Похищенная

В ту ночь Билли Харгроув много думал, мысленно представляя их с Мэйфилд переезд, интуиция его никогда не подводила, и сейчас она подсказывала, что-то произойдёт. Проще говоря, случится какой-то фатальный пиздец. Что с этой рыжей заразой делать? — думал Билли, прийдя после работы, смотря в собственное отражение в зеркале, в уборной, — куда её девать, как сплавить к предкам?.. Может, дать денег и оставить с Анной? Нет, плохая идея, старуха, конечно добрая, но недвужильная и терпеть её долго не станет, выгонит по-английски. Что же делать… чёрт… что же делать… — Билли начал вспоминать контакты всех своих друзей и знакомых, но доверия не было ни к кому, все персонажи, с которыми он имел когда-то дело, были из той же среды, что и он. И в два раза хуже. Изнасилуют, подсадят на синтетические наркотики, убьют или бросят гнить на улице. Таков расклад. Билли не думал о людях хуже, чем они есть, он просто видел их суть. Насквозь. — Блять, а может, ну нахуй? Просто, просто свалить самому? На черта она мне сдалась? Наглая, дрянная девчонка, свои глазёнки выпучит и сидит, смотрит, как мышь на крупу. Мышь… — Вдруг Харгроув почувствовал знакомое чувство ниже поясницы, но выше бедёр. — Ну, уж нет. Нееет, я что совсем конченный? Да она даже не в моём вкусе, твою мать! На что там смотреть? Дистрофик какой-то… но мягкая… да, блять! — он тяжело вздохнул, поднял глаза к потолку, одиноко висевшая лампа, освещавшая его высокую фигуру, мерно качалась. Соседи опять со своей уборкой в час ночи заебали, пылесосят всё там, никак не напылесосятся. Чокнутые. И он чокнутый. Закрыв глаза, Билли малодушно опустил правую руку вниз, к паху. Перед глазами возникла она. Тёплая, мягкая, нежная, добрая. Он с ужасом обнаружил, что по сути, не она ему нужна. Мэйфилд ему вообще не нужна, а её образ… Этот образ он ещё не встречал за своё почти двадцатисемилетнее существование, именно существование, потому что жизнью это было назвать нельзя. Дойдя до разрядки, Харгроув подавил в себе стон, услышал за спиной скрип двери. Свет включился, молниеносно надев джинсы, но не успев их застегнуть, он обернулся. На пороге стояла сонная Мэйфилд, потирая глаза, она зевнула. — Нахуй, ты сюда пришла, дура?! — заорал в ярости он. — Билли, зачем ты на меня кричишь? Я в туалет захотела, а почему ты здесь? — Бляяять!!! Стучаться тебя не учили?! Стучаться, сука, надо! — Да что я тебе сделала плохого?! — всхлипнула девчонка. — Родилась, — плюнул Билли и молча ушёл из ванной. Следующее утро прошло так же во взаимном молчании. Билли Харгроув пил свой чай с молоком, курил, читая новости в газете, Макс ела овсянку, качала здоровой ногой, сидя на стуле и чесала больную. Под бинтом всё очень сильно чесалось. В девять утра Билли ушёл на новое дело, Мэйфилд же осталась дома и занималась литературой.. За полтора месяца она перечитала все книги, находящиеся у Харгроува в квартире, что интересно вкус у него был хорошим, от бессмертной классики до философии XX-ого столетия. Но они не разговаривали о книгах. Они вообще не разговаривали толком уже дней десять. Он меня ненавидит, думала я тогда. А может, просто равнодушен. Но одного я понять не могла. Почему он за мной пришёл. Это загадка, и спустя время я поняла, что даже Уильям Харгроув, злодей и убийца, не знает ответ на этот вопрос. Дни сменялись ночами, я читала, занималась гимнастикой, снова читала и спала. Новости я не слушала по радио. А что там было слушать? Дети, подростки, обычные люди пропадали на улицах США, начиная с 1990-го года. Лихолетье, кризис, войны. В сумасшедшее время живём мы, думала я. Где-то спустя два месяца такой жизни, под одной крышей с ним, меня начала настигать тоска по родителям, друзьям, любимому мистеру Мравинскому и родному театру, утреннему классу, звукам рояля. Я как никогда остро ощутила своё одиночество и ненужность. Никчёмность. По ночам у меня возникали мысли о побеге. Да, я хотела сбежать, но не знала как. Тётушка Анна мне не союзник, таков уж капиталистический мир. Билли. Он бы и рад был меня вручить кому-то другому, но в ста процентах он отсутсвовал дома, приходив лишь что-то съесть, помыться и поменять мне бинты. Всё. Он не спал, не разговаривал, не смотрел. Но уже тогда я его любила. О, глупое сердце! Невыносимая печаль, тоска. Я часто представляла его руки на своей талии. Станцевал бы он со мной партию? Ха-ха! Вряд ли. Он не любит балет. Однажды, то есть спустя неделю, когда Мэйфилд тихо, мирно читала в спальне, в прихожей раздался скрип двери. — Билли, Билли! — Макс в ужасе смотрела на окроваленные лицо, шею, грудь и руки Харгроува, — Боже, что случилось?! Как тебе помочь?! — суетилась девчонка, подбежав к нему. — Иди в свою комнату, — тихо сказал Харгроув, почти проползая мимо неё в ванную. Дело сегодня прошло плохо. Осечка. Не вышло. Жертва оказалась, на удивление, хитрее, чем предполагал Билли. И у этого человека было холодное оружие. Нож, который он спрятал в полах длинного пальто и в нужный момент ударил, восемь раз, хаотично, едва не задев сонную артерию Харгроува, порезав грудь, предплечья, вены чудом остались не задетыми, как и глаза, скулы и нос, на подбородке же были порезы. Включив горячую воду, набрав ванну, Билли еле снял с себя окровавленную одежду и лёг в ванну, закрыв глаза и опустив лицо в воду. Подбородок, грудь, руки неприятно щипало. Дверь аккуратно скрипнула. На пороге стояла Максин, Билли это затылком чувствовал. — Кхм, Билли, — смущаясь и как-то смотря только исключительно на его голову и намокшие волосы, Мэйфилд подошла ближе, — я нашла йод! И вату. Тебе потом надо обработать раны, чтобы инфекция… ну, ты понял, чтобы не попала… вот, — девчонка опустила глаза в пол, а после нашла ими его одежду. И ужаснулась. Столько крови. — Максин, пожалуйста, выйди вон, — устало ответил он. — Ухожу, — послушно ответила она и прикрыла дверь, случайно выключив свет, — ой, прости-прости, — свет снова включился. Пролежав в ванне ровно два часа, (Макс засекала, каждые двадцать минут выглядывая из спальни и прислушиваясь), Билли вылез из неё, обмотав бёдра белым полотенцем, он вышел из ванной. Дверь открылась и выпустила из себя клубы пара. Билли сделав, пару шагов, упал на пол без сознания. Макс услышав грохот, выглянула из спальни и когда увидела лежащего Билли, вскрикнула от испуга. — Билли! Билли, вставай, вставай, пожалуйста, — она подбежала к нему, начав его тормошить. Ответа не было. — Билли, пожалуйста, — девчонка попыталась потянуть его за руку, после — приподнять его туловище, — давай же! — кряхтела она. Бесполезно. Он был тяжёлым словно медведь, она не могла сдвинуть его с места ни на дюйм. Тогда Макс постаралась перевернуть Харгроува на спину. Это вышло со второй попытки. Постояв минуту, переведя дыхание, девчонка обвила руками его руки у основания плеч и потащила на себя. Кровавый след полосой шёл от ванной, через коридор, до спальни. Дотащив Билли до постели, Макс сначала положила его спину до лопаток, а потом повернулась к ногам и с ужасом обнаружила, что единственная вещь, которая была на теле Билли — белое полотенцо, лежало на полу в коридоре. Покраснев от макушки до пят, она быстро уложила ноги Харгроува на постель и накрыла его одеялом. Переведя дух, Макс тихо подошла к лицу Билли и осторожно положила свою ладонь на его лоб. Он горел. — Да, у тебя жар, Билли, — прошептала она. Девчонка побежала сломя голову наверх, к Анне, но той не оказалось дома, вернувшись, Макс начала искать по всем шкафам какие-нибудь таблетки, не зная даже названия лекарств, потом побежала в ванную, взяв полотенце и намочив его ледяной водой, Макс аккуратно положила его на голову Билли. Приложила ухо к его груди, считая удары сердца, взяла его руку, найдя пульс, измерила его. Вроде живой, но как-то тяжело дышит. Макс протёрла переносицу и просто ждала, когда он очнётся. Прошло часов шесть, заснув на его животе, Мэйфилд проснулась от какого-то кашля, Билли открыл глаза, сняв с головы уже сухое полотенце. — Ммакс? — щурясь, спросил Харгроув. — Да, да, Билли! Как ты? Ты пришёл весь в крови, потерял сознанение, как ты себя чувствуешь? — сыпала вопросами Макс. — Бывало и лучше… Вводы… воды, — вздохнул он. — Я мигом, сейчас принесу! Дрожащими руками Макс принесла ему стакан воды, Билли жадно выпил и снова закрыл глаза. — Тебе очень плохо, да?.. — крутив рыжую прядь, спросила она. Билли ничего не ответил. Время двенадцать дня. Нью-Йорк шумит, горит, живёт. Билли шёл по Таймс-Сквер, думав о своём, возращаясь с дела, исполнив заказ, Харгроув вдруг услышал пронзительный детский крик. — Помоги мне! — он слышал её голос в суетливой городской толпе, но никак не мог найти его источник. — Мэйфилд, твою мать! Ты где?! — кричал Харгроув, пробираясь сквозь людей, их было сотни. Светофор горел сначала красным и, как назло, медленно шли секунды до зелёного. Харгроув стоял на пешеходном переходе вместе с десятком других граждан, беспокойство и тревога росли в нём с каждой минутой. Машины с сумасшедшей скоростью проносились по проезжей части дороги, гудели и сигналили. — Билли, Билли, помоги мне, пожалуйста! Мне больно, мне очень… — девчонка вскрикнула. — Макс! — кричал Харгроув, бежав по чёрно-белой уличной зебре, — Я не вижу тебя, ты где?! — его глаза пытались среди толпы найти рыжую макушку. — Молодой человек, пожалуйста, дайте пройти, — ворчливо обратилась к нему какая-то пожилая женщина. — Эй, посторонись! — прокричал почтальон с тяжёлой сумкой на велосипеде. — А! ХВАТИТ, ПОЖАЛУЙСТА, ПРЕКРАТИТЕ, МНЕ БОЛЬНО, ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ДЕЛАЙТЕ ЭТОГО, МНЕ БОЛЬНО, ПОЖАЛУЙСТА, БИЛЛИ!!! — стонала Мэйфилд в агонии. — Блять, блять, да что же это такое! — Харгроув пробегал мимо небоскрёбов, видя вдалеке городскую площадь и собравшихся людей вокруг неё. — Билли, — он слышал её предсмертный хрип, её голосок затухал, — я больше… не могу… — девчонка закатила глаза. — Врача, врача! Вызовите скорую, кто-нибудь! Она умирает! — кричала женщина, лет сорока, в зелёном платье. — Макс, — Билли наконец увидел Мэйфилд, точнее то, что от неё осталось, — Макс, вставай, — Харгроув в каком-то безумии пытался её поднять. Макс лежала на асфальте, вся в крови, в её животе была огромная, чёрно-багряная рана. Она была в каком-то коротком, тонком, хлопчато-бумажном платье, бледно-розового цвета. Длинные волосы её спутались и превратились в ржавую паклю, кожа стала голубо-серой, тонкие фиолетовые венки просвечивались на худом лице, голубые глаза стали тёмно-серыми и впали, руки и ноги высохли, она вся высохла, став вдвое меньше, чем была обычно. Из губ, что стали единственным ярким кровавым пятном на её лице, сочилась струйка крови. Билли смотрел на неё и не верил своим глазам. Он не понимал, что происходит, что, чёрт возьми, творится здесь и сейчас. — Макс, не закрывай глаза, очнись, очнись, ты слышишь меня? — он поднял её на руки, она была ужасно холодной, — сейчас врачи приедут, сейчас, не закрывай глаза, Макс, блять! Открой глаза! — кричал в ярости Харгроув, то приближая, то отдаляя своё лицо. Голова Макс запрокинулась на его руках, глаза она всё же открыла, но почему-то больше не моргала, Билли увидел ещё и то, что её грудная клетка больше не поднималась и не опускалась. Она не дышит. — приговором прозвучала мысль в его голове. — Макс! МАКС! — Харгррув кричал в отчаянии. — Молодой человек, пожалуйста, дайте осмотреть девочку, — спокойно сказал мужчина средних лет в белом халате. — Пульса нет, дыхания тоже, — какие-то люди вытащили из кареты скорой помощи носилки и большой чёрный пакет, — время смерти двенадцать пятьдесят, — мужчина пытался забрать тело Мэйфилд из рук Харгроува. Тот застыл. Он ничего не слышал и не шевелился. Он молчал и смотрел как мед-работники расстёгивают молнию на чёрном пакете, протягивая руки к безжизненному тельцу пятнадцатилетней девочки, мёртвой. Она была мертва. Умерла. Как ты и хотел, Билли. Мечты имеют свойство сбываться, смотри, как забавно получилось. Нет девчонки, нет проблем, всё кончено. И ты наконец свободен, — рассуждал умиротворённый голос в его голове. — Макс, — прошептал он, — Макс, очнись, пожалуйста, Макс, — он тряс её. — Мужчина, сейчас вам окажут медицинскую помощь, не переживайте. Отдайте её нам, пожалуйста, — чей-то голос рядом с ним. Но он не разбирал слов, он забыл свой родной язык, не понимал их значения. — МАААКС! — закричал Харгроув. — Я здесь, Билли! — ответил тихий голос. Он открыл глаза. Была темнота, хоть глаз выколи. Сердце быстро стучало. Харгроув сглотнул, во рту был дикий сушняк, как после похмелья. Маленькая холодная рука робко дотронулась до его предплечья. — Ты так кричал… — Макс освещал лунный свет, сочившийся сквозь неплотную штору. Она была похожа на лесную фею, только бы уши заострить и получился бы вылитый эльф. — Который час? — Билли отдёрнул свою руку от неё. — Почти одинадцать вечера. Ты проспал двендацать часов и бредил… Приснился кошмар, да? — Отстань, Мэйфилд, — грубо отмахнулся Харгроув от неё, словно от надоедливой мухи. — Я могу что-то для тебя сделать? Тебе лучше? — прошептала она. — Да, блять. Упиздовать в коридор и спать там. Хотя, — Харгроув сел на постели, — моё кресло я тебе не отдам. Спи здесь, — Билли кряхтя встал и молча ушёл в коридор. — Поцелуй меня, — прошептала Макс. Харгроув остановился и обернулся. Он стоял и из-подлобья на неё глядел. — Иди к чёрту, Мэйфилд, — так же тихо ответил он. — Билли, пожалуйста, ну, пожалуйста, поцелуй меня, — Макс медленно к нему подходила. — Нет, я сказал. — Билли, я никогда в жизни не… — она осеклась. В тот момент я хотела сказать слово «целовалась». Мне было пятнадцать и у меня не было первого поцелуя. В романах я читала, что первый поцелуй всегда происходит по-особенному. И именно с тем человеком, которого любишь без оглядки. Я его любила. Уже тогда. Нет, ещё давно. Влюбилась в него во второй день встречи, когда он меня спас, пришёл за мной, забрал меня, помог мне. — Плевать, что ты там хочешь или не можешь. — Билли… — Макс подошла к нему ближе, сделала маленький шаг, потом ещё один и ещё. — Мэйфилд, если ты сейчас же не прекратишь, я сделаю тебе очень больно, — ледяным тоном ответил он. — Харгроув, ты уже делаешь, уже! — закричала Макс, — ты делаешь мне очень больно тем, что отвергаешь меня, тем… — Как же ты меня заебала! Билли в один шаг достиг её маленькой фигуры, больно схватил за руку и поволок к входной двери. Вытащив извивающуюся девчонку в подъезд, он потащил её вниз, по лестнице. — Билли, ай, ай, ай! Нога! Нога! — плакала Макс. — Да, мне похуй! Всё! Катись ко всем чертям, на все четыре пиздуй, дура! — кричал Билли, выталкивая Мэйфилд на улицу. Был уже поздний вечер. Фонарь, одиноко стоявший в пустом дворе, мерно мигал. Вторая половина сентября. На клёнах начали желтеть и опадать листья, ветер стал более сильным и холодным. Макс стояла в одних тонких балетках, будучи в шортах и футболке Харгроува, обнимая себя руками, девчонка горько плакала. «За что это всё, за что?!» — думала я тогда. Меня похитили, продали, покалечили, а теперь бросили, как больное животное. Какая же я несчастная. Никто меня не любит, никому я не нужна, никто меня не ищет. Господи, как же мне хотелось в тот момент умереть. Просто умереть. Сев на бордюр, Макс сложила усталую голову на руки и закрыла глаза. Прошло минут сорок. Какой-то парень, лет двадцати, проходил мимо и заметил её. — Девочка, а что же ты тут одна сидишь? — парень был высокого роста и худощавого телосложения, достав из кармана пачку сигарет и коробок спичек, он зажёг одну и начал курить. — А вам какое дело, сэр? — обиженно спросила Мэйфилд. — Ну, знаешь, наш райончик не очень благополучный, ходят тут всякие, а уже почти ночь. — Мне всё равно, — Макс угрюмо смотрела на пожелтевшую листву. — Гм, а как тебя зовут? — парень присел рядом с ней, пуская дым изо рта. — Это не важно, — Макс смущённо отвернулась, тайно жадно вдыхая табачный дым. Он ей с детства нравился. — Может, хочешь? — парень дружелюбно протянул ей пачку сигарет. — Давайте, — Макс взяла сигарету. Ей сейчас дико хотелось курить, хотя она никогда этого не делала, а ещё — напиться. — Огоньку? — спичка ловко чиркнула по коробочке. — Мерси, — Макс вдохнула горький дым и тут же начала кашлять. — Тише, крошка, — незнакомец подвинулся ближе, положив свою руку на её бедро. — Сэр, — Макс смущённо сняла его руку, — по-моему, Вы… — Слушай, детка, — парень хищно улыбнулся, — я тебя не обижу, скажи только сколько? — Ччто?.. Что сколько? — Макс прошиб холодный пот. — Берёшь за час? — чужая ладонь вновь легла на беззащитное девичье бедро. — Сэр, с чего вы взяли, что я… — Макс резко поднялась. — Малышка, так это же видно, не делай из себя невинную, думаешь я таких, как ты не видел? Стоишь здесь на улице да ещё в таком виде, в одинадцать вечера. Наш район кишит наркоманами, алкашами и шлюхами, — парень тоже поднялся, — Ах, что же это я. Может, даёшь за дозу? Какие колёса предпочитаешь? — парень цепко держал её за руку. — Ппомогите! Ппомогите! БИЛЛИ! — Макс закричала, но незнакомец закрыл ей рот. Девчонка в ужасе затушила тлеющую сигарету о его руку. Парень выругался и отпустил её, Макс не помня себя, ломанулась в подъезд, неизвестный — за ней. Бежав по ступенькам на четвёртый этаж, Мэйфилд задыхаясь стучала в квартиру Харгроува. Тем временем Билли спокойно сидел на кухне и чинил сломанное радио, услышав суетливый стук, Харгроув сразу собразил кто это был, но вставать не спешил. — Билли! Билли, открой! Открой, пожалуйста, меня, меня… — Рыдала девчонка. Незнакомец добрался до неё, схватив за волосы он развернул и со всей силы ударил её по лицу. Макс болезненно вскрикнула и осела. — Здесь, так здесь, — мерзавец начал снимать с неё длинную футболку, — сама не захотела по-нормальному, несговорчивая какая пташка… — Билли, — хрипела Макс, щека её горела, надежда потухла. В тот момент я подумала — сейчас тебя изнасилуют в старом подъезде, готовься к боли, а потом просто иди на крышу какой-нибудь высотки и шагай в неизвестность. Билли Харгроув закончил с ремонтом радиоприёмника и медленно подошёл к двери, прислушиваясь. Услышав возню и посмотрев в дверной глазок, Харгроув увидел следующую картину. Какой-то тип стискивал Мэйфилд, снимая с неё футболку, добираясь до шорт, девчонка уже не кричала и не вырывалась, лишь только хрипела и стонала. Так. Тебе. И. Надо. Так тебе и надо, дрянь! — думал Харгроув, а внутри его что-то жгло. Сильно. — Билли, пожалуйста… — прошептала Макс, но ему показалось, что этот голос раздался внутри его головы. Он зажмурился. Выдохнул. Потянулся к рюкзаку, достав из него свой пистолет. Открыв дверь, совершенно молча и спокойно Харгроув направил его дуло в голову насильника. Раздался выстрел. Кровь и мозги незнакомца были на грязной стене подъезда. Макс дрожала, прикрываяя голую грудь, она села на холодный пол. — Ты, блять, долго сидеть будешь, — грубо спросил он, — вставай живо и не ной. Макс смотрела в одну точку — на труп человека, который хотел с ней сделать мерзость и молчала. Билли присел на корточки, устало смотря в её глаза. — Мэйфилд, ты встанешь наконец или что?! — он осторожно дотронулся до её колен. Они были холодными. Очень. Подняв футболку одной рукой и подобрав Мэйфилд второй, Билли Харгроув ушёл в свою квартиру. Макс по-тихоньку начала приходить в себя, увидев в зеркале прихожей и осознав свой внешний вид, девчонка вспыхнула. Билли молчал. — Ззачем?.. — спросила она. — Что зачем? — напрягся Билли. — Зачем ты спас меня? — Макс зло уставилась на него. — То есть ты хотела, чтобы этот мудак тебя изнасиловал? — Нет, зачем ты пришёл за мной в тот чёртов публичный дом? — Макс жадно всматривалась в его лицо и хотела найти ответ, — ты же меня ненавидишь! Ты же жалеешь о своём поступке, я это вижу каждый день, так ответь зачем?.. Билли подошёл к ней вплотную. Она смотрела на него снизу вверх. Он смотрел на неё сверху вниз. Макс дрожала, обнимала себя руками, стараясь скрыть нагую грудь, будто бы Харгроув не представлял её, так чётко видя не только её в своих кошмарах. Билли обхватил пальцами её подбородок и приложил свои губы к её губам. Он целовал её так, как целуют святой алтарь в церкви. Робко, спокойно и целомудренно. Макс ответила на поцелуй, алчно впиваясь ногтями в его плечи. Время близко к полуночи, но заказанные должники-наркоманы подождут, Уильям Харгроув разберётся с ними позже. Везде разбросанна одежда: мужская и женская, нижнее бельё, обувь. Их близость берёт своё начало от входной двери, потом — коридор, после — ванная, кухня, гостинная и, наконец, спальня. Билли не церемонится, сжимая с большой силой её бёдра, властно наматывая на кулак длинные волосы, кусая бледную кожу на шее, груди, худых плечах, спине, очерчивая узловатыми пальцами решётку ребёр, просвечивающих сквозь тонкую кожу. Там, где его руки приподнимают, она послушно поворачивается, сердца колотятся у обоих с сумасшедшей скоростью, болезненные стоны срываются с губ, темнота и духота в комнате поглощают в себе их нагие фигуры на смятых простынях. Закрыв глаза, Харгроув почти забылся, почти прошептал всего лишь одно неосторожное слово несколько громче и… — Расскажи мне о ней, — проворковала ему в висок Пеппа. — О ком? — Билли от неожиданности открыл глаза, во рту стало сухо. — О Макс, конечно же, — улыбнулась девушка с длинными, густыми, чёрными волосами. Её большие, зелёные глаза, по-кошачьи, хитро смотрели в его. Его были испуганными. Будто Харгроува застали на месте преступления, будто поймал за руку коп, и даже, возможно, тогда он не был так уязвим. — Ты ослышалась. Тебе просто показалось, — усмехнулся Билли. — Двенадцать раз?! — рассмеялась девушка, — Ну, Билли, не будь таким упрямым. Можешь мне доверить все свои секреты, ты же знаешь, я пойму, — Пеппа провела тонкими пальцами по его животу, прощупывая косые мышцы и пресс. — Вряд ли, — мрачно ответил он. — Так, Билли-бой! — она перекинула свои длинные ноги через его и откинула корпус Харгроува на подушки, — теперь парадом командую я! Закрой глаза. Расслабься. Отпусти все мысли, эмоции и переживания. Куда-то далеко и просто опиши её. Как она вглядет? — Билли устало вздохнул и облизал сухие губы. — Рыжая, — его веки налились свинцом, под ними вспыхнул зловещий, но такой заветный образ. — Так, — довольно улыбнулась Пеппа, — продолжай! — Ростом не больше пятидесяти девяти дюймов, вес и того меньше. Наверное, фунтов восемьдесят восемь, — его пальцы накрутили смольную прядь. — Хорошо, дальше, — шептала девушка. — Глаза. Когда я их впервые увидел, то… у матери… были такие же. Я почему-то сразу об этом вспомнил. Небесно-голубого цвета. А ещё эти глупые веснушки, они у неё везде, представляешь? Просто куча! — его руки легли на её поясницу, аккуратно прощупывая позвонки, и Пеппа была на все сто уверена, она знала, что сейчас Билли прикасается к Макс. Под его ладонями кожа его девочки. — Она красивая, — отметила Пеппа. — Очень. Голос её мелодичный, срывающийся на высоких нотах, но слух не режет. Она вся такая хрупкая, например её запястья… тонкие, иногда думаю, она и вилку поднять не сможет, но это ложь. Неправда. Она гораздо сильнее, чем кажется. — Представляю, — задумчиво протянула Пеппа. В голову девушки закралась подозрительная мысль. — Её характер. Пожар. Упрямая зараза, своё отстаивает всегда, ничего и никого не боится. А ещё нежная… — Билли сглотнул, зажмурившись, — ранимая, от каждой моей колкости вспыхивает и алеет. Этот чай с молоком, дурацкий, в глотку заливала… — Ты её хочешь? — молчание. — Не знаю, — вздохнул Харгроув, — я её… — Ты? — Ненавижу. Ненавижу до зубной боли. Сука. Она просто сука, ищет моё слабое место, под кожу хочет залезть, дрянь. — Сколько? — Что, сколько? — Билли резко открыл глаза, всматриваясь в темноту, в прованные обои на безликой стене. — Ей лет. Полных, — его приговор был как никогда близок. — Это неважно. Закончим разговор, — Билли грубо скинул растерянную Пеппу с собственных колен. — Возраст. Назови цифру. Живо, — сторого отчеканила девушка. — Иди нахуй, Пеппа. Это не твоё сучье дело, — вставая с постели, ответил Харгроув, наощупь искав свою кожаную косуху. — Ей есть восемнадцать?! — вскочила Пеппа. — Нет, — смотря куда-то в сторону ответил Харгроув. — Она хотя бы достигла возраста согласия, принятого в Европе?! — воскликнула Пеппа. — Я в душе не ведаю, какой у них там возраст согласия! Европа, да мне похуй. Всё, давай. Мне пора, — Билли начал искать свой бумажник, чтобы отдать этой женщине её сто долларов за час. — Отвечай, — Пеппа встала в дверях, перегородив ему путь, сложив руки на груди. — Ей пятнадцать! — заорал в отчаянии он. — Ччто?.. — ужаснулась Пеппа. — Блять! Да, как же вы меня все заебали! Да, ей пятнадцать, ей, блять, пятнадцать! Слышишь ты это?! И по твоим глазам, дебилу понятно, что это… не возраст согласия, принятый в этой убогой Европе! — Ну, я рада, что ты сам понимаешь, какой это пиздец, — спокойно ответила она. — Что ты несёшь, дура?! — Она ещё совсем ребёнок, Билли! — Ребёнок?! Да, как же! Невинная, беззащитная овечка! Да, это она, она уже три месяца смотрит на меня постоянно, касается моих плеч, рук, спины, пытается невзачай, обнять, будто блять, случайно, думает, что я не замечу, заходит в ванную, когда я моюсь, блять, или дрочу! Следит за мной! Это она, маленькая стерва, просила меня её поцеловать. Грязная, грязная, развращённая дрянь. И я уверен, что она ебалась с двенадцати, балетная крыса!!! Развращённая девка! Я сопротивлялся как мог, я… я, — Билли задыхался от злости, — это она меня соблазняла! Я её выгонял ночью. В подъезд. На улицу! Я её посылал далеко, да, блять, на все четыре! Я её ненавижу! Я хочу, чтобы она сдохла, просто не проснулась однажды, я её пристрелить хотел, в ту же ночь, когда домой принёс. Я бы её задушил, одной рукой, сломал бы её шейку к чертям. Какое же блядсто, — завыл Харгроув в бешенстве. Отчаяние, гнев, ярость, ненависть и безнадёжная печаль вот, что видела Пеппа в Билли Харгроуве. Ей стало на секунду его неумолимо жалко, она сочувствовала той трагедии, которая в недалёком будущем обязательно случится. Пеппа это знала. — Билли, ты, — Пеппа подошла к комоду, открыв его и порывшись с минуту в последнем ящике, она достала маленький толстый томик, — читал? — девушка протянула ему «Лолиту» Владимира Набокова, в оригинале, на английском. — Читал. Обычный дневник чёкнутого психопата. Достаточно пресный и скучный. Не вижу связи, — сложив руки на груди ответил Билли. — А я вот как раз наоробот, прослеживую эту схожую цепочку событий, — Пеппа взяла в рот сигарету и подожгла её. Белый дым окутал лицо Харгроува. — Я не педофил. Иначе бы у меня не стоял на таких, как ты. Совсем. — Я не говорю, что ты им являешься, но ты ведёшь себя так. И реагируешь тоже. Билли, ты обвиняешь в своём грехе беззащитного ребёнка. — Мне пора, деньги на постели, пришёл поебаться, а в итоге выебали мозг, — Билли её отолкнул и едва остановился в дверях, когда Пеппа сказала ему в спину ровно три слова, как три ножа прошли насквозь. Верёвка гильотины лопнула. — Ты её сломаешь, — молчание. Билли через минуту обернулся и улыбнулся безумием. — Хорошо. Если и так, — спокойно сказал он, — то, что с того? Что с того? — Пеппа молча курила, — Сломаю или нет, ну сломаю, да. Если захочу. Я имею право на удовольствия, я их получаю, захочу и трахну, может даже силой возьму её, если будет сопротивляться, что с того, блять?! Я мужчина, она женщина. И мне абсолютно плевать, сколько ей лет, что она будет чувствовать и о чём думать, плевать, поняла? Поняла?! — закричал он, — почему ты молчишь?! Ну, давай, скажи, какой я мудак, какой урод, безнравственный, безжалостный злодей, ну, давай, Пеппа, блять! — Ты должен её защитить. Она осталась совсем одна, у неё никого нет. Любишь ты её или нет, это неважно. Да, скорее всего, ты её не любишь, ненавидишь, но ты старше, умнее, ты сильнее. Тебя ломали и ты всегда знал, что поднимешься, а она?.. — Я никому. Ничего. Не должен, — совершенно равнодушно ответил он. — Билли, послушай меня, помоги ей. Сделай хотя бы одно хорошее дело в своей никчёмной жизни. Открой ей дверь в будущее, пожалуйста. — Слушай, если ты такой хороший психолог, почему здесь ноги раздвигаешь, а не сидишь на пуфике и не вытягиваешь из пациентов деньги в кабинете с розовыми обоями? Что ж, наш сеанс окончен, опытный психолог, блять, — Билли ушёл, хлопнув дверью. — Тебе нужен психиатр, — но этого он уже не слышит.