Спектр

За спиной раздается скрип двери, кто-то хватает меня за воротник и одним движением затаскивает в комнату. — Далеко собрался? Я вздрагиваю и чуть не падаю на лежанку Сумо. Успеваю ухватиться за край подоконника. — А? — с непривычки я сильно кашляю, в горле словно наждачкой прошлись. Шагаю к тумбочке, хватаю бутылку с водой, делаю два торопливых глотка… и только потом поднимаю голову и смотрю, кто пришёл. — Что? Ты?! — Я. Коннор мимолетно улыбается, очень тепло и привычно, я как будто сто раз это видел. Улыбка почти сразу тает, скрываясь за равнодушием. Даже не знаю, что из этого больше бесит. Перед глазами темнеет от злости, хочется вытолкнуть его вон, но я уже понимаю, что сил у меня не хватит. Даже будь я здоров, мне не справиться с андроидом, я не такой глупый, чтобы это не просчитать. Я кошусь на дверь, прям очень сильно, но Коннор невозмутим и делает вид, что не различает намёков. — Тебя не звали! — На этот раз голос слушается. Хоть и звучит хрипло, как у старика. — Знаю. Он молчит, а я смотрю куда угодно, но не на него. На пол, в окно, на простенький узор на обоях, который я знаю наизусть. Может, если не обращать на Коннора внимания, он уйдёт? Краем глаза я наблюдаю, как тот протягивает руку и отключает сигнал кислородного концентратора. Сердце пропускает удар — накрывает чувство, что меня бросили в воду без спасательного круга. Тревожный писк смолкает, но продолжает звучать в голове, и меня мутит от мысли, что я никогда не перестану его слышать. Никогда бы не подумал, что буду ненавидеть какой-то звук сильнее мелодии будильника. — Что, поговорим? — спрашивает Коннор и дурацким, неестественным движением указывает на кресло у стола. Те, кто закачивал в его систему жесты, знатно промахнулись. Я машинально пожимаю плечами и не двигаюсь с места. Проклинаю себя, что вообще отреагировал. Коннор глядит на часы и кивает каким-то своим мыслям: — Коул? — О чëм? — заорать я не могу, не позволяют отвыкшие от работы голосовые связки. Но хочется, очень. Андроид в моей комнате кажется лишним, но его это, по всей видимости, не волнует. Он обводит внимательным взглядом бардак, часы на стене, рисунки на стенах и раскрашенное витражными красками окно. Шаг за шагом обходит комнату, легко касается кончиками пальцев экранчика каждого из приборов, способных поддерживать мою жизнь. Пальцы Коннора странно светятся, кожа с них будто сползает, оставляя белый пластик. Это завораживает, и я невольно засматриваюсь. — О чëм мне с тобой говорить? — повторяю я. Мне не нравится, что лапает всё вокруг. Да ещё и нотации читать собирается, судя по надменному виду. — Например, о твоём приятеле Бимо… Коннор садится на корточки, бережно отодвигает книгу, придавившую маленького дрона. Тот взмывает вверх и прячется за плечо, обтянутое форменной курткой. — Я смотрю, он и твой приятель, да? — ответы возникают сами по себе, один за другим, и мне становится противно от собственной недогадливости. — Да, — Коннор косится на стол, где лежит мой дневник, и этим выдаёт себя. В голове словно лампочка загорается. — Ты влез ещё и туда? Читал мой дневник?.. Это он?.. — киваю на Бимо, — Он тебе передавал, о чëм я пишу? — Да, — снова отвечает тот таким голосом, словно запретил себе молчать. — Тебе мало того, что ты отнял у меня папу, и я почти не вижу его? — накрывает меня, — ты пришёл к нам в дом, забрался в комнату… А теперь ещё и в голову ко мне залез?! Воздуха не хватает, сердце бьётся быстро-быстро, торопясь отстучать отпущенные минуты, и перед глазами появляются тёмные точки. В висках пульсирует, голова будто растёт, и я поднимаю руки, стискиваю виски́. Лицо накрывает мягкий силикон, затылок упирается в стену, и комната снова обретает очертания. — Вот уж не думал, что ты настолько похож на Хэнка… — ворчит Коннор, одной рукой удерживая маску у моего лица, а другой пребольно стискивая запястья, — такой же упёртый. Всё, что я могу, — это возмущённо мычать сквозь запотевшую маску. — Вот, так ты меня больше устраиваешь, — фыркает Коннор, но я вижу, что ему совсем не смешно. Пытаюсь вырвать руки, но тот не отпускает: — Ещё фокусы будут? Моргни один раз, если нет. Я моргаю, и он разжимает хватку. И спустя минуту осторожно убирает маску. Оставшись совсем без сил, я наблюдаю, как он запирает окно, задëргивает занавеску и снова обводит комнату цепким взглядом. — Где куртка? — он косится вниз, и брови его удивлённо изгибаются: — И обувь? План побега у тебя так себе, знаешь ли, — смеётся он уже в открытую, но я вижу, что смех этот нужен, чтобы отвлечь меня от всяких там мыслей. За месяцы вынужденного молчания я научился чуять оттенки шуток, видеть подтекст сказанных другими слов, различать всё то, что проходило мимо в пёстрой череде обычных будней. — Я не собирался уходить надолго, — смущение в голосе скрыть не удаётся, как бы я ни старался. — Зачем ты пришёл? — пытаюсь я обойти тему. — Получил сигнал тревоги от Бимо… — Следил за мной? — Он — следил, да. Это его обязанность. — А твоя? Твоя в чëм?! — меня снова кроет, да так, что я всё-таки срываюсь с места, подхожу вплотную к высоченному андроиду и сжимаю кулаки, чтоб не врезать ему изо всех сил. В общем, он этого прямо сейчас не заслуживает… А может, и не заслуживает вовсе. — Я пришёл, чтобы вытащить тебя наружу, — уклончиво заявляет Коннор. …Что? Что?! — Наружу? — тупо повторяю я. Как попугай, что живёт у соседских старичков. — Так точно. Ты готов? — на этот раз Коннор улыбается вполне искренне, и это смотрится очень круто. Хочется сразу же простить ему всё, что он успел наворотить. И даже то, что не успел. Неудивительно, что этот андроид сумел втереться в доверие к папе, который с соседями-то не со всеми здоровается. — Я… — взгляд падает на ненавистные приборы. Концентратор кислорода, диффузор, фильтры, установка для диализа, запасные блоки питания. Унылые куски пластика с необходимой мне начинкой, — …я не протяну без этого всего. Вырванные из разъёмов провода на полу дожидаются той минуты, когда я сдамся и подключу их обратно. Я чувствую, что это случится довольно скоро. Лёгкая тошнота усиливается, сердце бьётся неровно, комната то и дело начинает кружиться и мерцать. Долго я не продержусь. Непонятно, на что я вообще надеялся, когда собрался сигануть из окна! Умник какой, поглядите… Отчаяние варится глубоко внутри, вскипает злостью и с шипением вырывается на поверхность, я снова бешусь как в последний раз: — Ты пришёл поиздеваться, да? Коннор из «Киберлайф», — почти рычу я, — ты же знаешь мою историю! Ты же всё знаешь! — Да, верно, — кивает тот, и мой неуëмный гнев разбивается о его железное спокойствие, — твоя история мне известна… Угадаешь почему? — глаза его темнеют, когда он в свою очередь начинает сердиться, и я спрашиваю себя, насколько это взаправду. Настоящие ли это чувства, или только внешнее сходство? — Потому что он только о тебе и говорит, Коул Андерсон. Изо дня в день. Пока я силюсь придумать меткий ответ, Коннор молча собирает с пола концы проводов и вешает их на спинку кресла. А затем, ничего не объясняя, принимается закатывать собственные рукава. — Что ты делаешь? — Я подключу тебя к своей системе, и мы выйдем наружу, — отвечает он. Звучит это так буднично, словно он каждый день подключает людей к самому себе, и ничего более простого и представить нельзя. — Моих мощностей и функций достаточно, чтобы заменить всё это, — он кивает на аппаратуру. — А… — я теряюсь с вопросами. Коннор не насмехается, не издевается. Стоит и ждёт когда я, наконец, выйду из ступора и сделаю хоть что-нибудь, — а зачем ты всё это делаешь? Тебе-то с этого что? — Помогаю механическому собрату, — хихикает тот, — «мы с тобой одной крови», — добавляет «электронным» голосом. — Эй! Я человек! Коннор наклоняется ко мне близко-близко, так, что я могу разглядеть рыжие крапинки в карих радужках его глаз. И мелкие веснушки на щеках. Может, у меня тоже такие были бы, выберись я на солнце. — Что-то незаметно, Коул, что ты человек. Может, у тебя что-то отключилось, вот здесь? — легонько стучит он по лбу костяшками кулака. — Или ещё где? Наступает моя очередь молчать. Беру провода, привычным движением втыкаю в разъёмы на локтевых сгибах и щиколотках, протягиваю Коннору свободные концы. И в ту самую минуту, когда наши системы синхронизируются, меня захлестывает таким мощным ураганом чужого страха и облегчения, что я больше не сомневаюсь в искренности андроида. Вместе мы выбираемся на крыльцо: Коннор терпеливо ждёт, когда я обуюсь и застегну куртку. Ноги дрожат от волнения — наконец-то я выйду наружу, я так долго этого ждал, так часто представлял! Вспоминал, как скрипит снег под подошвами, как ветер задувает свободу в капюшон, а солнечные блики беснуются на отмытых окнах соседских домов. — Твой папа извелся вкрай из-за тебя и твоего состояния, — говорит Коннор, нарушая тишину. — Думаешь, если замерзнешь в сугробе или задохнешься без своего кислорода, ему полегчает? Слова Коннора почти целиком проносятся мимо: я так счастлив от того, что выбрался, что не слышу ничего: ни хорошего, ни плохого. Только покалывает где-то внутри, царапает. Саднит. Из-за живой изгороди выскакивает Сумо, отсыревший, со свалявшейся шерстью. Тревожно обнюхивает нас, тычется лобастой башкой мне в ладонь. Я обнимаю его, утыкаюсь в пахучий мех. — Ты соображаешь, чем могли закончиться твои выходки, Коул? Свой ответ я озвучиваю куда-то в пса, и густая шерсть глушит слова. — Не слышу. Давай, вставай и говори. Ты же у нас смелый. — Ты… — вскакиваю я, попадаясь я на крючок. Вот, блин… да и ладно, — не рассказывай ему, хорошо? — Не рассказывать кому и что? Коннор щурится на полуденном солнце, которое только вид делает, что греет. Слегка припекает лоб, оставляя ладони и кончик носа мёрзнуть. Снег вспыхивает миллионом дрожащих искр, холодит колени сквозь штаны. — Ты знаешь. — Ладно, — отзывается Коннор, отменяя обсуждения. Но, кажется, на время. В эту минуту я почему-то думаю о том, что знаю его давным-давно, будто он всегда был рядом как старший брат. — Пойдём, а то опоздаем. — Куда? Коннор загадочно улыбается и протягивает мне руку. Я стою на ногах не слишком уверенно — непонятно откуда взялась сильная усталость — и почти висну на своём спутнике. К счастью, до такси совсем близко.

***

Будь папа немного пониже, его совсем не было бы видно за рядами коллег, но он там, у самых дверей в кабинет Фаулера. Мы добираемся до места быстро, минуя стойку регистрации, коридор и тусклые металлические двери. Пластиковые пальцы крепко сжимают мою ладонь, и я отвечаю тем же. В голове дикими зверьками проносятся незнакомые, чужие мысли — последствие объединения систем. Несколько патрульных андроидов собрались тесной группкой, косятся на нас с Коннором, и я сам не замечаю, как прячусь ему за спину. И только сейчас пугаюсь того, как папа может рассердиться, что я вышел из комнаты. Наверное, если бы не провода, связывающие меня с Коннором, я бы сбежал… Я нервно переминаюсь с ноги на ногу и не пойми зачем дёргаю Коннора за рукав. Он оборачивается и подмигивает. Вокруг нарастает шум: кажется, слышны разговоры о каком-то награждении, и что капитан опаздывает, и что «сколько можно, да где ж его носит». На нас обращают внимание, и мне не по себе. В толпе я узнаю Тину, она машет мне рукой. В помещении душно, мне неуютно и тесно, я отвык находиться в толпе, меня снова мутит и пошатывает. Коннор аккуратно, не говоря ни слова, поднимает меня в воздух и сажает на плечи. И в ту же секунду встречаюсь взглядом с папой. — Коул? — зовёт он севшим голосом, но мне кажется, что кричит. В глазах его — настоящий ужас пополам с неверием, а я… я просто цепенею. Что будет дальше? Коннор вздрагивает вместе со мной и делает шаг назад, ладони его чуть сильнее стискивает мои колени. — Что всё это значит? Пространство между нами застывает, окружающие звуки замолкают и расползаются по дальним углам. В ушах гулко стучит кровь, затылок холодеет, а рук я вообще не чувствую. Что, если папа разозлится на Коннора, отправит нас домой, и я больше никогда не выберусь наружу снова? За спиной хлопает дверь, все оборачиваются — кажется, наконец явилось начальство. В толпе оживление, звучат какие-то речи, поздравления, аплодисменты, но я так нервничаю, что не различаю ни слова. Последнее, что я вижу, перед тем, как отключиться, это испуганное папино лицо и мутную поверхность дыхательной маски.