***
Перед дверью в покои принцессы Шафар замедлил шаг и прислушался. Тихо звучала лютня. «Она всё ещё сердится. Не хочет разговаривать. Слышит ведь, что это я. Маленькая глупышка… Думает, что это ей чем-то поможет». Он открыл дверь и вошёл. Гюзель, не поднимая головы, продолжала играть. Шафар приблизился и, стоя над ней, сообщил сестре судьбоносные вести: — Мадино согласен на все мои условия брачного договора. Свадьба состоится по нашим обычаям. Хватит сердиться. Ты дуешься на меня уже два месяца. Довольно. Как только будет готов караван, мы двинемся в путь. Пойдём через Гуйлан. Подумай, кого и что ты хочешь взять с собой, к вечеру скажи — сколько верблюдов тебе для этого понадобится. Принцесса не отвечала и, не поднимая головы, продолжала играть на лютне. Шафар нахмурился и властно произнёс: — Ты ведёшь себя как маленькая капризная девочка, Гюзель! Я увезу тебя в Кордию даже силой! Смирись и собирай вещи.***
Ночь выдалась тёмная. Ни луны, ни звёзд на небе не было видно. Тишину нарушало только громкое стрекотание сверчков. Один из дворцовых стражников совершал обычный обход вокруг могучей внешней стены. Вдруг он услышал какой-то шум. Воин замер и осмотрелся. Тихий шорох повторился, и шёл он откуда-то сверху. Стражник прижался к стене и затаился. Рядом с ним свесилась верёвочная лестница, по которой стал спускаться какой-то мальчишка. Воин выждал, пока тот окажется пониже, затем тихо подкрался, крепко ухватил нарушителя со спины и приказал: — Именем султана! Стой и не сопротивляйся! Кто ты такой и что делал во дворце? Мальчишка задёргался изо всех сил, пытаясь вырваться из крепких рук поймавшего его. Поняв, что это бесполезно, нарушитель вдруг затих, а потом заявил властным голосом: — Приказываю отпустить меня! И не смей больше прикасаться! Я — принцесса Гюзель! Воин спешно разжал руки и поставил девушку на землю возле стены. Гюзель продолжила командовать: — Что смотришь? Иди своей дорогой и не мешай мне! — Прости, принцесса, — отозвался стражник, не двигаясь с места. — Но я не могу позволить тебе покинуть дворец. Приказ султана: никого не выпускать! Гюзель топнула от злости. Потом вдруг обратила голову к стражнику. Её тёмные глаза блеснули и сощурились в прорези покрывавшего голову лисама: — Открой своё лицо! — Прости, принцесса, не имею права. Приказ султана: всей страже ходить с закрытыми лицами! Пойдём, я провожу тебя во дворец. Если не будем шуметь, никто ничего не узнает. Гюзель вскинула голову и отвернулась. — Прошу тебя, прекрасная принцесса! — продолжил уговаривать стражник. — Пойдём во дворец! Или мне придётся по приказу султана применить силу. Прошу тебя, благородная госпожа, не заставляй меня этого делать! — Я никогда по своей воле не поеду в эту вашу ненавистную Кордию! — почти крикнула она. — Пойдём, принцесса, у всех своя судьба. — сказал воин, склонил голову и рукой указал направление к воротам. Упрямо топнув, Гюзель попыталась броситься в сторону и убежать. Стражник легко догнал её, закинул себе на плечо и, несмотря на посыпавшиеся на него удары рук и ног, понёс обратно во дворец.***
— Откройте! Немедленно! — Гюзель изо всех сил затрясла круглую серебряную ручку. — Немедленно, я сказала! Из-за накрепко закрытой деревянной двери донеслось тихое: — Прости, принцесса. Не имею права. Султан приказал запереть тебя. — Ты?! — От удивления Гюзель даже прекратила попытки вырваться наружу. — Это опять ты! Я тебя по голосу узнала! Так исковеркать язык нузара — ещё постараться нужно. Ты говоришь так, будто собака лает. Ты что, до смерти будешь за мной ходить? — Только до Кордии, принцесса. Султан одарил меня великой милостью охранять тебя всю дорогу днём и ночью. Пока не передам жениху. Гюзель даже подпрыгнула на месте от этих слов и снова ударила кулаками в дверь, переходя на крик: — Да провались ты под землю вместе с моим братом и этим вашим гадким старым женихом! Как же я вас всех ненавижу! Кафрида парок! Кафрида! Нирош!!! — Госпожа знает язык кочевников пустыни? — в голосе из-за двери прозвучало явное удивление. — А кто тут «нирош-шакал»? Я? — А хоть бы и так! Все вы одинаковые! Все против меня одной! — Гюзель сдула со лба выбившийся из-под платка упругий смоляной локон и немного отдышалась. — Стоишь и стой себе! А мне без разницы! Надо будет, я в окно от вас сбегу! — Это вряд ли, госпожа. Я сам намертво закрыл все рамы, — послышался из-за двери странный лающий голос. — Сам?! Как это сам?! Ты что, заходил сюда?! — Гюзель снова вскочила и сжала кулаки. — По приказу султана, госпожа моя. Пока ты спала… — Ты! Как ты посмел! Ты что, смотрел на меня?! Ты знаешь, что теперь лишишься за это головы! Вот ты попался! Так тебе и надо… Принцесса горько рассмеялась, а потом заплакала в голос, без сил опускаясь на ковёр. — Я не смотрел на тебя, гури нифада. Я смотрел только на окна, султан всё время был со мной рядом, — донеслось из-за двери. Сидящая на полу Гюзель подняла голову, вытерла слёзы краешком платка и удивленно переспросила: — Как ты меня назвал? Какая я тебе ещё «маленькая госпожа»? Стой и молчи! Не хочу никого слышать!***
— Ты всё ещё здесь? — Да, Нифада. Гюзель села на ковёр, прислонившись спиной к двери, закрыла глаза и тихо попросила: — Поговори со мной… Я уже не могу сидеть тут который день в одиночестве… Слуги молчат… Приносят еду и молчат… Это что — тоже приказ султана? — Им да. Мне нет, — ответил невидимый страж. Принцесса открыла глаза и отстранилась от двери. — Не больно-то ты разговорчив. Как тебя зовут? Ты что, из кочевников кири? Поэтому так странно говоришь? — Да, Нифада, — пролаял стражник. — Я ношу синий лисам. Моя родина далеко в песках. Я Шерик. — Жеребёнок? — Она устало улыбнулась.— Смешно. Да на таком жеребёнке можно увезти груза как на верблюде! Кто тебя так назвал? Отец? — Бабушка. Я был самым младшим. И очень шумным, — наполнился теплом голос стража. — Тогда понятно. У тебя большая семья, да? — Гюзель снова захотелось улыбнуться. — Уже нет. Я последний, — упали как камни в пустой колодец слова из-за двери. Гюзель испуганно прижала ладонь ко рту, а потом заговорила очень быстро: — Прости… Мы с братом тоже остались одни. Уже давно. И ты понимаешь, он обещал! Обещал матери, когда она заболела… Обещал, что не будет меня продавать… Что даст самой выбрать свою судьбу… Того, кого я полюблю… Я помню это очень… хорошо… Хоть и была… маленькая… — Нифада! Не плачь, Нифада! Гюзель встала, попила воды, опять вернулась на ковёр к двери и наконец смогла ответить: — Я не плачу. Не плачу. Но как он мог? — Великий султан любит тебя, Нифада. Он желает тебе блага. От этих слов Шерика все её слёзы разом высохли. Гюзель опять вскочила и с криками ударила кулаками в дверь: — А он спросил хоть раз, чего желаю я?! Откуда ему знать, в чём моё благо?! Я не хочу быть никакой королевой! А вы!.. Вы все одинаковые!.. Лишь бы продать женщину подороже! Молчи! Не хочу тебя больше слышать!***
— Шерик! Ты здесь? — Да, Нифада. Принцесса обвела пальцем пятнышки лунного света на ковре рядом с собой и тихо попросила: — Спой мне. — Я не знаю, понравится ли тебе, — так же тихо отозвался он. — Не твоё дело! — вспылила Гюзель. — Выполняй, что приказано! Понравится — я тебе подыграю. А нет — скажу прекратить. Пой. Я приказываю. Из-за двери после нескольких минут молчания всё-таки донеслось негромкое гортанное пение. Гюзель прислушалась. Шерик пел на своём языке очень просто, безо всяких прикрас и почти без выражения. Песня народа кири была тягучей и печальной. В ней говорилось, как тяжело жить тому, кто не может вернуться домой к родному очагу. Принцесса взяла лютню, села на пол спиной к двери и осторожно тронула струны, вплетая между слов стражника лёгкие летящие звуки. Когда песня закончилась, они ещё долго молчали. Потом Гюзель чуть слышно спросила уже без резкого приказного тона в голосе: — Расскажи: как ты попал сюда? Почему оставил родные пески? — Меня увезли и продали в рабство, — так же тихо ответил Шерик. — Так ты раб? — Уже нет. Великий султан дал мне свободу. — Ты теперь вернёшься домой? Где твой оазис? — Далеко. Наверное вернусь. Когда отслужу султану. Здесь я чужой. Здесь даже звёзды чужие. И спать нужно под крышей. Но меня в песках никто не ждёт. Я очень давно потерял всё, что имел. — Спой мне ещё…***
— Нифада! Нифада! Ты меня слышишь? Гюзель заложила перо в книгу, закрыла её и обернулась ко входу, спросив: — Слышу. Что тебе? — Караван готов, Нифада. Проверь пожалуйста, все ли нужные тебе вещи собрали? Завтра выезжаем. Она не ответила. Стражник подождал, потом снова начал звать из-за проклятой двери: — Нифада? Ты меня слышишь? Нифада?..***
Во дворе возле фонтана лежал исполинский верблюд с длинной серебристой шерстью. Солнечные блики от многочисленных золотых украшений на его сбруе разлетались во все стороны при каждом повороте головы зверя. Поперёк горбов этого великана была надёжно закреплена большая кибитка, крытая дорогим белым шёлком. Шерик осторожно постучал в двери покоев принцессы и спросил: — Нифада, ты готова? Я могу войти и проводить тебя? Ему долго не отвечали, и стражник постучал ещё раз. Наконец из-за двери донеслось тихое: — Всё равно… Какая теперь разница… Зачем ты меня спрашиваешь? Я такая же рабыня… Увезли и продали… Заходи, если тебе надо… Шерик открыл двери. Гюзель, склонив голову, сидела на полу спиной ко входу. Она даже не плакала. Стражник посторонился, пропуская в комнату двух служанок. Те быстро подбежали к принцессе, подняли её и увлекли за собой переодеваться в дорогу. Вскоре служанки привели укрытую с головы до ног роскошным златотканым покрывалом Гюзель обратно и с поклонами удалились. Принцесса стояла без движения. Шерик подошёл, опустился перед ней на колени и почтительно произнёс: — Нифада? Нам пора идти. Прошу тебя. Если ты не пойдёшь сама, мне приказано нести тебя на руках. Даже если ты будешь сопротивляться. Прошу тебя. Пойдем… Гюзель по прежнему не отвечала и не двигалась. — Нифада? Наконец она отозвалась тихим, бесцветным как выгоревший на солнце платок голосом: — Тебе приказали — ты и выполняй. Мне всё равно. Я никуда не хочу ехать. Я не хочу жить. Единственный человек, которого я могла полюбить, умер. И я умерла вместе с ним… После нескольких минут неподвижного молчания Шерик встал и решительно подошёл ближе к принцессе. — Прости меня, Нифада. Он легко подхватил Гюзель на руки и вынес её из комнаты. Миновав несколько лестниц и коридоров, Шерик оказался во дворе со львиным фонтаном. Вспугнув воробьёв, стражник подошёл к серебристому верблюду, поднялся на небольшой помост и аккуратно погрузил свою ношу в кибитку на ворох мягких разноцветных подушек. Затем задёрнул шёлковый полог, спрыгнул на землю и махнул погонщику. Верблюд поднялся и, степенно переставляя ноги, направился туда, где их уже ждал основной караван. Шерик вскочил на приготовленного для него чёрного коня-космача и поехал следом.***
Гюзель стянула с головы покрывало, чуть приоткрыла полог и посмотрела на окна своих комнат. Здесь она провела всю жизнь. Росла, училась, мечтала о будущем, думала, что нашла свою любовь… Всё сгорело на солнце и рассыпалось горячим песком… Сквозь затопившие глаза слёзы принцесса в последний раз смотрела на проплывающий мимо неё дворец. Когда он навсегда исчез, её взгляд упал на стражника в закрывающем голову и лицо синем лисаме. — Шерик? — чуть слышно прошептала Гюзель. — Да, Нифада! — Ехавший возле её верблюда воин тут же поднял голову и приблизился. — Это я. Я всегда буду рядом. Ты чего-то желаешь? Там внутри есть ларец с едой и напитками. Я всё проверил. Если захочешь что-то ещё — только скажи, я всё для тебя сделаю! — Я хочу только умереть… — Гюзель отстранилась от полога и упала на подушки. — Это ты тоже сделаешь? — Я могу тебе спеть, Нифада… — Пой… Откуда здесь лютня?***
В течение дневного перехода Гюзель принялась тайком рассматривать через приоткрытый полог кибитки едущего рядом с ней Шерика. До этого принцесса видела его только тёмной ночью. Стражник был худощав и не очень высок ростом, как и все кочевники народа кири. Гюзель видела их, когда вместе с Шафаром ездила на охоту в пустыню три года назад. Тогда брат ещё прислушивался к её желаниям. Ночевали они в тот раз в оазисе старейшины ближайшего к столице клана кочевников. Там Гюзель и запомнила на всю жизнь маленьких, закутанных в синие покрывала женщин со звенящими браслетами на тонких щиколотках и подвижных, похожих на сказочных духов сухопарых мужчин. Они тоже всегда закрывали лица. Кочевников кири окрестные племена Нузара даже так и называли: «синие люди». От постоянного ношения лисамов кожа сынов пустыни со временем приобретала оттенок красителя ткани. Когда село солнце, мужчины развели большой костёр, устроились вокруг огня и начали петь. Бесконечные, тягучие, многоголосые, завораживающие как сами пески песни сливались с треском хвороста, шёпотом пальм над головами, вздохами ветра… Вот тогда-то она и решила выучить их язык. Шафар согласился взять с собой для Гюзель девочку-подростка, знающую нузар. Глава клана кочевников пошёл на это лишь из уважения к султану, получив обещание вернуть дочь пустыни домой через год в целости и сохранности. По приезде в Нуриш, принцесса перечитала всё, что смогла найти в книгах о «синих людях». Потом подолгу говорила о её народе со Звёздочкой. Так в переводе на нузар звали юную учительницу Гюзель. Ходши тоже пела ей песни, но другие. Лёгкие и весёлые. — А ты знаешь те, что звучали у костра той ночью? — поинтересовалась как-то принцесса. — Знаю, Нифада, — кивнув, ответила Ходши. — Но это мужские песни. Нам их нельзя. Духи рассердятся. Мужчины поют — пустыня даёт им силы, храбрость. Мужчина без песни — что костёр без хвороста. Долго не проживёт. А женщина поёт — пустыня посылает счастье. Хороший муж. Много детей. Достаток. Хорошие лошади. — Научишь меня вашим песням, Ходши? — Конечно, Нифада! — Девочка улыбнулась. — Счастье всем нужно. Только петь надо ещё и сердцем. Через год Ходши вернулась в пустыню, изменив что-то в душе принцессы навсегда.***
— Шерик! Шерик! — Гюзель дважды махнула ладонью из-за полога своей кибитки. Стражник подъехал ближе и поклонился, спросив: — Да, Нифада. Чем я могу тебе служить? — Скажи, а у тебя тоже синее лицо? — Нет… — Почему же? — Гюзель придвинулась к самому краю устланного подушками дна кибитки, чтобы не пропустить ни одного слова Шерика. — Меня привезли сюда совсем молодым. Лисам еще не успел оставить печать на моём лице. А свободным я стал только полгода назад. — Расскажешь мне, как ты попал сюда? — Если Нифада пожелает. — Если ты захочешь… Какое-то время Шерик ехал молча, опустив голову и перебирая длинными пальцами лохматую гриву своего чёрного коня. Потом заговорил, глядя перед собой в одну точку: — У меня была большая семья. Мать, отец, братья, сёстры. Клан. Братьев убили на войне. Мать и сёстры умерли от болезни. Остался отец и я. Потом только я. Ещё ребёнком я хотел стать великим воином. Я стал. Был сильнее всех. Отец много учил меня. Потом его друг. После смерти отца я стал главой клана. В девятнадцать лет. Но пришли чужаки. Я хотел драться. Я мог легко убить их. У меня было войско за спиной. Но они захватили женщин. Сказали, что казнят их, если мы не сдадимся. Я сдался. Лучше бы убили… Нас всех… Всех продали в рабство. И мужчин, и женщин. Детей. Весь клан. Всю семью. Кого куда. Больше я никого не видел. Я полжизни провёл в страже нузарского дворца, Нифада. Здесь не было синих лисамов. Рабам не положено.***
Солнце потянулось к земле. Огромный караван великого султана Нузара остановился и стал готовиться к ночлегу. Верблюды легли в несколько кругов вокруг стоявшего на ногах серебристого великана с белой кибиткой на спине. Только когда шатёр для принцессы был готов, Шерик сделал знак погонщику, и тот опустил зверя на колени. Затем верный страж принцессы подошёл ко входу в кибитку и позвал: — Нифада! Всё готово для ночёвки. Прошу тебя, выходи. Или мне опять нести тебя на руках? Пройдись по земле. Тебе станет легче. Шерик кивнул служанкам, те поднялись в кибитку и через несколько минут вывели под руки покрытую покрывалом Гюзель. Стражник скомандовал: — Обойдите верблюдов. Потом ведите принцессу в шатёр. Я пойду за вами.***
После прогулки Гюзель действительно стало легче. Когда они дошли до шатра, а служанки закончили умывание и переодевание принцессы, Шерик попросил у неё разрешения войти под кров шёлкового дворца. Хотя лицо Гюзель было закрыто, стражник сразу встал перед ней на колени и опустил голову вниз, чтобы ни в коем случае не коснуться своей госпожи взглядом. — Что ты хотел? — спросила она, дозволяя начать разговор. — Милости, Нифада. Я прошу тебя оказать мне милость и не пытаться бежать отсюда во время ночёвок. Я знаю, насколько ты умна и бесстрашна. Но прошу, послушай меня. Караван уже недалеко от Гуйлан. Мы почти на чужой земле. И одинокому путнику здесь грозит множество смертельных опасностей. Я не сомневаюсь, что ты, при желании, можешь легко перехитрить нас всех и сбежать. Но моя Нифада, поверь тому, кто сражается всю жизнь! Здесь очень опасно! Ты не сможешь одна вернуться домой. А в Гуйлан тебя никто не ждёт. На приграничных землях много разбойников. Если ты уйдёшь отсюда одна, а я не сразу смогу тебя найти… Не успею помочь… Если с тобой случится беда… Я убью себя. Пощади меня, Нифада! Шерик замолчал. Гюзель тоже не торопилась дать ответ. Наконец спросила: — Это что? Тоже приказ султана своему рабу? Отвечать за меня жизнью? — Нет, принцесса. Я свободный человек, иначе не имел бы права носить синий лисам вольного народа кири. Я сейчас служу султану не за страх. И это — не он приказал. Это мой долг. Долг чести воина. — А если я не дам тебе такого обещания? Ты что, привяжешь меня к этому столбу? Посмотри на меня! Шерик поднял голову, встретился с Гюзель взглядом и тихо, но твёрдо сказал: — Если у меня не будет другого выбора, то — да. Я всегда буду служить тебе и беречь тебя. Даже против твоей воли. Поэтому умоляю: будь великодушна, Нифада! Здесь некуда бежать… Поверь, я говорю тебе правду. Гюзель помолчала, пристально посмотрела в глаза стража, потом решительно произнесла: — Я верю тебе, Шерик. Хорошо. Я не выйду из шатра без твоего ведома. Воин поклонился до земли и выдохнул: — Благодарю тебя, благородная госпожа! Вокруг этого шатра я поставлю охрану, а сам лягу возле самого входа. Тебе ничего не будет угрожать. Отдыхай, Нифада. Когда Шерик ушёл, Гюзель ещё долго сидела без движения. Потом встала, обошла весь огромный шатёр. Постояла у выхода, прислушиваясь к доносящимся снаружи звукам, потом легла на устроенное для неё мягкое ложе. Но уснуть так и не смогла. В конце концов, принцесса взяла несколько подушек, положила на шкуры у самого входа, села на них и тихонько позвала своего стража. Тот сразу откликнулся: — Да, Нифада! Чем могу служить тебе? Что-то случилось? — Нет, Шерик. Всё хорошо. Я просто хочу поговорить с тобой. Скажи, ты любил когда-нибудь? По-настоящему?