в направлении учебной аудитории, он вдруг впервые посмотрел на меня, как на других своих учеников: не как на равного, но как на нечто причудливое и достойное внимания.       — Пожалуйста, обратите внимание на книги в моей личной библиотеке, здесь в лицее, — пригласил он великодушно. Я постаралась не покраснеть, ведь в этой библиотеке я уже была — посреди ночи и с Генри Винтером.       — Благодарю, обязательно взгляну, профессор.       — О, зовите меня Джулиан, — отмахнулся он. — И ещё кое-что…       Я посмотрела на него вопросительно, удовлетворяя его необходимость интриговать и будоражить мысли студентов.       — Этот семестр скоро закончится, но вы могли бы присоединиться к моему курсу в следующем, если захотите. Конечно, нужно будет сдать экзамен, но я уверен, что вам это будет более чем под силу.       Поражённая, я замерла посреди холла. Джулиан довольно улыбнулся, наблюдая за моей реакцией на его слова.       Было так соблазнительно согласиться. Сидеть весь день за партой с Генри. Читать древние шедевры. Но я не могла пойти на такое. Я не хотела отгораживаться от мира. В моей комнате на прикроватной тумбе лежала синяя немецкая книга, которая хранила в себе всё то, чем я хотела заниматься в будущем. И она не имела к классикам и древнегреческому никакого отношения.       Я заверила Джулиана, что нет ничего на свете, чего я хотела бы больше, но, к сожалению, я никак не могу присоединиться к его группе.       Джулиан, казалось, был совсем не удивлён. Он понимающе кивнул.       — Тогда поприсутствуйте на занятии хотя бы сегодня, — предложил он. — Это может быть полезно для вашей научной работы. Сегодня мы будем говорить о красоте.       Вместе с Джулианом Морроу я вошла в уютную учебную аудиторию и на два часа пары погрузилась в завораживающую атмосферу его необычных методов обучения.