Омывая ладони холодной водой,
Я кричу от количества ран.
Я за тысячу лет не сумел отыскать,
с кем мне боль разделить пополам.
И раскрыв в полумраке глаза,
Обернулся ребенком лисы.
На скалистую землю упала слеза,
Словно капля небесной росы.
Там, где моря горят — sylva
Яркое полуденное солнце на миг ослепительно блеснуло по поверхности отполированного кремового авто, выполненного в новой, диковинной даже для столицы, обтекаемой форме, неизбежно притянувшей взгляды каждого сонного стража на пути к гостевому входу в королевский замок. Останавливать машину и уточнять, кто именно явился к королю, было бы смешно, и во всей многочисленной смене охраны сегодня не нашлось ни единого дурака, который бы не угадал прибытие кузины Его Величества по одному лишь сопровождающему ее чуду техники. Затушив едва слышимое гудение мотора у самого начала низеньких, широких белых ступенек, припорошенных еще более белым, сияющим слоем снега, авто остановилось, на какое-то совсем краткое, но значительное мгновение являя собой воплощенную мечту большинства целестинских жителей. Смелое будущее сложных механизмов и красоты, не имеющее перед собой никаких преград, даже к власти. Наваждение развеялось, стоило лишь хозяйке выйти из машины и, скорбно поджав губы, хлопнуть дверьми за собой. Тонкий, торопливый стук каблуков отразился от ближайших колонн. Покрасневшие глаза смотрели зло и гневно, мимоходом «обласкав» стражей у двери. Выбравшийся следом невысокий мужчина в маске, одетый словно на парад, постарался нагнать супругу, то и дело опираясь на трость. — Дорогая, это может быть опасно, стоило взять с собой пару наемников, ты не знаешь, что у него на уме! — Я имею право быть здесь и имею право призвать его к ответу, — нервно одернув распахнутые полы легкой шубки, Уна остановилась, с тревогой посмотрев на Аластора. — А тебе и правда лучше остаться в машине, пока не поздно. Я же просила подождать. — Куда ты, туда и я. В разрезах маски блеснул лукавый взгляд Кейна, он и не думал пережидать шторм и уж тем более опасаться логова «неприятеля». Назвать Авеля «врагом» он бы не смог даже с большой натяжкой, слишком много работы было сделано сообща, пусть и через посредников. — Но нога… — принцесса беспомощно опустила голову, многозначительно остановив взор не на искореженной икре, а скорее на трости, боясь даже в мыслях лишний раз бередить рану. — Вместе в горе и в радости, про ногу условий не было. Идем, надеюсь, этот наглец не забрался слишком высоко. Протянув было ладонь к супруге, желая привычно подхватить ее под локоть, Аластор исправился в последний момент, жестом пригласив ее первой пройти через холл к боковой лестнице, явно посчитав, что обременит Уну в ином случае. К собственному стыду, принцесса на мгновение замешкалась, не решаясь ускорить шаг, но картина, еще маячившая на внутренней стороне век, подгоняла ее, напоминая о скоротечности времени. Если Софи не помочь быстро… я не прощу это себе. Торопливо чмокнув супруга в щеку, Уна единым движением скинула шубку в надежные руки Аластора и почти бегом, насколько позволял королевский этикет, бросилась к лестнице ведущей к комнатам совещания на третьем этаже. Ступеньки замелькали под ногами пролет за пролетом, руки едва касались сливочных каменных перил. Каблучки изредка успевали опуститься на короткий плотный ворс, устилающий путь наверх. Будь кабинет хотя бы на этаж выше, принцесса сбросила бы не слишком удобную обувь, подобрав с собой лишь одну туфелью, на всякий случай, чтобы было чем постучать по чьей-нибудь пустой черепушке или по столу, призывая к порядку. Пролетев двери, отделяющие целый блок различных кабинетов для переговоров и заседаний, Уна безошибочно угадала нужную комнату по маячившему у нее скоплению охранников. Одернув чуть сбившееся платье, девушка гордо подняла голову и прошла к толстым, плотным дверям с резным узором рун молчания и тишины. Аккуратная кисть в перчатке из тонкой кожи едва опустилась на ручку, как воины, стоявшие рядом, неохотно сдвинулись. — Король просил никого не впускать… — Меня можно, я его сестра! Стражи переглянулись, тот что постарше упрямо продолжил: — Замужняя кузина… — То есть по-твоему, я не часть семьи? — Мадам… От такой вопиющей наглости принцессу бросило в жар. Уж что она ненавидела больше всего в этих многочисленных дворцах и замках родственников, так это совершенно тупых, необученных помощников, не умеющих трезво оценивать ситуацию. Как ни странно, у того же Кейна подобных не водилось вовсе, вполне вероятно, отсеялись, потеряв работу или голову с плеч. — Пропустите ее, это и правда важно. Позади, словно появившись из неоткуда, Уна услышала бледную тень Виктора, главы королевской стражи. Повернувшись к нему и окинув взглядом мужчину, принцесса вздрогнула от неожиданности, изрядно испугавшись чужого внешнего вида, хотя, казалось бы, страшнее того, что она уже видела за сегодня, ничего не найдется. Буквально вчера вечером, на празднике, Мелоуни-младший принимал комплименты от дам, восхищал бодростью духа, силой и здоровьем, но теперь, став будто лишь далеким воспоминанием о прошлом, устало смотрел на девушку из темных зевов запавших глазниц. Осунувшийся, сгорбленный под тяжестью неведомого бремени, руки так плотно замотаны бинтами, что и пальцем не пошевелишь. Уна хотела было спросить, что случилось с стражем, но двери перед ней уже приглашающе распахнулись. Потом, всё потом, сначала Софи. — Авреллиан, я требую, чтобы ты снял ограничитель Софи! Переступив порог просторного кабинета, по большей части занятого длинным столом министров каждой из сфер жизни целестинцев, Уна повернулась к застывшему у своего письменного стола королю, хмуро сдвинувшему брови при виде родственницы. — Уна, выйди, пожалуйста, у нас идет важное совещание. — Я не уйду, пока ты не сделаешь то, что я прошу, — остановившись в середине комнаты, принцесса кивнула насупившимся мужчинам. — Дорогие министры, можете уходить, ваши дела переносятся. Обрюзгший, блестящий от пота старик, сидевший ближе всего к Уне, подскочил на месте, едва не уронив стул. Дребезжащий голос почти сорвался на визг: — Что она себе позволяет?! Мой король, это намеренный срыв заседания! Я требую, чтобы принцессу вывели отсюда, своим поведениям она мешает реальной работе! В противовес взбудораженному министру, с другого края стола, ближе к королю, послышался иной, спокойный и холодный голос. — Ваше виски никуда не денется, Уокер, мне вот наоборот интереснее сейчас послушать мадам Макдоннел. Мягко улыбнувшись принцессе, мужчина выжидающе откинулся на спинку стула, явно приготовившись к подробному рассказу Уны, но та с сожалением покачала головой, сделав еще несколько шагов к вперед, вглубь кабинета. — Благодарю, господин Герц, но время не ждет. Авель, ты обязан пойти со мной, немедленно. — И шага не сделаю, пока ты не объяснишь всё по порядку, почему ты срываешь собрание? Откуда взялась Софи? О каком ограничителе идет речь? Кто дал тебе право просто врываться в кабинет и отдавать мне приказы? Выдержав раздраженный тон брата, Уна сжала кулаки, мысленно посетовав на то, что так и не сняла туфли. Последовавший за девушкой глава стражи отошел от дверей и тоже остановился у стола, привычно вытянувшись перед Авреллианом. — Простите, но я вынужден поддержать принцессу… — Виктор?! О, Солар, ты выглядишь отвратительно. — Я получил то, что заслужил. Я обязан был понять раньше, что среди высоких чинов кроется враг. Громкий хлопок ладонью по столешнице прервал речь стража правопорядка. Стиснув челюсть, Авель медленно выдохнул, всеми силами удерживая рвущуюся наружу злость, но стоило взору вновь вернуться к дверям кабинета, как голос сорвался на угрожающий рык. — Что в моем дворце делает преступник? Вздрогнув, принцесса внутренне похолодела и резко развернулась к входу. С достоинством выдержав взгляд короля, Аластор кивнул в качестве приветствия и, не снимая маски, прошел к супруге, осторожно и незаметно коснувшись ее руки в мимолетной попытке успокоить Уну. — Боюсь, вы сейчас не в том положении, чтобы задавать подобные вопросы, ваше Величество, предатель управлял всей светлой церковью, а вы сковали единственного человека, способного его убить. Всё это выглядит довольно подозрительно, иные люди увидят в этом сговор с Траином, если не ваш, то его человека, живущего здесь. — Не смей вплетать в это королеву! В мгновение ока оказавшись меж двух огней, Кейн со снисходительной ухмылкой повернулся к запротестовавшему мужчине. — Вы слишком бурно реагируете на мои слова, Виктор, ведь я даже не делал подобных уточнений. Всё так же вероятно, что кто-то из местной стражи просто передал заготовки ограничителей с королевской печатью эльфам. С ужасом посмотрев на супруга, Уна одними губами произнесла имя того, кого Аластор и сам подозревал в измене, но не решился бы выдать в силу исключительной полезности предателя и слабости перед властью. В конце концов ему больше некому передавать столь важные вещи. Вскинув голову, Виктор с вызовом глянул на человека в маске. — Ты ступаешь по очень тонкому льду, Кейн. Новый хлопок заставил присутствующих замолчать. Министры заинтересованно повернулись к королю, словно вновь вспомнив о его присутствии. — Заседание переносится. Недовольно загудев, мужчины засобирались, складывая многочисленные бумаги в портфели. Среди низких, приглушенных голосов то и дело слышалось неодобрение. — Живо! Опершись руками в стол, Авель исподлобья наблюдал, как министры, заметно вздрогнув, начали двигаться шустрее. Спустя всего пару минут в кабинете остались только король, принцесса, преступник и глава стражи. Плотно закрыв за собой дверь, лорд Герц вышел последним, почти незаметно кивнув приятелям. В наступившей тишине Авреллиан медленно опустился в кресло и, скрыв едва вспыхнувший в ладонях черный дым, вновь постарался принять невозмутимый, спокойный вид. — А теперь обо всем по порядку. В непроглядной пелене боли, накрывшей моё тело, я вдруг впервые ощутила облегчение, будто кто-то разом выдернул меня из отвратительно мучительных оков и оставил на берегу, у воды, бесконечно ласково шепчущей что-то совсем рядом. Тихое журчание доносилось будто у самого плеча, теплый ветер коснулся лица, приятно обдувая влажную кожу. Счастье, настоящее счастье, мой секретный рай. Разлепив потрескавшиеся губы, я с заметным трудом сделала вдох, с отвращением расслышав, как в горле что-то булькнуло и разлилось внутри новой колкой волной, будто я пыталась проглотить чью-то игольницу. Имя, столь хранимое в моем сердце, не сорвалось с губ, голос пропал, вытесненный болью и робким желанием вновь найти забвение, не чувствуя ничего, не видя и не осознавая. Последнее стало особенно важным, ибо знания, воспоминания о случившемся уже подтачивали мозг, будто черви в сладкой мякоти яблока. Правда, у моей памяти, было разочаровывающее послевкусие. Я ничего не сделала, ничего не смогла, ничего не добилась. Вновь поступила необдуманно, вновь замахнулась на невозможного врага и наконец-то сломала о него своё копье. Судьба, мир или жизнь рано или поздно обязаны были меня наказать за наглость и откровенную дерзость. Ни у кого на всем белом свете не может получаться сразу всё. Видимо, наконец-то я это пойму на собственном примере. Пересохшие губы вновь дрогнули, я вдохнула немного боли, в тщетной попытке остудить в глотке разгорающуюся плоть. Вот бы воды со льдом, холодной колы, мороженого, фруктового сорбета, самого снежного молочного коктейля и мягкого, безмятежного безвременья, где не будет стыда за собственные поступки. Как я посмотрю в глаза Мундусу? Что я ему скажу? Как оправдаю свою глупость? Вот бы он не нашел меня тут. Вот бы мне незаметно соскользнуть с пирса в воду. Вот бы напиться сполна, чтобы потушить пожар в горле. Вот бы не вспоминать эти трусливые мысли, когда… если мне станет лучше. Приложив одно безмерно тяжелое усилие, я чуточку приоткрыла веки, увидев ослепительно синее небо. О том, чтобы сесть и хотя бы пошевелить рукой, не могло быть и речи. — Софи? Где-то рядом с ухом плеснул в речной глади серебристый карп, готова поспорить, это был тот самый, запечатлевший наш поцелуй с богом. — Софи… Я отчаянно убеждала себя, что голос Мундуса мне только чудится, в шорохе травы, шелесте листьев, движении воды, но обеспокоенный тон послышался совсем рядом, а ласковые руки с великой аккуратностью прикоснулись к лицу. Он закрыл собой небо, желанной тенью укрыл от мира, готов был выслушать и помочь, пока моё изъеденное сердце съеживалось в груди от стыда. Ну кто я такая, чтобы за меня переживать? Разве я имею право надеяться на сострадание? Помощь? Сожаление окружающих? Отвернись и не смотри, отвернись и забудь, что видел. Сделай мне одолжение, чтобы не пришлось видеть слезы в твоих глазах и чувствовать, как капля за каплей падает на измазанные пылью щеки. — Софи… молю ответь… прошу тебя… пожалуйста… Полный неподдельной тревоги тон вынудил сделать новый вдох и, преодолевая бесконечное сопротивление усталого изнеможённого тела, выдавить из себя хотя бы подобие слов, жалких оправданий для того, кого я обязана была спасти. Получается, не сдержала клятвы. — Я… — тяжелое сиплое дыхание застряло болезненным спазмом в горле. — Подвела тебя. Прости. Веки заслезились то ли от стыда, то ли отвыкнув от дневного света, только сощурившись и сморгнув влагу, я смогла разглядеть опечаленное, искаженное горем лицо Мундуса. Даже так он оставался удивительно прекрасен. — Нет-нет-нет… нет, не говори так, нет… — Хотела помочь… как лучше. А получилось эт… — в груди что-то противно сдавило, вызвав жуткий лающий кашель. Где-то в шее мешалась сама плоть, воспаленная часть, от которой страшно хотелось избавиться. — Софи! Тише-тише… — с величайшей осторожностью он приподнял мою голову, значительно облегчая приступ. — Ты моё сердце, всё моё сердце, я не дам тебе уйти. Не дам, слышишь! — Я облажалась… — Нет! — Мне жаль… — Не говори так! Ты… ты вся моя душа, Софи… Во взгляде Мундуса отразилась неподдельная мука и столько любви, сколько я не видела за всю прошедшую жизнь, а может, и того больше. Мне казалось, я не стою и части этой безумной, почти бездонной печали. Если бы могла, ушла бы, скрылась, спряталась, вернулась в кошмары, лишь бы не видеть переживаний божества, но каждая секунда в чертовом ошейнике отнимала и без того ограниченные силы. Еще чуть-чуть, и их совсем не станет. — Я разрушила твои надежды. — Ни одной… ни одной, слышишь? Склонившись ко мне, он оставил мягкий, нежнейший поцелуй на лбу, будто настоящее прощение, возможность не взваливать на себя вину за собственную оплошность. Криво улыбнувшись, ощущая новую подступающую волну агонии, я набрала в грудь побольше воздуха, слабо покачав головой. — Прости, я слишком сильно тебя полюбила. — Я не отпущу тебя, Софи… не отпущу. Не дам тебе погибнуть, — ласковые руки бережно обняли меня, словно Мундус действительно вознамерился удержать мою душу рядом чего бы это не стоило и сколько бы сил у него не отняло. Запах жаркого лета, крохотных полевых цветов и самых прекрасных цветущих яблонь окутал защитным коконом, смешавшись с привычным, почти постоянным запахом крови. Что-то неистово ошпарило мою шею так сильно, словно до этого обожженная кожа не теряла чувствительность. Очередной приступ заставил выгнуться, вскрикнуть и беззвучно зарыдать, хватая ртом воздух. Пальцы стиснули искусную вышивку на плечах божества, ногти вцепились в тонкие петли. Мундус молил боль отступить, истово шептал и клялся удержать ускользающую из рук душу, но с каждым мигом я ощущала, как райский сад становится всё дальше и дальше, заглушаемый тяжелым стуком крови в висках. На мгновение стало вдруг так невыносимо существовать, что, зажмурившись, я провалилась в бездонную, бескрайнюю темноту, отбросив прочь сознание и вероятно нечто помимо него. Только там в полной тьме, в тайне от мучавших сожалений и чувств, я вдруг вновь услышала иной, некогда желанный и безумно знакомый голос: — Это был твой самый глупый и необдуманный поступок, дитя.