Чëрный Выброс

Пятна неяркого солнца ползают по стенам и партам, по портретам классиков над доской, по самой доске, с которой неряшливая дежурная позабыла смахнуть часть надписи, и остаток сделался таинственным, словно египетский иероглиф - "... ния - 18 ферн". Сегодня в город пришла уже настоящая осень. Нет, она ещё ничего не успела тронуть, разве что совсем чуточку - тонкими неуверенными мазками ярко-жëлтого в кронах лохматых школьных берёз. Но уже принесла первый зябкий неуют, тревожные голоса птиц и понимание: это уже не лето. Неаккуратные берёзовые космы треплет ветер, по небу быстро-быстро бегут облака, серые с желтоватыми животами, в разрывы между ними брызжет бледная, холодная голубизна. Наверняка озеро сейчас похоже на ртутное ядовитое зеркало, а станция, протестуя по поводу столь неприятной погоды, покрасила свои корпуса в тоскливый серо-бетонный цвет. Станция тоже любит лето, а оно кончилось. Лидия Николаевна что-то бубнит о "сложной и важной программе восьмого класса", которая " без сомнения покажется вам более насыщенной, чем в прошлом году, и относиться к ней надо со всей серьëзностью, потому что всё,что вы теперь пройдëте, будет на выпускных экзаменах". В прошлом году Лидия Николаевна говорила всё то же самое о программе седьмого класса, а в позапрошлом - шестого. И её точно так же не слушали, не особо даже трудясь притворяться, что слушают. Домашку добрейшая "русичка" всё равно сегодня не задаст, да и замечания особо делать не станет, давая ученикам время "разогнаться" после летней вольницы. Ну, и себе заодно; если заглянуть Лидии Николаевне в мысли - там будет мало что о сложной и насыщенной программе восьмого класса. Там дача, и дикий пëс с двумя подросшими щенками, которых "русичка" почти уже приручила, и какие-то кабачки-мутанты для ежегодной сельскохозяйственной выставки... Толстенькая и добродушная Лидия Николаевна всей душой, всем существом своим ещё там, в маленьком голубом домике в Трубачах, и она отлично понимает, что её великовозрастные "дети" тоже ещё из лета не вернулись. Каждый из своего лета. "Дети" это ценят, и особо безобразничать себе не позволяют. Соблюдают негласный мвленький договор о ненападении. Первая неделя сентября, она такая. Наглые солнечные блики бегают по кудряшкам Пушкина и унылому носу Достоевского. Иероглифы "ния 18 ферн" бросают вызов воображению. Виола Вяжерайте судорожно дописывает что-то в тетрадке по ноосфероведению. Ритка Максимова рисует анимешную голову в профиль. Неразлучные Кир Мягков с Тимом Хлеборезовым режутся в "балду", то и дело давясь смешками. На самой первой парте, так прямо, будто позирует для, плаката, сидит Лина Литвенюк, ради пущей школьной строгости стянувшая роскошные серебристые волосы в тугую косу. В Литвенюк старательно целится жëваной бумагой из ручки Димон Туров с непочëтным прозвищем Индеец Зоркий Глаз. На перемене надо бы съездить ему по шее. Ну, или хотя бы авторитетно пообещать съездить. Рэй, надо сказать, не без усилия, отвёл взгляд от толстой серебристой косы. Достал ручку, начал было развинчивать, чтобы подстрелить самого Индейца, но через секунду застеснялся этакой детскости. В конце концов, где он, а где дурацкий Туров? Есть такая мудрая древняя пословица: что позволено Юпитеру, не позволено быку. И у неё продолжение: но что простительно быку, непростительно Юпитеру. Эту фразу очень любит и часто повторяет отец, от него Рэй её и запомнил. Туров, конечно, не смотря на фамилию, нисколечко на быка не похож, он скорее уж воробья напоминает - вечно встрëпаный, тощий и вертлявый. Но всё-таки... Вместо дурацкой стрельбы Рэй открыл на последней странице тетрадь по русскому и начал рисовать силуэт энергоблока с тремя тонкими изящными трубами, сплетëнными между собой. Трубы, увы, получились удручающе разными по толщине. Скучно. Хочется на станцию. Или на биостанцию. В экспедиционный лагерь, в Первый Отдел "Эпи-Центра", к безопасникам, а лучше всего - вовсе куда-нибудь в Глубокую Зону. Делать дело, а не в классе штаны просиживать. Кто вообще придумал, что альты непременно должны учиться вместе с людьми? Нет, логика придумавшего-то ясна и понятна, вот только благими намерениями... Ещё и от телепатии и прочего просят "по возможности воздерживаться"! На эту просьбу, правда, все, к кому она адресована, по большому счëту, плевали. Рейден прикрыл глаза и вслушался в ноосферу класса. Тёплая электрически щекотная мешанина образов, импульсов, воспоминаний, ощущений - всего, что составляет и наполняет так называемый "эфир" плеснулась навстречу, приняла в объятия, как принимает соскучившегося купальщика ласковое южное море. На море Рэйден никогда ещё не был, но как это на море бывает, знал - считывал память Славика Ветрова, урождëнного севастопольца и моремана. Только плыть в "эфире" даже приятней, чем в море. Если не нарываться на всякие там диссонансы, конечно. Здесь и сейчас никаких диссонансов не было. Здесь сейчас жило их общее, восьмого "А" класса, счастливое самозабвенное лето. Здесь были влажные лесные запахи, и гремучее железо дачных крыш, до сладкой боли горячее под пузом, вкус малины на губах и кисловатый пороховой дымок на стрельбище. Здесь трепетали в сияющей голубизне воздушные змеи и гордо надувались под ветром яхтные паруса, здесь замирало дыхание над фотоловушками и рвался из груди восторженный вопль, когда, едва не вырываясь из рук, упруго гнулось удилище. Да, здесь ещё было лето - праздничное, радушное, яркое. Ещё неостывшее, не затянутое разноцветными паутинками более свежих воспоминаний. И Рэйден, всей активной зоной ненавидящий холод и школу, бросался в это лето, в тепло общей памяти. Чтобы хоть так ещё немного побыть в лете и с летом. Будь сейчас за учительском столом не милейшая Лидия Николаевна, а например преподаватель структурологии и ноосфероведения Михаил Константинович Костров, он быстренько прекратил бы безобразие. "Эфирщик" со стажем едва ли не больше всего срока эксплуатации СвАЭС вмиг навещал бы экранов и барьеров, заперев каждого самонадеянного телепата в его собственной черепной коробке. Но личным способностям и умениям "русички" далеко не то что до Кострова и Рэя с Дайичи, но даже и до Индейца. Да и не любит она чересчур строжить "деток", многие из которых выше её на голову. Так что Рэй наслаждался. Он купался в памяти Ветрова об июльской поездке к отцу в Севастополь. Скользил осторожненько между воспоминаниями Мягкова об охоте на врайлу в реликтовом лесу близ Аришмы. Подкрадывался по мыслям Виолы Вяжерайте к огромной красно-фиолетовой бабочке, занесëнной невесть какими ветрами Меридиана в чахлый скверик у кафе "Светлый Яр". В общем, развлекался, как мог. Вполне невинно, но на полную катушку. Ничем плохим это занятие у светлоярских старшеклассников не считалось. Если скользить по поверхности и уж тем более не лезть за щиты и блоки - читай не хочу! Всё равно всё то же самое ребята и вслух сами с удовольствием рассказывали. Вот пытаться "стырить" у человека из личной ноосферы что-нибудь такое, о чём он не горел желанием со всеми подряд трепаться, было табу. За нарушение которого и тëмную могли прописать после школы. По памяти самого Рэя сейчас тоже кто-то лазил. Вроде бы Индеец, отвлëкшийся, хвала Зоне, от Лины Литвенюк. Рэй сосредоточился и в мельчайших подробностях нарисовал в воображении здоровенный и могучий волосатый кулак с наколкой в виде якоря. В ответ мгновенно прилетел телепатический импульс Турова: - Да ладно тебе, не заводись! Вот сдалась мне твоя Фея Озера... -Рэй, так и быть, позволил кулаку раствориться. К самой Лине он, конечно же, тоже в мысли заглянул. Но она думала не о летних приключениях, а о станции. О компенсаторах давления и скорости выгорания сборок на третьем блоке. Таковая почему-то опять была немного выше рассчëтной. - Дайичи поправит, - послал ей Рэй коротенькое телепатическое сообщение. И тут же осознал, что он неуклюжий идиот. Потому что Лина и так злится из-за того, что сама вчера разобраться не смогла. Так и передала по смене Чернобыльникову. А тот, зараза и разгвоздяй, конечно же, тоже ни хвоста уранового не понял. - Рэйдэн, на тебя я не злюсь, - передала Лина, - Я на себя злюсь. Там опять аномальная активность какая-то. А я её не поймала! - Но никакой аварией и не пахнет, - ответил Рэй, - Иначе бы ты там жить поселилась. Может, просто ещё непроявленная. Для пятерых активити (Не самое удачное название, но все другие почему-то не приживались) руководство станции придумало особую должность: ОСРБ - Особый специалист по радиационной безопасности. И, честно говоря, аббревиатура была подобрана от балды. Потому что как раз за радиационной-то безопасностью и так было кому следить. Ни на какой другой станции в стране, да и во всём остальном мире никаких ОСРБ не было. Потому что они на фиг там никому не были нужны - все АЭС, кроме Светлоярской, вели себя как порядочные электростанции. Ток давали. Периодически в их работе, конечно, там и сям что-то разлаживалось и соответственно, чинилось и приводилось в порядок. Но - в полном соответствии с законами физики и химии. А вот на СвАЭС с двадцать шестого апреля 1986-го года творилась сущая чертовщина. И вот как раз специалистами по всей этой чертовщине, точнее, по тому, чтобы чертовщина не гробила оборудование и не пугала операторов до обморока и седины и были ОСРБ. То-есть активити. Активити - это не люди вовсе. Они альты - альтернативные формы разумной жизни. Пожалуйста, самые редкие из альтов - кроме светлоярской пятëрки до сих пор не было доподлинно известно вообще никого. Некоторые теоретики даже утверждали, что способность "обзаводиться детьми" - исключительное свойство станций с разных параллелей Земли,такая вот индивидуальная особенность. Одни с этим утверждением полностью соглашались, другие, как водится, с пеной у рта оспаривали. Не особо успешно. У вещей в их обычном состоянии нет разума. Но есть ноосфера, сотканная из памяти всего, чему эта вещь была свидетелем. Обычно ноосфера эта инертна и неподвижна. Просто существует. Просто постепенно копится. Она как книжка в библиотеке - можно взять и почитать и на прочитанное как-то отреагировать. Вот и всё. Но когда серебряная нить Меридиана прошивает очередной мир, и вокруг его новорождëнного участка начинает формироваться Зона, самым непредсказуемым образом меняются свойства всего. В том числе и вещей, и ноосферы вещей. Светлоярская АЭС например, превратилась в живое существо. При этом почему-то сама она не обрела разум, хотя, наверно, теоретически могла. Вместо этого она соткала личность из ноосферы своего первого блока. И через несколько лет после Инцидента, дала этой личности плоть. По первости - отчаянно фонящую. К счастью, личность быстро научилась это контролировать и теперь "делилась внутренним светом" только будучи в жесточайшем душевном раздрае. Личность придумала себе имя: Ростислав Борисович Майно-Коломенский. Чтобы по инициалам РБМК получалось. В честь реактора. Какое-то время юного альта держали на станции в спешно приспособленной под жильё лаборатории. Потом основатель и бессменный руководитель Специального Научного Объединения "Эпи-Центр" заявил, что это жестоко и попробовал поискать живому воплощению реактора приëмных родителей. Вызвался глава Светлоярского Горисполкома, Виктор Петрович Голованов. Чуть позже в течении нескольких месяцев к Ростиславу присоединились ещё четверо. А должность ОСРБ была введена после того, как было замечено, что активити умеют каким-то парадоксальным образом "договариваться" с сумасшедшей станцией. И что в их присутствии ничего аварийного вообще никогда не происходит. Хоть костëр на "пятачке" разводи. С тех пор администрация станции старалась, чтобы кто-то из пятëрки дежурил на СвАЭС всегда. Маститые инженеры, седоусые ветераны атомной отрасли поварчивали, конечно. Неприятно смотреть, как лохматый мальчишка кладëт руки на пульт, и взбунтовавшийся реактор успокаивается, утихомиривается, выравнивает характеристики и снова становится послушным. Но в целом активити на станции скорее любили. Всех пятерых. Даже разгвоздяя Антона Чернобыльникова, от которого с ужасом узнали, что на ещё одной параллели Земли двадцать шестого апреля восемьдесят шестого года произошло отнюдь не пришествие Меридиана. Рэйденом, то-есть по-японски "Грозой" Ростислава Майно-Коломенского окрестил Фукусима Дайичи. И постепенно даже учителя в школе, в основном привыкли его так называть. Во-первых, ему очень подходило. А во-вторых и, если можно так сказать, в-главных, громозкая конструкция, которую Рэй придумал ради реакторной аббревиатуры, была всё-таки чудовищно неудобной даже для него самого. Рэйден проклинал моменты, когда ему приходилось подписывать тетрадки. На станцию ему, кстати, завтра. И если ходячее совершенство Фукусима Дайичи не разберётся с топливом на третьем блоке, плавить мозги об эту очередную загадку придëтся ему самому. И честно говоря, он жутко боялся, что не справится. Он каждый раз боялся, что не справится. Хотя оснований для этого, вроде как, не было никаких. Он был детищем именно Светлоярской АЭС, у него всегда и всё хорошо получалось, но что делать, если каждый раз что-то внутри помимо воли само боится? Так что лучше бы чтобы Дайичи... Лидия Николаевна что-то мирно журнала о синтаксисе и морфологии. Индеец Джо отключился от рэевской ноосферы, заскучав от "этой вашей станционной зауми". За окном серые облака собрались, объединились, и дружно поднажав, затянули солнце. Время тянулось как резиновое. Классики с портретов смотрели на Рэя как-то неодобрительно. Он вздохнул, быстро взглянул на Лину Литвенюк и опять принялся рисовать в тетради энергоблок с тройными трубами. Ну, почему, почему даже Меридиан и Зона не в силах отменить чëртову осень? - Ты не реактор, Рэй, - сказал как-то в шутку Эрик Сосновский, - Ты - чëртова солнечная батарея. Рэй, конечно, ответил, что от старой мазутной ТЭЦ слышит. Но доля правды в словах вредного Сосновского всё-таки была. Чем серее становилось небо за окном, тем больше у Рэйдена портился характер. Будто он и правда от солнечного тепла заряжался. Эх, вот бы действительно сделать, чтобы на территории заросшего в три слоя самыми разными аномалиями Светлоярского района Новгородской области лето никогда не кончалось. Для этого надо, в принципе, что? Каким-то образом изменить ткань реальности, перекодировать её, задав новые параметры. Вроде бы, какие-то разработки на тему возможности прямого перекодирования велись в Аришме, надо бы подробности запросить... Он достал коммуникатор и начал настраивать сеть, но прозвенел звонок. Шуршащая страницами тишина мгновенно взорвалась криками, топотом, скрипом отодвигаемых стульев - восьмой "А" устремился вон из кабинета литературы. А за несколько шагов от парты до двери, получив шуточного пинка от Тохи Чернобыльникова и огрев его сумкой в ответ, Рэй забыл, что, собственно, хотел запросить. В коридоре ему заступила дорогу Лена Заренкова. - Ростислав! Нам нужно поговорить. Вот именно так и обратилась - киношной, дурацкой фразой, наверняка, подсмотренной у какого-нибудь занудного начальника. Родители Заренковой оба работали "по партийной линии", а сама Ленка была в их классе бессменным председателем отряда. И противного металла в голосе с каждым школьным годом у неё становилось всё больше. А ещё Заренкова, одна из немногих, никогда не называла его Рэйденом. Не смотря на это Ленка ему скорее нравилась. Не как девочка, за этим, пожалуйста, к Хлеборезову, а как человек. На самом деле она не была ни занудой, ни воображалой. Просто привыкла всё организовывать и много требовать, причём в первую очередь - от себя. И вообще, она была похожа на героиню из фильмов про революцию и гражданскую войну - умная, храбрая, всегда серьёзная и с железной волей. Жаль только, что паранормальных способностей Зона Ленке фактически не отсыпала, а так из неё вышел бы отличный сталкер. Но, увы, единственное, чем славилась на эту тему Заренкова - это умение виртуозно телепортироваться. - Ну так я тебя слушаю, - Рэй засунул руки в карманы и отошëл к стене. - Майно-Коломенский, ты уже подумал, какую общественную работу возьмëшь? Вопрос был что называется "поддых". Конечно же, об общественной работе Рэйден за два успевших миновать школьных дня не задумался ни разу. Да и вообще, какая ему общественная работа? Заренкова возмущëнно тряхнула толстыми чëрными косами, свëрнутыми в дурацкие "баранки" с коричневыми бантами. - Что значит "какая", Ростислав? В твоём положении - вообще какая угодно. Любая! Рэй запоздало осознал, что он точно так и ляпнул вслух: какая ему общественная работа? И прозвучало это как-то очень по-барски. А Заренкова ведь почти не считывает. - Лен, прости, но я никакую не потяну. - он вытащил левую руку из кармана и принялся для наглядности загибать пальцы, - Сама посмотри - у меня станция, Храм, тренировки всякие. В "Эпик" в любой момент дëрнуть могут. Я учëбу-то в прошлом году на пределе тянул. - Знаю, что станция и Храм,- Заренкова досадливо скривила губы, - Но, Славик, блин... Нам в этом году в комсомол вступать! А у тебя репутация хуже, чем у Мягкова! - Какая ещё репутация, Лен, ты чего? Я тебе что, викторианская леди, чтобы у меня была "репутация"? Последнее слово он произнëс подчеркнуто иронично. - Не ëрничай! Ты прекрасно знаешь, что репутация важна не только для леди. - Допустим. Но я всё равно не понимаю, что ты такое имеешь в виду. Заренкова упëрла руки в боки. - Майно-Коломенский, ты издеваешься, что ли? Или специально старательно не замечаешь, сколько о тебе говорят? И что именно говорят. - Лен, не поверишь - не замечаю! - Рэй пожал плечами. - Знаешь что... Ты, пожалуйста, не обижайся! - Ленка устремила взгляд на противоположную стену, на стенд с портретом Ленина, будто ожидала, что Ленин телепатически подскажет ей хорошие формулировки, - Тебя считают слишком странным, понимаешь? И, что гораздо хуже - зазнавшимся. Оторвавшимся от коллектива. - Кто считает? - Рэй тоже уставился на вождя мирового пролетариата. Вождь с портрета глядел в ответ вполне понимающе. Наверно, его в гимназии тоже кто-нибудь считал слишком странным и оторвавшимся от коллектива. - Лемехов, например. Председатель совета дружины. - Плевал я на Лемехова! - А на родительский комитет и добрую половину учителей? Тоже плевал, да? Да и среди учеников у тебя недоброжелателей много. - А это мои, а не их проблемы? - Рэй отвернулся от Ленина, привалился спиной к стене, широко расставив ноги и сложив руки на груди, - Пусть недоброжелатель ствуют, сколько хотят! - Их проблемы могут стать твоими, Майно-Коломенский! Вот, посмотри на себя! Ты ведь даже сейчас корчишь из себя крутого! - Да никого я не корчу! Просто так получается. - Угу. Волосы отрастил, как у рок-звезды. На служебной "Волге" иногда раскатываешь при всём честном народе. В прошлом году три тройки в табеле, - теперь уже Лена загибала пальцы. - У меня одного, что ли, тройки в табеле? - возмутился Рэй, - Вот всё, кроме меня отличники тут, можно подумать! - Не всё, - покладисто согласилась Заренкова, - Но к тебе всегда больше всех внимания приковано. И не всегда доброго. Рэйден вздохнул. Увы, Ленка была права - приковано, и ещё как! Толстенной такой каторжной цепью. Он активити СвАЭС. Он сын председателя горисполкома, пусть даже и приëмный. Он сильный "эфирщик", с которым на равных общаются учëные из "Эпи-Центра". Он бывал во вполне серьёзные и важных экспедициях, и ведь не пробирки там мыл. У него есть Храм. С ним лично занимается дополнительно Михаил Константинович, а иногда даже и сам директор "Эпи-Центра". И чëрная исполкомовская "Волга" его действительно частенько подвозит. И в газетах пару раз о нём писали. Ну и что из этого? Что он - некая знаменитость, Рэйден давно знал, привык и относился к этому спокойно. Ну, да, наедине с собой несколько переживал, что сам ничего для этого не сделал, просто так сложились обстоятельства. Гораздо почëтнее было бы, если бы он подвиг совершил какой-нибудь, а не просто родился в реакторе первого блока СвАЭС. Но раз уж родился, что - отмахиваться теперь от этого, что ли? А волосы длинные у него, кстати, были с того самого рождения. И Рэйден не хотел их обрезать, потому что нравился себе именно таким. К тому же, волосы отличали его от ужасно похожего внешне Чернобыльникова. Да, большинство парней носит короткие стрижки, ну и что из этого? В школе и на работе Рэй собирал "хаер" в аккуратный, никому и ничему не мешающий хвост... - Ростислав, ну, пойми! - Заренкова смотрела на него сейчас чуть ли не умоляюще, - Ты слишком отличаешься от других. И это далеко не всём нравится. - И что, мне теперь притворяться не собой, а кем-нибудь другим, что ли? И вообще, Лен, те, кому я нравлюсь, для меня важнее. Потому что они сами нравятся мне! - Вот любой нормальный человеческий пацан бы так вслух не сказал, - нахмурилась председатель отряда. - А как бы он сказал? - Даже не знаю! Но по-другому как-нибудь это точно! - Ну, я же не нормальный и не человеческий, - улыбнулся Рэйден, - И да, вполне возможно, чего-то не понимаю. - Ты ни чёрта мохнатого не понимаешь, - проворчала Ленка, - Ладно, мы сейчас, чего доброго, на урок опоздаем. Но я ч тобой ещё поговорю. - Поговори, - снова пожал он плечами, - Я разве против? Заренкова досадливо махнула рукой и убежала. Рэй подмигнул Ленину на стенде и пошёл следом за ней. Следующим уроком, к сожалению, была физика. Которую бессменно вела в светлоярской школе номер три легендарная личность по имени Анна Евгеньевна Бельская - ходячий кошмар большинства учеников. Выглядела она классически - хоть без грима снимай в любом кино про любую школьную драму. Монументально-полная, с крашеной в рыжий цвет "халой" на голове и вечно поджатыми губами. Из одежды она предпочитала строгие серые юбки и белые блузки с кружевами и рюшами. Голос имела скрипучий. И больше всего на свете любила тишину и дисциплину. Как такая вот тётка попала в закрытый аномальный наукоград и почему до сих пор не вылетела назад за Периметр, школьная история умалчивает. Ходили слухи, что её взрослый сын - очень уважаемый человек, один из командиров "Закона" маму обожает, боготворит и всегда готов грудью встать на её защиту. Так что все конфликты тихо гасятся благодаря заступничеству героя. Так это или нет, никто из учеников точно не знал, но день, когда Бельская, наконец, уедет из Зоны тихо и упрямо ждали все. Даже самые засушенные отличники. Прозвища у невыносимой тëтки не было. Старшеклассники похулиганистее просто называли её по первым буквам слов "Завуч Анна Евгеньевна", к которым добавляли фамилию полностью. Этого вполне хватало. Рэйдена и других альтов З.А.Е.-и-так-далее ненавидела всеми фибрами души и изводила всячески. С плохо скрытым наслаждением на лице. Конечно же, ни на единую запятую не нарушая обожаемых ею школьных правил. К сожалению, поводов прицепиться у неё всегда было предостаточно. Вот, казалось бы, что может быть безобиднее, чем обычная школьная перекличка? Входит учитель в класс, садится, открывает журнал и по нему проверяет, все ли присутствуют. Минуты две-три простого скучного действа. Скучным оно и было, но только до тех пор, пока Бельская не дошла по списку до роковой на сегодня буквы Ф. - Фëдоров! - зычно выкликнула З.А.Е. - Я! - пискнул маленький и смешной Витька Фëдоров, боявшийся грозную физичку до обморока. - Фукусима! Никакого ответа, разумеется, не последовало. Фукусима Дайичи находился сейчас на станции, и Бельская на самом деле прекрасно об этом знала. - Фукусима, похоже, не соизволил почтить своим высочайшим вниманием, - процедила завуч, - Не смотря на то, что это первый урок физики в новом учебном году. Литвенюк! Лина встала с непроницаемым видом. - Литвенюк, почему Фукусима отсутствует? - Он на работе, - коротко пояснила Игналина, - Вам должны были принести наше расписание. - На работе! - З.А.Е патетически возвела глаза к потолку, - Незаменимый специалист наш Фукусима-сан, простой восьмиклассник из нашей третьей школы! Без его присутствия станция, конечно, неминуемо остановится. Так что он вынужден жертвовать учëбой, отставать от программы, рисковать не сдать экзамены. Впрочем, зачем ему, он же у нас и так уже великий ядерный физик. Скоро Курчатова затмит! Ленинскую премию, надеюсь, он лично явится получать? Или и её пропустит? Это было откровенное, ничем не прикрытие издевательство. В Светлояре любой первоклассник более-менее знал, что активити делают на станции. А те пять или десять минут, которые Бельская сейчас потратит на этот спектакль, она отберëт потом у перемены. Тем более, что она большая. Но не на ту З.А.Е. напала! Если бы по хладнокровию и умению держаться со взрослыми на равных где-нибудь устроили чемпионат, Лину Литвенюк пригласили бы главным судьёй. - Трудовой распорядок станции устанавливает её дирекция, Анна Евгеньевна. Исходя из некоторых специфических аспектов её эксплуатации. Если вы делаете, могу пояснить подробней. - Не во время урока! - рявкнула Бельская, - Садись, Литвенюк! И давай дневник, ставлю по проведению два! - За что? - возмутилось сразу несколько голосов, - За что тут два? - За недопустимо наглый тон разговора с преподавателем! - отрезала завуч, - И родителей в школу! Протестовать дальше класс не посмел. Каждый слишком хорошо знал, как легко можно "загреметь" вместе с Литвенюк. А родители далеко не у всех такие же добрые и совсем не скандальные. - Чернобыльников! - выкрикнула З.А.Е. следующую фамилию. - Его тоже нет, - сказала Лина уже с места, - Отдыхает после ночной смены. - По советским законам, - изрекла завуч, - Никто не имеет права привлекать детей и подростков для работы в ночную смену. Так что или Антоша Чернобыльников живёт по какой-то своей собственной отдельной конституции, или, что гораздо более вероятно, просто прогуливает школу. А Литвенюк покрывает! Такие или очень похожие сцены З.А.Е.закатывала всю рэевскую школьную жизнь. Прекрасно понимая, что никто ей на самом деле не врёт, и пропускают активити действительно из-за работы. Ей просто нравилось раз за разом их унижать. Так же в ход шли заниженным оценки, "потерянные" листочки с проверочные, задачки на ещё не пройденный или плохо усвоенный материал, короче - весь арсенал педагога, решившего "поставить наглецов на место". К счастью, никому из пятерых активити дома за физичкины художества действительно ничего не грозило. Другое дело, что ведь и аттестат эта фашистка наверняка им собиралась всерьёз испортить. Но до этого ещё довольно далеко. К моменту, когда физичка наконец отстала от несчастного отсутствующего Чернобыльникова, Рэй уже едва сдерживал страстное желание её немедленно задушить. В отличие от идеально владеющей собой Лины, нрав и у него, и у во всём похожего на него Антона, был бешеный. Это З.А.Е, конечно же, тоже знала. И показательное шельмование Лины отнюдь не на Лину рассчитывала. Рэй искусал все губы, переломал на мелкие огрызочки карандаш, но на этот раз на провокацию сумел не поддаться. Много Бельский чести! - Открыли учебники на третьей странице! - велела, наконец, З.А.Е. Рэй облегчëнно вздохнул - пытка кончилась. Настала тишина, нарушается только торопливо шуршанием страниц. Но не успел Рэй прочесть двух первых фраз из главы "Введение" к разделу "Кинематика", из его сумки раздалось оглушительное верещание коммуникатора. Внутри у активити похолодело - для обычных звонков у него был поставлен более мелодичный сигнал, отрывок из хита питерской группы "Напалм и фосфор". А этот был для самых тревожных и срочных. Которые отправитель снабжает пометкой "Экстренно". - Майно-Коломенский! - немедленно среагировала физичка, - Дай сюда коммуникатор! Быстро! - Это "экстра!", - торопливо бросил ей Рэй, хватая сумку и выскакивая вон из класса. Бельская дëрнулась его схватить, но, к счастью, не успела. С воющей сумкой в руках он пронëсся по пустому гулкому коридору, рванул на себя дверь туалета для мальчиков, заперся там на кстати подвернувшуюся швабры и только тогда нажал "Приём". - Привет! - послышался из прибора перепуганный голос Чернобыльникова, - Бросай всё и срочно давай ко мне! Совсем срочно! - Ты рехнулся, Тоха, блин с трансуранидами? Я на физике сижу! То-есть сидел... Меня Бельская теперь сожрëт, придурок! - Ср... ть я хотел на твою физику! - в Толкином голосе Рэю явственно послышались слëзы, - В ХОЯТ физику! Рэй, у меня отец пропал! - К-как пропал? - злость моментально с хлынула, сменившись страхом, - Что значит: пропал? - Как-как... Как пропадают! Спал у себя в кровати, а я рядом книжку читал. Пошёл на кухню за пить, вернулся, а его нееееет! - Тох, не фони! - задыхаясь от тревоги, выкрикнул Рэй в динамик прибора, - Только не фони, ничего не предпринимай, я сейчас приду! То-есть мы сейчас придём! - Я н-не фоню, - непривычно слабым, послушным голосом сказал Чернобыльников, - Только давай скорее! - Пять минут! - пообещал Рэй и нажал "Отбой". Закрыл глаза, сосредоточился, дотянулся телепатически до Лины Литвенюк. - ИАЭС! У Чернобыльникова беда! Бросай всё и под любым предлогом к нему. Эрику скажи тоже. - И Дайичи сообщу и Кострову, - немедленно отозвалась Лина, - Телепортируйся там быстрее, я скоро! Всё-таки на чемпионате мира по хладнокровию Лина Литвенюк была бы самым главным судьëй.