Ах, какое далëкое... или Зелëные мушкеты

Часть посвящается Дуэльному кодексу русского офицерства.

      Утреннее зарево расползлось по небу и начало капать оттуда вниз, затапливая чуть заметные в полумраке низинки и выбоины. Портос, давно уже старавшийся огородить более или менее прямоугольную площадку, лишëнную этих рельефных осложнений, нервно выдохнул и снова достал колышки. — Атос, ещë раз, сколько на сколько? — Шагов сорок на двенадцать. Моих. — Ага, моих, значит, двадцать пять на… На сколько? — На восемь, — откликнулся от стены ангара Арамис. Алкедианец стоял там без дела, задумчиво жуя какую-то травинку. Травинка то и дело вяло пыталась вырваться и уползти. Портос подошëл к другу. — Не нравится мне эта затея. — Успокойся. Атос не тот, кто делает глупости. — Знаю, — каскадаг вздохнул. — И всë равно тревожно. Атос сидел на земле, подогнув под себя ноги и закрыв глаза. На коленях у него стоял продолговатый ультрамариново-синий футляр, и руки артурианца в тонких перчатках покоились на крышке. Больше всего это напоминало своеобразную медитацию с очень странным эффектом: чем расслабленнее и безэмоциональнее становилось лицо артурианца, тем отчëтливее нервничали его друзья. Кончилось всë тем, что Портос отправился снова обходить территорию поединка, а Арамис выплюнул измучанную травинку и начал покачиваться на носках. Из-за дальнего края ангаров показались три фигуры. д’Артаньян шëл твëрдо и уверенно, но на лице его плясала такая гамма эмоций, что у Арамиса едва не закружилась голова. Зато сопровождавшие татуинца Гримо и Планше смотрели однотонно-мрачно. — Доброе утро, — коротко поклонился новоприбывшим поднявшийся Атос. — Доброе утро, капитан. — Мои секунданты — лейтенант и пилот Арамис, старший штурман Портос. — Мои — старший по обслуживанию кораблей Гримо и сержант Планше. Представленные друг другу секунданты отошли в сторону, оставив без пяти минут противников наедине. — Господин капитан, я хотел бы принести извинения. — Господин д’Артаньян… — Мне… пришлось ограничится практической стороной кодекса, который вы мне переслали. Прошу простить меня. Но только за это! — Говоря по секрету, очень многие пропускают идеологическую сторону и начинают сразу с двести тридцать четвëртого параграфа, — артурианец улыбнулся. — В том, что вы хотя бы попытались, я вижу очень добрый знак. Так поступали сыновья Артурии в годы еë расцвета. Дуэлянты помолчали. — Я, наверное, очень больно толкнул вас вчера ящиком с запчастями от шаттла. Если окажете честь, у меня есть древний татуинский рецепт лечебного отвара… — Спасибо, сегодня мне вчерашнее столкновение не помешает. Хотя вы правы, было криффски больно, проклятая рана, никак не заживает до конца… Но мне очень нравятся ваши речи, думаю, мы можем поладить! Д’Артаньян не успел придумать, как выразить своë горячее согласие — к дуэлянтам приближались четверо секундантов, и разговоры пришлось остановить. — Руководителем дуэли, — откашлялся Арамис — с общего согласия выбран господин Гримо. Обязанности врача… — Не представляю, зачем он здесь нужен, — пробормотал под нос Планше. — …Были возложены на меня, господин сержант, также с общего согласия. Господин Гримо, прошу. — Обнажите оружие. Атос извлëк из футляра недлинный серебристо-белый клинок с плоской рукоятью и сложной витой чашкой-гардой. Д’Артаньян освободил с пояса нечто подобное, но в гораздо более грубом варианте. — Кустарный, — пояснил вполголоса Планше заинтересовавшемуся каскагаду. — Из корабельной запчасти. Списанной, конечно. Гримо быстро осмотрел оружие и, сцепив зубы, признал его равным. Противников развели по сторонам площадки, согласно произволу жребия — поцарапанной с одной стороны гайки, которую подбросил Арамис. После этого д’Артаньян при содействии Портоса начал стягивать с себя рубашку, куртку, ботинки, оставаясь в одних только лëгких штанах, подвязанных у лодыжек. Ровно то же самое сделал Атос под наблюдением Планше, за исключением того, что артурианец по умолчанию оставил на руках перчатки. — Противники не желают примириться? Оба покачали головами. — Начинайте! д’Артаньян повëл плечами (мышцы уже начали стынуть) и взял свой кинжал в зубы. — И всë-таки очень уж нелепо, — прошептал Планше, наблюдая, как два повстанца сходятся с оружием в зубах. — Атос говорил — именно поэтому дуэльная традиция и вымирает, — поделился Портос. — Мало у кого даже сохранились родовые дуэльные клинки… Смотри, смотри! — Что там?! Кровь есть? — Нет, обошлось. Продолжают. Но как юнец на него кинулся! — Капитан тоже хорош. — Не отнять. Арамис! Как думаешь, плохо кончится? — Дуэль до первой крови, — алкедианец покачал головой. Он тоже не отрывал взгляд от дерущихся. — Не думаю. Атос и д’Артаньян кружились по площадке, время от времени меняя направление. Юноша, не очень уверенно державший кинжал, снова попытался наскочить на противника. Атос стремительно ушëл с линии атаки и оказался у татуинца за плечом. Тот развернулся на месте и почти достал до груди артурианца кончиком лезвия, но его как раз в этот момент повело в зубах татуинца в сторону. — А если они беззубыми останутся, это считается кровью? — Портос! — Молчу, — и тут же в голос ахнул. Но это была не его вина. Атос, словно слишком увлёкшись своим боевым кружением, вдруг неловко повернулся — и его многострадальное плечо оказалось полностью открыто противнику. д’Артаньяну достаточно было одного движения головой, чтобы разом закончить дуэль. Но татуинец шагнул назад. А через несколько секунд и вообще вынул клинок изо рта. — Вот видите, господа, — пояснил Атос и наклонился, чтобы подобрать из своей куртки платок и утереть тонкую алую струйку, бегущую по подбородку. — Каким нужно быть осторожным, и как нелепо можно проиграть. Господин д’Артаньян… Победа ваша. Примите мои извинения и поздравления. — Господин капитан, я всегда к вашим услугам, чего бы от меня не потребовалось. — Оставьте, — артурианец чарующе и открыто улыбнулся. — Давайте перейдëм на ты? Д’Артаньян кинулся пожать ему руку, начиная понемногу сиять, а потом его окружили все — Атос, Портос, Арамис, Планше, Гримо, Базен, Мушкетон, пилоты двух или трëх вернувшихся с вылетов кораблей и два посыльных — один от де’Зессара, другой от де’Тревиля, с одинаково дикими ошалевшими лицами и всего одним животрепещущим вопросом на двоих. Под их влиянием вся толпа перегрупировалась и, рассеиваясь по дороге, направилась в сторону кабинета генерала, одно из окон которого как назло выходило на старые ангары. Но д’Артаньян, шагая в самом сердце шумного стихийного коллектива и обнимая одной рукой беспокойно-радостного Планше, а другой — тихо-весëлого Атоса, ни о чëм не жалел. Недовольными оставались лишь двое. Гримо достаточно часто наблюдал безобразия Синих Лилий и одной команды в частности, чтобы понимать — происходит что-то необычное. И скорее всего под предлогом этого необычного он, старший по обслуживанию кораблей, вот-вот лишится одного, а то и двух механиков. Но он молчал. Потому что делать выводы умел гораздо лучше, чем говорить. А второй наблюдатель, не совсем довольный событиями этого утра, как раз в этот момент понимающе кивнул господину де’Зессару. — Не беспокойтесь, нам в нашем совещании не повредит перерыв. Мне, к тому же, очень любопытно посмотреть на наших героев. Это же тот самый отряд, генерал? Пунцовый де’Тревиль кивнул. — И трое из моих механиков, — добавил де’Зессар. Очень бледный темноволосый господин провëл узкой ладонью по спине распластавшегося у него на коленях лотокота и снова посмотрел в окно. Де’Тревиль тихонько ругнул неугомонных, невозможных, невыносимых Атоса, Портоса, Арамиса. И тут же оборвал себя, вспомнив, что гранд-стратегу всë прекрасно слышно в Великой Силе.