Зверь

Четуми открыла глаза и увидела ясное звездное небо. До рассвета еще далеко, но она привыкла просыпаться рано. Тихонько выскользнув из рук тролля, обнимавших ее каждую ночь, тауренка накрыла спящего своим одеялом — большую часть жизни Зайнир провел в джунглях и, будучи не привычен к холоду промозглых ночей, вечно ежился. Не то что она. Холод сопровождал ее с самого детства. Интересно, каково ей придется в солнечном Мулгоре? Девушка достала из походной сумки расческу и принялась приводить в порядок густую гриву, которую закалывала на затылке. Плетение косичек, как было принято в ее родном племени, отнимало слишком много времени. Лучше она потратит вырученные минуты на медитацию. Поудобнее устроившись на поросшей тундровыми лишайниками земле, Четуми сложила ладони перед собой, опустила веки и сконцентрировалась. Сейчас она — не более чем песчинка в этой огромной тундре. Ветер носит ее по равнине, и она чувствует то же, что местная флора и фауна. Ветер несет ее с юга на запад — и она видит продрогшие колоски, чуждые здешней природе. Они изо всех сил цепляются слабыми корнями за мерзлую почву, потревоженную заступами многочисленных лопат и мотыг. Жители крепостей, возведенных Альянсом и Ордой, решили устроить здесь фермы, надеясь обеспечить себя привычным провиантом. Чем только они не удобряют эти изуродованные клочки земли, пытаясь собрать хоть какой-то урожай! Им невдомек обратить внимание на золотой клевер, растущий повсеместно — он куда питательнее злаковых, привезенных из Восточных королевств. Порой примитивное собирательство куда продуктивнее развитого земледелия. Ветер несет ее с запада на север — и она с трудом вдыхает воздух, пропитанный выхлопами гномьих механизмов, денно и нощно обслуживающих взлетную полосу. А сколько переработанного топлива сливается в долину гейзеров?! Четуми стискивает зубы от злости — и беспрестанно гудящее оборудование зарастает лианами остротерна. Конечно, к полудню гномы вызволят свои игрушки из плена острых шипов, но это даст возможность тундре хоть немного отдохнуть. Ветер несет ее с севера на восток — и она слышит вой вурдалаков, беснующихся у подножья зиккуратов. Плеть называют вестницей смерти, но смерть — это нечто другое. Смерть разлагает то, что питает жизнь. Она способствует обновлению всего живого. Плеть же не впускает смерть в ее законные владения, поддерживая свое изощренное существование самыми нечестивыми способами. Когда-нибудь Четуми обязательно займется Плетью. А пока — ветер приносит ее странствующий дух обратно, и Четуми, испросив у сил дикой природы благословения, устремляет внутренний взор вглубь земной тверди, оставляя позади ковер тундровых мхов и лишайников, тончайший слой почвы с копошащимися в нем червями, светлый суглинок и — с большим трудом — пробивается сквозь вечную мерзлоту. Там, глубоко-глубоко внизу, в сводящем с ума мраке, раскинул свои щупальца… «ПРОЧЬ!!!» Мозг будто пробило стальным штырем, когда вселяющий ужас рев чудовища настиг тауренку. Ей показалось, что в кромешной тьме она видит очертания уродливой клыкастой морды. — Эй! Ты в порядке? — услышала она обеспокоенный голос Зара, который вывел ее из медитации хорошей встряской за плечи. — Ты не дышала. — Я… была не здесь, — проморгавшись, ответила друидка. — Прости, я забыла принести воды… Давай умоемся прямо у берегов Уну’пе? — В северном море? — переспросил тролль, укладывая встрепанную огненно-рыжую шевелюру в ирокез. — Умоемся? — Ты прав, я лучше окунусь целиком, — кивнула Четуми и, скинув с себя кожаные доспехи, побежала к воде. Взгляды удивших рыбу клыкарров, уставившихся на ее обнаженную фигуру, тауренку не смущали — по ее мнению, любоваться там было не на что, а значит, нечего и стыдиться. Минутой позже она обратилась в тюленя и нырнула к самому дну. Такие водные процедуры помогали ей прийти в себя. Опасность близости к природе в том, что начинаешь брать на себя слишком много ее проблем. Невозможно мыслить здраво, переживая за каждый затоптанный цветочек — а уж тем более за целый континент. Вынырнув у ближайшего ледника, друидка понаблюдала за семенящими по его поверхности пингвинами, и только после этого вернулась на берег, окончательно успокоив мысли. Завтрак, естественно, был уже готов. Она, естественно, восприняла это как должное. — Ты подумала, что мы скажем воинам Песни Войны, чтобы они нас пропустили на дирижабль до Дуротара? — спросил Зайнир. — Ничего не скажем, — пожала плечами тауренка, складывая одеяла в сумки, притороченные к седлу его верхового ящера. Сама она путешествовала в походном облике и в ездовом животном не нуждалась. — Ты выглядишь как типичный ордынский тролль, я — как типичный ордынский таурен, а через крепость ежедневно проходит куча наемников, куда более подозрительных на вид. Если возникнут вопросы — выполним пару заданий за бесценок, не впервой. Так и случилось — стоило подорвать окружавшие крепость Песни Войны неруб’аракские воронки, как у ордынцев отпало всякое желание донимать путников расспросами. Смешавшись с другими путешественниками, тауренка с троллем взошли на борт дирижабля и уселись у самого носа. — Наверное, Дуротар произведет на тебя удручающее впечатление, — свесив длинные ноги за борт, заговорил Зайнир. — Там сухо, жарко и почти ничего не растет. — И что? Раз я друид, мне подавай одни цветущие оазисы? Чем беднее земля, тем глубже деревья пускают корни и тем крепче держатся за нее, — ответила тауренка, от нечего делать разглядывая попутчиков, старавшихся держаться от тролля подальше, а вернее — от его жуткой пустой глазницы. Опытных воинов такое увечье не пугало, зато новобранцы были очень впечатлены — казалось, из черноты этой глазницы на них пялится нечто очень и очень скверное… — Так значит, ты не против скалистых каньонов и песчаных ущелий? — продолжил тролль. — Насколько я знаю, они кишат жизнью, а раз многочисленным скорпидам и свиньям нравится тамошний климат — значит, он имеет полное право на существование. — Не только свиньям — нам, оркам, он тоже нравится, — вставил стоявший неподалеку рубака. — Дуротар чем-то похож на Дренор, и он по-своему красив, а кому позарез нужны деревья, тот пусть живет в Ясеневом лесу рядом с длинноухими. Четуми кивнула. В конце концов, величие природы заключается именно в ее разнообразии. Ей не довелось оценить по достоинству своеобразие ландшафтов Дуротара — едва сойдя с одного дирижабля, они с Заром пересели на другой, отходивший от той же башни и следовавший до Громового Утеса. Таурены считаются очень дружным народом, а образ их жизни предполагает тесные внутриплеменные связи. Другими словами, в пределах одной локации все друг друга знают, а если не знают, то по крайней мере друг о друге что-нибудь да слышали. Особенно это касается Громового Утеса — каждый таурен, пройдя инициацию в родной деревне, отправляется в столицу. Так что следивший за порядком на борту храбрец Громового Утеса был в полном замешательстве, увидев Четуми. Друидка в полном боевом облачении вернулась из Борейской тундры — значит, давно прошла инициацию, и все же он никогда не видел ее в столице. Он бы точно запомнил эту голубоглазую девушку, если бы встретил ее прежде! — Ты когда-нибудь была в Громовом Утесе? — подойдя к ней, спросил таурен, не обращая внимания на тот оживленный разговор на всеобщем, который тауренка вела с троллем. Четуми осеклась. Она никогда там не была. Ее семью изгнали из деревни Кровавого Копыта задолго до того, как она перестала мычать и научилась говорить, а уж если от тебя отворачивается даже твоя деревня, то о какой столице может идти речь? — Сотню раз, — соврала она, беззаботно пожимая плечами. — Не припоминаю твоего лица, — нахмурился таурен. — Ну конечно, я ведь друид! Куда чаще я разгуливаю в другом обличье, — ответила Четуми и обратилась в дикую рогатую кошку, затем уставила на храбреца ясные голубые глаза и утробно заурчала, стараясь казаться самым милым существом на свете. У таурена отлегло от сердца. Так вот в чем дело! Друиды и правда редко появляются в истинном облике. Что Нижний, что Верхний уступы столицы просто кишат медведями, кошками, гепардами и совухами. — А как тебя зовут? — спросил он и тут же отступил назад, ведь у самого его носа возникло острие копья. — А тебя не учили не навязываться девушкам? — прорычал Зайнир, пока его спутница потихоньку отступала в тень, не желая больше попадаться на глаза этому наблюдательному таурену. Она решила, что назовет свое имя только Хамуулу — а уж мудрец, если он действительно мудрец, будет задавать вопросы очень избирательно. Между тем храбрец, расценив этот выпад как проявление ревности, решил не ввязываться в драку по такому глупому поводу и поднял руки в примирительном жесте: — Не горячись, у нас не принято уводить девушек без их явного на то согласия, — ответил он троллю и отошел к корме дирижабля. Зайнир опустил копье, мысленно поблагодарив таурена за благоразумие, и спустился в трюм дирижабля, где притаилась Четуми. — Я понятия не имею, как устроен город, — сказала она, — так что с дирижабля сойду в походном облике, а затем заверну в какой-нибудь закоулок и обернусь совой… — Я слышал, что на этом континенте летать можно только с разрешения распорядителей полетов, — перебил тролль. — Так и есть, но у меня нет другого выбора. Я осмотрюсь с высоты и соображу, как лучше подобраться к Хамуулу — думаю, будет лучше, если наша встреча пройдет наедине. А ты пока остановись в таверне, предложи свою помощь жителям и постарайся всем понравиться, — отдавая ему свою походную сумку, продолжила Четуми. — Если все пройдет гладко, нам нужно будет здесь задержаться. — А если нет? — А если нет — то скажешь, будто не знал, что помогаешь дочери изгнанников, и может быть останешься в живых… — Не сгущай краски! — насупился тролль, забирая у тауренки весь лишний скарб. — Я узнаю у стражников, где в Громовом Утесе собираются друиды, и постараюсь быть поблизости. — Раньше вечера не приходи — пусть как можно больше народа разойдется, а то полезут с вопросами, что воин забыл среди заклинателей… Кажется, прибыли, — сказала друидка, чувствуя, как замедляется дирижабль. Схватив девушку за плечи, Зар крепко поцеловал ее на прощание и усмехнулся: — Интересно, найдется ли здесь хоть одна тауренка красивее тебя? — У тебя весь день впереди, ищи не хочу, — откликнулась та и, приняв обличье кошки, выскользнула наружу. Глядя ей вслед, тролль вдруг поймал себя на мысли, что в очередной раз забыл спросить, за что же ее семью выставили из Мулгора.