Там, где зеленеет солнце

      Изначально было только Небо. И только оно лишь вечно. Небо — хранитель миллиардов душ, которые крутятся в хроновороте событий, соприкасаясь друг с другом и отталкиваясь, как пружины. Некоторым душам суждено встретиться вновь, а некоторые никогда и не пересекутся. И кто бы что ни говорил, Судьба никогда не имела прямую линию, она кривая, запутанная, и никто, кроме Неба, не знает её истинной дороги.       Кирилл повторяет про себя слова дедушки, забираясь по тёмно-синим облакам вверх и вверх. Ветер с немой жестокостью хлещет по его щекам, будто даёт пощёчины, будто заставляет его опомниться, задуматься, но Кирилл твёрдо карабкается вперёд, к Небу. Чем дальше, тем чернее облака, а вокруг ничего, абсолютное тёмное ничего. Ему кажется, что где-то летает то самое всевидящее око, которое обычно преследует в его мире, но это скорее лишь его душа страшится коснуться Небес по-настоящему.       Он не знает, сколько ему ещё предстоит идти вперёд, но он продвигается намного больше, чем обычно. Пальцы леденеют и уже не шевелятся от неимоверного холода, пронизывающего насквозь, ноги не чувствуют поверхности под собой и едва делают шаг вперёд. И ещё один.       Хочется отступить и прыгнуть вниз. Хочется прокричать на всю глотку, что Небо сделало слишком поспешное решение, выбрав его. Хочется согреться хоть немного и завыть о своей нелёгкой судьбе. Впереди его не ждут какие-то выдуманные ворота с золотым обрамлением, нет ни встречающего, ни провожающего. Он знает, но упрямо карабкается вверх.       Он слышит осуждающий шёпот невидимых звёзд, которые создадут ему воронку на привычный уровень снов, как только он этого пожелает.       — Время ещё не пришло, — в унисон твердят они, а он лишь качает головой, потому что знает.       Здесь не существует ни времени, ни пространства. Даже он — призрачная субстанция без тела, и все его ощущения лишь фантомные, человеческие, те самые, которые делают его слабым. Неполноценным.       Шаг, и ещё шаг. Бесчисленное количество шагов, не имеющих смысла. Это единственное, на чём он может хоть как-нибудь сосредоточиться. Без концентрации нет пути — всякий шаман об этом знает, ведь Небо не прощает ошибок.       — На сегодня хватит, — ласково шепчет ему звезда, и моментально создаётся воронка, в которую он с досадой тут же падает: ну конечно, за ним следили.       Он оказывается в своём мире, в захламленном бункере под землёй.       — За что ты так со мной? — разочаровано спрашивает Кирилл и садится на потёртое, пыльное кресло, которое тут же недовольно скрипит.       Здесь нет ничего особенного — груда вещей, предназначение которых никому не известно: прозрачный стол с единственной железной ножкой посередине, картины с людьми без лица, шаманский бубен и тотемы, что взирали на него осуждающе, и ещё одно кресло, тоже весьма печальное на вид, сломанный шкаф, в котором лежали… Кирилл так и не разобрался в нём, но знал, что там обязательно должны быть карандаши и бумага. Здесь нет электричества, только свечи в серебряных подсвечниках, что висят на обшарпанных стенах, которые едва освещают даже такой маленький бункер. Где-то сбоку проскальзывает чья-то душа, но не подходит ближе: боится чужого присутствия.       — А что делаешь ты, позволь спросить? — дед сидит в соседнем кресле и лениво потягивает простую сигарету, выпуская дым изо рта. В этот раз он в обычном одеянии: простая чёрная футболка с белой надписью «самый лучший дед на свете» и спортивные серые штаны. На ногах любимые тёплые клетчатые тапочки. Лишь одно неизменно: толи размером с небольшое блюдечко — выпуклый золочённый диск, что защищает от неблагоприятной силы. Другими словами — шаманское зеркало.       — Я… — Кирилл смущается под строгим взглядом мутно-голубых глаз и проглатывает внутреннее раздражение, что скопилось липком комком в горле. — Я шёл к Небу.       Взгляд деда никто не мог выдержать. Несмотря на его простодушный вид, — пухлые щёки, нос картошкой, добрая и мягкая улыбка, ни единого волоска на голове и лице, очень мало морщин для его возраста, лишь вокруг глаз, и глубокие складки на лбу — глаза же были холодными, отстранёнными, словно неживыми. Сам же он внешне был похож на панду: пухленький, с маленькими ногами и руками, с неуклюжей походкой — что разительно отличалось от представления людей о шаманах. Кирилл выше чуть ли не на две головы — настолько он низкий. Раньше это казалось достижением, а сейчас этот факт приносит неимоверную грусть — дед-то, оказывается, не вечный. И даже служение Небу не убережёт его от смерти.       — И почему же? — его голос скрипучий, хриплый, с ноткой издёвки, что Кирилл чуть ли не вжимается в кресло.       — Потому что так надо, — неуверенно лепечет он.       Нужно было сказать, что это его испытание, что он должен пройти его сам без вмешательства дедушки, что он обязательно справится, что время — слишком относительное понятие, что, несмотря на свои страхи и опасения, он готов принять свою ношу, но ни единого звука не исходит из его непослушного рта.       — Ты целую неделю провалялся в кровати и заблудился в обычных уровнях сна. Твои родители были крайне обеспокоены тем, что не могли заставить тебя подняться, что приехали ко мне в такую даль. Пришлось вмешаться, — укоризненно качает головой дедушка и снова затягивается дымом. — Небо установило нам определённые правила, а ты их нагло нарушаешь. Это просто возмутительно! Скажи спасибо, что обошлось лишь лёгкой формой наказания. Ты мог бы серьёзно заболеть.       — Деда…       — Ты и сам прекрасно знаешь, чем может держать Небо. Самое очевидное — зрение. Что, так не нравится видеть мир?       — Но Небо само решило, что я должен помочь Амарсане. Она…       — Амарсана значит, — снова перебивает он. — Красивое имя. Хорошее. Уверен, что и обладательница этого имени тоже чудесная. Я всё понимаю, дело-то молодое.       — Дедушка! — вспыхивает Кирилл и вскакивает с места. — Она просто моя подруга. И она мне снилась раньше, а теперь меня затягивает в её мир!       — Да, Небо даёт знаки, конечно, — спокойно проговаривает дед, стряхивая пепел в железную пепельницу, которая только что появилась в его руках. — Но у тебя всё ещё нет разрешения иметь дело с чужими душами, ты и свою-то уберечь толком не можешь. Нужно было сразу обращаться ко мне.       — Она вряд ли стала бы меня слушать…       — Тц-тц-тц, — предупредительно цокает дедушка, — как ты помнишь…       — Да, нам нельзя решать за чужих людей. У каждого человека должен быть выбор. Мы не боги и не вершители судеб, а лишь посланники Неба, которые помогают лишь тем, кто сам этого пожелает, — отчеканивает Кирилл, вышагивая по бункеру.       Он вдыхает воздух — спёртый, удушливый, пропитанный сыростью — во все лёгкие и шумно выдыхает через нос, чтобы сконцентрироваться. Иначе ещё немного, и он снова вылетит куда-нибудь, а потом деду придётся его искать по уровням. Мимо снова проскальзывают несколько душ, тёмные тени, которые слегка мерцают, но лиц так и не разобрать.       — Ты молод и импульсивен. Напоминаешь мне меня.       — О, только не снова, — просит Кирилл и снимает очки, чтобы разглядеть души. Но они уже успели исчезнуть, и он снова их надевает.       — Я хочу сказать, что любое благо может обернуться плачевным исходом. Если Небо снова и снова затягивает в её мир, значит, да, так и должно быть. Но ты не должен ни давать знаков, ни помогать, лишь наблюдать. Это её путь к самой себе. А ещё лучше — дать ей выбор. Она всегда может обратиться либо ко мне, либо к тому, кто сможет вернуть её душу без проблем.       — Но ты ведь помогал мне! — возражает Кирилл.       — Разве? Я лишь присутствовал рядом с тобой, а путь твоя душа нашла сама, — усмехается дедушка. — Просто тебе было легче, так как ты знал, кто я такой, да и предки не позволили бы затеряться здесь надолго. Не прошёл бы испытание — тогда остался бы Смотрящим. Небо не позволит опрометчивых поступков.       Кирилл пытается вспомнить своё испытание и не может, только лишь бесчисленные души и этот бункер, который был тогда куда более заброшенным, чем сейчас. Он даже не может вспомнить, что именно исчезло отсюда, а что добавилось. Весь его хвалебный контроль — мелкая пыль, что развеется в одно мгновение, едва стоит пойти чему-то не так, как он предполагает.       Дед прав: Кирилл слишком незрелый. А ещё помогать кому-то собрался.       — У неё такое красивое солнце: ярко-зелёное, тёплое, необъятное.       — Баряаша? Неплохо-неплохо, — кивает дедушка. Полупрозрачный дымок медленно растворяется в воздухе, и Кирилл на секунду засматривается этой завораживающей картиной. Удивительный факт: в реальной жизни дедушка даже не прикасается к табаку. Вредные привычки для шаманов — огромное табу.       — Да, скорее больше знахарь, чем целитель, но не могу быть в этом уверен. От её рук исходит такое тепло, — Кирилл даже прикрывает глаза, вспоминая прикосновение. Манящее, обволакивающее, невероятное.       Теперь он понимал Лору, которая твердила об особой ауре Амарсаны. Хочется поскорее раскрыть всю её энергетику, грех такое прятать. Да и вообще, многие люди часто отказываются от своей души. Такое происходит повсеместно, сознательно или нет, вопрос, конечно, другой, но факт остаётся фактом, и это очень грустно признавать.       В комнате раздаётся еле слышный жужжащий звук — всевидящее око спускается с потолка. Круглый звериный голубой глаз, который совершенно не мигает и даже похож на стеклянный, игрушечный. У него маленький круглый зрачок чёрного цвета, и если долго смотреть в него, то можно увидеть… всякое. Кирилл даже не сможет подобрать слов, чтобы объяснить некоторые видения, настолько они непонятны и абстрактны.       — И что мне остаётся? Просто наблюдать? Сидеть сложа руки? — Кирилл игнорирует око и всё внимание обращает на деда, который, кажется, успел задремать. И как бы странно это не звучало, но сон во сне — вполне привычное дело.       — Просто следуй правилам, Кирилл. — Ну да, разве дед говорил ему что-то другое. Это было слишком ожидаемо. — Акцентируйся на реальности, а не на снах.       Кирилл лишь закатывает глаза и снова садится в кресло, проговаривая про себя правила Неба, чтобы найти лазейку.       Нет совершенной религии и веры, нет худшей из них, Бог один. Так что молиться можно кому угодно, но стоит помнить очень важные заповеди: жить по совести, уважать своих предков и любить.       Нет, не то. Слова превращаются в буквы, которые приобретают форму в пространстве и крутятся вокруг него, пляшут, словно издеваясь.       Шаман должен на собственном опыте познать вызываемые болезнями страдания, тем самым учась распознавать их причины. Все умения шамана зависят от его опыта и знаний духовного рода. Он знакомится со всеми духами: с душами живых и мёртвых, с богами и демонами, с многочисленными существами, невидимыми на физическом уровне, что населяют три космические зоны.       Кирилл досадливо кусает щёку изнутри. Он так зациклился на мире живых душ, на светлой стороне испытания, что забыл про нижний, демонический мир. То есть он помнил, да, но вот допустить мысль, что Амарсана перед тем, как вернуть душу, должна спуститься до самой преисподней, не мог, потому что сам он действительно пытался забыть своё пребывание среди демонических созданий.       — Но она ведь явно белый шаман.       — Не имеет значения. Да, женщины в основном белые шаманы, в редких случаях — чёрные и никогда не смогут приблизиться к дарханам. Но это не значит, что она не должна знать всю систему, — дед тяжело вздыхает и поднимается с кресла. — У вас впереди столько испытаний, а это лишь малая часть завесы всего Неба, которая нам доступна. Кому-то суждено узнать больше, кому-то не стоит знать совершенно ничего. Но самое главное во всём этом — доверие, смирение и понимание. Кирилл, ты мой единственный и любимый внук, моя гордость, мой протеже. На тебя возложена огромная задача, и я уверен, что ты справишься. Да, будут ошибки, да, будет тяжело, но помни: я всегда буду рядом. Моё физическое тело, возможно, покинет этот мир, я ведь не молодею, но мой дух будет охранять тебя. Просто не забывай обращаться к Небу и предкам. Не бойся просить помощи. Не бойся быть слабым. Вопреки всему, шаманы самые слабые существа на этой земле. А знаешь, почему?       — Почему? — А вот это очень интересно. Ведь одарённые люди всегда казались Кириллу сильными и могущественными.       — Потому что мы позволяем себе любить и доверять каждому человеку. Мы даже не можем допустить мысль, что нас может кто-то предать, обидеть, разочаровать. Мы похожи на маленьких детей в розовых очках, но мир… весь остальной мир — не такой. Он безжалостен, он злой, он бездушный. И нам остаётся лишь его пожалеть.       — Но Небо ведь наказывает тех, кто совершил плохие поступки.       — Вот именно, Кирилл. Небо. Не мы. Раньше мне это казалось жутко несправедливым. Почему кто-то использует мою доброту в корыстных целях, а я должен сидеть сложа руки? Гневался страшно. А потом пожалел. Гнев — страшная сила, разрушительная. Мы воспитывали тебя в доброте и счастье, поэтому ты даже представить не можешь, с чем тебе предстоит столкнуться.       Дед ему всегда такое говорит. Каждый раз одно и то же. Конечно, Кирилл был знаком и с предательством, и с обидами, и с непониманием. Он же не в каком-то каменном веке живёт. И мысли снова возвращаются к Амарсане: у неё было другое детство, другое воспитание, другое восприятие мира. И, кажется, Кирилл начинает понимать, к чему клонит дедушка.       — Я понял, Содбо дархан боо, — почтительно склоняет голову Кирилл. — Спасибо за вашу мудрость.       — Я рад, что ты услышал важное, — взгляд дедушки становится помутнённым, и он медленно шаркает к двери бункера. — Мне пора. И тебе, видимо, тоже. Негоже заставлять даму ждать.       Бункер моментально меняется, и вместо обшарпанных стен появляются высокие стеллажи с книгами, тишина постепенно наполняется звуками: тихим шёпотом и перелистыванием страниц. Он появляется прямо перед столом Амарсаны, которая увлечённо читала книгу, а на столе возвышалось сразу несколько стопок книг, будто она решила прочесть всё и сразу. Кирилл отодвинул стул с противным скрипом, хотя хотел оставаться максимально незамеченным, но другие души уже заинтересованно смотрели на него. Лишь Амарсана не обратила никакого внимания.       — Увлекаешься… мифологией? — Кирилл быстро считывает название книги: «Легенды и мифы всех времён и народов».       — Никогда не думала, что это так интересно, — отзывается она. — Решила немного развлечь себя.       — Замечательная идея. Но почему здесь, а не дома? Разве не лучше взять книги домой?       — Библиотека всё равно круглосуточная, да и внизу есть неплохое кафе, — отмахивается Амарсана. — Я не хочу тащить эту тяжесть домой, а потом обратно. И знаешь… здесь такая атмосфера, — она наконец-то отрывается от книги и оглядывается, и Кирилл неосознанно повторяет за ней, будто они кого-то искали в толпе, — наполненная.       Кирилл согласно кивает, собирая информацию в голове: значит, и в реальной жизни нужно «наполнить» Амарсану. Надо сделать так, чтобы душе нравилось жить в своём теле.       — Тебе снилось что-нибудь в последнее время? — спрашивает Кирилл. Их души не встречались целую неделю по человеческим меркам, а это может означать всё, что угодно: к примеру, могло пройти три минуты или же три года. Неудивительно, что душа Амарсаны гораздо старше её самой.       — Нет. После нашей последней встречи прошли-то сутки, а я и не засыпала, сразу сюда пришла. Даже не заметила, как пролетело время, — Амарсана возвращается к прочтению книг. — И, кстати, прости за мою грубость. Мне не стоило так говорить. Просто ты иногда такой странный.       — Ну что ты, не извиняйся, — он искренне улыбается, пытаясь словить её взгляд, но она упорно прячется за книгой. — Я пообещаю быть менее странным.       — Нет, не стоит. Ты мне и таким понравился. Иначе это будешь не ты. — Амарсана всё-таки выглядывает из-за книги, видны только тёмно-карие глаза, что блестят озорным огоньком.       Он тут же теряется, не зная, что и ещё сказать. В голове ни одной адекватной мысли, а мир сужается до них двоих, что ничего не слышно, кроме бешеного ритма сердца. Кирилл прячет вспотевшие ладони в карманы и всё никак не может убрать идиотскую улыбку с лица, которая стала ещё шире.       И как у неё так получается?       — И кстати, о тех вещах, которые нравятся. Тебе нравятся славянские предания? Есть в них какой-то шарм, согласись, — Амарсана поворачивает ему книгу, на которой на весь лист изображено Одноглазое Лихо. — Вот вроде бы и существо страшное, и написано, что оно приносит неудачи, а я вот о чём подумала. Что же довело Лихо до такой судьбы несчастной? Для Лиха не имеет значения, какой ты человек, добрый или злой, богатый или бедный, умный или глупый. Для него мы все одинаковы, если встретится на пути.       — Никогда не задумывался об этом, — Кирилл поправляет очки и обдумывает ответ, подбирая слова. — Для человека важно знать, что такое зло и добро. У каждого народа есть подобные существа, и у каждого своё имя, но, по моему мнению, это лишь обозначение страха и всех остальных плохих качеств человека, которые мешают жить. Люди зачастую любят обвинять других, копаться в чужих жизнях и тем самым портят свою дорожку, то есть «сделали лишнего». Вот тогда и приходит Лихо в виде стыда, совести, вины, страха за свою жизнь и прочее, прочее. Но это лишь моё скромное мнение, и вряд ли оно правдивое.       — Но в твоих словах есть смысл, — соглашается Амарсана. — Иногда действительно полезно встряхнуть свои мозги и посмотреть на мир под другим углом.       Но Кирилл не успевает ответить. Он замечает знакомую воронку из звёзд и успевает кинуть девушке извиняющую улыбку за то, что исчезает так внезапно. Всё-таки дед прав: не дело так общаться, ох, не дело.       Сны — это, конечно, хорошо, легко и просто, но они никогда не заменят настоящей жизни.