***
Чем выше уровень снов, тем меньше сознание властно над всем процессом. И когда человек переступает тонкую грань человеческого понимания, то тогда уже оказывается в мире душ. — Ах да, конечно. — Кирилл вдруг останавливается и хлопает себя по лбу, вспоминая лекции дедушки. — Я снова забылся. Он так и не приблизился к Амарсане ни на сантиметр — сам виноват, ведь это лишь видимость, пыль в глаза, которую Кирилл пустил себе сам, чтобы потешить своё эго. Лишь иллюзия, а Амарсана, возможно, совсем рядом, стоит потянуть к ней руку, что Кирилл, собственно, и делает. Но ничего не происходит, и он засовывает руки в карманы джинс и крутится на месте, чтобы хоть как-то встряхнуться и заставить себя думать. Что он сделал не так? Что именно? В чём же была настоящая ошибка? Образ Амарсаны удерживается на месте, Кириллу ничего не остаётся, кроме как продолжать идти и идти, но теперь уже оглядываясь по сторонам, пытаясь зацепиться взглядом хоть за что-нибудь. Но вокруг лишь необъятная пустота, тёмная, но не сказать, что совсем беспросветная. Да, он мог воссоздать себе что-нибудь привычное для его глаз, но это неважно, верно? Спустя некоторое время Кирилл настолько привыкает к тишине, что даже сомневается в том, что может разговаривать, и поэтому издаёт нечленораздельный звук, чтобы проверить и слух, и голос. А затем начинает болтать с самим собой, даже и не понимая смысла разговора. Наверное, так и сходят с ума. И даже становится по-настоящему страшно — а вдруг он и правда останется здесь навсегда, как все те души, которые так же пытаются разобраться в себе? Чтобы познать больше, иногда нужно отбрасывать старые знания и смотреть на вещи под другим углом. А чтобы стать посвящённым хотя бы в малую часть тайны Неба, нужно перестать думать, как человек. Нужно перестать быть человеком. Когда дедушка ему говорил, что души шаманов их же предки собирают по частям, куют, можно сказать, закаляют по-особенному, Кирилл опять же представлял себе это совершенно по-другому. Но явно не так. Остаться с самим собой наедине и без единой подсказки, лишь голая цель, которая кажется совершенно недостигаемой… и всё? Неужели это всё? Должна быть зацепка, определённо, и Кирилл уже по десятому кругу думает об одном и том же, а потом просто устало садится и разглядывает зелёную ауру Амарсаны. Её свечение, как и солнце из её мира, приятно обволакивает и успокаивает. Тихий глубокий вздох, а эмоции, что сменялись друг за другом всё это время: злость, разочарование, вина и, как ни странно, всё же надежда на лучшее, постепенно отступают на второй план. Чудь погодя Кирилл приходит к выводу, что эмоции — слабость. Значит, ему нужно насильно отказаться от эмоций, чтобы преодолеть свою главную проблему. Самого себя. Как бы странно это ни звучало. Может быть, его ошибка заключается в том, что он слишком всё усложняет? Пустота неимоверно давит, и отчаянно хочется, чтобы хоть что-нибудь происходило. К примеру, появилась какая-нибудь душа и дала ему наставлений. В любом виде. Хотя желательно в виде дедушки. Или вдруг раздался гром, что оглушил бы его напрочь, а Кирилл в тут же секунду всё понял. Или, возможно, сменилась бы обстановка на что-то более приятное — сама по себе, без каких-либо усилий. В итоге все его мысли кажутся такими до ужаса смешными, что Кирилл не сдерживается и громко хохочет от тоскливой безысходности. И почему человеческой натуре всегда нужны какие-то видимые изменения? Разве то, что происходит внутри него, не имеет значения? Он кидает долгий взгляд на тонкую фигуру Амарсаны — конечно, зачем ей помощь бездарного самоучки, который решает свою персональную загадку с горем пополам? А затем медленно разворачивается назад, устало потирая лицо ладонями, — невозможно даже определить, сколько именно он здесь пробыл. Будто целая вечность. И всё это время он просто топтался на одном месте, хотя мог и правда сразу уйти и сделать что-то полезное: достучаться до Неба или же вернуться в реальность и помочь уже там. Он наступил на те же самые грабли, поддавшись эмоциям в очередной раз. Как оказалось, им так легко манипулировать, пусть даже и манипулятором выступает он сам. Одно он знает точно: так не может продолжаться вечно. Все его умозаключения могут иметь какой-то смысл, но они не имеют смысл без каких-либо действий. Кирилл ощущает себя ограниченным и совершенно никчёмным, но старается не акцентировать на этом внимание — без чувств, он помнит, да. В конце концов Кирилл просто идёт к началу, если можно это так назвать, собирая по пути души, что охотно тянутся к нему по одному лишь желанию, — долгое пребывание в Нижнем мире достаточно его измотало, поэтому Кирилл даже и не сомневается в своём решении взять немного сил у других душ. Внутри разливается непонятная энергия, тёмная, необъятная, и Кириллу кажется, что он сейчас взорвётся — настолько непосильной и инородной она чувствуется внутри. В голове проскальзывает досадная мысль, что зря он столько времени пытался избежать чужих душ — ведь они желали, действительно желали ему помочь, наполнить энергией, что скопилась за сотни, а может быть, даже тысячи лет. Ведь шаманы здесь нечастые гости — а энергию больше девать и некуда. И как только он замечает знакомую скрюченную фигуру, всё сразу встаёт на свои места. Кирилл смотрит на себя самого со стороны, и ему на секунду становится противно от того, насколько жалко он выглядит. И это будущее Рода? Серьёзно? И это он-то собирается кого-то спасать? Вот так должен выглядеть настоящий шаман? Тем временем Кирилл из недавнего прошлого распахивает глаза, и взгляд его кажется ему пустым, потухшим, и Кирилл из настоящего неосознанно хочет себя встряхнуть. — Удивлён? — проговаривает Кирилл своему прошлому и усмехается. И он понимает, почему ему изначально показалось, что двойник говорил другими голосами — он сам хотел так слышать. — Миленько. Можно верить в Небо. Можно верить в высшие силы. Да, это всё существует, и в этом есть смысл. Но, как оказывается в большинстве случаев, не стоит придумывать того, чего нет.Часть II. Глава 4
12 октября 2023 г. в 03:59
Следующее воспоминание снова не из приятных: Амарсана впервые решила противостоять матери и заперлась дома, не впуская её. Это был её одиннадцатый день рождения, и было очень обидно, что мать вместо того, чтобы поздравить дочь, ушла гулять со своими собутыльниками.
Конец августа — скоро школа. Скоро должен приехать Лёшка от дедушки с бабушкой. И скоро всё снова встанет на круги своя. Но сейчас глубокая ночь, и Амарсана-младшая сидит возле печки, обнимая свои худые голые коленки руками, слушая все обвинения в свою сторону.
— Ты такая же, как и твой отец! Думаешь только о себе! Упрямая, тупоголовая, бездарная тварь! Я из-за тебя лишилась всего, а ты не можешь родную мать впустить домой? — надрывается женщина по ту сторону двери, колотя изо всех сил в несчастную дверь. Из-за этих ударов местами начинает сыпаться штукатурка и будто бы дребезжат окна. Страшно, да. Но Амарсана-младшая не сдаётся и не встаёт с места, а лишь со всей силы закусывает губу.
— Она так любила меня попрекать отцом, а я до сих пор о нём ничего не знаю, — горько усмехается Амарсана-старшая и садится рядом со своей младшей копией в точно такую же позу. — Знаю лишь то, что отец и родители мамы решили отметить моё рождение. Отмечали на озере — обычное дело. Получилось так, что они втроём оказались на лодке и утонули. Тётя Валя говорит, что бабушка уронила в озеро золотое кольцо и потянулась за ним, а озеро очень любит золото и никогда не отдаёт обратно. Лодка начала шататься, а они втроём были слишком пьяны, чтобы хоть как-то среагировать адекватно.
— Но ты в этом не виновата. — Кирилл присаживается рядом и с опаской глядит на крючок, который вот-вот сорвётся прямо с гвоздями.
— Мама говорит, что я всегда приношу одни несчастья, — Амарсана косится на себя маленькую. — Если бы меня не было, то, возможно, мама была бы счастливой. Родив меня, она потеряла троих дорогих себе людей в одночасье. И… — она переводит взгляд на дверь, которая с грохотом распахнулась, — она просто сломалась.
— Но это же ведь не оправдание, чтобы так обращаться с тобой! — Кирилл даже вскакивает, чтобы загородить собой девочек, но оба понимают, что это бессмысленно.
Мать резко поднимает девочку на ноги и замахивается на неё, отвешивая звонкую пощёчину. Амарсана-старшая даже прикладывает руку к щеке, будто это её только что ударили. Фантомная боль моментально разлилась по щеке, выжигая на ней каждый участок кожи, поэтому Амарсана усиленно потирает её, чтобы убедить себя, что это всего лишь воспоминание.
— Никогда не смей выгонять меня из моего же дома, мерзавка, — шипит мать и отвешивает вторую пощёчину по другой щеке. — Ты меня поняла?! Поняла?!
Но Амарсана-младшая не отвечает. Она выбегает из дома в слезах, вперёд, вперёд и до озера. По пути теряет тапочки или она сбрасывает их специально с ног, чтобы бежать было легче. Кирилл пугается и выбегает за ней, а Амарсана-старшая презрительно косится на мать, а потом неспешно отправляется за ними. Боль всё ещё напоминает о себе, пульсируя по венам вместо крови.
Амарсана ненавидит этот день.
— Можем уходить, — отстранённо говорит она, наблюдая, как её маленькая копия всё больше и больше погружается в воду. — Спойлеры: я всё ещё жива. И со мной ничего не случилось.
— Но, — Кирилл хочет остаться и совершенно не понимает ни её, ни этой картины в целом, — как ты можешь уйти вот так?
— Я знаю, что произойдёт дальше, смотреть на это совершенно нет желания, — злобно цедит Амарсана сквозь сжатые зубы и нагло толкает Кирилла в новую дверь. — На самом деле это ещё цветочки, поверь мне. Сейчас покажу кое-что и похуже.
Лето сменяется весной, но они всё ещё на озере. На улице так же ночь, но теперь небо затянуто чёрными тучами. Амарсана сидит прямо снегу возле берега и жадно втягивается сигаретой. Ей плевать и на ветер, и на дождь с мокрым снегом, и на то, что она совершенно одна. Ведь она пьяна. Возле ног лежит почти допитая бутылка водки, литровая упаковка апельсинового сока и почти пустая пачка сигарет.
— Мне было пятнадцать, и это было впервые, когда я попробовала алкоголь и сигареты. Решила, если и умирать, то хотя бы не буду в сознании. Стащила у матери остатки всего и пришла сюда где-то за полночь: дожидалась, когда деревня уснёт, — поясняет Амарсана угрюмому Кириллу. — Я не учла одного фактора — мама могла проснуться. И она проснулась.
И едва Амарсана-младшая тушит докуренную сигарету, как к ней подбегает мать, выкрикивая что-то невразумительное. Воспоминание искажается, темнеет, все звуки превращаются в одну общую какофонию, и понять, что происходит, невозможно. Да, Амарсана помнит лишь кусками, её мозг запомнил не всё то ли из-за алкоголя, то ли из-за шока, но даже сейчас, как и тогда, чувствует такой пронизывающий до внутренностей холод, что даже немеют почти все части тела.
Кирилл не спешит говорить, и она ему за это благодарна. Его присутствие на моменте, позорном и отвратительном, заставляет Амарсану собраться духом и продолжать находиться здесь до самого конца. Она должна это прожить.
— Мама! — Отчаянный всхлип с жадным глотком воздуха. — Мама, пожалуйста…
Картинка постепенно восстанавливается: мать держит Амарсану за волосы, они обе по пояс в озере. Девочка пытается освободиться, размахивая руками, но всё никак — не хватает ни понимания полной картины, ни каких-либо сил.
— Ненавижу тебя! — Мать снова окунает её в озеро, а дальше слова непонятны.
— Да, всё правильно. Моя мать хотела меня утопить в ту ночь.
И опять темнота.
— Я очнулась уже в кровати. Не знаю, что её остановило — возможно, кто-то услышал крики и побежал на помощь, а возможно, мать сама остановилась в нужный момент. — Амарсана гулко сглатывает жалящий комок сожалений и обид. — И мы обе никогда об этом не говорили. Мать не произнесла ни слова про тот момент, а я валялась в кровати с температурой и мечтала о том, чтобы исчезнуть навсегда.
— Это ужасно! Ты могла бы рассказать кому-нибудь, учительнице, например, или… — Кирилл возмущён до предела и явно не может подобрать слов. Амарсана находит его руку в темноту и сжимает.
— Это было и прошло, Кирилл. Прошлого не воротишь, как ни крути, — она едва договаривает, как оказывается в крепких объятьях. И единственное, что Амарсана может сделать — выпустить все свои чувства наружу, иначе она просто сломается из-за них на мелкие кусочки, и её нельзя будет собрать.
Плач отдаётся звонким, оглушительным эхом, и хочется забыться, забыться навсегда, сбежать куда-нибудь, чтобы не помнить, не знать ни одной детали из своей жизни. Кирилл слегка качает в её объятьях, и то, что её жалеют, её понимают, её принимают, заставляет плакать ещё больше, упиваться горькими слезами вдоволь.
— Ты не виновата, Сана-солнце, — шепчет Кирилл. — Ты не виновата.
— Я виновата! Я чёртова слабачка, которая ничего не может сделать! Я действительно приношу одни лишь неудачи! — Амарсана пытается вырваться из объятий, чтобы доказать свою правоту. Неужели Кирилл так и не увидел, насколько она отвратительна?
— Не говори так! — Он хватает её за плечи и заставляет посмотреть на него. — Не смей говорить так про себя. Ты чудесная, пойми же ты наконец!
Ей не хочется слышать этих слов. Она их не заслуживает, поэтому всё же насильно вырывается из объятий и прыгает в следующее воспоминание, вытирая слезы на ходу.
Оранжевое солнце лениво склонялось к горизонту, когда Амарсана и Алексей прощались друг с другом. Как они думали — ненадолго.
Полянка, на которой они находятся, их любимая. Здесь даже есть небольшой лесничий домик, в котором все дети деревни устраивали свои посиделки. Главное условие — убраться за собой, и тогда никаких проблем. Местные мужики были даже и не против того, что шпана лазит в этом домике, — всё равно не уследишь, а так хоть ребята и дом в порядок приведут, и веток натаскают, и всякое барахло принесут. Но ребята сегодня сидят на поваленном дереве и рассматривают бесконечное голубое небо, что едва пробивается сквозь густые кроны деревьев.
Сегодня просто особенный вечер.
— Даже немного грустно, не находишь? — говорит ей Лёшка, затягиваясь сигаретным дымом. — Не могу представить, как я буду там без тебя.
— А я как раз хорошо себе это представляю, — хохочет Амарсана и забирает у него сигарету. — Хоть отдохну от тебя и твоего болтливого языка.
— Пф-ф, думаешь, то, что мы будем в разных городах, меня остановит?
Как оказалось — остановило. И нет, Амарсана совсем его не винит — в этом виновата сама. Возможно, Лёшка пытался связаться с ней, может быть, даже спрашивал у её матери, но это всё равно не имело бы значения. Наверняка они сейчас слишком разные, слишком взрослые, чтобы быть друзьями. И если они внезапно встретятся, то о чём им говорить? Амарсане, как всегда, совершенно нечего про себя сказать.
— Напомни мне, когда я встречу тебя в следующий раз, отодрать твою неугомонную задницу по полной, — переводит тему Амарсана-младшая, маскируя свой дрожащий голос за фальшивым смехом.
— За что? — возмущается Лёшка и отбирает сигарету. — Вечно ты меня обижаешь, Сана!
Амарсана-младшая передразнивает последние слова и ловко спрыгивает с дерева, выпрямляется и вдыхает лесной аромат полной грудью, а голова кружится, кружится от осознания, что у неё начинается новая жизнь. Вот так пахнет свобода. Вот так пахнет будущее.
— Тогда я всё ещё умела мечтать, — вздыхает Амарсана-старшая Кириллу, который стоит за её спиной. — В этом всё дело, верно? В том, что я разучилась мечтать?
— Никогда не поздно научиться снова, — отвечает Кирилл. — Необязательно, чтобы мечты были большими, грандиозными. Настоящая мечта должна быть просто твоей.
— Сана-Амарсана, — зовёт её Лёшка, а потом прыгает к ней, оказавшись вплотную. Он берёт её руки в свои и улыбается. — Давай пообещаем друг другу, что не сдадимся. Как бы ни было трудно, мы будем идти с гордо поднятой головой. Мы пережили многое, мы жили в настоящем аду, и мы должны доказать, что можем стать лучше. Никогда не пиши конец, пока он не будет счастливым. Обещаешь?
— Обещаю. — И тёмные глаза засияли решительным блеском, а уголки губ дрогнули в подобии улыбки.
— И я обещаю. — Они синхронно сцепляются мизинчиками и на счёт три отцепляются, тем самым закрепив своеобразную сделку.
— Как у него это всегда получалось? — горько усмехается Амарсана. — Даже сейчас он может меня вдохновлять, хотя прошло столько времени! Невыносимый засранец. Просто невыносимый засранец! Как встречу, точно всыплю по полной, чтобы прекращал эти свои фокусы.
На самом деле она смущена до предела — стыдно было признаться, что она растрогана до глубины сердца больше, чем тогда, когда впервые услышала эти слова. И она скучает. По этой чудесной атмосфере, по Лёшке, по тихим вечерам, по чистому воздуху, по деревне и даже по маме, как бы странно это ни звучало. Амарсана настолько пыталась забыться, что даже перетрудилась, но верьте: жизнь не была настолько плохой. Да, тяжёлой. Да, порой несправедливой. Да, этого она не заслуживала. Но это уже прошло, и, значит, ей нужно было это пережить. Именно это её и делает той самой Амарсаной Кравцовой, и другую такую не найдёшь. Конечно, можно было много чего ещё найти в воспоминаниях, если углубиться, но Амарсана внезапно понимает, что её путь заканчивается.
Ей нужно возвращаться. И не потому, что так надо. А потому, что ей действительно хочется вернуться. Она оборачивается к Кириллу и долго всматривается в его лицо, а в голове собирается вся картинка происходящего. Амарсана даже не может объяснить это явление, но появляется ощущение, что она видит намного больше, чем обычно.
Туман начал отступать, и мир вокруг будто стал оживать, приобретая цвета и звуки, пусть и приглушённые. Где-то там показалась верхушка самого высокого здания города, освещаемая зеленоватым лучиком солнца. В воздухе всё ещё витает головокружительный запах леса из последнего воспоминания, и Амарсане остро хочется оказаться в подобном месте и… Верхушка здания прямо на её глазах снова теряется за туманом, но зато повсюду появляются ветви деревьев, и даже где-то там, между ними, будто бы пролетела птичка.
Кирилл стоит перед ней, не отрывая взгляд пронзительно-голубых глаз, что за всё это время стали даже родными. И Амарсана по-настоящему тонет, тонет во всех своих ощущениях, а не пытается прогнать, как обычно, затем аккуратно касается его щеки, чтобы полностью убедиться в том, что она права. Щека — невероятно гладкая и нежная, а Кирилл подаётся к прикосновению, как котёнок, прикрывая глаза и прижимаясь сильнее.
Что ж, и правда — это не Кирилл.