злой человек — твой человек

так заведено, что мальчикам-дворянам папеньки выписывают хорошенькую рекомендацию в приличненький университет, куда поступают мальчики по-престижному на год раньше положенного, вызывая завистливые взгляды всех папенькиных коллег. так случается, что мальчикам примерно семнадцати лет отроду приходится сидеть за совершенно наскучившими занятиями, к которым мальчики не расположены просто по природе — папенька грозно качает пальчиком, в сотый раз накручивая мантру о семейном достатке, достоинстве и куче другого разного "до". так привыкли, что приличные мальчики свою скуку подавляют, прилежно выучивая медицинские или популярные ныне юридические науки, даже если с любимым братом мальчиков разлучают по-разным факультетам, а среди будущих врачей мальчики не находят себе ни одного приличного товарища, который — безумие! — по словами папеньки, этого самого брата мог бы заменить. так живут все, "и тебе, андрей, надо поучиться пореже высовывать свою дурную голову". к счастью, андрей с этим не согласен. в голове, как мантра, отложилось правило — во всем будь первым. унылые однокашники с их уродливыми мордами могут хоть тысячу раз произнести "лингва латина" заплетающимися языками, но отпечатка на страницах истории от них останется ровным счетом никакого, как не останется на планете ни следа их мыслей, жизней или хотя бы естественных отходов. андрею такого не нужно — и в свое "не нужно" он утягивает довольного таким поворотом событий брата, документы которого они забрали с юридического вместе несколько месяцев назад, прежде чем отправиться в приключение — то, которое определило всю их дальнейшую жизнь. бегут сейчас они тоже вместе. андрей тащит счастливо смеющегося петра за руку, петляя незнакомыми — иностранными! — дворами, пока за ними гонятся раздраженные констебли, а сзади догорает их первый перфоманс под распахнутыми глазами смуглых зевак, которых два человека с одним лицом втянули в свою новую проделку. близнецы стаматины оставляют за собой след из дурной, но безумно впечатленной славы, и бедная настасья — нянечка, которой не посчастливилось ухаживать за ними все первые годы жизни — хватается за голову каждый раз, когда видит заметку в газете, где братьев оскорбляют и хвалят одновременно в той прекрасной манере, на которую способны только столичные журналисты. они вернутся в город к декабрю — когда прозвонит колокол сессии на архитектурном факультете, куда их взяли без всяческих рекомендаций и матушкиных связей, где сплелась, наконец-то, вся их детская одержимость карандашами и красками, где преподаватели назвали их сумасшедшими, а потом всучили в руки бумаги и карандаши, чтобы показали, как оно будет выглядеть на поверхности; и тогда столица тоже прогнется под тяжестью их амбиций и мечтаний, не выдержав напора андрея стаматина, который всегда был готов прогрызать путь для своего брата зубами. — куда дальше? — задыхаясь, спрашивает петя, когда они заворачивают за угол, скрываясь, наконец, от людей форме, и андрей ухмыляется так, будто тысяча солнц зажглась где-то у него за глазницами. — вперед, петя. куда нам еще?