Дети тьмы

Стояла предрассветная тихая ночь, когда я вышел из мотеля и широким шагом устремился к Спиридону и Банши. Они устроили себе моцион под тусклыми звёздами и вовсю отдыхали, пока я, прижав к бедру раненую руку, пытался остановить кровь из располосованной яремной вены. Я зажал рану большим пальцем у основания черепа и проволочился ещё немного, а потом громко крикнул: — Банши! Есть разговор. Наедине. Она посмотрела на меня, спрыгнула с капота джипа и сообщила: — Ты мог бы предупредить меня об этом малость потише. — Прости, — очень честно ответил я, потому что в таком положении обычно не шутят, — но я истекаю кровью. И рухнул на землю, подняв здоровенный клуб пыли. В такие моменты, как тот, мир гаснет и становится нечётким, а все твои предыдущие решения, действия и мысли кажутся абсурдно-глупыми. В самом деле, Шаман, почему ты решил, что сможешь один на один справиться с диббуком? — спросили бы у меня вы. Ну, — развёл бы я руками, — будто у меня был выбор. И вот я там, где есть. В пыли, на земле. Надо мной светят звёзды — тусклые, я уже говорил, и монетная блестяшка почти круглой луны. Наверно, луна эта — паскудная подделка, потому что она сияет тоже так себе. И я разочарованно кашлянул и прыснул брызгами крови с губ. — Сатана, — растерялась сестра и села передо мной на колени, — что же ты натворил, Шаман, ты же сказал — будешь кричать, если дело плохо. «Вообще-то я и кричал» — хотелось сказать, но я устало прикрыл глаза. И тут же получил очень бодрящую пощёчину. Да в чём дело? В этой компашке — что, и умереть нельзя, что ли?! Даже если очень хочется, прям как сейчас? Кто считает, что смерть — это страшно и скучно, пожалуйста, пройдите мимо. Вам со мной не по пути. Смерть — удивительная дорога в новый мир, и только от вас зависит, насколько она будет интересной и полной приключений. Обыватели оплакивают своих близких, ушедших в мир иной, не потому, что им взаправду очень их жаль. Они делают это, потому что больше всего жалеют бедных себя, оставшихся коротать это скучное никогде в чёртовом разрушенном мире. Так-то. — Значит, у него не вышло… — как сквозь сон, услышал я гулкий голос Спиридона. Звучал он как медвежий рёв из бочки. Как обычно. — Мне неясно другое, — этот голос я узнал бы из сотен тысяч. — Как его оживлять?! — Он истекает кровью, — сказал медвежий бас очень очевидную вещь, которую я озвучил менее чем минутой назад. — Он истекает кровью, — вторила беспокойная сестра. Я лежал и смотрел в небо, и нависшие надо мной лица и силуэты — неинтересные и человеческие — закрутились странным вихрем. Я чувствовал, как моё тело цепенеет, а взгляд становится неподвижным и стеклянным. Вместе с кровью жизнь покидала моё тело. Рука моя ослабла. Я уронил её, и кровь облила мне шею. — Бог ты мой, как её много! — Спокойно, мой русский друг. Я знаю, что делать. Будь любезен… О, сестра, ну что ты, не торопись. Выразись как-нибудь позаковыристей. Соблюди пару тонкостей этикета. Подумаешь, тут брат в луже своей крови загибается, ерунда какая. Оживим! Нового сделаем! — Думаешь, поможет? — усомнился Спиридон. Я тоже немного засомневался. Что это она удумала такое со мной сотворить? — Я не думаю! — торжественно сказала сестра. — Я знаю. Отойди в сторонку, это дело не требует спешки. Не спеши, в самом деле. Я хотел съязвить, но губы онемели и не слушались меня. Я хотел сказать «помоги», но не мог даже пальцем пошевелить. Мне пришлось ждать, когда Банши начнёт действовать. И она начала. *** Часом спустя, раздражённо вытирая с шеи кровь, я думал, что у Банши, в общем-то, не было другого выхода. Либо она дала бы мне погибнуть, либо… — Не очень-то приятно с твоих рук есть. — Тем не менее, — она предала взгляд долу и тяжко вздохнула. — Ну подумаешь, перекусил малость. — Своим сердцем, — бросил я и поморщился. — Оно горькое. Банши деликатно закрыла рану у себя на груди, провела чёрным ногтем крест по коже. Запахнула своё кимоно. И поджала губы. — Теперь у меня совершенно испорчена одежда. Ты этого добивался, мой любезный братец? — Конечно! — я с кряхтеньем встал на локтях. — Всё спланировал так, чтобы загадить кровью твоё кимоно. — Так и думала. — На кой чёрт ты вообще его с собой взяла, если так боялась испачкать?! — Мы ради вещей или вещи ради нас, Шаман?! — резонно воскликнула сестра, и я с ней согласился. Спиридон взял меня за запястье и рывком поставил на ноги. Таким рывком в мертвеца душу вернуть можно, скажу я вам. Вздрогнув, я осмотрел себя и покачал головой. Моя красивая шинель была тоже вся в дерьме каком-то. Откуда оно? Ах, ну да, из Айседоры. Она исторгала из себя чёрную жижу, плевалась ею с завидной меткостью, испортила декор комнаты и оставила везде спектральный материал диббука. Какие-нибудь демонологи, оказавшись в нашем номере, померли бы от предоргазма — так там было теперь дьявольски грязно. — У меня такое чувство, — сказал я неуверенно, — что ни один из вас не знает, что делать дальше. — Я видел, что Айседора лежит без сознания на полу у кровати, — заметил Спиро. — Хорошо. Это я её вырубил и уложил. — А на полу — потому что так нужно было согласно ритуалу? — с интересом спросил он. — Нет, просто этой мерзавке после всего проделанного в постели не место! — рявкнул я. Я ощупал свою шею и посмотрел ещё раз на Банши. Она встретилась со мной своим фирменным невозмутимым взглядом. Таким впору василисков перебарывать и с покойниками в «кто кого переглядит» играть. — Я предлагаю, — высказала она тогда очень дельную мысль, — отвезти её обратно, к графу. — И сдать нахер зазнобу ему в руки, — подтвердил я, всё ещё очень злой на Айседору. — А если будет сопротивляться, пристрелим и всё равно сдадим. Так и так она будет даже покойницей у него по имению шляться. — Согласна, — кивнула Банши. — Вы не будете ей помогать? — спросил Спиро. Я насупился. С одной стороны, девчонку безмерно жаль. Разве она виновата, что стала жертвой диббука? Эта дрянь (диббук, а не Айседора) — она как каучуковая жвачка. Случайно наступил — считай, твоя навеки. С другой стороны, что бы я ни делал этой ночью, но сладить с ней не мог. Только Дыхание призраков помогло, но ненадолго. И потом, бубном я не хотел бы пользоваться слишком часто. Диббук в Айседоре разбушевался так, что она даже от Дыхания не свалилась замертво, а просто потеряла сознание. До того она успела порвать свои путы и броситься на меня. Не знаю, откуда у неё было столько сил и какой крепости оказались ногти, раз она сумела одним только ударом порвать мне вену на шее. Всё произошло за секунду. Но с другой стороны, Айседорина выходка стоила мне кусочка собственного сердца. Целого кусочка! Я поджал губы, покачав головой. Это же немыслимо. Ещё когда мы с Банши были сопляками — знаю, вам не верится, но все мы однажды проходим этот этап — я раскроил себе грудь и вынул оттуда сердце, чтобы отдать его сестрице на хранение. Шаману нельзя быть сердечным. Банши взяла его и поместила себе в грудь, чтобы в случае чего я мог им воспользоваться — ведь, предположим, сложить сердце в шкатулку, банку или сейф чревато тем, что однажды этот ненадёжный предмет вскроют, а сердце пронзят. Тогда и мне конец. Оно обладает прекрасными целительными свойствами, и особенно хорошо справляется с оживлением. Сегодня, когда я умирал на глазах у сестры, она решила отрезать совсем немножко от него. Затем вложила его мне в уста. Заставила проглотить. Помогло ли это? Конечно. В бешенстве ли я? Чёрт, да! Ведь сердце нельзя растрачивать зря, а эта рана была плёвой: пара моих пасов или чья-то съеденная конечность могли всё поправить. Уж лучше бы она отрезала руку Спиридону! Я бы потом возместил эту утрату. Так что я был зол, очень зол. На Айседору. На диббука. На графа. На сестрицу, чуявшую, что я мрачен из-за того, что произошло. И на себя тоже был зол. Дул холодный пустошный ветер. Рассвет тронул небосвод где-то очень далеко. Над нами стелилась тьма. И тогда я сказал: — Ну, чего ждём. Я принесу зазнобушку, и в путь. *** Мы сели в джип спустя полчаса сборов. Солнце медленно выкатывалось из-за горизонта, и создавалось впечатление, что мы спешим его обогнать и проехать по рассветной тени. Дорога выглядела после беспокойной ночи куда хуже, чем накануне. Айседора была всё ещё без сознания. Удачно, потому что я не желал с ней говорить! Взбешённый донельзя, что было явлением крайне редким, я залечил душевные травмы физическим насилием. Обрыскав весь мотель, я нашёл мальчишку лет пятнадцати в грязном фартуке и разорвал его на части, а потом сожрал. Потом из-под стойки достал за шкирку спрятавшуюся барышню, не обременённую нормами морали и нравственности. Она царапала мне грудь и молила, задыхаясь в кулаке, когда я схватил её за шею — но, милочка, мне очень нужно что-то есть. Я закусил ею, затем забрал из номера любовников накидку и платье, вручил довольной Банши гребень, инкрустированный красивыми камешками, и, завернув в простыню Айседору, снёс её в джип. Собственно, так мы и отправились в обратную дорогу. Она пролегала через прежние места, только с рассветом они казались уродливее прежнего. Хотелось бы мне сказать, что это только моё дурное настроение в том виновато, но даже молчаливый Спиридон поморщился и сказал: — Отвратительные здесь болота. — Топи, — многозначительно молвила Банши и вынула из кармана своей накидки пудреницу. — Здесь есть и просто стоячая вода, и трясина. Не хотелось бы в неё угодить, так что езжай аккуратно, мой друг. — Понял. — А я не понял. — Я деловито лёг грудью на переднее сиденье и перегнулся к сестрица. — Как это так? Твоё отражение есть, а моего — нет? — Всё просто. — И она хлопнула ладошкой мне по лбу. — Ты — энергетический вампир. Делай выводы. — Ты заколдовала зеркало? — я с укором вздохнул. — Не стыдно тебе тратить энергию на такие мелкие пакости? — Не стыдно тебе было делать своей волшебной палочкой собственный детородный орган? — парировала она. — Кто делал? — возмутился я. — У нас, шаманов, так работают все внутренние процессы. Будто я виноват, что это завелось испокон веков. — Заводятся только тараканы в старых грязных домах, — поджала губы Банши и спрятала зеркало, нацепив на нос тёмные очки. Солнце было таким тусклым, что этот жест не стоил усилий. Я со скепсисом ухмыльнулся. — А почему вы зовёте друг друга так странно? — вдруг спросил Спиридон. Мы с сестрицей переглянулись. Для этого ей не пришлось делать ничего, а вот я снова вскочил со своего места и влез между этими голубками. Банши толкнула меня назад. — В каком смысле — странно? Ты имеешь в виду, родственниками? — непонимающе спросила она. — Нет. Я не об этом. Неужели у вас нет имён? — Спиро говорил ровно и не отвлекался от дороги, узкой, как ленточка. Она тянулась вдоль забранных серебристо-ртутным цветом воды, подёрнутой чуть дальше зеленой ряской. — Э, дружок, — я широко улыбнулся, — если я скажу истинное имя сестрицы, боюсь, она должна будет тебя убить. — А разве не тебя? — удивился Спиридон. — Я убью вас обоих, — пообещала Банши и вздрогнула. — Спиро, впереди — сужение дороги! — Только вчера не было здесь никакого сужения, — заявил я. — Спиридон, не обращай внимания и топи, она просто паникёрша. — Может быть. Но знак есть. Я закатил глаза и откинулся на спинку сиденья, скрестив на груди руки. Как замечательно они вдвоём спелись! Прямо супруги с тридцатилетним стажем. Друг друга с полуслова понимают. Я задумался. Когда это кто-то так подходил Банши? Ой, редко. А когда нравился ей? И того реже! У неё было мужчин без конца, как и у меня — женщин. Для нашей семьи это процесс естественный. В отличие от меня, насколько я мог предполагать, Банши была бездетна, либо я в какой-то момент ослеп на все четыре глаза на девять месяцев. Это в отличие от меня. Я мог с уверенностью сказать, что лет с семнадцати старательно плодился, потому что без продолжения рода шаман — не шаман! Для Банши это значило только одно. Она относилась к отношениям куда серьёзнее и придирчивее, оно и понятно — это вполне в женской природе. А потому я с особым наслаждением отмечал, как она присматривается к нашему шкафообразному товарищу с хмурым непроницаемым лицом, и уже делал про себя пометки, что детишки у них — если вдруг появятся — будут пусть не вполне привлекательными, но очень даже физически здоровыми. Вслух же я сказал: — Знак. — И фыркнул. — В этих местах нет дороги, а ты говоришь — знак. Между прочим, асфальт можем вполне осыпаться. Сколько ему лет? Его укладывали ещё до войны. — Не накаркай, братец, — любезно сказала Банши, постукивая ноготками по дверной ручке. — Ты это отлично умеешь делать. — А что будет, если асфальт всё же осыпется? — полюбопытствовал Спиридон. Банши вздохнула и потёрла лоб ладонью. — Зачем спрашивать это у мужика с четырьмя глазами и даром колдуна? — резонно спросила она. Я не мог оставить без ответа вопрос Спиро и охотно сказал: — Что будет? Полагаю, мы встрянем в самую большую задницу из всех возможных, радость моя. Озеро здесь переходит в топь. Так как машина тяжёлая, а трясина засасывает такие объекты с большой скоростью, вряд ли мы успеем выбраться из неё и просто захлебнёмся болотной жижей, утонув прямо в этом грёбаном джипе. — Но мы же проехали здесь как-то вчера, — резонно заметил Спиридон. Я усмехнулся и потёр ладони. — Да. Но есть одно «однако», которое меня ужасно смущает. Банши насторожилась. — О чём это ты? Я облизнул губы и продолжил: — Как-то мы вчера реально очень хорошо и гладко сюда добрались, не находите? — В каком смысле? — синхронно спросили Банши и Спиридон. — Видите ли… теория демонического конвенционального взаимодействия с окружающей средой. В машине воцарилась тишина. Только Айседора, подпрыгнув на кочке, безвольно упала мне на колени. Я не возражал и отодвигать её не стал. — Ты знаешь слова из трёх и более слогов, я впечатлена, — серьёзно сообщила Банши. — Да перестань! — я поморщился. — Конвенциональная демонология — обычное направление в бесологических науках. Все учёные, которые занимались этими вопросами, доказали, что демоны вроде нашего диббука имеют прямую возможность воздействовать на реальность. — Каким образом? — Спиро чуть вильнул вбок, там, где на дороге образовался провал. Я потёр шею. — Ну, они могут менять условия действительности, воздействуя на разные факторы. Физические в том числе. Они могут — иногда — влиять на фактор удачи. Они могут, в конце концов, взаимодействовать с людьми на расстоянии. И всё подчиняют так своей воле, чтобы в итоге добиться собственной цели. — Воле? — Конечно, ведь вселение — посессионата — осуществляется через подавление воли человека. Условно говоря, все мы обладаем разным волевым потенциалом. — То есть, хочешь сказать, я не волевой человек? — угрожающе холодно спросила Банши. Пришлось оправдываться. А Спиридон объехал уже вторую трещину. — Нет, — я был терпелив, хотя на кочке меня подбросило так, что я стукнулся макушкой о крышу. — Дело не в этом. Твой личностный потенциал может быть велик, и это напрямую повлияло на успешное изгнание диббука из тебя. В отличие от Айседоры, ты и сама не дала бы сделать себя надолго сосудом. Ну а в меня диббук даже не посмел бы вселиться. Я сам сосуд для духов, потому диббук охотно убил бы меня. Устранил, как противника. Что он и попытался сделать, раскроив мне глотку. — А я? — уточнил Спиридон. — Ну я же вам не гадалка, — это начинало немного раздражать. — Возможно, ты сопротивлялся бы лучше Айседоры, но хуже Банши. Да какая разница! Никому не хочется быть пристанищем демона. Дело тут в другом. Айседора — резонатор. Она усилитель. Она делает диббука сильнее, потому что тот сидит в живой плоти, а не в запертой шкатулке — обычно именно туда и помещают диббуков, чтобы запереть. Контактируя с человеком, диббук подстраивает под себя все внешние факторы, так, чтобы не лишиться своего носителя. — Хочешь сказать, что, если ему вздумается, он обрушит на нас, скажем, камнепад? — поняла Банши. — Именно, — я кивнул. — Конечно, это сделать ему вряд ли под силу, только если камнепад не должен был так или иначе обрушиться. Просто он ускорил бы процесс. — Каким образом? — Скажем, — я задумался, — он повлиял бы на сознание местных жителей в горах, и те устроили бы камнепад сами. Понимаете? — Кажется, да, — Банши закусила губу. — Так почему же диббук не захотел остановить нас, когда мы решили поехать в резервацию? Я тихо усмехнулся. Прищурил все четыре глаза. — И это правильный вопрос, сестра. Тут машина наша подскочила на каком-то особенно большом ухабе. Затем ещё раз. И снова. — Это что? — уточнил я у Спиридона. — Когда это мы включили режим верховой езды? — спросила Банши. Спиро хмуро ответил: — Машину влево ведёт. — Влево нельзя, влево уже топь, — невозмутимо сказала Банши. — Я бы и не хотел, — вежливо ответил Спиридон, — но ведёт, мисс Банши. Она вздохнула. — Ну-ка пусти меня за руль. — Мне кажется, это плохая идея — бороться за право вести тачку на дороге шириной с эту самую тачку, — сказал я, но сестра, конечно, проигнорировала. — Лучше помолчи и найди мои автоперчатки, — бросила она и потянулась к рулю. Спиро вцепился в него и мотнул головой. — Не сейчас, мисс Банши. С дорогой и впрямь что-то странное. И машину нашу действительно мотнуло вбок. — Это не с дорогой, — сказала сестра. — Это у тебя руки не из того места растут. — Вполне из того! — возразил Спиридон. — Но — сами смотрите — асфальт проседает. Мы втроём синхронно вытянули шеи и посмотрели вперёд. Я глянул вбок и протянул: — Чёрт, — асфальт под левым колесом трескался крошевом в озеро. — Это всё ты виноват, чтоб тебя в рай забрали, — тут же нашлась Банши. — Я?! — вот это наглость! — Ты! — кивнула она. Мокрый как мышь Спиридон отчаянно утопил педаль газа в пол. Джип рванулся быстрее вперёд. До большой земли, отделявшей мыс Тотенхэм, было не так уж долго ехать. Вопрос в другом. Доедем ли вообще? — Ты беду на нас накликал! — с достоинством сказала Банши и вынула портсигар из-за пазухи, а сигарету — из него. Я всплеснул руками. — Да чтоб твою мамашу черти вы… — Твою, в таком случае, тоже, Шаман! — Не курите здесь, пожалуйста, — нервно попросил Спиро. Банши прищурилась и демонстративно достала из кармана зажигалку. Я заметил, что у Спиро на виске запульсировала жилка. — Доводить нашего водителя чревато, — сказал я. — Иначе его трахнет инфаркт. — Да мне плевать! — вспыхнула Банши и чиркнула зажигалкой. Спиридон резко повернулся к ней, и черты лица его заострились. — Мисс Банши, — угрожающе сказал он. — Я же попросил. — Веди машину, — с не меньшей угрозой ответила она. — И смотри на дорогу, Спиридон. — Дельный совет, — встрял я и получил в ответ гневное молчание от них обоих. — Ох, простите. Любимые бранятся — только тешатся. — Что ты сказал?! — Шаман, у вас какие-то больные фантазии на наш счёт. Мы с мисс Банши делаем вместе одно дело, — Спиро вильнул вправо. Куски асфальта с громким «шлёп» упали в воду из-под колёс. — Мы с ней верные боевые товарищи. — Боевые… кто? — хохотнула Банши и даже вынула изо рта сигарету. — Дьявол, это так возмутительно, что вы считаете меня ровней себе. — Я думал о вас, — пришлось сказать правду и ничего кроме правды. Дорога тем временем осыпалась за нашими спинами. Я знал, что Спиридон это хорошо видит в зеркало заднего обзора, как и Банши — но никто из нас ничего не говорил вслух. Словно не скажешь — и этого не будет. — Но не ожидал, что вы только товарищи. Думал, что, пока вожусь с Айседорой, вы уже это… — Что — это? — свирепо рыкнула сестрица. Я недвусмысленно сжал одну руку в кулак и хлопнул по ней раскрытой ладонью пару раз. — Ну, нашли общий язык. — Мы — нет, но можем коллективно поискать твой язык где-нибудь в здешних болотах, — сказала она, — потому что я тебе его вырву, братец. Серая асфальтная полоса погружалась в озеро, и остров отсекало от большой земли, а мы стремились всё быстрее преодолеть остаток пути. Спиридон разогнался так, что я знал: попадись нам сейчас какая кочка или ухаб, и всё. Мы — трупы. Мы просто вылетим н-а-х-е-р с этой дороги, и тогда… — Это недопустимо, — невозмутимо заявил Спиридон. — Я отношусь к мисс Банши с невероятным уважением. И никогда бы… — Что значит — никогда?! — вскинулась она. Переднее колесо споткнулось о большую яму. Мы вздрогнули, и мир перевернулся и полетел кувырком. Всё случилось за какую-то секунду. Наш джип, наверное, очень красиво взлетел в воздух — со стороны если смотреть. Всё внутри взлетело, нас кувыркнуло вместе с ним. А потом с оглушающе громким рёвом мотора джип ударился о воду и начал тонуть. Вместе с нами, разумеется. *** Сначала, как в Библии, была тьма. Была тьма — и я едва разлепил глаза, поняв, что тьма легко преодолима, в отличие от двух других вещей: боли — это просто я влетел во время падения в стекло справа, а ещё — паники. Я не смог так сразу найти взглядом Банши и хрипло позвал её. Она не отозвалась. — Великий дух, — испугался я. Джип перевернуло вверх ногами. Всё казалось непривычным и странным в таком положении. Я хорошо разглядел Спиридона — он был пристёгнут к креслу и висел вниз головой. Затем нашёл что-то белое в осколка стекла. Это была Айседора. Где Банши?! Я со стоном переполз через кресло. Вся наша поклажа во время удара разлетелась по салону. Тяжёлый чемодан Банши лежал под её креслом. Сама же Банши оказалась под ним. Просто в темноте и с глазом, залитым кровью, я не сумел так сразу отыскать её, хотя она была вполне себе на виду. И без сознания. — Спиридон! — я толкнул его в плечо и рявкнул. — СПИРО! — Да… — он тихо откликнулся и раскашлялся. — Боже. Где мы. В чудовищной мгле мы куда-то словно проваливались. Я быстро сообразил, что не куда-то, а в трясину. — Нас засасывает болото. — Мрачно заявил я, скинув с сестры чемодан и уложив её себе на колени. Сам же скрючился в три погибели между этими грёбаными креслами, но сумел нащупать пульс. — Жива, моя родная. — Слава Богу, — опять заладил про божественное Спиридон. — Но в любом случае, ты бы её оживил, верно? — Так-то да, — я ухмыльнулся, — но не сильно-то хочется вступать с родной сестрой в инцестуальные отношения. Фу-фу-фу просто. — Согласен, — кивнул Спиридон. — Можешь перейти назад? И взять её с собой. Я отстегну ремень безопасности. — Хорошо. Машина опасно накренилась, когда я перелез на заднее сиденье и уволок следом сестрицу. А потом опять дала крен вперёд — но это уже из-за Спиридона. Он щёлкнул замком и с рыком боли выпал из кресла. — Я сломал ребро, возможно, — продышавшись, сказал он. — И разбил колени. Я не стал говорить, что разбил лоб, пока бил себя по нему в процессе их с Банши феерической ссоры. Только заметил: — Всё равно погибнешь ты не от этого, хотя ты и так от этого не погиб бы… мы утонем раньше, чем я исцелю твои рёбра, колени и чувство собственного достоинства. Спиро посмотрел наверх. На узкую полоску света. Машина быстро погружалась в воду, и он знал, что я был прав. — Что будем делать? — спросил он. — Попробуем разбить окно, — предложил я. — Можно его просто открыть, — смутился Спиро и нажал на кнопку, дотянувшись до приборной панели. Я с ехидством хмыкнул. — Да какого она не работает… — Попробуй ручной рычаг, — посоветовал я. Спиро начал открывать, но рычаг сломался и остался у него в руке. — Так и думал, — и мы оба посмотрели на Айседору под белой простынёй. Она лежала, притворившись мирной тихой ветошью. На деле, хотя её тело и было бессознательным, но что-то в ней злорадствовало нашей скорой кончине. — Диббук сраный. — Он это натворил? — удивился Спиридон. Я же был возмущён. — Я для кого лекцию про конвенциональную демонологию, мать вашу, читал?! Ни он, ни я словно не замечали, что машину заливает водой. Грязной, тухлой, затхлой, мутной болотной водой. Очень скоро в этой стальной коробке дышать будет нечем! Я с ненавистью хряснул локтем в окно и ойкнул от боли. Затем лёг на спину, намочив волосы, спину и затылок, и ударил подошвами ботинок чёртово окно. Да ему хоть бы что! — Я читал в правилах спасения, — сообщил Спиро, — что в первые две минуты после погружения в воду у нас самые высокие шансы выбраться из машины. — Ты меня так успокоил! — взревел я. — Бей в угол, — спокойно продолжил Спиро. — Лобовое стекло разбить невозможно, там триплекс. В боковом надо лупить не по центру, иначе он спружинит. Я снова ударил, в угол на сей раз. Локоть снова вспыхнул острой болью. Я сжал зубы и, не сдаваясь, со всем упорством бил туда. Своё окно пытался разбить и Спиридон — тщетно. — Нас засосало, — удручённо сказал он. В салоне становилось всё темнее. — Чувствуешь, какое вокруг всё вязкое? — Что же это… — пробормотал я и заозирался, сжав плечи. — Намекаешь, что не выберемся? — Даже если разобьём окно, — сказал Спиро, тяжело дыша, и перестал лупить в него кулаком, — всё равно увязнем в топи. Я схватился за голову. Нет. Нет. Нет! Банши лежала у меня на коленях, прекрасная, бледная и даже с сигаретой во рту. Айседора под белой простынёй была также без сознания. Им-то хорошо, они-то не чувствуют, как здесь страшно, душно и смрадно. Они не знают, что мы будем медленно и мучительно умирать. Я посмотрел на Спиридона. Тот покачал головой. — Не знаю, что делать. Меня охватила паника, потому что я тоже не знал. Руки задрожали, я вцепился в собственные волосы пальцами. В груди поднялась такая ярость, что я мотнул головой, ударил собственный череп кулаками. Я должен был куда-то вместить всё это. Всё, что накопилось внутри, и протяжно завыл. Так только напугал Спиридона. — Успокойся, Шаман, — сказал он, и в его спокойных глазах вдруг появилась жалостью. — Всё… всё будет хорошо. Ничего не будет хорошо! — Мы всё равно уже ничего не сделаем, — добавил он куда более честно. Я мотнул головой, отказываясь в это верить, и выкрикнул. Голос мой зазвенел в салоне. — Не успокоюсь! Чёртов диббук. Чёртово всё! Думаешь, тварь, ты выиграла, ха?! Я яростно всучил бессознательную Банши Спиридону, и он молча прижал её к своей груди и усадил себе на колени, обняв своими огромными ручищами. Я подполз к Айседоре и схватил её за простынку, притянув к себе и злобно сузив все четыре глаза. — Думаешь, ты победила?! И мы в ловушке?! Как бы не так, мразь, как бы не так. Ты… ты ведь тоже в ловушке. Ты бы не стала себя топить, сука. Я зло тряхнул Айседору так, что голова у неё безвольно дёрнулась. — Шаман! Оставь её в покое. Она-то тут при чём. — А я не с ней говорю! — рявкнул я и тряхнул эту гадину опять. — Я говорю с этой бестией, которая меня сейчас прекрасно слышит. Слышишь, да? Диббук? Я от тебя не отцеплюсь. Пеплом предков клянусь, что изгоню тебя! Я отшвырнул от себя Айседору, будто ядовитую змею, и сел на колени, строго выпрямившись. — Что ты делаешь? — спросил Спиридон. Я не ответил. Я пристально смотрел в тёмное окно против себя, застыв зрачками на одной точке. Диббук не стал бы гробить себя. Он никогда бы не утопил себя. Значит, у нас есть шанс выбраться. Просто он ждёт, этот демон, когда мы все утонем, а Айседору достанут как единственно уцелевшую. То есть, нам нужно всего лишь продержаться столько же, сколько продержится она! Я знал это, потому что понимал диббука. И там, резонируя так же сильно своей волей и желанием жизни, как он, я звал, звал, бесконечно громко звал на помощь. — Приди, — зашептал я. — Приди. Спиридон устало прислонился к стеклу спиной и уложил голову Банши себе на грудь. Поглаживая её по виску, он покачал головой. Он подумал, что я свихнулся от ужаса. Пусть думает, что хочет. Я раскачивался взад и вперёд, закатив глаза в трансе, и повторял всё громче: — Приди. Приди. Приди! Вонючая вода дошла мне уже до ляжек. Я продолжал качаться, ломано выгибаясь в одном мне ведомом ритме. Вода плескала с каждым движением. — Приди! Приди! Приди! Банши устало приоткрыла глаза, я это видел, хотя и не смотрел. В трансе мне не обязательно видеть взглядом. — Что за… — прошептала она. Её волосы охватил внезапный порыв, будто бы в машине подул ветер. Спиро поморщился. А ветер только усилился. — Приди! — крикнул я, и он стал холоднее. — ПРИДИ! КО! МНЕ! Что-то ударилось в стекло против меня. Я сосредоточился взглядом на нём. Спиридон и Банши встрепенулись. Кажется, она была так шокирована, что даже ничего не сказала по поводу крепких объятий своего товарища. — Я ТЕБЕ ПРИКАЗЫВАЮ!!! — прогремел я, вкладывая в это всё желание жить и наслаждаться жизнью. Всё жажду посмотреть снова на солнце — и не быть погребённым в этой вонючей трясине. — Я ТЕБЯ ЖДУ! Что-то ударилось снова — чёрное, мутное. Ни на что не похожее облако мглы в студенистой воде. Затем мимо нас по всем окнам проскользнула длинная тень. И — крэк — окно пошло трещиной. Затем другой. Снова и снова. И в тот же миг нечто переливисто вскрикнуло, взвизгнуло, ударилось опять. Оно выбило окно, в салон машины хлынула вода. А дальше я помнил очень плохо. Помнил, как между пальцев моих проскользнули чёрные косы. Помнил, как ухватился за них, и меня обняли под грудь и прижались холодным, жаждущим телом. Помнил, как кричали Банши и Спиридон. Как Спиро подхватил белую простынь. Как что-то рвануло нас вверх. Как мы двигались в чёрной мгле, в вонючей безвоздушной яме, а потом меня окатило ледяной водой. И там я выпустил косы из пальцев. *** Мне казалось, я плыву на лошади верхом. Так было, когда я водил обычных живых коней из племени моего отца купаться. Я садился на спину любой лошади из табуна — и мы плыли вместе, в ярком свете чистой речной воды. Вода сейчас была ледяной и чёрной, у меня болели даже кости. Но я не мог соскользнуть с широкой лошадиной спины, я будто врос в неё. Она прижала меня к себе, оплела — всего — своей длинной гривой, заставила прильнуть к гибкой шее. Она дышала, похрапывала, повизгивала и мчала меня навстречу поверхности и воздуху — и вырвалась на волю, расколов воду грудью. Тогда я услышал вдали крик Банши: — Вон они! Я приоткрыл пару глаз и смутно разглядел, что на большой земле стоит тачка, а возле тачки — высокая фигура (Спиридон), ещё чья-то (кто это мог быть?) и вся мокрая как мышка — моя Банши (у самого края дороги). Была там ещё фигура в белом. Ну надо же, Айседора! Неужели очнулась! А потом я осознал, что меня вынесла из воды самая настоящая лошадь. Посмотрел вниз и увидел её чёрную шкуру с болотно-зелёными и синими переливами, как перо сороки. Лошадь, загребая воду грудью и передними копытами, выбежала из неё… и поскакала прямо по поверхности, не утопая и не погружаясь. И тогда до меня дошло. Я похолодел. Я призвал келпи, духа этих озёр. Келпи взвизгнула снова и покосилась на меня своим бешеным чёрным глазом. Я посмотрел на неё в ответ. — Ты же не сделаешь мне ничего плохого, малышка, — пробормотал я и хлопнул её ладонью по мокрой шее. Она тряхнула башкой, взметнула своей гривой, похожей на чёрные водоросли, и вмиг домчала меня до берега. Чем ближе к земле она была, тем быстрее преображалась. Она не отпускала меня, всё ещё обвивая волосами, и в какой-то миг я оказался совсем не на спине у лошади. Я упал в воду, погрузившись в неё по макушку — но не один. Нащупав ногами дно и встав, я встряхнулся, судорожно вдохнул и увидел, что держу в своих руках девушку — мне по грудь, с глазами знакомыми, чёрными, кобыльими. С волосами сорочьи-переливчатыми, такими же чёрными, и мокрыми, как у утопленницы. Она была одета в чёрное прямое платье. Над губой у неё был длинный красивый шрам. — Ну и появление, мистер Шаман, — сказал у меня над головой малознакомый голос. Я поднял глаза и увидел, что ко мне протянули руки сразу Спиридон и Визг — о да, это был он. — Я такого отродясь не видел.