Зничкино

      Пусть ночь и была беспокойной и вполне могла дать несколько поводов для бессонницы, Павел рано проснулся под звуки капель дождя, что бились о стекло, и периодические звуки раскатов грома. Работа ждала. Мужчина поднялся с дивана и застелил его. Позавтракал вместе с Семёном Викторовичем, глядя в окно, где изредка сверкала молния. Арефьев вспомнил блуждающие огни, а точнее, один такой, что летал над гладью озера. И правда — предвестник грозы. Никакой не дух. Посмотрел, скривившись, на форму, висевшую в зале. Нужна ли она была вообще? С одной стороны, да, ведь носить её на работе являлось формальной необходимостью, но с учётом того, что в Зничкино происходило, всем надо было показать себя именно как отзывчивого соседа, а не милиционера, исполняющего свои обязанности. Одежда играла чисто психологическую роль. Расположение селян Павлу определённо было нужно, так что он вышел из дома как есть, в спортивных вещах, разве что, нацепив сверху ещё и кофту на застёжке. К слову, фельдшер на «допрос» пошёл тоже, изъявив желание присутствовать там как главный человек в селе. Вчера местные, конечно, оставлять Лёшку одного не стали — ни в развалинах дома его родителей, ни на траве, куда он лёг. Закинуть его в фельдшерско-акушерский пункт было бы довольно опрометчиво, поскольку там находилось слишком много бесплатного алкоголя для пьяницы, но и не в тот же заброшенный клуб, где найти подходящее спальное место являлось той ещё задачкой. В конце концов, решили отдать Алексея Ивану, который один занимал небольшую часть своей жилплощади — пыльный угол в зале. Лёшке было, на самом деле, наплевать, где спать. С сумасшедшим соседом за стенкой или под открытым небом в сгоревшем доме. Так что, улёгся он без возражений. Что не скажешь об утре. Протрезвевший молодой человек выказывал своё недовольство выбранным ночлегом. Довольно удивительно в его-то ситуации с жильём. — Честно говоря, меня сейчас не твой крепкий сон волнует, — ответил Арефьев, стоя напротив пьяницы и скрестив руки на груди. — Меня волнует нарушенный неоднократно сон Ивана. Ты его целенаправленно запугивал? — Ой… Что-то голова от вопросов разболелась… — Зюзин запустил руку в волосы и сжал её, для полноты картины ещё и зажмурив глаза, словно его мучило неистовое похмелье. — Я тебе щас пропишу лекарство! — отозвался Семён Викторович, стоя рядом с Павлом Константиновичем. — Отвечай давай. — Да никого я не запугивал! Гулял я всё это время до леса и обратно. Вчера водка кончилась, я за ней в магазин ходил. Ну этот дурень меня, может, увидел и испугался так в очередной раз. Мужчины со скепсисом встретили рассказ Алексея. Семён Викторович своим недоверием неявно выражал желание услышать подробности, а для Павла на самом деле такой ответ казался безобидным оправданием. Но не обделённым зёрнами истины — Иван в действительности расценил всё увиденное неправильно. Откуда он вообще придумал этого мертвяка? Может, ему кто-то о нём поведал? Фельдшер хотел простую беседу превратить в допрос с пристрастием, но милиционер вовремя его остановил. — Он ни в чём не виноват, — проговорил мужчина, продолжая испытующе смотреть на Алексея. — Ну раз ты так думаешь, Полкан, — в очередной раз обратились к участковому как-то по-особенному, а не просто по имени. Сначала Серафима, теперь — Семён Викторович. В первом случае, женщина, скорее, так выказывала своё пренебрежение с толикой издёвки. Во втором случае, можно было бы подумать, что фельдшер проявлял настоящее, чистое дружелюбие. Он дал Павлу Константиновичу прозвище, как бы это странно ни звучало, из уважения и доверия к нему. — Что стало с домом твоих родителей? — сказал Арефьев, не разрывая зрительного контакта с Лёшкой. — Одним днём я возвращался с работы, поздно уже было… Подъезжаю, смотрю — из Зничкино дым идёт, на самой окраине. Бросился на помощь. А помощь уже была не нужна — пожар тушили. В нашем доме. Потом и родителей нашли… — Алексей выдавливал из себя слова, говорить ему явно было трудно, потому что Павел поднял личную, больную тему. Но всё же не прерывался. — Осознавать, что ты ничем не можешь помочь, просто ужасно. — Прими мои соболезнования. Парень вяло кивнул, глядя в пол. — Извини, но я должен ещё спросить: что написали в заключении? Пожарные, милиция? — Не помню… Сказали, что очаг пожара находился в спальной. Как будто произошло… Самовоспламенение. Милиционер удивлённо вскинул брови, а фельдшер озадаченно хмыкнул. — Родители спокойно спали и внезапно начали гореть? — задал риторический вопрос мужчина. Ему просто вдруг нужно было повторить то, что произнёс Алексей, но иными словами. Тот развёл руками, не находя, что сказать ещё, потому что свой ответ он взял не просто так, а из заключения специалистов. — Что ты сам думаешь на этот счёт? — добавил Павел, желая кое-что уточнить. Лёшка поднял взгляд, сначала посмотрел на Арефьева, но достаточно коротко, а вот на Семёна Викторовича — гораздо дольше. Дежавю… — Когда люди умирают, они сгорают, — ответил парень, вернувшись к гляделкам с Павлом Константиновичем. — Когда умирают… сгорают? — необоснованность воспринималась милиционером с закономерным непониманием. — Умерших забирает Знич. С огня жизнь начинается и с огнём заканчивается. Арефьев оторопел. Эту последнюю фразу он слышал уже во второй раз, и она начала ему казаться чем-то вроде рефрена в каком-нибудь неведомом сочинении. Такая… сакральная по своему звучанию. — Ясно, — только и сумел вымолвить Павел отрешённо. Мыслями он находился уже в другом месте и проводил беседу уже с другим человеком. Стоять в одном помещении с людьми иной веры и, скажем честно, весьма необычной, было довольно трудно. Агностик Арефьев полагал, как и все ему подобные, что люди не могли знать, существует ли на самом деле их бог, существуют ли эти добрые и злые силы. И вера здешних жителей просто лишала дара речи. — Кхм… Я, пожалуй, пойду. Меньше пей, Алексей Валерьевич, — произнёс участковый, больше не тратя времени на фразы вроде «разрешите откланяться». Он покинул дом, предварительно взглянув на его хозяина, который опустил голову на колени и вжался в угол, покачиваясь туда-сюда, как неваляшка.

***

      Идеально было бы сразу после разговора с Алексеем посетить Василису, чтобы проконсультироваться с ней насчёт упомянутого Знича. Кто это был такой, Павел даже не имел понятия. Логично предположить, что очередное потустороннее создание, существование которого, конечно, никто до сих пор не доказал. И всё же интересно было бы послушать колдунью, являющуюся почитателем традиций древности, чтобы собрать пазл полностью, досконально разобравшись в теме. Отношение к Василисе было противоречивым. Арефьеву становилось тяжелее воспринимать её как исключительно хорошенькую девушку со странностями. Углубление в положение дел Зничкино вызывало больше вопросов и подозрений, многие из которых, так или иначе, крутились вокруг известной ворожеи. Павлу предстояло решить, что для него важнее — личная симпатия к девушке или гордость за самого себя. (Поскольку начальство уже навряд ли оценит то, что он разобрался в запутанном деле гиблого места.) Оттягивала визит к Василисе проклятая машина. Милиционер вспомнил о ней, как только проснулся и услышал, что за окном шёл не самый слабый дождь. Арефьев зашёл к Евгению в гараж, так как двери были открыты. Видимо, молодой человек часто там возился. И не спроста. Павел увидел мотоцикл «Урал» с коляской. Это заставило его слегка усмехнуться. Возможно, от некоего восхищения. Евгений вылез откуда-то сзади, замызганный в солярке. Испачкались не только его одежда, лицо, но ещё и светлые волосы. Не посмотреть на них было невозможно. — Ах… Издержки профессии, — с улыбкой ответил молодой человек на направление взгляда участкового. — Вы говорили, что осмотрите машину на утро, — припомнил Павел, произнеся это абсолютно безэмоционально, поскольку уже устал и от напоминаний, и даже от собственной машины, которая в негодном состоянии доставляла больше проблем. — Сейчас утро. — Да, точно… Евгений почесал затылок и хотел отложить ремонт на неопределённый срок, но, посмотрев на Павла, сразу передумал. Так что, взяв инструменты, пошёл вместе с ним на место аварии. Парень осматривал автомобиль под строгим надзором милиционера. Конечно, проблему он локализовал моментально, для этого не нужно было быть механиком. Молодой человек предложил расширить место прокола, затереть и вставить жгут с клеем. Милиционер мало, что в этом понимал, поэтому просто согласно кивнул головой, желая только поскорее починить машину. — Предупреждаю: это лишь экстренная мера. Тем более в наших-то условиях. Доехать Вы сможете только до ближайшего шиномонтажа, — предупредил Евгений, поднимаясь с корточек. Затем он спросил. — А запаски у Вас нет? — Да если бы была, конечно, сделал бы всё сам. Уже использовал до этого в дороге… — недовольно пробубнил Арефьев. — Н-да уж. Механик отправился за тем, что ему было нужно для ремонта — ремкомплект. Туда входили круглый рашпиль, шило, несколько кусков жгута и клей. А участковый остался стоять на месте. Дождь лил уже не так сильно, хотя тучи всё ещё не расходились. Мужчина задумчиво оглядел небосвод и с его губ вдруг случайно сорвалось: — Пал… Кан. Полкан. Евгений не заставил долго себя ждать. Он вернулся к Павлу и также под его пристальным наблюдением принялся заниматься починкой, не без сигареты во рту. Минут через десять молодой человек не выдержал и, обернувшись, сказал: — Павел Константинович, Вы погуляйте пока. Я Вам сообщу, как только закончу. Участковый недовольно насупился, но пререкаться не стал. Он отвернулся и пошёл вперёд по дороге, любуясь видом, не менее интересным, чем вид кропотливой работы механика, — горизонтом. Бескрайняя даль, где сгущались тучи и шёл дождь, завораживала. От одной лишь мысли, что где-то там, в тысячах километрах, может быть, жил кто-то ещё, просыпалось любопытство. Дух захватывало от бесконечности поля. Оно, безусловно, имело своё неопределённое окончание, и всё же зрительное восприятие доказывало обратное. Поблизости не было ничего, кроме сплошной травы с периодически возникающими урочищами, вроде того, что находилось рядом с селом. — Подумать только… Здесь, в дали от цивилизации, происходят удивительные вещи — существует иная вера. Здесь и течение времени ощущается как-то по-другому. Да, самая настоящая сказка, — мыслил Арефьев. — Но даже в ней находится место простым человеческим дрязгам. — По-мнению Алексея, к убийству родителей причастен Знич. Возможно, и другие сгоревшие дома на его совести. Как всегда неувязка лишь в том, что это, скорее всего, очередное выдуманное существо. Не понимаю, почему сельским легче списать пожары на силы, в которые они верят, не разбираясь в настоящих причинах. Ведь несостыковок много. Неужели все местные болели и болеют кетозом, из-за чего подвержены самовоспламенению? Опять же, им будет легче списать это на проклятие или на Знича. Кроме того, обычно, при самовоспламенении остаются ноги или руки, они не могут достаточно питать огонь, так как в них меньше жира. Павел остановился и устало взялся за переносицу, закрыв глаза. В деле действительно было мало приятного, особенно потому, что в пожарах Арефьев разбирался не так хорошо, как хотелось бы в последнее время. И углубиться в тему не получилось бы, поскольку в округе явно не находилась библиотека. Та, что была дома у Семёна Викторовича, вряд ли имела книгу о возгораниях и самовозгораниях. Мужчина услышал сзади себя приглушённый зов. Участковый в своих размышлениях не заметил, насколько далеко ушёл. Евгений на большом расстоянии казался совсем крошечным. Арефьев трусцой вернулся к механику, получив рядовое заверение, что машина теперь как новенькая. Собираясь отогнать её в безопасное место, чтобы не оставлять стоять здесь бесхозно, Павел потянулся к карману кофты и пошарил там, вынимая ключи. После оба мужчины заняли места в машине. Арефьев с ревностью уселся за рулём, предоставляя молодому человеку все остальные пассажирские места на выбор. Он осторожно доехал до села, сам того не осознавая, молясь на каждой новой кочке неизвестно кому. «Лишь бы выдержала» — повторял он про себя. Припарковался милиционер у забора дома фельдшера, заставив того сразу выйти и глянуть, на чём вообще ездил его временный постоялец. Обмолвившись парочкой фраз, мужчины разошлись, каждый — в свою сторону. Семён Викторович — в магазин, Евгений — обратно в гараж, а Павел — в лес.

***

      Лес во время дождя немного изменился. Поскольку он был проницаем, то перенимал на себя оттенки неба. Вчера днём колок светился тёплыми тонами, вечером — блестел загадкой звёзд. На данный же момент — выглядел серо и грустно, так как на небо угрюмым занавесом спустились тучи. Погода соответствовала привычному настроению Павла Константиновича — такая же унылая, хмурая и сердитая. Была чем-то вроде его отражения. Мужчина шёл в направлении дома Василисы, вспоминая, как она вела его таким же образом, только будучи ночью. В любое время суток и в любую погоду у леса был свой контраст, и за его обновкой неосознанно хотелось наблюдать. Так что Павел в очередной раз не остался равнодушным к живописности природы. Не сказать, что наблюдал за ней он с открытым ртом, как это частично было при первом посещении леса. Сейчас обстановка навевала совсем иные эмоции — задумчивость, прострацию. — Василиса говорила, что она почитает традиции древности и хранит память о них. Всему она набралась у своей бабушки, так что это Серафима занимает здесь роль некоего проповедника. И, значит, это на её совести распространение всяких слухов о нечистой силе. Что ж, надо отдать должное их преемственности. С каких времён эти знания передаются? И ведь до сих пор не были забыты. — Мне, на самом деле, не хочется считать Василису причастной ко всему этому. Она живёт по заветам, что были священными издревле. Резонно ли вообще думать о том, что она может быть виновата во всём происходящем в Зничкино? С одной стороны, да, ведь она служит чем-то вроде рупора Серафимы, который вещает ложную информацию «в массы». Но с другой стороны, она делает это нецеленаправленно. Ну обмолвилась случайно с Иваном, например, при встрече в магазине об этом мертвяке, ну рассказала Алексею в том же магазине о существовании Знича. И во всех случаях не имела за этим злого умысла. Однако мне нужно признать, что я всё-таки ищу хоть какие-то малейшие поводы, чтобы оправдать Василису. Арефьев тяжело вздохнул и не заметил, как подошёл к опушке, на которой стоял небольшой дом. Из дымохода с небольшой шапочкой поверх него струйкой клубился несильный, но плотный дым. После дождя было довольно прохладно, поэтому хозяйки слегка растопили печь. Участковый постучал в дверь и дождался, когда ему откроют. — А к нам как раз совсем недавно синичка на окно села. Вот и гость с радостными вестями, — произнесла Василиса и улыбнулась. Павел тоже невольно улыбнулся лишь уголками губ. И самому не улыбнуться было трудно, видя перед собой доброжелательно настроенную девушку. Она отошла в сторону и пригласила войти внутрь. Мужчина так и сделал. Он сразу прошёл к столу и сел на скамью, так как, в принципе, сидеть здесь было больше негде. Павел вздрогнул, почувствовав лишь сейчас, насколько он озяб, шастая по лесу и не только, и насколько тёпло было в помещении. — О-о, какие люди. Что на этот раз? Не просто так ведь пришёл, — отозвалась Серафима, слезая оттуда же — с полатей. — Здравствуйте, бабушка. Да, раскусили. Я не столько в гости пришёл, сколько проявить чисто профессиональный интерес. — Да-да, понятно всё и так. Женщина как всегда была ворчлива. Но любопытство милиционера сей факт не мог остановить, как и не мог преуменьшить его тягу методичного ведения расследования к логическому завершению — раскрытию истины. Серафима села напротив Павла и, положив руки на стол, стала сверлить его взглядом со смелой ухмылкой. — Ну, говори, — вымолвила, готовая слушать. — Скажите мне, кто такой Знич? — поинтересовался Арефьев. Вызов во взгляде старушки резко померк, точно солнце заслонила очередная туча. А девушка застыла, отбросив все свои дела возле печи. — Зачем тебе о нём знать? — Алексей обмолвился. Вот и захотелось разобраться. — Чтоб ему пусто было! Реакция женщин, безусловно, Павла заинтересовала. Кажется, попал он в самое яблочко, задав подобный вопрос. Сеять раздор не входило в его обязанности, но получать информацию можно было абсолютно любыми способами. В гневе люди всегда готовы поделиться, чем угодно. — Я говорила, что ты нас не поймёшь. Так что и разбираться тебе в наших делах нет смысла, — неустанно уклонялась от ответа Серафима, всё же взяв под контроль своё раздражение. Неудивительно: она была совсем иной по характеру, нежели Антонина, которая в чувствах могла взболтнуть лишнего. Возможно, стоило обратиться напрямую к ней? Почему нет? Она бы рассказала о Зниче. Но если женщины здесь просто опешили, то та вполне могла даже испугаться. — Не говорите за меня, Серафима. Я пойму вас, можете не сомневаться, и быть в курсе «ваших» дел — часть моей работы, — спокойно ответил мужчина. Бабушка помялась на месте. Конечно, ей не нравилось, как она же говорила, что участковый совал свой длинный нос куда ни попадя. Однако и ясно было то, что тот не отстанет ни при каких обстоятельствах. — Знич — наш Бог, основатель жизни. На территории, где мы сейчас находимся, жили наши предки, которые поклонялись всецело Зничу, оттого село и называется Зничкино. И не спроста. Ведь он породил неугасимый Огонь, источник жизни, источник чувств, поступков и знаний. Всё, что ни делается, то из побуждения Знича. В нас загорается его жар, позволяющий мыслить, творить, строить, совершенствоваться, побеждать. Знич вездесущ. Он присутствует и в зелени листвы, и в сочном вкусе ягод, и в аромате благоухающих цветов, и в звуке птиц. Даже в нашем движении или мысли. Он дает нам на всё силы. Павел, нахмурившись, слушал Серафиму, обдумывая её слова. Вместе с тем, в пазл вклинивались и новые, и уже подобранные его части. Василиса говорила о том, что она поклоняется своему богу посредством розжига костров. Пламя — основной источник контакта. Выходит, что полотно в подвале, и есть олицетворение Знича. Само солнце. Основа мироздания. Отсюда вытекает вопрос — на что способен человек, чтобы задобрить своё божество? Ответ — сжечь чей-то целый дом в придачу с парочкой жизней. — Вот, значит, как. А ваша вера, случаем, не подразумевает принесения кого-нибудь в жертву? — спросил участковый. — Нет. Знич забирает людей только тогда, когда они неизлечимо больны. Его огонь съедает их изнутри и то место, где они жили, чтобы зараза не распространялась и дальше. А если болезнь лёгкая, то человеку достаточно потерпеть жар Знича, который также выжжет всё плохое. Он Бог милосердный, но грозный. — И что же, у вас полсела сгорело больной смертью в своих домах? — Да, а как иначе? Бруцеллёзом от коров заразились те, кто их содержал. Знич нас сберёг, и мы должны быть ему благодарны. Арефьев устало взялся за переносицу. Когда Серафима говорила без присущей ей издёвки, становилось тошно. Что делала с человеком вера в несуществующее? Но, так или иначе, зачатки логики Павла обрадовали. Странно, что и известную болезнь местные не оправдали каким-нибудь гневом Знича. Скорее всего, в этом и заключалась одна из неувязок поклонения их богу. — Потрясающе, — сказал устало Павел, вызвав недоумение у Серафимы. — В отчёте я должен буду написать, что во всех пожарах виновен Знич, бог огня, но сделал он это исключительно в благих целях. Это ему послужит смягчающим вину обстоятельством. — Ты так лучше не шути, — строго произнесла Серафима, пригрозив Арефьеву пальцем. — А то что? Вы же сами говорили, что мыслить людям позволяет Знич. Значит, он допускает то, что я в него не верю. — Тьфу на тебя. Безбожник. И тем не менее, старушка была готова смириться с присутствием у себя в доме Павла. Она не выгоняла его за порог. Что это было? Великодушие? Уступка? Безразличие? Так или иначе, участковый всё, что хотел, узнал, и у него больше не было причин оставаться. Просто в воздухе витала напряжённость, вызванная очередным разгоревшимся на почве веры спором. От дискомфорта мужчине не терпелось поскорее избавиться, как бы не было велико желание провести чуть больше времени с Василисой. — Я пойду. Простите за доставленные неудобства, — вымолвил Павел и затем пошёл на выход. В этот раз останавливать его никто не спешил. Но не проводить Василиса не могла. Она, уже не такая восторженная, смотрела, как мужчина выходит из дома. Напоследок Арефьев остановился и развернулся. Девушка поджала губы и явно была слегка разочарована таким приходом гостя, ведь синица всё-таки пророчила ей радостные вести. Это в очередной раз доказывало несостоятельность поверий, суеверий и просто верований. Верить можно было только в себя и в свои собственные силы. По крайней мере, так считал лично Павел. — Прости. Иначе не получится. Мне нужно работать, — ответил он на грустное безмолвие Василисы. Та только понятливо кивнула. — Может, встретимся позже, чтобы всё обсудить? Я бы хотел послушать и тебя, — добавил милиционер. Сказал он это, по правде, только из внутреннего побуждения хоть как-то загладить вину за реально доставленные «душевные» неудобства. Василиса вздохнула. — Ладно. Приходи к обеду. Если что, в дом не стучись… — произнесла девушка. Понять её можно было. Хотя и Серафима не выражала явного недовольства, действовать ей на нервы не имело под собой никаких оснований. Так Павел ушёл обратно в село, домой к Семёну Викторовичу, дожидаясь обеденного времени.