Зверь

Вопросы справедливости волновали Четуми с самого детства. Что же такое справедливость? Ну, это когда все живут одинаково… бедно. В похожих один на другой вигвамах, скудно обставленных грубой деревянной утварью. Возле колодца, чтобы по нескольку раз в день ходить за водой с одинаковыми глиняными кувшинами. Неподалеку от пастбища кодо, одинаково неуклюжих и вонючих. И добытая охотниками дичь, и собранные лекарями коренья, и сшитая ремесленниками одежда наравне с выкованным для воинов оружием — всем достанется поровну. То есть понемногу. Это уравнивание всех со всеми считалось справедливым. Если мыслить критически, у тауренов не было ничего, кроме высоко ценимой ими духовной культуры. В значимости которой, кстати говоря, Четуми сомневалась. Страшно подумать, но когда-то она и мечтать не смела о том богатстве, которое теперь представлялось ей крайней бедностью. Вигвам казался дворцом по сравнению с той лачугой, где ее семье приходилось ютиться. Хоть какая-то утварь — это все же лучше, чем никакой. Да и спать на заскорузлой шкуре кодо удобнее, чем на холодном полу. А как вспомнишь ледяной ветер, бьющий тебя по лицу, когда рано утром высовываешь нос наружу, чтобы выбежать по нужде… Да и за водой в погожий день ходить куда легче, чем скрести лопатой снег в ведро, чтобы потом еще час его топить над очагом. И уж, конечно, ощипывать тушку канюка — это тебе не убитого отцом йети потрошить. И только попробуй не успеть до пробуждения матери… Теперь она взрослая девушка и сильный друид, способный постоять за себя и найти себе пропитание где угодно. В ее распоряжении целый мир, необъятность которого ей милее тесного вигвама. Изнурение, кровоточащие ссадины и коченеющие на морозе конечности в прошлом, но ей никогда их не забыть. Она подумала о Зайнире. Он умел быть обаятельным, если это было нужно, а потому, сойдя с дирижабля, завязал разговор с патрулировавшим Вершину Духов храбрецом, вместе с которым тотчас направился в сторону ближайшей таверны. Никогда не догадаешься, что этой рыжей занозе в жизни не повезло еще больше. Однако он давно все простил. Четуми же простить не могла. И чем дольше она кружила над Громовым Утесом, тем злее ее жгла обида. Наконец начало смеркаться, и тауренка в облике рогатой совы приземлилась на Вершину Старейшин, молясь о том, чтобы обстоятельства сложились удачно. По мере того, как сгущались сумерки, друиды покидали главный вигвам и разбредались по домам. Костер, горевший в центре вигвама, стал понемногу затухать, и крепкий таурен, чей мех уже тронула седина, сел возле него в ту же позу, в которой любила медитировать сама Четуми. Это был не кто иной, как Хамуул. Девушка подобралась поближе и осмелилась посмотреть ему в лицо — внимательные глаза мудреца тут же впились ей в душу. Он молчал, предоставив потрескиванию костра заполнить собой повисшую в вигваме тишину. Он не шевельнул ни единым мускулом. Он ждал. Четуми приняла гуманоидный облик, глубоко выдохнула, собираясь с мыслями, и шагнула к нему. — Почтенный Хамуул, я… — Хамуул, мне нужен твой совет, — раздался за ее спиной знакомый раскатистый голос, никак не вязавшийся с бесшумной поступью, застигшей тауренку врасплох. Она машинально обернулась и вскрикнула — перед ней стоял тот, кто когда-то велел ее семье убираться прочь из Мулгора. Четуми узнала его сразу, как только увидела лихо закрученные тяжелые рога — и двадцать лет тлевшая в ней обида вдруг вырвалась наружу. — ТЫ! — взревела друидка. Миловидное лицо превратилось в морду лютого медведя, и если бы таурен не увернулся — быть его груди растерзанной острыми когтями. Покрепче ухватив железную палицу, он приготовился дать отпор. — Стоило ожидать, что дочь Рампаго однажды заявится по мою душу, — промычал он, насупив густые брови, и парировал очередной яростный удар. Когда же ему подвернулся шанс оглушить беснующегося медведя одним взмахом палицы, по руке его ударило древко копья, вынуждая промахнуться. Он посмотрел на непонятно как оказавшегося здесь тролля, загородившего собой друидку, и рассвирепел. Двое на одного — это так бесчестно! На глазах Хамуула разворачивалась совершенно безобразная драка, но он решил не принимать в ней никакого участия. У этих двоих нет шансов против такого бойца, как Бэйн Кровавое Копыто — а значит, сын вождя в безопасности. В то же время, тролль явно имел целью защиту, а не нападение — а того, кто не желает ему смерти, Бэйн никогда не убьет. Что касается девушки… Дочь Рампаго, дочь Рампаго… Ах да. Он вспомнил. Отец Бэйна, Кэрн Кровавое Копыто, с которым Хаммул дружил с детства, был первым, кому удалось объединить разрозненные племена тауренов. Единство было достигнуто не силой — хотя силы Кэрну не занимать — а уступками. Терпимостью. Крайне миролюбивой политикой. Никаких завоевательных войн, только защита нынешних территорий. Никакого превосходства одних над другими, все должно быть разделено поровну. Никаких противных природе учений, даже если это задержит прогресс. Таурены должны жить в гармонии не только друг с другом, но и с прочими обитателями Калимдора — насколько это возможно. Кэрн делал все, чтобы жизнь тауренов их полностью устраивала. Но кое-кому было этого мало. Кое-кто не желал довольствоваться тем, что «устраивало» остальных. Этим кое-кем была и остается до сих пор Магата Зловещий Тотем. Она провозглашала прямо противоположные вещи. Таурены — великий народ, они достаточно могущественны, чтобы обратить свинобразов, кентавров, гарпий и все прочие низшие расы в рабство. Весь Калимдор может принадлежать им — незачем делиться континентом с пришлыми орками! Величие оправдывает любые средства — будь то чернокнижие или некромантия. А главное — те таурены, которых природа одарила щедрее прочих, вправе рассчитывать на такие власть и богатство, которые и не снились их заурядным соплеменникам. Разумеется, стоило этому пустому бахвальству достигнуть ушей тауренов с амбициями, как назрел раскол. — Ты смешал моего отца с грязью и выставил на посмешище мою мать! — кричала Четуми, слишком уставшая для того, чтобы оставаться в зверином обличье. Так что теперь она просто метала концентрированные сгустки гнева в таурена, одной левой отбивавшегося от выпадов Зара. — А что мне оставалось делать?! — пророкотал сын вождя. Он топнул копытом — и ударная волна сбила обоих его противников с ног. К сожалению, оправились они довольно быстро, и бой продолжился. — Ты и представить себе не можешь, какой ценой был достигнут мир между племенами! Если бы кто-нибудь прислушался к этим прихвостням Магаты, то все, чего мой отец добился, пошло бы прахом! Хамуул, услышав эту перепалку, покачал головой. Надо признать, что «прихвостни Магаты» — несколько неподходящая характеристика для тех двоих. Доблестью Рампаго не уступал Бэйну, но его удручал мир. Он был настоящим воином, и его манила слава завоевателя. Ну а его супруга — кажется, ее звали Нума, — была красивейшей женщиной Мулгора. А тот образ жизни, который должны были вести таурены в соответствии с идеями Кэрна, не способствовал сохранению красоты надолго. Выцветшая на солнце грива, намозоленные руки, свалявшийся мех — вот что в конечном счете ждет любую тауренку. Поручив труд рабам, которых Магата так убедительно всем обещала, Нума могла бы сколько угодно холить и лелеять свою красоту. Верховный друид присмотрелся к девушке, осыпавшей ударами Бэйна, который старался загнать ее в угол. Он бы давно это сделал, если бы юркий тролль не отвлекал его на себя молниеносными тычками древком то по одному, то по другому месту. Сколько же в этих молодых энергии. Будь у них столько же мозгов, может, и Короля-Лича давно бы победили. Но тауренка была хороша, ничего не скажешь. Глаза — огромные и ясные, как два голубых озера — она унаследовала от матери, а вот копну волос с медным отливом — от отца. Одно оставалось непонятно — зачем она пришла к Хамуулу? — Можешь не рассказывать о том, какой сволочью был мой отец и какой дрянью — моя мать! — чувствуя, что скоро выбьется из сил, закричала тауренка. — День, когда они умерли, был счастливейшим в моей жизни! Ее истошный крик перешел в верещание совуха — и на вигвам обрушился звездопад. Бэйн, питавший к своим родителям беспредельное почтение, опешил от слов девушки настолько, что даже не заметил, как прямо к его копытам рухнула одна из ярких звезд. Пока Хамуул подбирал и отправлял сотканные из арканы звезды одну за другой обратно в небо, сын вождя стоял как вкопанный, а в лицо ему верещал свои откровения взъерошенный совух: — Почему, почему вы изгнали меня вместе с ними?! Неужели никому и в голову не пришло, что всю злость за свои ошибки они выместят на мне?! Почему вы, с этой вашей лучащейся добротой философией, ни разу обо мне не подумали?! Знаешь, что я пережила?! Совух задрал голову вверх и прокричал: — Я пережила АД!!! Думаешь, легко жить бок о бок с потерявшим былую мощь воином, мечтавшим вместо дочери о сыне? Или, по-твоему, жить со страшной склочницей, сваливавшей всю тяжелую работу на своего ребенка, легче?! Да я их ненавидела! Они были… единственными, кого я когда-либо… ненавидела… И запыхавшаяся девушка, тяжело дыша, схватилась за подбежавшего к ней тролля, чтобы не упасть. Тот уставил глаз на Бэйна и произнес на чистейшем таурахэ: — Прости ее. Клянусь, ее буйство подошло к концу. — Тпру-у-у-у… — вот и все, что мог ответить ему Бэйн. — Если ты и не думала мстить — то зачем вообще заявилась ко мне? — обратился он к тауренке, но тут наконец подал голос Хамуул. — Она заявилась не к тебе, — сказал верховный друид, — а ко мне. Но прежде чем я с ней заговорю, ты ответишь на заданные тебе вопросы. — Какие еще вопросы? — складывая руки на груди, хмыкнул Бэйн. Соперники не оставили на нем ни царапинки, зато заставили попотеть, и он считал это достаточным основанием к тому, чтобы с ними не разговаривать. — Девочку нужно было передать на воспитание в другую семью, а не оставлять Нуме с Рампаго. Почему этого не сделали? — Таурена невозможно заставить полюбить чужое дитя как свое собственное, если он этого не хочет, — ответил сын вождя. — Ее считали дурным семенем от дурного плода, и как видно, неспроста. — Да что ты обо мне знаешь, — проворчала Четуми. — Говори со своим будущим вождем почтительно! — одернул ее Бэйн. — Ты не мой вождь, раз я — не твоя соплеменница! Нет, хватит… Она постаралась вернуть над собой контроль и, когда у нее это получилось, обернулась к Хамуулу и низко ему поклонилась: — Верховный друид, я пришла сюда, чтобы научиться вашей мудрости. Ее, как вы могли заметить, мне недостает. Хамуул подбросил щепы в костер — и в вигваме стало намного теплее. — Конечно, — сказал старый таурен, вернулся на то же место и сел в ту же позу, как будто Бэйн в его вигвам не заходил. — Присаживайся, и поговорим. — Ты будешь говорить с девчонкой, которая едва не разнесла Вершину Старейшин? — грозно насупившись, спросил молодой таурен. — Стоит ли оно того? — Не забывайся, Бэйн, — ответил Хамуул, и его голос звучал очень твердо и спокойно. — Это ты приходишь ко мне за советом, а не я к тебе. Так слушай же мой совет — выйди отсюда и скажи тем, кого потревожил грохот вашего поединка, что все в порядке. Ты… — он хотел обратиться к троллю, но его в вигваме уже не было. Верховный друид напряг слух и услышал затихавшую вдалеке пружинистую поступь. — Догадливый юноша. Итак… Он дождался, пока Бэйн покинет их, и посмотрел на тауренку. — Как тебя зовут? — Четуми. Хамуул кивнул, отвел глаза куда-то в сторону и надолго замолчал. Четуми терпеливо ждала. Старый таурен слышал много имен на своем веку. Иногда они повторялись. Но имени девушки он не слышал никогда. — Ты знаешь все заклинания и умеешь принимать любой облик, — сказал Хамуул. — Я помню всех друидов Круга Кенария, так как все они — либо мои учителя, либо мои ученики, либо ученики моих учеников. Ты не относишься ни к первым, ни ко вторым, ни к третьим. Значит, свои знания и навыки ты приобрела не на Лунной поляне. Где же? Тауренку этот вопрос поставил в тупик. — Э-э-э… Нигде, — пожала она плечами. — Я не учила ни одно из тех заклинаний, которое применяю. Они… возникают в моей голове сами собой. Мне их даже произносить необязательно. — Неужели? — скептично хмыкнул таурен. — Да, хватает… как же это сказать… уверенного волеизъявления. Ясного намерения. Не терпящего никаких возражений приказа. Она направила взгляд таурену за спину и сконцентрировалась. «Расти!» Не прошло и минуты, как спину старого таурена подперла высокая сосна. «Увянь!» Не успел верховный друид оглядеть сосну снизу доверху, как дерево начало стариться, загнивать — и превратилось в кучку трухи, которую выдуло из вигвама порывом ветра. — Хорошо, тогда я спрошу по-другому, — кивнул таурен. Этот фокус с сосной не свидетельствовал о каком-то небывалом мастерстве, но впечатление производил хорошее. — От кого ты этому научилась? Если бы она ответила «ни от кого», он бы тотчас ее выгнал за вранье, но Четуми сказала: — От наставника, имени которого вы никогда не слышали и которого на Лунной поляне никогда не встречали. — Значит, он не друид? — Да. — Маг? — Можно и так сказать… — Заставь этот костер гореть лунным огнем. Это была любимая задача Хамуула. Юные дарования лезли из кожи вон, призывая на головешки лунный свет и пытаясь заставить его загореться. Им нужно было время, чтобы от зримой формы перейти к незримой сути. Но Четуми решала задачи и посложнее. Что есть пламя? Результат горения. Что есть горение? Выделение энергии в больших количествах. У любой энергии есть источник, и если поменять источник с изначальных сил природы на аркану — то есть на тайную магию — то энергия начнет выделяться из нее. Как известно, излучение арканы представляет собой свет платинового оттенка, что придает ему сходство с лунным, так что… Надо же, получилось. — Понятно. Маги хорошо владеют арканой и могут научить владеть ею других. Верю, — удовлетворенно кивнул друид. — Что тебе не смог дать тот маг и что могу дать я? — Если вкратце, я знаю, что и как, но не знаю, когда и почему, — надеясь, что верховный друид поймет эту сумятицу, ответила тауренка. Он понял сразу. — Ты уверена в своих силах, но не уверена, в каких случаях их нужно применять и насколько усердно, — меняя пламя с платинового на желтое, сказал Хамуул. — Все через это проходят. Едва почувствовав в себе зов дикой природы, восторженные друиды хотят превратить весь Азерот в Изумрудный сон с его густыми лесами и полноводными реками, не понимая, что не везде нужны леса и не всюду могут течь реки. Они так страстно желают помочь природе, что невольно начинают нарушать ее законы. Ты поступила мудро, обратившись ко мне до того, как твой энтузиазм приведет к какому-нибудь стихийному бедствию. Он поднялся — и Четуми последовала его примеру. — Единственное, что поможет тебе постичь всю сложность взаимосвязей, совокупность которых и составляет природу — это практический опыт, — доставая дощечку с растянутым на ней лоскутом тонкой кожи, продолжил Хамуул. Впервые за долгое время он заговорил с кем-то так, как с ним когда-то говорили ночные эльфы. Ему было приятно блеснуть перед девушкой знанием специальной терминологии. — Ты получишь его в экспедиции по Калимдору, в которую я отправляю тебя с завтрашнего дня. Нацарапав угольком на кожаном свитке распоряжения, он дописал внизу «предъявителю сего ни в чем препятствий не чинить», поставил подпись и отдал свиток тауренке. — «Ни в чем препятствий не чинить», — повторила Четуми. — Это слишком большая власть. — Это шанс доказать свои благие намерения на деле, — возразил верховный друид. — Ведь если они таковыми не окажутся, от тебя отвернется не только Громовой Утес, но и Круг Кенария. Надеюсь, этого предупреждения достаточно, чтобы не дать тебе злоупотребить данной властью. — Разумеется, — ответила Четуми, улыбаясь — и в который раз за день нагло соврала. Потому что не дадут злоупотребить властью ей собственные принципы, а не наказ какого-то старого быка, который не придумал ничего лучше, чем отправить ее шататься по этому проклятому континенту!

***

Она пришла в таверну, в которой остановился Зайнир, поздней ночью. Тролль был занят тем, что развлекал хозяйку таверны, Палу, игрой на маленьких барабанах — все равно никто не спал. Часть постояльцев курила трубку, часть потягивала из мехов огненную воду, а еще часть играла в кости. В общем-то, таверна в Громовом Утесе ничем не отличалась от любой ордынской таверны — никаких перегородок, вместо кроватей подвешены гамаки, небольшой выбор крепкой выпивки и дешевый сытный ужин. — Ты ведь гостья Хамуула? — поприветствовав девушку, спросила Пала. — Твой приятель обо всем меня предупредил — ешь сколько хочешь. — И она придвинула друидке полную доверху плошку. — Тебе подогреть молоко или заварить чай с мятой? — Чай, пожалуйста. Он лучше восстанавливает ману, — подавляя зевоту, ответила Четуми и склонилась над плошкой. Вдруг она подняла голову, посмотрела на сидевшего рядом тролля и впервые за много дней сказала: — Спасибо. — Ого, какие слова мы оказывается знаем… — буркнул Зар, откладывая барабаны в сторону. — Ну, как прошла аудиенция у верховного друида Орды? Следующий по списку у нас часом не Малфурион? — Если бы, — вздохнула девушка. — Он сказал, мне не хватает опыта, так что решил отправить меня в путешествие по Калимдору. И начать велел с Когтистых гор! С Когтистых гор, Зар! Это после того, как мы прошли с тобой половину Нордскола! — Он ведь посылает тебя туда как эксперта, а не как стажера, — пожал плечами тролль. — По-моему, он прав — начинать нужно с малого. Какой смысл отправлять тебя, к примеру, в Оскверненный лес, если ты даже в простенькой локации порядок навести не можешь? — Я не хочу зря терять время! — понизив голос до шепота, прошипела Четуми. — Или ты забыл про Йогг-Сарона? Как поездка по глухим тауренским деревням поможет нам в битве с Йогг-Сароном?! — Мы ведь это уже обсуждали, — покачал головой Зайнир, в кои-то веки выступая в их тандеме голосом здравого смысла. — Идти в Ульдуар неподготовленными — все равно что идти на верную смерть. Лорфин еще не вызнал об этом городе всего необходимого, я пока не нашел ни одного союзника, готового сунуться Древнему богу в пасть, а ты… — он ласково поправил несколько выбившихся из ее гривы прядок. — Ты очень устала, милая, и тебе нужно хорошенько выспаться. — Ты прав, — залпом опорожнив пиалу с чаем, отозвалась тауренка. — Здесь слишком шумно. Я посплю на крыше, ведь можно? — спросила она у Палы. — Если ты так хочешь, — кивнула женщина. — Тебе дать одеяло потеплее? Четуми посмотрела на тролля, не сводившего с нее влюбленного взгляда, и усмехнулась: — Не нужно, мне составит компанию отличная грелка.