Счастье в ладонях

Тигнари наблюдал за Мирой издалека, задумавшись. С Зоной Увядания он управился быстро, поэтому вернулся гораздо раньше, чем ожидал и теперь стоял, удивляясь тому, как кто-то может быть настолько увлечён любимым занятием, чтобы не замечать никого и ничего вокруг. Казалось, ей не мешал ни лай собак-спасателей, ни щебетание птиц, ни ветерок, что иногда развивал ярко-вишневые волосы. Девушка сосредоточено что-то рисовала, иногда поглядывая на Великое Древо и город Сумеру, расположенный в нём. Тигнари вспомнил себя в детстве, когда настолько увлечённо погружался в книги, что совершенно забывал поесть. Или когда бегал со своей новой линзой по округе, рассматривая сквозь неё всё, что попадалось взгляду. Лесной страж усмехнулся и пошёл в сторону художницы, сидящей под сенью его любимого дерева. Она не заметила его, даже на расстоянии нескольких шагов и Тигнари остановился рядом в ожидании. Спустя несколько минут он, всё же хмыкнул достаточно громко, чтобы Мира, наконец подняла взгляд, но он был настолько отрешённым, что лесной страж не смог сдержать улыбку:       — Покажешь, что нарисовала?       — А? — вопрос, будто бы выдернул её из мыслей и карандаш вывалился из рук. Пока девушка пыталась его поймать на лету, из папки выскользнул листочек, упав прямо под ноги Тигнари.       — Это... — он поднял рисунок и стал рассматривать с улыбкой.       — Я?       — Ну... — схватив карандаш, Мира поднялась на ноги и яркий румянец окрасил её щёки.       — Можно оставить себе?       — Тебе нравится? — её пурпурные глаза загорелись, как только Тигнари кивнул ответ. — А можно я лучше тебя нарисую ещё раз? И тогда тебе отдам. Только в полный рост, а не портрет.       — Конечно. Ты хочешь сделать это сейчас?       — Когда тебе будет удобно...       — Тогда давай сначала сходим к месту, где растёт много сумерских роз, а после будешь рисовать меня. Договорились?       — Хорошо.       — Ты будешь рисовать только карандашом?       — Черновики да, потом уже красками. А что? — с любопытством спросила художница, склонив голову на бок.       — Отлично. Мне будут нужны цветные картинки для книги по ботанике.       — Сделаем! — искренняя улыбка расползлась на её губах. Её готовность и искренняя, радость от предвкушения не смогла не вызвать ответную улыбку у Тигнари. Уже не в первый раз за день он заметил за собой странность своего же поведения. Её ответственность, огонь в глазах и страсть к занятию любимым делом вызывала восхищение.       — Тогда идём, тут совсем близко. Девушка последовала за лесным стражем, но им пришлось идти не так далеко, как она ожидала — буквально в нескольких шагах росло целых три сумерских розы и она с восторгом опустилась на колени возне них и сразу начала рисовать карандашом. Тигнари же начал рассказывать про этот цветок:       — Некоторые путают сумерскую розу с кустовой, однако отсутствие множества цветков переводит её в другую цветочную классификацию. — он присел рядом, невесомо коснувшись лепестка и украдкой глянул на зарисовку у девушки в руках. — Сумерская роза с давних времён используется для изготовления ароматных эссенций и духов. В стихах, которые пользуются большой славой в Сумеру, она часто сравнивается с прекрасным вином и поэтому стала классическим символом литературы. Говорят : «Нет ничего важнее в это время года, чем оставить скучные невзгоды позади и насладиться обществом роз и вина». Так же это популярный ингредиент в приготовлении пищи и красивый цветок с нежным ароматом, который может скрасить даже самый пасмурный день.       — Звучит очень поэтично! А, кстати, ты когда-нибудь видел волчий крюк? Он немного похож на сумерскую розу по цвету.       — Так и не вспомню, — Тигнари нахмурился. — Это из Мондштадта?       — Да, он с виду очень красив, но покрыт колючками, и неосторожные руки может легко поранить.       — Напоминает людей... Для чего его используют?       — Насколько я помню, он хорошо заживляет раны... Вот, смотри, я закончила, — Мира протянула ему нарисованное.       — Очень хорошо. Теперь давай пойдём обратно и нарисуешь меня.       — Ты точно не простив? — девушка снова слегка покраснела.       — Точно. Только... если позволишь мне оставить рисунок себе.       — Конечно, — Мира поднялась, опираясь на его руку и они направились в сторону хижины Тигнари. Вскоре художница усадила лесного стража прямо около дерева, под которым ещё недавно сидела сама и стала рассматривать его с улыбкой.              — Чего ты улыбаешься?       — Тише, не шевелись, — всё так же, улыбаясь, ответила девушка, чувствуя себя командующей, хоть и не надолго. Парня, казалось, это удивило, но он перестал шевелится, с трудом скрывая лёгкую улыбку.       — Какие ушки, — она осторожно коснулась одного из них карандашом, на что Тигнари сложил его и сощурился:       — Не надо...       — Извини, не буду, — Мира отошла на пару шагов назад, села в позу лотоса и стала рисовать карандашом, постоянно сверяясь с оригиналом, сидящим напротив. Спустя некоторое время Тигнари поменял позу на такую же, в какой сидела девушка, словив неодобрительный взгляд.       — Обычно это у меня взгляд такой на людей, которые вечно попадают в передряги. Но впервые в жизни на меня кто-то смотрит так же.       — Просто мне теперь придется заново рисовать твою нижнюю часть...       — Извини... — Тигнари прижал уши к макушке, на что художница только ответила с улыбкой:       — Ничего страшного, просто не шевелись. Спустя какое-то время портрет был закончен, но Мира не показала его, ссылаясь на то, что в нём не хватает красок.       — Когда закончу, я подарю его тебе, честное слово, — сказала девушка, прижимая бумаги к груди.       — Хорошо. Тогда я зайду за тобой завтра около полудня. Спокойной ночи.       — Спокойной ночи, — ответила она, провожая взглядом лесного стража, затем развернулась и вошла в свой временный дом с улыбкой.