Heart To Heart

      С самого утра все было... не так.       На небе ни облачка, солнце слепит глаза, и приятный ветерок ласкает кожу. Идеальная погода, чтобы встретиться с друзьями и хорошо провести время на фестивале в честь цветения сакуры.       Но не для Куросаки и Хитсугаи. Для них это было утро после ссоры. Утро, погода которого совсем не соответствовала настроению. Утро, когда, кажется, весь мир насмехался над их проблемой, показывая, как все вокруг счастливы и рады, кроме них.       И Такеши был ещё более раздражающее счастлив, чем обычно.       Все не так.       Конечно, а как иначе. Кто чувствует себя как надо после того, как поругался с близким человеком? Особенно если в ссоре на эмоциях сказал, что человек вовсе не близкий?       Карин мучила совесть. Она не должна была так говорить. Собственные обиды уже ушли на второй план, оставив место для размышлений о том, какой она плохой друг. И какая плохая бывшая. Хотя, Куросаки слышала, что бывают и похуже. Сильно хуже. Но ей было не легче от этого. Слова сказаны. И от этих слов обоим сейчас больно.       «Мы чужие.»       Кто ее вообще за язык тянул?!       Понятно кто. Злость. Обида. Старая и новая. И погода плохая была. Наверняка, были магнитные бури. Точно, она сама не своя из-за магнитных бурь.       Нет, это просто оправдания. Карин сказала те слова, полностью контролируя себя. Ее язык шевелился только с ее воли, связки в горле напрягались лишь с ее решения произнести вслух то, что произносить не стоит, то, что даже правдой назвать нельзя.       Самым худшим было осознание своей полной ответственности за эти слова. Потому что она сказала их специально. В тот миг, когда они сорвались с ее губ, она хотела сказать что-то такое. Что-то, что обидит его. Заденет. Расстроит.       Карин хотела его обидеть. Она хотела причинить ему боль хотя бы словами.       И сейчас ей было стыдно именно за это желание.       Откуда это взялось? Разве раньше она хотела делать ему больно? А он?       Раньше такого не было. Но раньше и они были другими. Они были молодыми необузданными подростками. Влюблёнными.       А сейчас? Кто знает. Если бы будучи взрослым можно было быть уверенным в том, кто ты и зачем делаешь те или иные вещи, мир бы превратился в утопию. Но тогда жить было бы неинтересно. Наверное.       Карин исподлобья бросила взгляд на Тоширо. Они все утро переглядывались исподтишка, боясь смотреть друг на друга открыто. Если бы она обратила внимание на то, что происходит вокруг, а не на то, что между ними, то Куросаки бы заметила, что даже Такеши достали их переглядки. Но Карин не думала о нем с момента, как они встретились на фестивале. Карин думала о Тоширо.       А он думал о ней. И не только. Вообще обо всем, на самом деле. И ему было не менее стыдно. Тоширо понимал, что его резкие порывы быть полезным и заботливым переходили грань. Но он не понимал, почему вообще так себя вел. И почему чувствует необходимость вести себя так и дальше. Возможно, он не солгал, когда сказал, что это уже дело привычки.       Тоширо привык быть за все ответственным. За свои ошибки. За чужие. За свою жизнь. За чужую. Особенно за чужую.       Его не спрашивали, хочет ли он стать шинигами. Ему просто сказали, что если он не станет, то может нечаянно убить свою бабушку. И за ее смерть был бы ответственен он.       Его не спрашивали, нужен ли ему дзампакто. Потому что, если бы спросили, возможно, он бы ответил, что нет, не нужен. И тогда ему бы не пришлось становиться шинигами, и он мог бы вернуться домой. Но его не спросили. Ему просто сказали, что он должен убить своего друга. А потом убили сами. Но Тоширо не переставал винить себя в его смерти. Он был ответственен за последний удар.       Его не спрашивали, хочет ли он возглавить отряд. Его капитан просто бесследно исчез, не оставив ему выбора. Переложил ответственность за разваливающийся отряд на плечи вчерашнего ребенка и новобранца. И Тоширо эту ответственность взял. Потому что больше было некому.       Тоширо никогда не оставляли выбора. Его никогда не спрашивали. Просто говорили, что он должен сделать. И не давали шанса отказаться. В итоге он сам перестал давать себе шанс на отказ. И другим тоже. Сам делал прежде, чем ему скажут, что он должен это выполнить. И от других стал требовать того же. Это вошло в привычку.       Как вошло в привычку заботиться обо всех: о бабушке, о Хинамори, о Матсумото, об отряде. О Карин. Заботился он неумело, может агрессивно. Но как мог. По-другому не научили.       Просто иначе Тоширо чувствовал, что если не будет делать хоть что-нибудь, то он всех подведёт.       Однажды он уже пустил все на самотёк. Не доглядел. И Момо пострадала. Дважды. Из-за него.       При воспоминании об ее обмякшем теле, нанизанном на его меч, становилось тошно.       Тоширо сжал руки в кулаки, пытаясь унять дрожь. Сжал так сильно, что на ладонях потом остались бы отметины. Это тоже вошло в привычку. Он так делал, когда злился. Когда волновался. Когда ему было стыдно.       Например, когда он видел, как Матсумото пила не ради веселья, а чтобы заглушить боль. И все из-за этого узкоглазого придурка.       Ногти сильнее впились в кожу.       Тоширо не доглядел. Может, если бы он смог понять истинные мотивы Ичимару, то сумел бы помочь. Сделать хоть что-нибудь. Но он не смог. И из-за его недееспособности страдала его лейтенант. Его друг. И Тоширо винил себя в первую очередь. Даже если со стороны казалось, что он вообще ни при чем. Что Рангику и Гин были взрослыми людьми, чьи проблемы и недосказанности не были проблемами Хитсугаи. Но он считал иначе. И, как бы иррационально это ни было, продолжал искать виноватого в себе самом.       Винить себя тоже стало привычкой.       Тоширо винил себя, когда не уберег Момо от Айзена.       Винил себя, когда не уберег сердце Матсумото от Ичимару. Но ладно, несчастная любовь. Это она пережила. Но потом он, ее капитан и друг, не уберег ее на войне с квинси. Вид ее стеклянных голубых глаз и окровавленной груди все ещё красным маревом туманил взор.       И винил себя, когда не уберег то хрупкое счастье, которое они с Карин неумело построили когда-то.       Все потому, что он был недостаточно сильным, чтобы защитить близких ему людей. Недостаточно чутким, чтобы подобрать верные слова, когда им плохо. Недостаточно внимательным, чтобы заметить изменения в их поведении.       Тоширо всегда был недостаточно.       И особенно хорошо он это понимал рядом с Карин.       Что он недостаточно эмоциональный. Недостаточно открытый. Недостаточно заботливый. Недостаточно.       И он начал стараться изо всех сил, чтобы это исправить. Чтобы стать лучшей версией себя для своих любимых. Чтобы защитить их, уберечь от всех бед. На этот раз уж точно.       А в итоге что? Сделал только хуже. Начал душить своей заботой, перешёл из крайности в крайность, не в силах найти золотую середину.       Это ужасно. Он ужасен.       — АЛЛО!       Карин и Тоширо резко вздрогнули, нагло оторванные от своих мыслей. Они ошалело и немного раздражённо посмотрели на орущего Хасэгаву. А тот и не думал останавливаться:       — Такеши вызывает друзей! Вы знаете, если вам так охота строить из себя обиженных на целый мир недотрог, то ради всего святого! Только мне настроение своими кислыми рожами не портите, ладно?       Карин стыдливо улыбнулась, стараясь сделать лицо попроще, а Тоширо только закатил глаза и отвернулся, еле сдержавшись от едкого напоминания, что он Хасэгаве не друг. А Такеши, не обращая внимания на их унылые лица, взял обоих под локти и потащил к ближайшей палатке со сладостями.       Но он остановился, когда его внимание привлек знакомый силуэт в толпе.       — О, черт, — Хасэгава тихо ругнулся про себя и толкнул Карин, молча указывая, куда ей надо посмотреть.       Куросаки завертела головой и когда, видимо, увидела то же, что и Такеши, слегка побледнела, нахмурилась и зажевала губу.       Тоширо смотрел на них и ничего не понимал. Но на ее плотно сжатые обкусанные губы обратил внимание. Ее давняя привычка. Карин явно раздражена. Хитсугая заметил ее слабый порыв уйти как можно дальше и как можно быстрее, но она остановила себя и осталась твердо стоять на месте.       Он проследил за ее встревоженным взглядом и увидел довольно красивого брюнета, который, заметив их компанию, уверенной походкой направился к ним.       Тот с ходу обратился к Карин, полностью игнорируя ее спутников.       — О, привет, Карин-тян. Как я рад, что встретил тебя здесь! — незнакомец лучезарно улыбнулся.       Хитсугая не понимал почему, но этот человек его напрягал, несмотря на его располагающий внешний вид.       — Здравствуй, Асаяма, — сухо поприветствовала его Карин.       — Ну, чего так официально? Шесть лет же вместе учимся. Или уже забыла меня, пока я был в отъезде? — подмигнул Асаяма.       — Конечно нет. Разве можно тебя забыть, — пробурчала Карин.       — Ох, приятно слышать. Особенно от тебя.       — Что ты здесь делаешь? — Куросаки вообще не церемонилась, и по ее лицу было понятно, как ей это все не нравится.       — Полагаю, то же, что и ты. Наслаждаюсь сакурой и прекрасной погодой, — он засунул руки в карманы и игриво перекатился с пятки на носок.       — Ну иди и наслаждайся дальше. От меня тебе что надо?       Тоширо напрягался все сильнее. Асаяма, кажется, ничего грубого не говорил и производил впечатление неплохого человека, просто немного ветреного. Но то, как резко с ним общалась Карин настораживало. А Хитсугая привык доверять ей.       — Как грубо. Я ведь и обидеться могу, — парень не выглядел обиженным, скорее, заигрывающим.       — Че тебе надо, Асаяма? — она вздохнула, потихоньку понимая, что он так просто не уйдет. Как обычно.       — Ничего такого, за что можно было бы смотреть на меня таким испепеляющим взглядом. Просто прогуливался здесь, как вдруг заметил тебя. Дай, думаю, подойду, поздороваюсь. Предложу прогуляться вместе, — Асаяма блеснул идеально белыми зубами.       Хитсугая не сразу заметил, как кожу на ладонях царапнули собственные ногти.       — Слушай, — выдохнула Карин, — вчера у меня был тяжелый день, а сегодня у меня отвратительное настроение, поэтому будь добр, не порть мне его еще больше.       — Так может все дело в компании?       — Нормальная у меня компания.       — Да, я вижу, — Асаяма бросил косой взгляд на Такеши и задержал на мгновение взор на белых волосах Тоширо, а затем вновь посмотрел на Карин. — Я понимаю, что ты хочешь провести с ними время. Но почему бы нам тогда не пройтись потом вместе, когда твои друзья разойдутся?       Карин тяжело вздохнула, явно собираясь с силами, и сквозь стиснутые зубы проговорила:       — Я, кажется, много раз ясно давала тебе понять, что не заинтересована в отношениях. Особенно, с тобой.       — Ну что ты, я же ни слова об отношениях не сказал. Всего лишь предложил свою общество, — он невинно поднял руки.       — Еще раз, — Куросаки тяжело вздохнула и процедила, не размыкая зубов. — Я не нуждаюсь в твоем обществе. Мне уже хватило.       — Я понимаю. Ты имеешь полное право на меня злиться. Согласен, был момент, когда я повел себя не очень красиво…       — «Не очень красиво»? — прошипела Карин, дрожа от гнева.       — Ну, да, это было чуть хуже, чем «не очень красиво». И мне очень жаль, если я этим задел тебя. Прошу, прости меня, — казалось, искреннее раскаяние исказило его лицо. Но глаз не коснулось. — Я всего лишь хотел…, — он протянул руку, чтобы взять Куросаки за локоть в извиняющемся жесте. Но та отшатнулась.       У Тоширо внутри все похолодело.       Карин никогда не отшатывалась от прикосновения.       Она придвинулась ближе к Хитсугае, почти вплотную встала к нему, на каком-то подсознательном уровне стремясь найти поддержку в нем. И он тут же шагнул вперед, полностью загораживая ее.       Асаяма недоуменно и обиженно смотрел то на пустое место, где только что стояла Карин, то на свою руку и только потом взглянул на Тоширо еще раз, более внимательно, оценивающе. Его глаза наигранно округлились:       — О, я понял. Вы… вы встречаетесь? Тогда я тем более прошу прощения! Боже, мне так неловко, правда, простите…       — Проваливай отсюда, — Хитсугая не сразу узнал в этом грубом, низком голосе свой собственный. Гнев стиснул горло.       — По-моему, мы начали знакомство немного не с того. Карин-тян, позволь мне загладить вину, — Асаяма пытался поймать ее взгляд, но она упрямо отказывалась смотреть на него.       — Она сказала тебе «нет». Так что проваливай.       — Тоширо, — она шикнула и мягко схватила его за рукав, останавливая.       — О, что ж, Тоширо…, — тут же подхватил Асаяма, но Хитсугая его прервал:       — Не обращайся ко мне по имени.       — Да, разумеется. Так вот, Тоширо, приятно познакомиться. Я Асаяма, Асаяма Кетсуо. Можно тебя на пару слов? Боюсь, между нами всеми произошло недоразумение, я бы хотел немного прояснить ситуацию, но, ты видишь, — он обреченно указал на Куросаки, — она не хочет меня слушать.       Тоширо прищурился. Он быстро закипал внутри, но ему хватало ума не давать эмоциям взять верх. Так что Хитсугая проглотил неуважительное обращение, не давая вывести себя из равновесия. Он все же шагнул к Асаяме, сжимая кулаки и решив, что если не сможет сдержаться и вмажет брюнету как следует, то хотя бы не рядом с Карин.       Кетсуо слишком панибратски положил руку ему на плечо. Тоширо ее сбросил. Асаяма прокашлялся и начал, когда они отошли на пару шагов:       — Слушай, вижу, ты меня поймешь. Уверен, мы похожи.       Уже на этих словах Хитсугаю пробрала дрожь от отвращения. От плотно сжатых зубов челюсть начало сводить, ногти впились в кожу до крови. Но он держался. А Кетсуо продолжал:       — Смешно, конечно, но я за ней уже с первого курса бегаю, представляешь? И никакого прогресса. А когда я уж подумал, что она готова на…ну, ты понял, на что, — он усмехнулся, а Тоширо захотелось выбить ему зубы. — В общем, тогда оказалось, что я неправильно все понял и, получается, позволил себе лишнего. Ну с кем не бывает, — жалостливо протянул Асаяма. — Это же девушки, их хрен поймешь. Сейчас она нежно гладит тебя по щеке, а в следующее мгновение отвешивает оплеуху. Вот и тогда мне показалось, что я могу зайти чуть дальше. А оказалось, что нет, не могу.       — Ну и зачем ты мне это говоришь? — прохрипел Тоширо севшим от гнева голосом.       — Просто хотел попросить поделиться секретом. Я уже несколько лет ее добиваюсь, а ты, похоже, уже достаточно близок с ней, — сделал акцент Асаяма. — Хотя я никогда раньше тебя не видел. Вот мне и интересно, как же ты это сделал так быстро.       — Сделал что?       — Об этом я тебя и спрашиваю, — посмеиваясь, сказал Кетсуо и снова положил руку Хитсугае на плечо. — Что ты сделал, что она так быстро перед тобой ножки раздвинула? Я тоже хоч…       Ему не дали договорить.       Подошва ботинок шаркнула об асфальт, зубы щелкнули, ткань натянулась.       К черту все. Тоширо исколотит его в мясо и распихает его расчлененные останки по морозильникам.       Весь побелевший от ярости Хитсугая схватил Асаяму за воротник и уже занес кулак для удара, когда почувствовал, как чья-то теплая рука его остановила. Но тепло быстро сменилось обжигающим жаром, словно вокруг его запястья обернули раскаленный железный кнут. Он скосил глаза на свой сжатый кулак. Такеши, до этого момента стоявший так тихо, что про него уже забыли, сейчас на удивление крепко и спокойно держал Хитсугаю, не давая ему ударить. Хасэгава молча покачал головой и одними губами добавил:       — Не на людях.       И правда. Сновавшие туда-сюда прохожие уже начали поглядывать в их сторону.       Тоширо перевел взгляд на Асаяму. Буквально на мгновение, но он увидел хорошо скрываемый страх в болотно-зеленых глазах.       Затем Хитсугая почувствовал, как еще одна ладонь накрыла его руку, настойчиво и мягко:       — Не трать силы, Тоширо. Он того не стоит, поверь мне, — Карин горько вздохнула.       Тоширо нехотя, через силу разжал кулак и отпустил брюнета. Внутри все полыхало и клокотало от ярости, но с трудом возвращенная ясность ума говорила, что устраивать драки в таком многолюдном месте — плохая идея. Да и убивать людей ему запрещено. Даже если очень хочется.       Асаяма слегка пошатнулся, плохо скрывая дрожь за едкими комментариями:       — Ух ты, защитник какой. Вау!       — Перестань, Асаяма, — Карин хватило только на еще один тяжкий вздох. Все силы ее уже оставили. Еще вчера она истратила все свои ресурсы для скандалов и сейчас просто хотела погулять с друзьями и насладиться сакурой, но даже здесь проблемы нашли ее. Почему хотя бы один день не может пройти нормально?       — Серьезно, Карин? Только не говори, что отказываешь мне из-за этого, — Асаяма ткнул пальцем в Тоширо. Его дружелюбие как ветром сдуло.       — Я не обязана тебе ничего отвечать. Ты меня достал.       И она просто развернулась и ушла.       — Да брось ты! Ты же не собираешься дуться на меня вечно? Все же хорошо было!       Последовав за Карин, Тоширо искоса посмотрел на Асаяму. И когда их взгляды пересеклись — ледяной океан схлестнулся с болотной топью и затопил к чертовой матери.       Тоширо с плохо скрываемым удовольствием наблюдал, как под действием его возросшего всего на долю секунды духовного давления Асаяма медленно оседает на асфальт, в ужасе распахнув глаза. Его животного, первобытного страха от леденящего душу холода почти хватило, чтобы утихомирить пылающий внутри Хитсугаи гнев. Почти.       Он удовлетворено отвернулся и нагнал остальных.

***

      Если с утра настроение было паршивое только у двоих, то сейчас все трое сидели на скамейке и тихо горели желанием убивать все, что движется в их поле зрения. Наверное, поэтому их все обходили стороной.       Хотя Тоширо уже понемногу успокаивался. Гнев не отпускал его, но уже не отравлял кровь ядовитым огнем, а медленно и верно горел, поддерживаемый холодным расчетом и желанием увидеть страх на смазливом лице еще раз.       Тоширо хотел посмотреть на Карин. Но после вчерашнего, да и сегодняшнего, было проще провалиться под землю и сгнить там, чем поймать взгляд Куросаки. Было ощущение, что с каждой минутой день становился хуже, а она — злее.       Но глаза надо было куда-то девать — смотреть в одну точку на дереве уже надоело, и создавалось впечатление, что скоро там вместо коры будет дырка. Так что Тоширо перевел взгляд на Хасэгаву.       По его лицу было трудно что-либо понять. Казалось, Такеши был абсолютно спокоен. Можно было даже подумать, что эта неприятная встреча вообще никак на него не повлияла. Но его выдавали глаза. Они, обычно мирные и теплые, сейчас горели презрением и ненавистью. Но это не было похоже на неистовый пожар. Нет, это скорее был огонь в камине, язычки пламени которого раз за разом лизали железные прутья и каменные стены, оставляя на них следы копоти, но так и не выходили за пределы дозволенного. Отличный самоконтроль. Хитсугая невольно поймал себя на мысли, что этот парень заслуживает гораздо больше уважения, чем показалось на первый взгляд.       Тоширо глубоко вздохнул и пробурчал вопрос, не уверенный, хочет ли вообще знать ответ:       — Итак. Кто. Это. Был.       Карин и Такеши угрюмо вздохнули в унисон. Но ответила все же Куросаки:       — Асаяма Кетсуо. Наш одногруппник.       — Это я уже понял.       — И редкостный мудак, — было неожиданно слышать такие резкости от Хасэгавы, но все с ним негласно согласились.       — Почему я не видел его раньше?       — Потому что помимо симпатичной морды и папиных денег у него есть мозги. Асаяма лучший на нашем потоке. Осенью он выиграл грант, а весной поехал по нему учиться за границу. И, судя по всему, уже вернулся, — Карин безразлично повела плечами, словно это не ее преследует богатый придурок.       — Ты упускаешь главное, — заметил Такеши, на что Карин раздраженно и немного смущенно отвернулась. Он обратился к Тоширо, рассказывая: — Если ты вдруг не знал, Карин довольно популярна в универе. На первом курсе за ней чуть ли не каждый второй бегал, — со стороны Куросаки послышался многозначительный кашель. Хасэгава закатил глаза и добавил: — Ну да, за мной тоже такой грешок есть. Но я вовремя дал заднюю. Не все были такими же понятливыми. Но со временем и до самых тугих начало доходить, что с Карин им не светит. С кем-то она до сих пор общается, как со мной, кого-то приходится игнорировать. Но вот один индивид все никак не отлепится.       — Дайте угадаю: он считает, что ему все сойдет с рук.       — Поправочка: ему уже все сходит с рук. Самое мерзкое, это то, что ему ничего нельзя сделать через полицию.       — Потому что…? — произнес Хитсугая, ожидая услышать продолжение.       — Потому что у него богатый папа,— Карин наконец включилась в разговор. — Наверное, все было бы куда проще, если бы на втором курсе я не согласилась пойти с ним на свидание.       — Но ты пошла и не на одно, — как-то обижено уточнил Такеши.       — Сначала он был милым! Это потом он… неважно.       Карин свела ноги и поправила юбку, надеясь, что никто не заметит ее подрагивающих пальцев. Но Тоширо заметил. И ему не понравилось, на какие мысли это его навело.       Они снова погрузились в напряженную тишину, которую оживлял только топот и веселый гомон людей, у которых не произошло никаких ссор вчера и у которых не было неприятных встреч сегодня.       Такеши резко вскочил, напугав сидящего рядом с ним Хитсугаю.       — Не знаю, как вы, но я сюда веселиться пришел, а не тратить время на мысли о всяких идиотах. Давайте, ребят, взбодритесь! Это же фестиваль! Сакура цветет! — Такеши торжественно раскинул руки, и, как по команде, ветер сорвал розовые лепестки с ветвей и закружил над их головами. — Прекрасная погода, прекрасные мы и прекрасные вкусности тут и там. Так что выше нос и пошли наслаждаться этим днем!       Карин и Тоширо неуверенно посмотрели друг на друга. На их лицах все еще читались смятение и неприятный осадок от накопившихся проблем и обид. Но они улыбнулись уголками губ и непонятно было, кто кого пытается подбодрить.       — Отлично! Вижу, вы согласны со мной. Наконец-то, вы перестали быть похожи на скисшее молоко!       Карин прыснула от смеха, а Тоширо бросил на Хасэгаву недовольный взгляд.       — Не смотри на меня так, Хитсугая-кун. Лучше поднимайте свои задницы, вы оба, и пошли. Я так голоден, что готов съесть кого-нибудь из вас, — и не дожидаясь, когда ему ответят Такеши направился к одной из палаток с едой, не оставляя Тоширо и Карин иного выбора, кроме как последовать за ним.       Хитсугая встал и, замешкавшись, протянул Карин руку, чтобы помочь ей встать. Но почти сразу отдернул. Она не просила его об этом. Ему надо научиться не делать то, о чем его не просят. Пора отказываться от старых привычек.       Но он не заметил, как Карин инстинктивно, не задумываясь, потянулась к нему в ответ. Потому что сейчас остро захотелось ощутить чье-то прикосновение, чью-то поддержку. И он всегда был рядом, чтобы предоставить ей это. А она слишком гордая, чтобы просить. Так что когда его рука испуганно вернулась в карман, ее собственная метнулась и прижалась к груди, так и не почувствовав покалывающего тепла вечно холодных пальцев.       Тоширо не умел читать мыслей и никак не мог определить, что у нее на уме. Но он был на удивление наблюдателен.       Когда Карин заметила шевеление перед собой, она подняла голову и вновь увидела протянутую ладонью вверх руку и его неуверенный, вопрошающий взгляд. Словно это все был неудачный дубль, который они решили переснять. Только в этот раз они не отвернулись друг от друга. Смотря ему в глаза, Карин вложила свою ладонь в его, позволяя холодным пальцам обхватить ее запястье и потянуть на себя.       Короткий миг, взгляд глаза в глаза, тепло прикосновения, и вот руки снова покоятся в карманах, храня лишь мягкое покалывание на кончиках пальцев.       Тоширо и Карин пошли за Такеши, не зная, что на мгновение их сердца забились в унисон.       

***

      На фестивале Карин в очередной раз убедилась, что ее лучший друг все же немного идиот. Потому что он накупил всякой бесполезной всячины, которую берут только туристы, но не позаботился о том, как он весь этот хлам донесет до дома. И на кого Хасэгава все свалил? Конечно же, на Карин. В итоге полдня она протаскалась со своим многострадальным рюкзаком, забитым всякого рода ерундой, начиная от эксклюзивных сладостей, которые, к счастью, покидали сумку довольно быстро, и заканчивая детскими игрушками, непонятно зачем понадобившимся Такеши.       А Тоширо она старательно игнорировала. Просто не знала, как себя теперь с ним вести. То, как быстро он вспылил на Асаяму, было на него не похоже. На мгновение ей даже стало страшно за Кетсуо. Но всего на мгновение.              Тем не менее, Карин не могла отрицать очевидного — ей было приятно, что Тоширо заступился за нее. Понял ее негласную просьбу, оказался рядом в момент слабости. Если бы у нее были силы и желание, она бы сама со всем разобралась. Но их не было, зато был Хитсугая. Как всегда, был рядом.       А еще она игнорировала его многозначительные взгляды, направленные на ее сумку. Она прям кожей ощущала его желание помочь во всем, даже в самых простецких вещах. Ей было интересно, что он имел в виду, когда говорил, что это уже привычка. Он просто избежал прямого ответа, или за эти семь лет у него успел развиться синдром спасателя? Хотя о чем она, у Ичиго он развился всего за пару месяцев с момента получения сил шинигами. И, очевидно, что Хитсугая обогнал ее брата в этом на пару десятилетий. Больше вероятно, что Тоширо как раз-таки не изменился. Просто у нее спали розовые очки, туманившие ей взгляд в молодости. Карин должна была быть рада этому. Сейчас, когда все ошибки Хитсугаи видны как на ладони, ей должно быть в разы легче отпустить все их общие воспоминания и отстраниться от него. Позволить им обоим жить дальше.       Но почему она этого не хочет?       Почему каждое его слово все еще на вес золота для нее? Почему его недостатки и странности не отталкивают, а лишь разжигают непрошенный интерес? Почему его случайные прикосновения все еще пускают мурашки по коже? Почему ей все еще хочется верить, что они не случайны?       Он все-таки поймал ее взгляд.       Почему его глаза все еще такие красивые?       И почему они такие печальные? Они всегда были такими?       Может, ей стоит извиниться за вчерашнее? Да, она уже это сделала, но у нее было стойкое ощущение, что этого недостаточно.       Груз вины давил на плечи. А может, это просто сумка тяжелая.       Сумка!       Только Карин открыла рот, собираясь сказать то, что идет вразрез с тем, что она говорила вчера, как птица обломинго в лице Такеши опять все испортила:       — Ты уверена, что Хитсугая-кун на самом деле не является причиной всех твоих отказов тем парням? Потому что мне кажется, что дело все же в нем, — его как всегда слишком громкий шепот услышала не только Карин, но и Тоширо.       Хитсугая тут же надменно отвернулся, надеясь, что его красных ушей не видно среди всего остального, залитого красным светом заката. Куросаки покрылась румянцем и зашикала на Хасэгаву, приговаривая, что все не так и что ему пора перестать совать свой нос в чужие дела.       — И вообще, ты когда барахло свое заберешь?! Мне его да завтра с собой носить что ли?       — Ну-у-у…       — Издеваешься?! Хочешь, чтобы я с этим домой потащилась? Да мне же на другой конец города ехать!       — Я знаю, знаю, прости! Не подумал. Я завтра сам приеду к тебе и заберу все, ладно? Еще шоколадку принесу, в качестве компенсации. Ну пожалуйста, — он снова состроил щенячьи глазки, зная, что Карин нечего этому противопоставить.       — Агх, ладно! — она ломалась недолго. — Но если завтра до полудня ты не заберешь свою ерунду, я ее выкину в окно, ты меня понял?       — Да, мэм, так точно, мэм, — Такеши смешно отсалютовал.       — Шут гороховый, — буркнул Тоширо, чуть мягче, чем обычно. Но все равно получил тычок в бок от Карин.       Они попрощались с Такеши и пошли на станцию.       — Наша электричка через пять минут, — сказал Карин, когда заметила, как Тоширо вертит головой в поисках их поезда на пустой платформе.       — А, ладно.       — Ты что, уже забыл, как на поездах ездить? — усмехнулась Куросаки.       — Я семь лет не был в Мире Живых. Я забыл, как машины выглядят, что уж тут о поездах говорить, — он явно был смущен, признавая свой недочет.       — Оу. Точно, — Карин стало неловко, что она случайно подняла эту тему. Никто не хотел говорить об этих семи годах. Но следующие слова вырвались прежде, чем она успела их обдумать: — А меня ты тоже забыл?       Тоширо долго молчал перед тем, как тихо ответить:       — Нет. Никогда не забывал, — он старался не смотреть на нее и не думать о том, что о нем она за это время наверняка не вспоминала.       — А пытался? — ну почему она не может остановиться вовремя?       Снова мучительно долгий ответ:       — Пытался.       И больше они не проронили ни слова.       Тишину между ними заполнил шум прибывающего поезда. На станции зазвенело объявление о начале посадки. Двери с грохотом открылись, выпуская и впуская пассажиров. Люди ходили, смеялись, кричали и разговаривали. Их гомон пыталось перекрыть объявление о завершении посадки и скором отбытии.       А они молчали. Молчали, когда за ними закрылись раздвижные двери. Молчали, когда эти же двери отсекли от них шум станции. Молчали, когда этот шум сменило тихое копошение пассажиров, пытающихся занять себе места. Молчали, когда послышался скрежет рельс и поезд двинулся на следующую платформу, оставляя фестиваль позади.       Им удалось сесть прямо напротив окон, из которых был виден закат. Электричка окрасилась в цвета заходящего солнца, когда здание станции закончилось и сменилось вереницей небольших домиков, позволяя лучам заполнить собой пространство.       Карин украдкой поглядывала на Тоширо. Он смотрел на закат так, словно видит его в первый и последний раз в своей жизни. Что-то до ужаса очаровательное и до боли знакомое было в его взгляде.       Наверное, то, что семь лет назад он смотрел точно также и на нее.       Воспоминания. Сколько их воспоминаний связано с закатом? Даже сосчитать сложно.       Первое свидание, первые объятия, первый поцелуй.       Последнее свидание, последние объятия, последний поцелуй.       Карин разрешила себе окунуться в забытое счастье и трепет давно прошедших дней, воспоминания о которых до сих пор заставляли ее сердце биться чаще.       Ласковое закатное солнце, ее колотящееся сердце и теплое, твердое плечо Тоширо, прижатое к ней.       Прямо как восемь лет назад.

***

      Карин ужасно нервничала. Еще одна причина злиться на Тоширо. Он заставлял ее нервничать. А нервничать она не любила.       Серебряный браслет перекатывался по запястью, пока его хозяйка от волнения заламывала руки так и сяк, не зная, куда их деть.       Он поцеловал ее. Этот белобрысый первоклашка ее поцеловал. Так нежно, так мягко, так аккуратно. Поцеловал так, словно она была фарфоровой. Карин ненавидела, когда к ней относились, как к чему-то хрупкому. Но почему-то когда так к ней относился Тоширо, ее сердце лишь приветственно ускоряло свой ритм.       Но если бы дело было только в этом.       Он поцеловал ее. С того момента, как Тоширо ее поцеловал прошло две недели. И за эти две недели от него ни слуху ни духу. За эти две недели, да что там, за один лишь тот злосчастный вечер, Карин успела испытать такую невообразимую гамму эмоций, что слов не находилось. От счастья и возбужденности до тревоги и тоски. И всему виной он.       Тоширо.       Сердце вновь предательски забилось быстрее, стоило только прошептать его имя. Образ капитана шинигами сразу всплыл перед глазами, на секунду затуманивая зрение.       Карин знала, что он ей небезразличен. Знала, что он ей больше, чем друг. Может быть, она даже знала, что влюблена в него. Единственное, чего она не знала, так это как и когда это произошло. Как и когда его колючие волосы, смешно торчащие в разные стороны, вдруг начали казаться ей такими мягкими на вид и ослепительными. Как и когда его нахмуренный и безразличный взгляд стал таким теплым и чувственным. Как и когда его вечно поджатые губы вдруг стали чаще растягиваться в улыбке при виде нее. И как и когда у нее появилось дикое желание эти губы поцеловать.       Карин никогда не влюблялась прежде. Она лишь слышала об этом чувстве от папы, от Юзу, от Ичиго. Видела это чувство в кино и в книгах. Но чтоб ощутить на себе? Никогда.       Поэтому когда она все же поняла, что влюбилась, ее гормоны словно сорвались с цепи. И если до этого любые мысли о Тоширо в любом другом аспекте, кроме дружеского, она сразу пресекала, то теперь все преграды были сметены. И за эти две недели ее воображение потрудилось на славу. Хотя лучше бы оно этого не делало.       Потому что теперь, когда в ее голове расписались сотни сценариев их с Тоширо дальнейших отношений, Карин слишком нервничала, боясь столкнуться с суровой реальностью.       Рано или поздно это должно было случиться. Их дружба давно перешла во что-то более нежное и интимное. Гораздо более нежное и интимное, чем можно было допускать. Они слишком близко подошли к той тонкой грани, отделяющей друзей от возлюбленных. И долгое время никто не решался эту грань переступить, боясь нового и неизведанного чувства.       Но вот, Тоширо сделал первый шаг. Теперь границы стерты. Пути назад нет. Ни у одного из них.       И спустя две недели после поцелуя Карин получает от Хитсугаи сообщение. Просьба о встрече. Она тогда чуть телефон не выронила. До этого момента Куросаки даже не осознавала, как сильно она ждала этого сообщения и как сильно боялась его получить. Но отступать она не намерена. Ни в коем случае.       И так Куросаки Карин оказалась на их общем месте. Там, откуда хорошо видно небо. От волнения она пришла слишком рано и сейчас стояла и любовалась медленно клонящимся к закату солнцем.       В платье. Которое она надела, конечно же, не для того, чтобы впечатлить Тоширо. Ни в коем случае не для него. Просто жарко на улице. Середина лета как никак.       В босоножках на небольшом каблуке вместо привычных и удобных кроссовок. Тоже, ни в коем случае не для того, чтобы подчеркнуть свои длинные ноги и удивить его. Потому что это не для него. Просто кроссовки к платью не подходили.       С распущенными волосами. Точно не потому что она надеялась, что Тоширо будет зарываться в них пальцами, пока будет ее целовать. Карин даже не думала о таком. Она просто резинку потеряла.       Но весь рой мыслей резко стих, когда она наконец увидела его. Точнее, почувствовала. Морозец на коже, дрожь по телу и холодный ветерок, чуть всколыхнувший подол платья.       И какого же было ее удивление, когда она увидела, что Тоширо тоже выглядел официальным, нарядным и жутко нервным. В руках он вертел коробочку конфет. Ее любимых.       Карин прикусила губу, чтобы ее улыбка не была такой очевидной. Потому что когда Тоширо поднял на нее взволнованный взгляд, его глаза в шоке расширились при виде нее, а на скулах проступил еле заметный румянец. От Куросаки не утаилось и то, как глубоко и неровно он вздохнул, прежде чем подойти ближе.       Она не переставала удивляться тому, как он умудрялся заставлять ее чувствовать себя самой красивой на свете даже не произнося ни слова. Его взгляда было более чем достаточно.       Они неловко обменялись приветствиями. Пытались что-то сказать, завязать диалог, но слова никак не шли. Когда они одновременно посмотрели друг на друга в поисках тем для разговора, то запнулись и замолчали на какое-то время. А затем тихо, нервно и неловко рассмеялись. И дальше все пошло как по маслу. За исключением одного.       Все было как обычно. Они гуляли, болтали, смеялись и просто наслаждались временем, проведенным вместе. Как обычно. Никаких непозволительно чувственных объятий. Никаких непозволительно долгих взглядов. Никаких поцелуев. Карин окончательно перестала понимать, что между ними происходит и что от нее хочет Тоширо.       Марево заката сегодня было особенно красиво. Но Карин не смотрела туда. Она смотрела на Тоширо и пыталась прочесть на его лице хоть что-нибудь, что поможет ей найти разгадку. Но всякий раз отвлекалась на его глаза, устремленные вдаль. На его волосы, искрящиеся в лучах солнца. И на его губы, так соблазнительно двигающиеся, когда он говорил:       — Сегодня такой красивый закат.       — Да, — ответила Карин, продолжая в упор смотреть на беловолосого юношу. — Очень красивый, — она даже не думала о закате.       Тут Тоширо повернулся к ней вполоборота и ухмыльнулся.       — Почему ты смотришь на меня? Закат в той стороне, — он кивнул на небо и вновь отвернулся, плохо сдерживая довольную улыбочку.       Карин вспыхнула и тоже отвернулась от него, пытаясь деть свои глаза куда угодно, лишь бы не смотреть на Тоширо. Щеки горели, ладони вспотели, а сердце норовилось разбить ребра — так сильно оно стучало.       Внезапно Карин почувствовала, как в ее плечо ткнулось что-то теплое. Ей не нужно было поворачивать головы, чтобы понять, что это Тоширо сел к ней вплотную, прижимаясь своим плечом к ее.       Карин сглотнула.       А он невозмутимым голосом, хорошо скрывая нервозность, сказал:       — Закат, сегодня, конечно, красивый…       Его пальцы как бы невзначай коснулись ее собственных.       Сердце забилось еще быстрее. Куда быстрее-то?       Холодные пальцы переместились на ее ладонь, пробежались по плечу. Зацепили прядь волос и аккуратно заправили за ухо.       Его шепот обжег и без того раскаленные нервы:       — …но ты гораздо красивее.       Когда на этих словах его губы еле ощутимо, но точно намеренно коснулись мочки ее уха, Карин окончательно потеряла связь с реальностью. Весь мир сузился до них двоих. До ее бешено колотящегося сердца и его обветренных губ на ее коже.       Фраза «упасть в обморок от счастья» вдруг показалась легко выполнимой.       Но Карин не дала себе и шанса раскиснуть. Она итак растаяла от действий Хитсугаи, не хватало еще в обмороки падать. Поэтому она взяла себя в руки и резко повернулась, встречаясь с ним глазами. Слишком резко. Тоширо не успел отодвинутся на безопасное расстояние, и теперь они сидели, соприкасаясь кончиками носов и щекоча друг другу губы горячим, сбивчивым дыханием.       Карин тут же вновь отвернулась от него на все сто восемьдесят, пытаясь угомонить свое сердце. Нервно заправила прядь за ухо, и вспомнив, что заправлять уже не надо, покраснела еще больше. Пальцы подрагивали.       Куросаки искоса посмотрела на Тоширо. Он увлеченно разглядывал ближайший куст, но покрасневшие шея и уши выдавали его смущение с головой.       — Ты знаешь, тебе нужно перестать так делать, — Карин сказала прежде, чем успела передумать.       Хитсугая удивленно на нее посмотрел.       — Что ты имеешь в виду?       — Это, — она помахала рукой между ними, указывая на ситуацию в целом, — тебе надо перестать делать такие неопределенные вещи в мой адрес.       — Неопределенные? — Тоширо сощурился.       — Именно. Я ведь так могу…могу подумать…       — Подумать что? — он нахмурился.       «Почему он нахмурился?»       — Подумать, что ты… что я…, — она сглотнула и снова отвела взгляд, — что я тебе нравлюсь.       Воцарилась тишина. Только ткань ее платья шелестела, когда Карин нервно теребила подол.       — Карин. Почему ты сразу мне не сказала?       — Не сказала чего? — она удивленно посмотрела на него и наткнулась на смущенный и донельзя обиженный взгляд.       — Что ты идиотка, прямо как твой брат!       —Чего?! — Куросаки ожидала всего, но точно не этого.       — Того! «Неопределенные вещи»? Как ты можешь называть неопределенными вещами что-то такое определенное, как поцелуй?! И что значит, что ты боишься подумать, что нравишься мне? Я, вообще-то, именно этого и добиваюсь! Точнее нет, я добиваюсь того, чтобы ты ПОНЯЛА, что нравишься мне, а не просто ПОДУМАЛА об этом. Но, кажется, я тебя переоценил, — он скрестил руки на груди и закатил глаза.       — Да ты… да как я вообще должна была это понять?! Ты поцеловал меня, а потом исчез на две недели! А когда объявился, то всего лишь провел со мной день, как обычно. Как я должна была догадаться?!              — Вот именно, что поцеловал! Я поцеловал тебя! Два раза! — он показал рукой цифру «два» и начал тыкать ей Карин в лицо для пущей убедительности. — ДВА!       — Откуда мне было знать, что ты имеешь в виду под этими поцелуями?! — она отмахнулась от его руки.       — В смысле «Откуда мне было знать»?! Что может быть более очевидным признанием, чем поцел…, — он запнулся, когда почувствовал, как ее теплые губы быстро и метко коснулись его губ, мгновенно выбивая весь воздух из легких.       Тоширо уставился на нее, не обращая внимания на заалевшие щеки. Карин силилась не отводить взгляд. Внутри все ходило ходуном от волнения, но она упрямо продолжала смотреть на Тоширо в упор. И даже томно опустила взгляд на его губы, все еще чуть приоткрытые после ее выходки, словно они ждали продолжения. И она решила его предоставить. Но в этот раз поцелуй пришелся в щеку. Затем еще один, ближе к губам, но так чертовски далеко. И еще один, еще ближе, но все еще недостаточно.       Карин его дразнила.       И Тоширо не остался в долгу. Он запечатал поцелуй на ее скуле и медленно начал спускаться, отрываясь только для того, чтобы Карин могла сделать то же самое. Это превратилось в маленькую игру.       Они медленно добрались до самого желанного. Ее пальцы взволнованно стиснули его ладонь. Их губы почти соприкасались. Мгновение — и миллиметры, что разделяли их исчезли.       Наконец-то.       Карин задохнулась от нахлынувших новых ощущений. Голова закружилась. К ушам прилила кровь, заглушая все посторонние звуки, оставляя только громкий стук их сердец.       Видимо, Тоширо почувствовал то же самое, потому так быстро прервал поцелуй. А затем так же быстро примкнул к ее губам снова, на этот раз настырнее, обхватив ладонями ее лицо. Затем еще раз. И еще. Карин тихо ахнула в его губы, когда одна его рука, прямо как она хотела, зарылась в ее волосы, задев чувствительное ухо.       Они целовались быстро, неумело, так, что не успевали оправится от только закончившегося поцелуя, как тут же начинали новый. Потом целовались медленно и изучающе, размеренно двигаясь в такт друг другу, сминая губы друг друга до тех пор, пока легкие не начинало саднить от нехватки воздуха, а в глазах не начинали плясать звезды. Потом еще раз. И еще раз. И еще.       Быстрые, нетерпеливые поцелуи сменяли тягучие и плавные, создавая умопомрачительный контраст. Когда они наконец оторвались друг от друга с тихим чмоканьем, то не пожелали отстраняться слишком сильно и просто уперлись лбами, громко и прерывисто дыша.       — Так вот, что имеют в виду, когда говорят, что губы — самая чувствительная часть тела, — внезапно сказал Тоширо, чуть задев при этом губы Карин своими. Словно хотел еще раз удостовериться в правдивости этих слов.       Карин тихо хихикнула. И поцеловала его еще раз, плавясь от того, что он сразу же поцеловал ее в ответ.       Она просто мечтала, чтобы этот момент никогда не кончался. Чтобы Тоширо целовал ее вечно.       И старалась не думать о том, что их небольшая любовная авантюра обречена.

***

      Карин разбудил легкий толчок. Она вздрогнула, резко вздохнула и проморгалась, отгоняя остатки дремы. Куросаки заозиралась по сторонам. И первым, что она увидела, было чуть смущенное лицо Тоширо. Быстро оценив то, как близко они сидят, его слегка покрасневшие скулы и свою затекшую шею, Карин сделала очевидный вывод. Она заснула на его плече.       Карин никак не могла понять, этот день только что стал лучше или же хуже.       — Извини. Меня срубило, — она пыталась говорить как ни в чем не бывало, но подозревала, что дрогнувший голос ее выдал.              — Да ничего, я понимаю. Я тоже устал сегодня. Все в порядке.       — Хорошо, — ответила Карин.       — Хорошо, — тихо вторил ей Тоширо.       Затем он молча встал и протянул ей руку. И до того, как он успел ее отдернуть, Карин ухватилась за его сильную ладонь, давая помочь ей встать. Они молча вышли на своей станции.       Стоило дверям закрыться, как Куросаки вновь ощутила его взгляд на себе. На своей спине. Она почти видела, как его пальцы вновь собираются зацепить лямку ее рюкзака. Так что ей не составило труда его опередить.       — Можешь понести, пожалуйста? У меня плечи затекли, — Карин быстро сняла сумку и не глядя протянула ему, надеясь, что ей не придется смотреть ему в глаза. Иначе она точно под землю провалится.       Просить о чем-то было стыдно, даже зная, что этого от тебя ждут и за это тебя не осудят.       Поэтому Карин была благодарна Тоширо за то, что он молча взял ее сумку, лишь на мгновение позволив своим пальцам коснуться ее собственных. Этого мгновения оказалось достаточно, чтобы у нее перехватило дыхание.       А затем они молча пошли домой. Карин с чувством легкости за плечами, а Тоширо с ощущением значимости.       Знойный день сменился тихим вечером, который плавно перетек в ночь.       Куросаки долго лежала в постели с закрытыми глазами, но заснуть не могла. И чувствовала, что Тоширо тоже. Какое-то возбужденное напряжение, висевшее между ними со вчера, а может и дольше, только-только начало спадать. Оно еще не до конца отпустило их, но уже давало шанс вздохнуть спокойно. Последние дни казались перенасыщенными событиями и мозг до сих пор их обрабатывал, не давая себе шанса отдохнуть до утра.       И когда Карин все же стала проваливаться в сон, ее сознание, словно уставшее анализировать настоящее, вдруг решило переключится на прошлое, такое знакомое и трепетное, уже изученное вдоль и поперек.       Очередная ночь, прохладный ветер из открытого окна, неловкие танцы под луной и обжигающие поцелуи.       Как же тогда все было легко и просто.