***
Шерик сидел у входа в шатёр и не сдерживал беззвучных рыданий. Сейчас было можно. Его никто не видел и не слышал. Когда зазвенела лютня, он вначале вздрогнул и хотел было бежать отсюда как можно дальше, чтобы чужие звуки не мешали его горю. Но он остался на месте. И не потому, что должен был охранять принцессу. А потому, что эта музыка стала ключом к его давным-давно закрытому от всех сердцу. Она, как ни странно, помогла одинокому воину понемногу отпустить то мертвящее горе, что он столько лет носил в своей душе. Сейчас Шерик стоял у шатра на коленях и плакал. Так горько, надрывно и отчаянно, как не плакал с тех пор, как сидел у ног бабушки… Он очень сильно боялся, что мелодия оборвётся. Но лютня всё пела и пела, а боль из сердца всё выходила и выходила, давая место чему-то новому. Когда Шерик понял, что слёз у него больше нет, он тихо запел. А когда замолчал, замолчала и лютня. — Спасибо тебе, Нифада… — Прости меня, Шерик…***
Во время следующей ночёвки, Гюзель опять устроилась возле выхода из шатра и позвала верного стража: — Шерик! — Я здесь, Нифада! — донеслось из-за полога. — Я обещала рассказать тебе про себя, — решительно произнесла принцесса. — Если ты этого хочешь, Нифада, — мягко ответил страж. — Хочу. — Гюзель даже кивнула сама себе и начала говорить очень быстро, чтобы не успеть передумать. — Только не смейся надо мной. Я любила… Но я потеряла того, кого любила. Он умер… Я не смогла спасти его… — Это больно, — понимающе ответил Шерик и немного помолчал. — Но почему я должен был смеяться? — Потому… Потому что он даже не знал, что я люблю его. Мы с ним ни разу не говорили. Я только видела его из окна. Ты думаешь, я глупая, да? — Нет, Нифада, — сказал Шерик спокойно и серьёзно. — Любовь не может быть глупой. Но, может быть, он не был достоин твоей любви? Что ты о нём знала? — Что он красивый… Умный… Добрый… Сильный… Благородный… Он отказался бежать без друга… И погиб… Он… Он… — Не плачь, Нифада! — встревожился Шерик и заговорил успокаивающе. — Может быть, он и не был твоей судьбой. Красота обманчива. А за благородство часто принимают глупость. Или хитрость. Может быть, у него был другой план. Не плачь. Вода в пустыне дороже золота. Ты ещё будешь счастлива. — Да что ты такое говоришь! Гюзель всплеснула руками, а потом невольно сжала кулаки и с жаром прошептала сквозь слёзы: — Как я могу быть счастливой? Меня продадут старику, которого я даже не знаю! Он будет моей судьбой… И никого не волнует, что я при этом чувствую! Я как будто тоже умерла. — Не говори так, Нифада. Пока человек жив, он должен бороться за своё счастье. Или хотя бы надеяться. Всё может измениться. Может быть, ты полюбишь своего жениха. Ты ведь его совсем не знаешь. Может быть, духи будут добры к тебе и пошлют хорошего человека. — Я не верю в это. — Гюзель вытерла слёзы, но они вновь наполнили её глаза. — Самым хорошим был он… А он… Он уже умер. — Он умер — это его судьба. А ты жива. Это твоя. У тебя вся жизнь впереди. Ты ещё будешь счастлива. — А ты? Ты сам веришь в то, что говоришь мне сейчас? Веришь в то, что ты сам ещё будешь счастлив? Скажи мне правду! — почти потребовала Гюзель. — Я?.. Шерик замолчал, потом ответил непривычным, каким-то потеряно-удивленным голосом: — Я не думал об этом. У меня больше нет сердца. Воину не нужно счастье. Воину нужна победа. Это другое. — Но неужели ты не хочешь семью, детей? Нельзя же всю жизнь прожить вот так: одному, с мечом в руках, — продолжала допытываться Гюзель. — Наверное, ты права, Нифада… Но я привык быть один. А на войне любовь не встретить. И мне нечем больше любить. Он опять замолчал, а потом заговорил уже как прежде, спокойно и уверенно: — Однако, уже очень поздно. Тебе нужно отдохнуть. Пожалуйста, ложись спать, госпожа. Завтра будет ещё один большой переход. Говорят, Кордия — красивая страна. Там есть горы и море. И лес. Это когда очень много очень больших деревьев в одном месте. Я бы так хотел увидеть его. Пусть тебе приснится.***
День за днём, переход за переходом, величественный караван султана и его сестры, сопровождаемый чуть ли не половиной армии Нузара, шёл через бескрайние гуйланские степи. Гюзель больше не плакала. В один из дней ей припомнились слова Ходши о том, что если хочешь счастья — нужно петь. И делать это от сердца. С тех пор принцесса пела песни дочерей пустыни каждый переход. А по вечерам подолгу разговаривала с Шериком через завесу шатра. О звёздах, зверях, путешествиях в дальние страны… Он говорил о том, что узнал, живя в пустыне. Она — о том, что прочла в своих книгах. Потом он пел, а она играла на лютне. Но всему приходит конец. В один из дней караван перешёл границу Кордеи. Там их уже встречало посольство Шарля Мадино. Гостей короля ждали лучшие кареты и самые резвые, выносливые лошади. Цель путешествия — столица Кордии, Мадинор, приближалась с каждым мигом. Гюзель снова стала грустить, и Шерик уже не знал, чем ему развлечь свою «маленькую госпожу». Даже прощание с серебристым верблюдом вызвало у принцессы горькие слёзы. Огромный добродушный зверь был частью её мира, её родины, её возможного счастья. А карета… Карета была конечно удобной, но такой чужой и непонятной.***
Вот и Мадинор. Кортеж султана торжественно въехал в город. На дворцовой площади их уже ждал сам король. Высоким гостям было отведено для проживания целое крыло дворца. Султан тут же распорядился выставить везде охрану и обустроить комнаты для него и принцессы. Начались приготовления к свадьбе. Шафар и Мадино обсуждали последние штрихи будущей церемонии и брачного договора. В одном они только никак не могли сойтись. Шарль, во что бы то ни стало, желал увидеть лицо невесты до свадьбы. А султан был решительно против. Через две недели напряжённых переговоров и взаимных уступок они наконец-то пришли к общему решению. Жених увидит невесту. Но только на нузарской части дворца, ненадолго, без сопровождения и с богатым подарком. Наконец этот день настал. Мадино уже нетерпеливо подёргивал головой, когда Шафар вышел к нему, а затем, недовольно приговаривая, пригласил внутрь коврово-шёлкововых переходов.***
Гюзель почти всё время подготовки к свадьбе проводила в большом закрытом саду, примыкавшем к её покоям. Там было много знакомых ей растений, но много и такого, что она видела в первый раз. Особенно поразительны были деревья. Огромные. Достающие сильными ветвями до неба. Или совсем тонкие, но гибкие и по-своему сильные. Сейчас здесь наступала осень. И листья на деревьях начинали меняться. Из зелёных они становились золотыми, багряными… Всё это было так необычно и удивительно. Гюзель часто вспоминала слова Шерика о том, что лес — это когда очень много очень больших деревьев. И как он хотел бы увидеть лес. Шерик… Где он сейчас? По приезде в Мадинор верный страж довёл принцессу до её покоев и почти перестал приходить. Иногда Гюзель слышала его голос. Кири отдавал приказы то страже, то слугам. Странно, но его грубый лающий выговор, когда-то так резавший её слух, казался теперь принцессе самой желанной музыкой на свете… Но Шерик на зов больше не откликался. Дорожная сказка окончилась. Он довёз её до жениха… Он больше не придёт к ней… Не поговорит… Не споёт… Не утешит… Она и его потеряла навсегда…***
— Нифада! Ты готова? Здесь твой жених. После этих, прозвучавших для неё как смертный приговор слов, дверь открылась. Раздались шаги. Сидящая у окна на подушках Гюзель крепче сжала в кулаках окутывающее её с головы до пят златотканое покрывало. — Нифада? Не бойся, пожалуйста! — Шерик? Он здесь? — Знакомый голос немного успокоил Гюзель, и она решилась заговорить. — Да, Нифада. Твой жених здесь. Ты можешь посмотреть на него. Не бойся. После небольшого колебания принцесса всё же отвела в сторону край покрывала и взглянула на пришедших. Но увидела только одного Шерика. Оглядев всю комнату и убедившись, что больше здесь никого нет, Гюзель сняла тяжёлую дорогую ткань, оставаясь в закрывающей лицо шёлковой чадре и настороженно спросила: — Ты один? А где он? — Кто он, Нифада? — Шерик говорил спокойно и уверенно. — Мой жених. — Перед тобой, моя принцесса! — Что? — Она вскочила бы, если бы не сковавшая всё тело слабость от переживаний. — Ты шутишь! Разве ты — Шарль Мадино? Король Кордии? Не играй со мной так, пожалуйста! — Я не Мадино. — Шерик продолжал говорить очень спокойно. — Он действительно недостоин тебя. И он не твоя судьба. Мадино уже взят под стражу и лишён власти. И я не король Кордии. Пока что не король. Моя коронация ещё не состоялась. И я никогда не играл с тобой. Я твой настоящий жених. — Как… Как это вообще может быть… Значит, всё, что ты говорил мне о себе, это неправда? — Гюзель смотрела прямо в глаза Шерика, пытаясь понять, что тут происходит. — Я не обманывал тебя, моя Нифада. Я лишь называл вещи другими именами. Моя пустыня — Кордия. Мой клан — род князей Норрьего. Я осиротел и возглавил свои земли в девятнадцать лет. В рабство к твоему брату я попал, когда добровольно сдался вместо того, чтобы биться с врагами и победить. Только не давным-давно, а полгода назад. — А та девушка? Она тоже была? — Была. И следы той любви навсегда застыли шрамами на моём сердце… — И брат всё о тебе знает? — Гюзель всё ещё не могла поверить в правдивость происходящего. — Конечно. — Кивнул Шерик. — Почти с первых дней моего нахождения в Нурише. — И он дал согласие на наш с тобой брак? — Только если ты сама этого захочешь, Нифада. Он любит тебя и не будет принуждать. — А ты — ты сам-то этого хочешь? Кто тебе нужен: принцесса или Гюзель? Постой, — сказала она тверже и выпрямилась. — Не отвечай. Открой вначале лицо. — Это приказ? — негромко поинтересовался Шерик так, как спрашивал её об этом раньше. — Просьба… Принцесса смутилась, затем совсем тихо добавила: — А я… Я открою тебе своё… Ты ведь никому не скажешь?.. Вместо ответа Шерик откинул хвост лисама с лица. Гюзель всё-таки вскочила и почти крикнула: — Ты! Всё это время, это был ты?! Рис улыбнулся и впервые заговорил с ней на чистом нузарском без всякого лаянья: — Да, моя принцесса. Я могу тебя так называть? Но ты ведь всегда знала, что это я. Не так ли? Гюзель быстро села обратно на подушки, опустила голову и сцепила пальцы. Больше всего ей сейчас хотелось убежать отсюда или заплакать. Но зачем это делать, когда сбылось то, о чём она уже даже не мечтала? Принцесса наконец тихо ответила, не поднимая взгляд: — Я надеялась… Я ведь только раз слышала, как ты говоришь. Тогда во дворе с мальчишками. А когда столкнулась с тобой ночью, у стены… Мне показалось, что я тебя узнала. Но даже голос был не твой: ты ведь стал произносить слова с этим грубым лающим выговором кири. Мне почудилось, что я услышала интонации Риса… А потом… Потом я боялась спросить тебя напрямую. Боялась, что надежда исчезнет, и всё окажется лишь глупыми мечтами. Я ведь уже оплакала Риса… А ты — это был ты и не ты! И я на самом деле иногда думала, кто мне дороже: Рис или Шерик? И как было бы прекрасно, чтобы это оказался один человек. Она наконец смогла посмотреть стоящему перед ней воину в лицо и спросила: — Но откуда ты так хорошо знаешь жизнь кочевников? — Ты мудра не по годам, Нифада. А среди «синих людей» я провёл в детстве несколько месяцев. Ел, спал, пел вместе с ними, сражался в меру сил плечом к плечу. Скакал на космаче от заката до рассвета. Изучал звёзды. Получил имя и прошёл обряд в пустыне на право носить синий лисам. Я полюбил их мир. И запомнил навсегда. Кири считают меня своим. Там живёт моя семья. Мой второй отец — Ризав. А Шериком меня бабушка Ойлун назвала. Если тебе когда-нибудь наскучит этот дворец, я посажу тебя на космача и увезу в пустыню жить под звёздами!.. Но… почему ты на меня так смотришь? Гюзель ответила не сразу. Ей почему-то стало очень обидно. До слёз, до крика, до желания ударить Риса по лицу. Она выпрямилась ещё больше и произнесла с царственным достоинством: — Ты считаешь меня глупой маленькой девочкой, да? Отвечай! — Нет, моя принцесса, — признался Рис без тени улыбки. — И я уже говорил тебе об этом. Прости, что не открылся тебе раньше. Вокруг слишком много злых людей. Это было очень опасно. И потом, ты ведь не могла выйти замуж за раба. Для того, чтобы мы с тобой смогли быть вместе, Рис должен был умереть. Зато теперь нам не нужно будет ничего скрывать. Прости. И благодарю от сердца, что, рискуя собой, ты пыталась спасти меня от смерти и вытащить из ямы. Далеко не каждый человек решился бы на такой отважный поступок. Он сложил руки на груди, поклонился, а затем продолжил: — И да. Я теперь верю в то, что говорил тебе тогда у шатра. Я верю, что ещё могу быть счастлив. Ты спасла меня, моя чудесная Нифада. Вернула мне сердце. Так возьми же его навсегда! — Он опустился на одно колено. — Прекрасная принцесса Гюзель, я, князь Хавьер Норрьего, правитель Ньетто, законный наследник трона Кордии и твой слуга навеки, спрашиваю тебя: станешь ли ты моей женой по доброй воле? Она смахнула слёзы, улыбнулась и открыла лицо.