Зничкино

      По возвращении домой Павла посетила не самая заурядная мысль, отбросившая на второй план размышления по поводу того, как бы отблагодарить Евгения за оказанную помощь. — Интересно: Семён Викторович явно не молодой житель Зничкино, да ещё и за главного здесь; логично предположить, что обо всех событиях своего села он знает. Почему-то изначально он скрывал гулявшую здесь болезнь, хотя как фельдшер мог мне об этом доложить. Большую часть времени он отмалчивался, предпочитая вместе с остальными находить объяснение в неизведанном. Может, и он не такой простой, как кажется? Как я мог о нём забыть и списать со счетов? — думал Арефьев, лёжа на диване и глядя в потолок. Вслед за тем мужчина энергично подскочил с места в порыве развеять очередные свои сомнения. Он прошёл в соседнюю комнату, встав в дверном проёме и оперевшись на него плечом. Молчаливое сверление взглядом, конечно, привлекло читающего старика. Он оторвался от лёгкой литературы и посмотрел в ответ на участкового. — Ты чего, Полкан? — с небольшой улыбкой произнёс Семён Викторович. И, в свете последних событий, данное изначально из доверия и уважения прозвище приобрело нотки мнимости. Оно казалось уловкой для создания видимости хороших соседских отношений. Из-за того, что у фельдшера получилось затуманить бдительность, милиционер был им недоволен, поэтому и улыбку воспринял в штыки. — Не называйте меня так. И не стройте из себя добряка, — ответил Павел, и улыбка Семёна Викторовича сошла на нет. — Всё время Вы молчали о том, что в Зничкино бушевала зараза. И на беседе с Алексеем сделали совершенно незнающий вид. Вы пытаетесь утаить от меня важную информацию, зато кормите байками насчёт нечистых сил, оберегов и прочего. У вас с сельскими договорённость? Фельдшер поник и отвёл взгляд в сторону. — И вот Вам нечего сказать. Не хотите говорить — ладно, я могу докопаться до истины и самостоятельно, как видите, у меня это хорошо получается. Надейтесь, что я не найду во всём произошедшем улики, которые докажут Вашу вину. Арефьев отпрянул от своей опоры, развернулся и собрался идти, но Семён Викторович его окрикнул. — Стой ты! — в восклицании слышалось разочарование. Павел вернулся на то же место, встал в ту же позу, готовый слушать. — Зничкино правда болело всё полностью. Что я, простой фельдшер, мог с этим сделать? Специальные антибиотики привезли только тогда, когда люди умирать стали. Не было надежды никакой. А дома горели, у всех всё горело. Как здесь не поверишь в существование чего-то необъяснимого? Серафима и раньше о Зниче рассказывала, но мы стали воспринимать его всерьёз только в момент беды. После того мы, оставшиеся в живых, тут свято верим в добрые и злые силы и в Бога нашего, — рассказал старик с печалью в голосе. Павел мог бы начать обвинять Семёна Викторовича в отсутствии стремления, но тогда он был бы ханжой. Кроме того не позволяло ему и то, что он не знал, каково здесь было во время эндемии бруцеллёза и во время пожаров. Зничкино пережило свой локальный конец света. И в такой ситуации поверить в потусторонние силы было довольно не трудно. Однако ими не объяснишь массовое вымирание села. — Как вам всем удалось уцелеть? Очередная благосклонность Знича? — У нас скотины нет, через мясо, молоко и не только распространение болезни происходило. Натуральными продуктами мы, конечно, обменивались, но молоко часто получали уже кипячёное. А те, кто коров содержал, наверняка, его пили так, необработанным. Кто ж их поймёт теперь? Проблемы зачастую брали своё начало в человеческом факторе. Так и здесь. Возможно, и в пожарах тоже была виновата простая людская недалёкость, усиленная симптомами болезни. Милиционер вздохнул. Ему было совсем не просто. Не столько в плане работы, сколько в отношениях, которые в геометрической прогрессии ухудшались. С Семёном Викторовичем теперь не получится вести себя как ни в чём не бывало, и рыбалку, кажется, придётся отменить. Может быть, если бы Арефьев задал разговору другой тон, что с фельдшером, что с колдуньей, то получилось бы избежать напряжения, к которому он пришёл сейчас? Работа сулила одиночество, ведь для успешного закрытия дела надо было чем-то пожертвовать. Или Павел как всегда с присущим ему бесстрастием не хотел искать компромисс. — Мне итак нечего терять, — подумал мужчина. После он молча вышел из дома, ведь находиться там было попросту неудобно и неуютно.

***

      Павел направился в сторону леса. По ощущениям время наступило обеденное. Солнце как-то несмело выглянуло из-за туч, озаряя похолодевшую землю лучами тепла. Знакомая дорога проходила в музыкальном сопровождении. И не в таком тривиальном, как можно было бы подумать. Спрятавшиеся от дождя животные сейчас выглянули из укрытий, и их жизнь вернулась на круги своя. Для полного счастья им достаточно было солнечного света и мирной обстановки вокруг. Свою радость флора и фауна выражали по-разному: птицы — пели, цветы — «смотрели» прямиком на солнце; еле заметные насекомые возвращались к своим важным делам — постройке муравейника, снабжению улья пыльцой. В лесу, обособленно от человека, кипела своя жизнь. Однако Арефьев сейчас ей не придавал такого большого значения, как раньше. Он пнул камешек, который случайно попался ему на пути. — Здесь ведь все относятся ко мне с предубеждением — я для них «пришлый». Нас с сельскими ничего не объединяет, так что и жертвовать мне нечем. Работа и только работа. Я на пути к раскрытию дела, и меня ничего не должно останавливать. Но что же за щемящее чувство внутри? Участковый или не хотел принять очевидное, или в действительности не понимал своего собственного состояния. Сторонник рациональных объяснений, в настоящий момент он не мог догадаться о том, что в душе у него присутствовало чувство замешательства, из-за которого ему чисто физически было трудно перенести разлад с породнившимися ему людьми. Павел не мог отрицать то, что он стал близок с Семёном Викторовичем за столь короткое время, как и отрицать то, что неровно дышал к Василисе. Мужчина, в силу своего скептицизма, был бы рад подвергнуть сомнению и существование всем известной Совести. Но сейчас он испытывал что-то вроде её угрызений. Ему было совестно за то, что он нагло пользовался людьми, ещё и умудряясь подозревать, обвинять или относиться к ним несерьёзно, даже в некоторой степени высокомерно. И всё же, с другой стороны, как милиционер, Павел был обязан выполнить данное ему задание. Любой ценой. Он не знал, на чём остановиться и в пользу чего сделать выбор: в пользу понимания и простых, человеческих отношений, которые он обрёл именно здесь, в Зничкино, за много лет, или в пользу долга, который он всегда нёс с достоинством, вне зависимости от того, чем помышляло начальство. Арефьев сердито рыкнул и пнул на этот раз по бедной, ни в чём не виноватой траве, орошённой свежими капельками. Головоломки мужчина любил, но не те, что касались его собственных чувств и эмоциональных переживаний. Делиться ими с кем-то означало бы проявить слабость, а разбираться единолично — было слишком тяжело. — Что-то случилось? — послышался знакомый голос. Участковый, наконец, поднял взгляд и увидел напротив озера колдунью, сидевшую недалеко под берёзой. Павел удивился: или тому, что не заметил второй после избы самый заметный объект в лесу, или тому, что повстречал именно здесь по счастливой случайности девушку. — А? Нет. Всё нормально, — ответил Павел, подходя ближе. — Правда? — Василиса посмотрела на мужчину со своей фирменной снисходительной улыбкой. — По тебе так не скажешь. Арефьев разместился на траве рядом с девушкой и посмотрел вглубь леса, что простирался ещё и за озером. — Не бери в голову. Это не твои проблемы, — отмахнулся Павел, по-прежнему руководствуясь своим нежеланием кому-либо открываться. — Но ведь я имею к ним какое-то отношение, не так ли? — задала риторический вопрос далеко не бесхитростная Василиса. Мужчина повернул к ней голову и встретился с улыбкой уже лукавой. Чтение мыслей или просто блестящая проницательность? — Ты права, — он вернулся к любованию природой. — Честно говоря, мне как-то стыдно перед твоей бабушкой и из-за этого стыдно перед тобой. Она, так или иначе, оказала гостеприимство, пускай и своеобразное. А я не удосужился выразить должного отношения в ответ. С Семёном Викторовичем ситуация та же. И я не могу ничего с собой поделать, не могу контролировать себя в обычном своём появлении — я такой человек, поведение которого сложно понять и быть им не обиженным. Я осознаю свою ошибку только тогда, когда уже совершил её, и это, конечно, очень плохо. Мне не хочется использовать вас всех, как ресурс в работе, но и совсем не делать этого я не в силах. Исповедь Павла Василиса слушала молча и с интересом, положив голову плечо одной из рук, скрещенных на коленях. По окончании девушка села ровно и произнесла лишь одно: — Своё будущее можно построить своими руками. Помнишь? Арефьев вновь обернулся к ворожее, на его лице отразилось удивление в ответ. — Ты уже это говорила. Но в контексте предначертанного будущего. Не сочти за грубость, но разве большинство верующих не должны являться фаталистами? — Бабушка — фаталист, это правда. Здесь наша с ней вера различается так же, как и с тобой. Она верит в предопределённость и неотвратимость судьбы, которую называет волею Знича, а я верю, что судьбу можно изменить своими руками, и тогда воля Знича послужит лишь вдохновением. Твой путь зависит только от тебя, и второй шанс предоставляешь себе ты сам. — Удивительно слышать это от тебя — намёки в веру в собственные силы человека. Я думал, во всём ты полагаешься на силы добра и зла. — Лишь отчасти. Я верю в Знича и в его пламя, которое пронизывает всё, в частности наши помыслы — именно об этом забывает бабушка, смешивая судьбу с его божественной волей. Всё-таки это же не он предопределил нашу сегодняшнюю встречу. А вот твой приезд в Зничкино… Василиса хихикнула, прикрыв рот ладонью. Павел расплылся в улыбке, поддавшись чарам девушки. — Значит, я должен предоставить себе второй шанс, шанс на исправление. Я понял твою мысль: всё в моих руках. Совершённую ошибку за меня никто не исправит. Колдунья ничего не ответила, просто продолжала с любопытством наблюдать за диковинным для неё милиционером и за тем, как он делал выводы. Глядя за водной гладью, Павел ощутил, как на душе стало в точности прозрачно и кристально чисто. Ни грамма ненависти к себе. Всё-таки разделить свою проблему с Василисой определённо не было плохой затеей. — Ты ещё и целительница. Ты знала об этом? — спросил мужчина, взглянув на девушку. — Раньше мне об этом никто не говорил, — ответила она, явно польщённая подобными словами. — Спасибо, — синхронно вымолвили молодые люди и, спустя миг ступора, разразились хохотом. Благодарность была адресована друг другу по-разным причинам. Павел выражал признательность Василисе за оказанную помощь, её «исцеление», а Василиса Павлу — за умело сделанный комплимент. Солнце приятно пригревало сверху, особенно сильно ощущался его тёплый свет в контрасте с прохладой земли. Или, может, грело совсем иное — например, присутствие хорошего человека рядом. Арефьев сидел молча, смотря за тем, как на том берегу озера в зарослях камыша рыбачила цапля. Недалеко от неё в кроне осины пела птица, выделяющаяся своей пёстрой окраской — иволга, чьё звучание распространялось по лесу эхом. Урочище было настоящим оазисом среди пустыни. А Павел в нём — лишь путником, который забрёл сюда или из собственных мотивов, или… По приказу высшей воли? — Возвращаясь к теме судьбы. К слову, у меня совершенно случайно сломалась машина прямо перед вашим селом, — произнёс мужчина. — На дорогах часто проказничает Шиш. Может, это были его проделки, — ответила девушка. — Хм, — усмехнулся Павел, — Шиш, значит. — Да. Он селится на обочинах дорог. Голова у него с кулачок, нос длинный и вертлявый — как шиш, собственно. — Интересно. Это я на него случайно наехал, и он мне колесо пробил? Василиса удивлённо вздохнула и прикрыла ладонью приоткрытый рот. Шутки шутками, но такое для неё было шокирующим. — Нет, не говори так! Это его баловство-колдовство. — Ну конечно. Павел всё так же выражал свой скептичный настрой в саркастичной улыбке, но не больше этого. Наученный горьким опытом, наступать на те же грабли он не хотел, в частности вспоминая, как Василиса расстроилась ещё в первую их встречу. Мужчина в принципе не хотел больше расстраивать девушку. Она благотворно воздействовала на него. Павел чувствовал себя с ней совсем другим человеком, но не без старых привычек, конечно. Колдунья нисколько не изменяла участкового, не совершенствовала его и не стремилась сделать лучше. Она лишь помогала раскрыть всё то хорошее, что в Арефьеве в действительности было, оставляя его самим собой. Василиса пробуждала дремлющие качества Павла, и это он считал кардинальным изменением. Здесь точно была замешана магия, которую в народе тоже как-то определённо именовали… Участковый, конечно, видел в своём заезде, запланированном и в то же время нет, чистую случайность, пока Василиса думала об этом, как о проделке очередного существа. «Пускай будет так», — решил для себя мысленно Арефьев. Как и говорила девушка, она заслуживала принятия. Вслед за тем диалог ушёл в иное русло: — От тебя сложно что-то утаить: ты умеешь и гадать, и, кажется, читать мысли. Так что, обо мне ты знаешь уже практически всё. Могу и я узнать что-то о тебе? — выразил свой неисчерпаемый интерес мужчина. — В женщине должна быть загадка, Павел, — ответила Василиса и высокомерно задрала нос. — Я вижу и знаю, что ты полна загадок. Раскрой для меня некоторые из них. Девушка нарочито недовольно сконфузилась и постукала указательным пальцем себя по уху, мол, «не расслышала». — Пожалуйста, — добавил Арефьев, подыгрывая. — Так уж и быть! Что тебе приоткрыть? — согласилась Василиса Прекрасная и вернулась в свой прежний настрой, более спокойный. — Ты совсем ничего не знаешь о своих родителях? — Неожиданный выбор темы для разговора. — Прости, это интересуется мой внутренний милиционер. — Ладно, утолю интерес этого маленького длинноносого мальчика, — колдунья села поудобнее, чтобы подготовиться, видимо, к долгому рассказу, и затем начала. — Как я уже говорила, где они — я не знаю. Бабушка рассказывала о маме и папе не самые приятные вещи. Мама родом отсюда, она не захотела продолжать нести память о предках, поэтому уехала в город в поисках лучшей жизни. Встретила отца, «предпринимателя». Он, конечно, обещал ей светлое, счастливое будущее при деньгах. А как итог: у отца — тюремное заключение, у матери — разбитое сердце, ребёнок в животе и ни рубля в кармане. Избавляться от меня было слишком поздно, так что сразу после рождения мама написала отказную, и к себе меня взяла бабушка. Вот так. Павел хмуро молчал. Он переваривал то, чем с ним поделилась Василиса. Слово «ужасно» недостаточно красочно описывало рассказанное девушкой. А иное описательное слово Арефьеву было произнести как-то неудобно. — Извини, мне на самом деле не следовало спрашивать у тебя о таком, — отозвался мужчина, в очередной раз осознав свою ошибку слишком поздно. — Ничего. Мы не выбираем родителей и их нужно принимать такими, какие они есть. — Правда… Василиса поднялась с места и размяла затёкшие конечности. — Засиделись мы. — И куда же пойдём теперь? — участковый повторил за ней. — Выбирай сам. — Ну, раз уж дверь в твой дом для меня на неопределённый срок закрыта, то я предлагаю посетить другой. И даже не один. — Да? И что же это за дома у нас тут такие, открытые для всех желающих? — Сгоревшие.