***
Прошла почти неделя с той стычки Асаямы с Хитсугаей. И уже неделю Кетсуо себя крайне неважно чувствует. Было достаточно трудно продолжать ходить в университет как ни в чем не бывало и сдерживать в себе крик ужаса при виде Тоширо. Каждый раз, как он появлялся в его поле зрения, Асаяма просто мечтал уйти от него куда подальше, на столько далеко, на сколько потребуется, чтобы почувствовать себя в безопасности. Отвратительнее всего было то, что несмотря на кричащее о бегстве сознание, что-то начало его тянуть к Хитсугае. Словно его канатом привязали к нему, и всякий раз, когда Кетсуо пытался уйти, что-то неизменно впивалось в его шею шипами и тащило обратно, какая-то неведомая сила раз за разом заставляла его найти Тоширо. Асаяма не понимал этого, и его это пугало. В комнату вошла мать. Он опять пропустил завтрак. — Я не хочу есть, спущусь потом, — сказал он, даже не дав ей задать вопрос. — Твой отец просит тебя спуститься сейчас. И это было все, что она сказала. Не поинтересовалась, как он себя чувствует. Не спросила об успехах в университете. А ему, между прочим, было чем похвастаться. Но мать никогда не спрашивала, а он никогда не рассказывал сам. Перестал рассказывать лет в десять, когда понял, что ей не хочется его слушать. Когда понял, что ей не хочется его слышать. Кетсуо вздохнул и поплелся вниз, но не кухню, где завтракала остальная часть семейства, а в кабинет Асаямы Ичиро. Отец тоже не завтракал. Ичиро сидел за своим столом и, не отрывая глаз от экрана компьютера, сказал Кетсуо садится. Асаяма-младший уже знал, что его ждет. Это было воскресенье, а значит пора предоставить отцу подробный отчет о прошедшей неделе. Вот уж кто всегда интересуется делами Кетсуо. Жаль, что в какой-то извращенной форме, больше смахивающей на контроль, но ничего. Кетсуо и это устраивало. Он коротко изложил события из университета, дальновидно опустив детали о зачете. Замолк и стал ждать, что отец на это скажет. Он редко говорит много, но всегда — хоть что-то. Пока Ичиро продолжал печатать, по прежнему не смотря в сторону старшего сына, Асаяма принялся считать морщинки на его лице. Привычка. Он начал делать так еще в детстве, когда был вынужден по несколько часов сидеть в кабинете отца и слушать, какая ответственность за родительский бизнес в скором будущем ляжет на его плечи. Скука смертная, но ее было не избежать. А морщинок было много. Все-таки Асаяме-старшему уже за шестьдесят. Далеко за шестьдесят. А вот матери только недавно исполнилось сорок пять. В детстве Кетсуо удивляла такая разница в возрасте родителей. Сейчас он слишком прекрасно все понимал. Ичиро наконец посмотрел на ребенка. Кетсуо сразу подобрался под взглядом зеленых глаз отца. Таких же, как у него самого. Он вообще был копией отца. Разве что волос побольше, а морщин — поменьше. — Расскажи-ка мне еще раз о своих планах. Кем ты там планируешь быть? Хирургом, как и договаривались? — Нейрохируругом,***
Карин наведалась к подчинителям. Ей просто необходимо было деть куда-то всю энергию, что накопилась в ней за последние дни. Да и от Тоширо убежать хотелось. После ее необдуманного утреннего поступка все стало только сложнее. Вроде, очевидно, чего они оба хотят. И вместе с тем очевидно, чего они оба боятся. Они вновь стали ходить вокруг да около, тщетно надеясь, что это к чему-нибудь приведет. Карин сама подавала слишком противоречивые сигналы, она это понимала. То оттолкнет, то притянет ближе. Сначала ее захлестнут чувства, а потом она испугается. И с Хитсугаей тоже самое. Тем не менее, утро проходило неплохо. Неловкость сгустком стыда висела между ними, но это было не что-то невыносимое и нетерпимое. Атмосфера все еще сохраняла комфорт, что довольно удивляло Куросаки. И одновременно с этим доказывало ей в очередной раз — что бы ни случилось, если Тоширо рядом, то ей обеспечено спокойствие. Его движения, пока он заваривал им чай, взгляды, которыми он пробегал по ней, его тихое и мерное дыхание, прерывающееся, когда она подходила слишком близко — само его существование погружало ее в состояние странной умиротворенности, несмотря на всю неловкость и сложность их ситуации. Но потом она решила нарушить молчание. — И что мы будем делать со всем этим? Тоширо завис с поднесенной ко рту вилкой. — С чем «с этим»? — Не делай вид, что не понимаешь, о чем я. Ты сам прекрасно знаешь, что игнорирование этого ничего нам не даст. — Если ты про… про вчерашнее, то я не имею ни малейшего понятия, что нам делать. Потому и молчу, — он с тихим стуком положил вилку, избегая взгляда Карин. — Вчерашнее. И не только, — она упорно продолжала смотреть на него. — В целом. Между нами… опять что-то есть, и я ни за что не поверю, что об этом думаю только я. Хитсугая наконец поднял на нее глаза. — Есть. Я тоже это… чувствую, — его скулы порозовели. Тоширо зажмурился и согнал краску с лица. — Но это ничего не должно значить. Я не думаю, что нам стоит наступать на те же грабли, с учетом того, что исход будет тем же. Даже если это, — он прокашлялся, — скажем так, очень притягательные грабли. — С чего ты взял, что все кончится так же? Мы еще ничего не обсудили толком, ничего не начали, а ты уже все на корню пресекаешь? — Карин сама от себя не ожидала такой инициативы. — Мне кажется, так будет лучше, — и не успела Куросаки возразить, как он продолжил. — Но что ты предлагаешь? Я помню твою просьбу. Решать вместе. Хорошо. Вот моя позиция: я считаю, что это ничем хорошим не закончится, как и в прошлый раз. Что насчет тебя? — Я могу сказать тебе, что сейчас ситуация кардинально другая. — Да? И чем же она отличается? Нашим возрастом? Или ты резко перестала быть человеком, а я — шинигами? Карин прикусила губу. — Просто поверь мне. Сейчас все иначе. Он смотрел на нее. Долго. — Насколько «иначе»? — Настолько, что может прокатить. Я… я думаю, что если мы… ну просто если мы вдруг решим начать заново… необязательно, конечно, просто как возможный вариант,… — ею вдруг завладела неловкость, она сбилась с мысли. — Карин, — Хитсугая твердо произнес ее имя, заставляя сосредоточиться. Она взглянула не него. Тоширо хмурился, как обычно, губы поджаты, как обычно, но в глазах появилось что-то новенькое. А может, давно забытое старенькое. — В общем… я это к чему. Если мы вдруг решим, что… решим попробовать снова… То, может, в этот раз у нас получится, — она сглотнула, неотрывно глядя ему в глаза, следя за его реакцией. Хитсугая судорожно вздохнул. — Может. Если мы решимся. — Если мы решимся, — вторила она ему. — И если я поверю в твое «иначе». — Сейчас не веришь? И по его отведенному взгляду Карин поняла, что нет. Не верит. Она прикрыла глаза и на этом разговор закончился, так ни к чему их и не приведя. Тоширо ни слова не сказал, когда она решила выйти прогуляться. Лишь молча проводил ее взглядом, напоследок встретившись с ней глазами. Теплый свет рассеивался по кухне, частицы пыли летали и сверкали в воздухе. А его глаза, казалось, светились изнутри. Он сам словно светился в полуденном солнце, ласкающем его кожу. В этот момент в Карин сорвало кран. Ее переполнила неукротимая энергия, нервная и необузданная. Ее всю почти физически затрясло от перевозбуждения, вызванного одним только его взглядом. Как она могла позволить себе даже на мгновение забыть, как он по неземному прекрасен? Карин выскочила из дома, боясь разливающегося в груди тепла и одновременно лелея его. И сейчас, когда тепло неумолимо переросло в настоящий пожар в душе, она пыталась найти ему выход.***
Вечер кино. Тоширо был удивлен, что именно он вспомнил об этом. Это ведь Карин вначале настаивала на воскресных фильмах. Выбор картины он оставил за ней. Никогда особо не разбирался в современной культуре и до сих пор боялся оплошать в этом. Карин около получаса просидела в поисках идеального, по ее мнению, фильма на вечер. Потом она наткнулась на что-то, и ее глаза загорелись. Куросаки с усмешкой посмотрела на Тоширо и показала ему то, что они будут смотреть этим вечером. «Унесенные призраками». Хитсугая не видел этого раньше, только слышал от самой Карин. Он сразу же понял причину ее улыбки. На одном из кадров был изображен дракон с красивой белой чешуей и высокомерным прищуром. Издевается? Интересно, она это отсылает к нему или к Хьеринмару? Тоширо посмотрел на Куросаки, сощурив глаза так же, как дракон на картинке. Она прыснула со смеху и, задержав на нем взгляд на секунду, непозволительно долгую секунду, отвернулась к экрану, чтобы включить мультфильм. Хитсугая поймал себя на том, что все еще смотрит на нее, надеясь вновь взглянуть в ее глаза. Осознав это, он тоже отвернулся от греха подальше. Знакомая синяя заставка засветилась на экране ноутбука. Сначала Хитсугая наслаждался красивой картинкой, пускающей мурашки по телу музыкой, и эмоциями персонажей. Потом он начал проводить параллели. Зря. Ему нравилась Тихиро. Его восхищала ее стойкость. Не каждый ребенок ее возраста сможет в такой ситуации взять себя в руки, да еще и помочь не только себе, но и другим. Она напоминала ему Карин. Такая же смелая и упертая, милая и открытая. Такая же человечная. Ему нравился Хаку в облике дракона. Куросаки не сдержала подколок. Конечно. Он ведь так походил на Хьеринмару. Такой же величественный и гордый. Ему нравились Хаку и Тихиро. Вместе. Заботливые, защищающие, по-детски нежные друг с другом, они напоминали ему те счастливые месяцы, что он провел с Карин много лет назад. Он должен был остановиться, как только увидел в Хаку на службе у Юбабы себя. Но он не остановился. Деспотичная ведьма уже навела на мысли о Совете 46. Об устройстве Общества Душ в целом. Старая хозяйка отеля, капризная и вечно требующая внимания, душащая своего ребенка любовью и заботой, а персонал — невыполнимыми поручениями, слишком походила на воплощение его мира, который он так любил и ненавидел одновременно. Мира, частью которого Тоширо был и всегда будет. Когда у Хаку появится возможность уйти от Юбабы, он обещал ею воспользоваться. Если бы у Тоширо появился шанс уйти из Сейрейтея, он бы его использовал? Наверное, нет. Ему не нравилось быть под чьим-то контролем, но ему нравилось быть частью системы, частью одного большого слаженного механизма, который работает несмотря ни на что. Он бы не смог променять серую стабильность на яркую неопределенность. Кажется, Хитсугая относился к типу «офисных работников», которыми все дети так боятся стать, когда вырастут. Ну и пусть. Тоширо не видел в этом ничего плохого. Кто-то же должен заниматься бумажками. Заросшая зеленью машина после возвращения семьи из мира духов заставила Хитсугаю ужаснуться. Как много времени они провели там? Сколько дней? Месяцев? Лет? Весь ритм их жизни нарушился от одного лишь неправильного поворота. Всего одна ошибка понесла за собой такие неотвратимые последствия. Тоширо казалось, что его затошнит от нахлынувшей тревоги. Сколько подобных ошибок он сам совершил в своей жизни? Одна из них сейчас сидит прямо рядом с ним и смеется над тем, как отец семейства причитает над испорченной машиной. Как она может смеяться здесь? Разве не она в первую очередь должна испытывать страх? Это ведь ее обычная человеческая жизнь подвержена неумолимой силе времени, его быстротечности и неотвратимости. Он задался старыми вопросами. А сколько ее времени он уже вот так потратил? Сколько драгоценных минут жизни он забрал у нее и продолжает забирать? У него закружилась голова. Зря он согласился на этот фильм. Зря вообще напомнил об этом. Начались титры. Периферией он видел, как Карин смотрит на него. Ждет его реакции. А Тоширо не может выдавить из себя ни слова. Горло сдавили страх и вина. Зря он поцеловал ее вчера. Зря позволил себе даже думать об этом. Зря дал себе надежду, что что-то может получится в этот раз. Зря он снова появился в ее жизни. Хитсугая сглотнул. Попробовал перевести свои мысли в более безопасное русло. Обсуждение фильма. Да, это то, чего от него ждут. Ему всего лишь надо задать какой-нибудь вопрос, Карин разговорится, и он сможет утопить свои тревоги в звуке ее голоса. — Они ведь больше не увидятся? Хаку и Тихиро? Это последнее, что он должен был спросить. — Это открытый финал. Может, увидятся, может нет, — Куросаки пожала плечами. — И ты в это веришь? Он ведь принадлежит другому миру. Он дух. А она человек. Какие у них могут быть шансы? Тоширо слишком поздно осознал, что он сказал. Но когда до него дошел смысл его же слов, таких чертовски знакомых слов, он уже не мог взять их обратно. Хитсугая обернулся к Карин и столкнулся с ее тяжелым взглядом. Весь их утренний разговор, все их хождения друг вокруг друга, попытки приблизиться друг к другу, все их старания он только что пустил коту под хвост всего парой своих слов. — Наверное, ты прав. У них нет шансов. Больше ни сказав ни слова Карин встала и пошла умываться. Звуки включенной воды разрезали вязкую тишину, как нож — масло. Тоширо схватился за голову. Он все испортил. Опять.***
Тоширо никогда не знал, что сказать. Его слова либо обижали кого-то, либо казались глупыми и неуместными. Поэтому он предпочитал молчать. К сожалению, получалось у него не всегда. Точнее, почти никогда. Держать язык за зубами было сложно, особенно когда есть, что сказать. Особенно когда очень хочется что-то сказать, даже если это кого-то заденет. Особенно если это кого-то заденет. Эту черту в себе Хитсугая просто ненавидел. Он презирал себя за то, как сильно он иногда хотел сделать кому-то больно из-за бурлящих в крови эмоций. Но он сдерживался, изо всех сил старался молчать, прикусывал язык и запихивал свое мнение и недовольство куда подальше, лишь бы не поругаться с близким человеком. Проблема-то и была в том, что на грани срыва он всегда был только с близкими. Наверное, потому что он только с ними и общался. Остальные его попросту не интересовали, не вызывали никаких эмоций, в том числе и негативных. Молчать сложнее всего было, когда посторонние люди грозились лишить его близких. Потому что его так легко заменить кем-то. Тоширо любил Хинамори. Она его друг, почти сестра, она всегда рядом и она всегда поддержит. Она единственная, кто был с ним с самого начала и остается с ним до сих пор. По крайнее мере пытается. Он никогда не был для нее единственным другом. Конечно, а как иначе. Момо — лучик солнца, добрая и открытая, иногда даже слишком. Тоширо — изгой, которого все обходили стороной. Ее любят все, и она любит всех. Он не любил никого, так же, как никто из окружающих не любил его. Конечно, у нее всегда было много друзей. У нее был выбор. У него — нет. У Тоширо долгое время была только она. И как же больно было осознавать, что если вдруг Хинамори надоест с ним возится, она с легкостью заменит его кем-то из своих многочисленных друзей. А Тоширо не сможет найти ей замену. И он останется один. Хитсугаю это злило, расстраивало и пугало. Ему хотелось кричать об этом, ругаться и умолять не оставлять его одного. Но он был слишком гордый, чтобы просить о внимании и слишком уважал Момо, чтобы грузить ее своими страхами. А потом он узнал о Хьеринмару. И хоть еще долго не мог нормально разговаривать с ним, все равно начал чувствовать, что он не один. И больше никогда один не будет. Но, как выяснилось позже, проблему это не решило. Потом Хитсугая поступил в Академию. И у него стало на одного друга больше. Тоширо любил Кусаку. Несмотря на трудности в общении, на то, что он все еще оставался оторванным от большинства, что он все еще выделялся среди других и был обособлен от них, Хитсугая смог найти общий язык с Соджиро. И даже смог назвать его другом. Он с некоторой болью довольно быстро осознал, что ситуация повторяется. Снова — Соджиро общительный и открытый для всех, а Тоширо вынужден цепляться за него, чуть ли не буквально хвататься за рукав его косоде, лишь бы его не потеряли в толпе и не забыли потом. А Тоширо уверен — если он не будет напоминать о себе, его быстро потеряют, забудут и заменят. Потому что ну кому он такой нужен? Вечно угрюмый, вредный, раздраженный и такой сложный? Да никому. Если бы он встретил кого-то такого в своей жизни, то немедленно бы из нее вычеркнул. Головой Хитсугая понимал, что ни Момо, ни Кусака бы так никогда с ним не поступили. Но искренняя уверенность в собственной незначительности в чужой жизни слишком закрепилась в его сознании. И в конце концов все это накопилось и вылилось на Карин. Карин. Тоширо любил Карин. Безмерно, неотвратимо, сильно и очень ревностно. И он не знал, что с этим делать. И ситуация повторилась. Опять. — И кто это был? — он холодно спросил у нее, как только она вошла в свою комнату. Карин, не ожидавшая увидеть Хитсугаю, вздрогнула. Она повернулась на звук его голоса и нашла Тоширо сидящим на ее подоконнике и хмуро смотрящим на нее. — Что? — Что это за парень здесь был? — он нахмурился сильнее, пытаясь не отводить взгляда от Карин. Очень хотелось, потому что ему было невыносимо стыдно за свою ревность. — А. Мой одноклассник. А что? — Куросаки сощурилась. Ей не нравился его тон, и Тоширо ее понимал. Но ничего поделать с собой не мог. Больше не мог. — И что он здесь делал? — Помогал мне с домашкой, — пока она терпеливо не показывала злости, лишь отвечала на его вопросы, понимая, что так будет проще. — Если он помогал тебе с уроками, то почему вы сидели внизу в гостиной чуть ли не в обнимку? — Потому что мы закончили заниматься и я предложила сыграть в приставку, — Карин закатила глаза, словно объясняла ему очевидные вещи. — Мне купили новую игру, и я хотела ее с кем-то опробовать. — Попросила бы меня. — Тебя здесь нет, — в ее голосе наконец послышался упрек. — Вот именно. Меня здесь нет. Зато есть какой-то непонятный парень, любезно помогающей тебе с уроками, — ядовито произнес он. Внутри все клокотало. Тоширо был готов хоть сейчас сорваться с места, найти неизвестного одноклассника и как минимум выпотрошить его. — Я тебе уже сказала — это мой одноклассник. Просто друг. Не более, — Куросаки скрестила руки на груди в оборонительной позе. — А, теперь он уже «просто друг»? — огрызнулся Тоширо. — Успокойся, — она слегка повысила голос. — С чего бы? Пока я в Сейрейтее надрываюсь, чтобы все успеть и прийти к тебе, ты приглашаешь к себе домой непонятно кого! С чего бы мне успокаиваться? — Он просто мой друг, ясно? — терпение Карин уже начало подводить ее, он видел это по ее вспыхнувшим злостью глазам. — Просто друг? Просто друг, который проводил тебя до дома, донес твою сумку, которого ТЫ пригласила к себе, который обнимал тебя весь вечер и был готов сожрать тебя взглядом? — Во-первых, откуда ты это знаешь? Ты что, следил? Во-вторых, ты преувеличиваешь, все было не так! — Ты даже не отрицаешь, что все же было! — Да и что?! Не было там ничего такого. Я ничего такого в этом не вижу. — Зато я вижу! — Это твои проблемы! — Не только. Ты хоть видела, как он на тебя смотрит? Да по одному его лицу ясно, что ты ему нравишься. — И почему ты мне это говоришь? — она накинулась на него. — Почему у тебя претензии к нему, а предъявляешь ты их мне?! Даже если у него и есть ко мне чувства, то я не несу за это ответственности! Или на мне табличка с надписью: «Влюбляйтесь в меня все, кому не лень, не стесняйтесь!»? Тоширо потупил взгляд, пытаясь совладать с собой. Он глубоко вздохнул и с трудом выдавил из себя: — Ты права. Извини. Но меня это все равно напрягает. Будь я не его месте, я бы воспринял это как намек. — Он достаточно долго меня знает, чтобы понять, что я намекать не стану, а скажу прямо. И ты тоже должен быть в курсе этого, — Карин отвернулась от него. — Если он и сделает что-то, что, по моему мнению, перейдет границы, я его просто пошлю. Или ты правда считаешь, что раз тебя долго нет рядом, я буду виснуть на каждом встречном-поперечном? Ее голос был полон обиды, и это была его вина. — Нет! Нет, я…, — он вздохнул, собираясь с мыслями. — Нет. Нет, я так не считаю. Но от этого мне не легче, — как же стыдно это признавать. — Могу я попросить тебя больше не…, — Тоширо зажмурился, лишь бы не смотреть на нее, — ну, больше не допускать такого близкого контакта между вами? — Издеваешься? Что еще прикажешь делать?! Может, мне вообще ни с кем не общаться, только с тобой? — Я не это имел в виду…, — Хитсугая пытался сгладить ситуацию, но Карин уже распалилась. — А что тогда? — Я просто попросил тебя быть более сдержанной с другими парнями, потому что меня это напрягает. Я не заставляю тебя перестать общаться с ними вовсе, просто попридержи коней. — Почему я должна жертвовать своим комфортом в дружбе и перестраивать свое поведение только потому что тебя это не устраивает?! Иди и разберись со своей ревностью, вместо того, чтобы ограничивать меня. — Я не ограничиваю, я просто… — Просто хочешь, чтобы я сидела в четырех стенах и ждала тебя, сложивши ручки, пока твоя капитанская задница не соизволит удостоить меня своим присутствием?! — «Соизволит»?! — Тоширо моментально ощетинился. — Ты так говоришь, словно я специально избегаю встреч с тобой. Но я напомню, если ты вдруг забыла — это от меня не зависит! Думаешь мне охота просиживать дни в своем отряде с этими бесконечными документами, бестолковыми новобранцами и безответственным лейтенантом?! — Не я виновата в том, что ты не умеешь распределять свое время, — фыркнула Куросаки. — Ах, ну извини, что у одного из нас есть работа! — У моего отца тоже есть работа, но он всегда умудряется найти время для своей семьи! Зря она упомянула Ишшина. — Напомню, что у твоего отца была и другая работа, — прошипел он. — Работа, которую он благополучно бросил и скинул на меня! — Если бы он этого не сделал, меня с Юзу и Ичиго сейчас бы не было! — Какая разница, если бы да кабы! Он это сделал, он бросил все, а мне пришлось отдуваться! — Это все равно был твой выбор! Хитсугая сильно зажмурился, пока под веками не заплясали цветные пятна. Тяжело вздохнул, схватившись за переносицу. Их начало заносить, он это чувствовал, и его это раздражало. Он попробовал замять конфликт, пока они не зашли слишком далеко: — Так. Ладно. Хватит. Мы…, — он не успел закончить. — Себе «хватит» скажи! — Ты можешь меня дослушать сначала?! ⎯ Тоширо вскипел моментально. Весь его примирительный настрой мигом сдуло, как только его перебили. — Не могу! Ты совсем обнаглел! Приперся без приглашения, следил за мной, еще и претензии с ходу предъявляешь! Ты даже не поздоровался! Они явно были дома одни, потому что иначе все члены семьи Куросаки уже давно сбежались бы на ее крики и на его подскочившее духовное давление. В комнате стало заметно холоднее с начала их разговора. — Да, виноват, прости! — он выкрикнул извинения на грани эмоций. — Да, я ревную! Да, в этом нет твоей вины! Но пока я не знаю, что делать с этим, я прошу тебя мне помочь! Пожалуйста! Они замолчали на какое-то время. Карин зажевала губу. Выражение крайнего недовольства отпечаталось на ее лице. — Мне это все равно не нравится. Создается ощущение, будто ты пытаешься меня на цепь посадить. — Да что ты несешь? Я всего лишь хочу гарантий, что тебя не понесет налево, пока меня здесь нет. — А моего слова уже недостаточно?! — возмутилась Куросаки. — Ты что, совсем мне не доверяешь? Думаешь, стоит тебе уйти за порог, как я тут же кинусь на шею ближайшему мальчику?! — А если и так?! Меня же здесь нет, я не могу проконтролировать… — Меня не надо контролировать! Я не твоя ручная игрушка, которая принадлежит только тебе и о которой ты вспоминаешь, только когда тебе скучно! — Ты уже перегибаешь палку! Я же правда не прошу о многом! Просто… — Просто хочешь, чтобы я ни с кем, кроме тебя не общалась? Пока ты сам черт знает чем занимаешься в своем Обществе Душ?! Где тогда мои гарантии, что ты там не проводишь вечера в окружении симпатичных шинигами? — Да я бы никогда…! — И я бы никогда! — продолжила перебивать его Карин. — Но ты же мне не веришь! Зато когда я себя также веду, тебя это вдруг задевает. Надо же, это, оказывается, обидно! Удивительно, правда? — ее слова были полны ядом. — Карин…, — он не знал, что собирался сказать после этого, просто хотел, чтобы они закончили здесь и сейчас, завершили этот разговор и никогда к нему больше не возвращались. Он уже пожалел, что начал все это. Что вообще пришел. — Знаешь, Тоширо, — но ее уже не остановить, — ты столько требуешь от меня, но что-то я ни разу не видела подобного рвения и с твоей стороны! Только и делаешь, что указываешь мне, пока сам сидишь в своем отряде и палец о палец не ударяешь! Ты даже времени мне достаточно уделять не можешь, а потом винишь меня в том, что я с кем-то сблизилась, что провожу время с друзьями?! Я вижу тебя, дай боже, раз в месяц! Чем предлагаешь мне заниматься все остальное время, пока тебя нет рядом?! Сидеть и ждать тебя, пока моя жизнь проходит мимо меня?! Тебе-то легко, наверное! Твоя жизнь исчисляется столетиями, а не годами, куда тебе торопиться жить и наслаждаться жизнью! А мне что прикажешь делать?! Познать вкус жизни только после смерти?! Может хватить уже быть таким эгоистом?! — проорала Карин охрипшим голосом. А для него это стало последней каплей. — «Эгоист»? Это я эгоист? — зло прошептал Тоширо, не веря в услышанное. И в следующий миг сорвался на крик. — Это я эгоист?! Да я из кожи вон лезу ради тебя, и после этого я эгоист?! — слезы злости и бессильной обиды подкатили к глазам. Он не останавливался, продолжал хрипеть сорвавшимся голосом, несмотря на боль, пронзившую горло. — Что ты от меня хочешь? Что ты от меня хочешь?! Чтобы я бросил все, как твой папаша?! — Тоширо выплюнул это слово, испытывая к бывшему капитану отвращение. — Чтобы я бросил свой отряд, своих друзей, свою жизнь ради тебя одной?! Чтобы я променял стабильность и твердую землю под ногами ради чего-то непонятного и неопределенного между нами, просто потому что ты этого хочешь? — он замолчал на мгновение, восстанавливая дыхание. И продолжил хриплым, твердым голосом: — То, что я люблю тебя, Карин, не означает, что мой мир вертится вокруг тебя одной. Лопнувшие от напряжения капилляры придали глазам воспаленный вид, они были красными и, теперь, сухими. Он не может позволить себе заплакать. А вот Карин может. Когда первая слеза скатилась по ее щеке, Тоширо показалось, что внутри него что-то треснуло. Впервые ли он видел ее слезы? Нет. Впервые ли он был причиной ее слез? Да. Стыд и вина сдавили грудь, ломая ребра. Он чувствовал, как их осколки впились в сердце, раздирая его, кромсая на маленькие куски и заставляя обливаться кровью. Он виноват в ее слезах. Он заставил ее плакать. Он сделал ей больно. Тоширо встал как вкопанный, пытаясь прийти в себя и отказываясь верить в то, что он натворил. Карин виновато склонила голову, медленно опустилась на кровать и, закрыв лицо руками, позволила слезам тихо течь по скулам. На долгие минуты, которые показались вечностью, в комнате воцарилась давящая тишина, нарушаемая только ее бесшумными всхлипами. Тоширо судорожно вздохнул. Он подошел и медленно опустился на колени перед ней. Аккуратно взял ее руки и попробовал отвести от заплаканного лица, стараясь заглянуть ей в глаза. А когда увидел, сколько боли и обиды в них бурлит, почувствовал, как что-то внутри него разбивается окончательно. Он обхватил ее плечи и притянул к себе, обнял ее так крепко и ласково, как только смог, не удивляясь тому, что Карин не обнимает его в ответ. Лишь устало утыкается носом в его плечо и продолжает тихо плакать. Тоширо не знал, сколько они так просидели: он, у ее ног и склонивший ее в свои объятия, и она, безвольно повиснувшая в его руках. Спустя время Карин отстранилась и с явным усилием посмотрела ему в глаза. Он прочитал в них немую просьбу уйти. Хитсугая опустил взгляд, считая себя виноватым во всем. Он напоследок сжал ее ладонь. Дышать стало чуть легче, когда она сжала ее в ответ. А затем отпустила. Шелест занавесок, окно и ветер в волосах. Даже в его голове не осталось ни единой мысли. Пустота. Лишь шум крови эхом отдавался в черепной коробке. В тот день он вернулся домой как с войны. Ему казалось, что даже после предательства Айзена и нападения квинси ему не было так плохо. Тоширо остановился. Возле его казарм сидела кошка. Полностью черная. Черные глаза сливались бы с шерстью, если бы не белые круги вокруг них. «Так бы выглядела Карин, если бы была кошкой» Он отмел эти мысли прочь. Думать о Карин сейчас было больно. Ему некогда возиться с кошками. Он их даже не особо любит. — Кыш, — Тоширо удивился звучанию собственного голоса. Глухой и хриплый. Безжизненный. Кошка осталась сидеть у его порога, всем своим видом показывая, что никуда уходить не собирается. — Кыш, кыш, — он повторил, добавляя жесты руками. Ноль реакции. Хитсугая вздохнул. Делать ему больше нечего, кроме как на кошку время свое тратить. А может, наоборот. Отвлечение? — Ладно. Накормлю. Чем-нибудь. А потом сразу уйдешь, — он обращался к ней, словно она его понимает. Ну а вдруг это кто-то вроде Шихоин? Тогда неудобно будет слишком грубо прогонять. Он открыл дверь. Кошка не сдвинулась с места. Открыл шире. Она встала, махнула хвостом и ушла, растворившись в тенях. — Ненавижу кошек, — фыркнул Тоширо в пустоту, какой-то иррациональной частью своего мозга надеясь, что незваная гостья услышит его и подумает над своим поведением. Он зашел в пустой дом и закрыл дверь. Свет не включал.***
Потом Тоширо часто думал об этом. И сейчас, лежа в квартире Куросаки и пытаясь заснуть, тоже. Что тогда стало началом конца? Их ссора? То, что случится потом, или то, что случилось намного раньше? Может быть, конец начался, как только они с Карин встретились? Может быть, это все изначально было плохой идеей, как он и говорил? Ответа он не знал. До сих пор. Посреди ночи его вырвало из неглубокого сна уведомление о каком-то сообщении. Когда Хитсугая сквозь слипшиеся веки пробежался по экрану телефона слезящимися после сна глазами, ему показалось, что мир вокруг него пришел в несвойственное ему движение и завертелся с бешеной скоростью. «Уважаемый капитан 10-го отряда, Хитсугая Тоширо. Спешим уведомить, что только что срок вашей миссии — 4 полных недели — истек. Настоятельно просим вернуться в Сейрейтей этим же утром. Надеемся, нам не придется применять насильственные меры. В случае, если вам не хватило времени для выполнения задания, не забудьте сообщить нам и подать прошение о продления миссии. Администрация Совета 46.»