Дети тьмы

— Где Летал? — хмуро спросила сестра, выйдя из полицейского участка и встав на ступенях с важным видом. Руки она упёрла в бока, окинув глазами пространство вокруг, точно ожидая, что я ей сейчас жеребца из куста выведу. Ну вот, про коня интересуется, а про родного брата… да действительно, дьявол с ним, с братом, конь-то любимее! Хотя! Это я, между прочим, вызволил её из каталажки. Это я заплатил залог. Я расчехлил свою кредитку, и неважно, что на ней были деньжата, заработанные сплошь на грязных танцах в баре трёмя лигами дальше отсюда… И там меня знали совсем под другим именем. Зато ценили мои таланты! К чему всё это знать Банши, пусть девочка живёт счастливо! Я лишь улыбнулся ей в ответ шире и добродушнее, чем прежде, если то возможно с моими-то клычищами, и продемонстрировал нечто куда более крутое, нежели синтокони. Спиридон стоял рядом как ни при чём, смурной, словно туча, но машина принадлежала ему — а я простёр обе руки в сторону бежевого Ford Thunderbird и пропел: — Та-дам! Сестра равнодушно взглянула на красавца (я про Форд, а не про Спиро, разумеется) и моргнула. Очевидно, горгульи повышибли из неё всю способность соображать, потому что она снова повторила, как заведённая: — Так где Летал? О Господи, святые угодники! Я цокнул языком, сложив руки на груди, и буркнул, откинув назад длинную черную косу, хлестнувшую по ягодице: — Я ещё вчера отвёз лошадей домой. Потому что… — и снова указал на машину Спиридона. — Та-дам! — Да что мне твой «та-дам», — буркнула Банши, оскорблённо поправив рукой тронутую огнём причёску. — Ты зачем это сделал? Шаман, ты подумал, как мы здесь все уместимся? Машинка-то крохотная. Спиридон тоже посмотрел на Банши как на дурочку, моргнул своими удивительными карими глазами здоровенного шоколадного мишки прямо с кондитерской ленты и прогудел: — Чай, втиснемся. Только бы не заржать. Я постарался сохранить серьёзное выражение лица, но не смог: — Смотря куда, друг мой. Нет, конечно, я согласен с сестрой, тачка реально милипиздрическая: не знаю, как в ней хватается места на одного только тебя, Спиридон… но мы с Банши побывали в стольких жопах, что в эту-то точно влезем. Так куда, — и я потёр руки, — вперёд, назад? — В каком смысле? — хором спросили Спиро и Банши: он — низким басом, она — возмущённым тонким голосом. Интересно синтокони пляшут! Нервно дёрнув левым нижним глазом (это у меня тик, доставшийся от матушки, разумеется, ныне покойной), я покачал головой и прежде, чем достойно ответить, достал сигарету с явным желанием прикурить. Я уже вложил её в губы… … как вдруг Спиридон молча вынул сигарету и откинул в сторону прямо на землю. Я был в таком шоке, что просто молча и возмущенно выпучился на него, поджав губы. Мой-то табак, по всем кладбищам собранный — с грязью мешать?! Сдурел, что ли! — В салоне не курить, — мягко, но категорично сказал Спиридон и окинул нас хмурым тёмным взглядом. — Не выношу запах дыма. Да я сам олицетворение дыма! Запах дыма — мой природный аромат!!! А Спиридон тем временем сказал: — Мисс Банши, прошу. И с этим обращением он, святая русская душа, открыл перед ней дверцу возле водителя и деликатно подал ладонь, помогая сесть. Ладно, нахер табак. Надо тоже лезть в салон, иначе меня тут и оставят. Неохота переть на своих двоих пятнадцать миль. Я сложил на груди руки, улыбаясь так широко, как только мог — прямо удивительно, отчего ещё ебало не треснуло… Глядя на этих леди и джентльмена из высшего общества, и на то, как они друг с другом деликатно расшаркиваются, я не сдержался. Моя гадкая натура требовала испоганить светлое начинание их будущих тонких отношений, выстроенных на взаимном уважении. А потому я подождал, пока Спиро усадит Банши внутрь, бодро сел на заднее сиденье и поджал колени (потому что Спиридон своё кресло и кресло Банши отодвинул чуть дальше от приборной панели, так что в грёбаной машине для меня и моих длинных ног места тупо не осталось). Дождался, когда все усядутся. И ласково сообщил сестрёнке, когда Спиро уже занёс руку над ключами зажигания: — Кстати, родная. Я, как ты и просила, прибрался дома, снял бабу с люстры, вымыл пепел, купил чай и ещё сходил в аптеку тебе за средством от запора. Сказали, поможет на раз-два. Главное — в процессе не чихай. Банши с тяжким вздохом посмотрела на меня, обернувшись, и я доверительно приблизил к ней голову, тут же схлопотав узенькой ладошкой по лбу. — Клинический идиот, — вздохнула она ещё раз. — Родственные узы, — скромно пожал я плечами, — кому как не тебе знать аналогичный твоему диагноз?.. Сестрица приоткрыла ротик, явно желая выразить новое мнение касаемо моих интеллектуальных возможностей, но тут подал голос Спиридон. — Куда ехать? —спросил он, заставляя нас с сестрой подзаткнуться, и завёл мотор. Машина под нами взрыкнула, ровно затянула тихую песню мощным двигателем под бежевым капотом и приостановилась в ожидании. — Устье Вест-Крик, резервация Омаха, особняк Белое крыло, — любезно назвал я адрес. — Переезжаешь через Багровый ручеёк и видишь здоровый такой сарай в белой побелке. Так вот. — Я сделал паузу и по очереди посмотрел сперва на сестру, а затем на нового русского друга. — Это наш с Банши сарай. — Понял, принял, — равнодушно откликнулся Спиро и наконец тронул с места свой тарантас. Нет, этого ничем не пронять. Я не уверен, что у него есть чувство юмора, это пугает: как без него обойтись в Атомном мире? Мы ехали некоторое время в молчании, что немного тяготило, но честно сказать, я мог бы охотнее поверить, что с двумя здоровыми мужиками в салоне и одной маленькой Банши эта колымага с места сдвинется, только если Спиридон выйдет и подтолкнёт… пятнадцать миль до Омахи. Однако машина бодро гудела и прыгала по колдобинам добрую часть пути, а затем выехала на асфальт, чиненый кусками: хороших дорог в этих местах отродясь не возилось, так что Спиридону, по моему скромному мнению, нужен был вездеход, а не этот сексодром для склеивания горячих дам и последующего страстного свидания прямо на бежевом капоте. Дьявол. Такая машина нужна мне! — Какая… быстрая тачка, — пробормотала между тем Банши, придерживаясь испуганно за дверь с таким лицом, словно боялась на очередной кочке вылететь в окно вперёд головой. — Спасибо, — ровно пробухтел Спиридон. Он едва держался могучими руками за руль, что не могло не настораживать, особенно на лихих поворотах, а затем мельком взглянул на мою сестрицу и неожиданно задержался на ней серьезным взглядом. — Мне эта машина очень дорога как память. Мы с трудом вписались в очередной поворот и поехали куда следует, оглушительно визжа покрышками и оставляя чёрные следы на дороге. Когда нас крепко тряхнуло, я едва успел ухватиться за ручку, чтобы не улететь в сторону противоположного окна — и едва сдержал рвотные позывы. На машине мне всегда трудно ездить: проблемы с вестибуляркой. Если катался с сигаретой — другое дело, но курить мой шкафообразный друг запретил… И почему я подумал, что увезти Банши в закат на Форде будет замечательной идеей? — Я очень тронута вашей историей, Спиридон, а теперь смотрите вперёд, пожалуйста, — нервно откликнулась сестрица, и я хмыкнул, сглотнув кислую слюну: — Да не боись, Банши! Если врежемся куда и помрём, помни, я-то при амулетах, а вас всегда на ноги поставлю! И пусть эти ноги будут немного неживыми… — лицо у Банши побелело, но я поспешил её успокоить. — … зато все функции при организме останутся! Это я вам точно говорю. У меня большой опыт. — Оно и пугает, — проворчала Банши, напряжённо следя за дорогой. Через полчаса или немногим больше машина миновала мост над узким Багровым ручьём, который весной разливается в огромную Багровую реку, и мы поехали уже спокойнее, глядя на белый дом, возвышавшийся на фоне хмурого неба. Я уже радостно предвкушал, вовсю сдерживая рвотные позывы, как выпрыгну из машины и наслажусь свежим воздухом и новой сигаретой… как вдруг Спиро с деловым видом просто взял и проехал мимо. Чего?! Куда!!! — Э-э, Спиридон! Нам вот к этому дому! — Банши тоже запаниковала, голову на отсечению даю (её, само собой, не свою же). Я активно поддакивал, потому что фразы подольше выдавать уже не мог: боялся расплескать в салоне завтрак. Спиро очень удивился: — Но ведь Шаман сказал, ищем сарай? Банши тяжко вздохнула и прикрыла лицо тоненькой ручкой, спрятанной под невесомую прозрачную перчатку. Выглядел этот жест прям трагично. Я не стал стесняться в чувствах и просто хлопнул себя со смачным звуком по лбу лапищей. — Он и имел в виду этот сарай! — с негодованием сказала сестрица, которой тоже, наверное, надоело участвовать в скачках на Форде. — Не понял, — озадачено ответил Спиро, — но это же особняк. Ёбушки-воробушки. Он что, думал, мы с сестрой реально живем в каком-нибудь зачуханном амбаре?! А при первой встрече он мне показался таким остроумным! Он так славно шутил, что переломает мне в случае сопротивления кости, если я с ним не поеду за сестрой… только теперь я сомневаюсь, что это была шутка. Банши внимательно посмотрела в глаза этому шоколадному мишке и кивнула: — Да, Спиридон, друг мой. Друг мой! Ой, держите меня, сейчас начну визжать! Сестрица так вежлива, не иначе боится, что этот маньяк нас не туда отвезёт. А что, он здоров как бык! Да я с ним за Банши из бара поехал чисто потому, что оробел! Наконец, его адская машина резко притормозила возле клумбы с чахлыми розами, и я на всех парах вылетел оттуда к чёртовой матери, дрожащей рукой достал зажигалку из кармана брюк и закусил сигарету зубами. Затяжка… О-о-о. Отпустило. Не очень-то хотелось портить друзьям картину, согнувшись над розарием в позе собачки, так что я сделал ещё затяжку, выдохнул кольцо дыма и втянул ноздрями воздух поглубже в легкие, наполняя их свежим, холодным, ядерным, протравленным всем чем только можно кислородом — а потом расширил все четыре белых глаза. Ух, хорошо! Пока Спиридон покидал машину, а Банши ожидала, когда он подаст ей руку (ума не приложу, чего она там сидит: сама бы вышла уже сто раз и подала руку Спиридону!), я вспомнил про свою златовласую пассию и поспешил к дому. Я ж оставил на сутки свою драгоценную! Интересно, жива она или как? Поднявшись по лестнице и перепрыгивая через две ступеньки — так я торопился её увидеть — ваш добрый брат Шаман, волнуясь, открыл дверь пинком и оглядел холл… … но мертвого тела нигде не увидел и разочарованно вытянулся лицом. Да блядь, да ладно?! Чего, и даже не откинулась?! Я-то ожидал лужу крови и распластанное тело прям на пороге. Какое разочарование. — Айседора! — позвал я негромко, но ласково. — Ты где, куколка? Тишина, нет ответа. Но пахнет уже мерзко. Я обрадованно вслушался в скрипение половиц, в шорохи и шумы старого особняка, который уже словно отдельный организм жил своей жизнью. Молчит, значит, точно откинулась! Ботинки ступали тихо, я крался по собственным коридорам, ведя кончиками пальцев по неровной стене, осыпающейся штукатуркой. Света я не включал: хорошо видно в темноте и без того. — Айседора? — мурлыкнул я, улыбнувшись и чувствуя, в каком направлении идти. Меня вёл мертвячий дух, запах тления, который за столь короткое время мог бы и не ощущаться другими людьми. Но ведь и я человеком не был. Я прошёл в библиотеку Банши в западный флигель, поднявшись по винтовой лесенке и тихонько отворив тяжелую дубовую дверь. И — бинго! — там, свесившись вниз головой с письменного стола моей любезной сестрицы и уронив раскинутые бледные руки вниз, возлежала прямо на бесконечно ценных для Банши бумагах и фолиантах моя зазноба. Я умильно всплеснул руками, энергично прошёл к столу. Нашлась, родная. — Айседора, Айседора, как же я по тебе стосковался, — напевно протянул я, подхватывая ее за бёдра и подтягивая к себе ближе. — Не бойся, радость, сейчас я тебя оживлю. Я начал было расстегивать ширинку, как вдруг заметил, что под ногами моими что-то валяется… а, пардон, не что-то, а кто-то. Притом ещё живой, потому что он схватил меня за лодыжку рукой и крепко сжал, рыча басом: — Помоги! Ты! Красномордый! Я озадачено опустил глаза на незваного гостя и опознал в нем урода из той шайки, что приходила за Дорой и которого я отпустил единственным живым. Остальные ждали своего часа в моем подвале, но уже в виде трупов. Этот же гудел шмелём и был вполне себе невредим… вот только страшно переломан. Оголенные кости торчали из плоти, ноги были словно выкручены кем-то невероятно сильным. — Мой милый друг, — любезно откликнулся я, холодно улыбнувшись, и приподнял ногу, за которую так цеплялся этот идиот. — Я открою тебе тайну, возможно, ты никогда об этом не слышал. Но если ты называешь индейца красномордым, вряд ли можешь рассчитывать… Я нанёс удар утяжелённым мысом ботинка, окованным серебром, прямо в челюсть бандита, и кровь фонтаном брызнула на стену позади письменного стола Банши. — …на помощь. М-да, сестрица мне спасибо за это не скажет. Проигнорировав жалобный стон и мычание хама, и с брезгливым пренебрежением взглянув на то, как проникновенец выплевывает на пол несколько выбитых зубов, я первым делом поднял его за грудки, держа на весу. Он был достаточно мощной комплекции. Щетинистое лицо покрыто коркой крови, свежая текла струйкой с уголка губ. — Да, милым тебя можно назвать с натягом, — сказал я, поднимая его выше и тем не менее любуясь даже такой сивой мордой. — Но ты сослужишь мне добрую службу, дружок. Скажи, что здесь случилось? Кто тебе так красиво ножки переломал? Со страхом в светлых глазах, бандит покосился вниз, на Айседору за моей спиной. Я ожидал, что он мне в лицо плюнет или сделает чего другое, но точно не думал, что даст ответ на заданный вопрос, который он прошептал дрожащим голосом: — Это пришло и переломало. По пятам… за нами. Я не один был, всех убило. Стены. Из них кровь. А оно само из графской невесты-то и выползло… -М, ясно, — кивнул я, голодно взглянув на бандита. Хотя самому нихрена не ясно было. Что шло, куда шло, кого убило, откуда ползло… непонятно! Толку ноль. Мужика бы допросить нормально. Но не оставлять же его целым и относительно невредимым? Может, ещё и кости ему срастить? Я умею, но силы-то откуда взять? — Послушай, брат. Я свободной рукой, всё ещё держа его за грудки на весу, вынул из заднего кармана нужный амулет — маленький рогатый черепок на червленой цепочке — и накинул его на шею несопротивляющемуся поганцу. — Спасибо тебе за информацию. Она мне точно пригодится в дальнейшем деле… В гробу я видел его заикания. Тут и без него ясен пень, что замешана нечисть. Второй амулет уже был на моей груди. Две точки контакта — есть! Кто жрет и кого жрут — оба на месте! Осталось последнее. — Но если ты не хочешь погибнуть прямо сейчас страшной, мучительной смертью, тебе нужно сделать ещё кое-что, — на полном серьёзе говорю я и вручаю бандиту крошечный серебряный колокольчик. Он с сомнением косится на артефакт, а затем и на меня — но на моем лице лишь улыбка и всепоглощающая доброта. Правда, из-за отсутствия радужки и зрачков в глазах их выражение становится совсем неясным, но я доверительно щурю все четыре и киваю: — Позвони в колокольчик. Мужик проспиртован и могуч. Его за всю не слишком долгую жизнь явно не брала никакая хворь, ну кроме что венерической. От него несёт пóтом и виски, и несмотря на то, что внешней красотой он не отличался, кожа, волосы, ногти и зубы — всё было безупречным. Но даже такой бизон, как он, способный вырубить любого крепкого мужчину одним ударом, почему-то испугался и облизнул губы, стрельнул глазами вбок и спросил: — А что будет?.. — Когда ты позвонишь в колокольчик? — уточняю я и пожимаю плечами. — Да ничего особенного… но ты же не хочешь, чтобы та тварь ещё раз за тобой пришла? — Нет, — трясёт головой дурак. — Вот поэтому звони. Секунду мне кажется, что он всё же не решится. Но затем страх перед нечто, убившим его дружков и покалечившим его самого, возобладал, и ухватившись за колокольчик, он звякнул им, так, что серебряный язык стукнулся о стенки… Он должен был, в понимании мужика, зазвучать заливистой, звонкой трелью, но этого не случилось. Стояла тишина, давящая и мёртвая, но я знал, что для того мира, где меня знают как Безымянного, колокол прозвучал набатом по душу того, на ком болтался амулет. За глазами заболело, словно в мой череп сунули две головни и подожгли, а лицо раскололось трещинами, раскроилось крокодильей пастью от уха до уха. Всё, что пряталось во мне под человеческим обликом, выросло рядом острых зубов, и я не мигая вгляделся в побледневшее лицо бандита, задрожавшего в моей руке от страха. Колокольчик мой обед выронил из руки, но я подхватил зловещий артефакт, не дав языку зазвучать снова. Издав низкий рокот, я ощутил, как пульсирует каждая вена в моем теле, и одним коротким броском, издав совиный визг, метнулся на шею человеку и перекусил её пополам, снимая голову, как одуванчик со стебля. Мясо, плоть. Кровь, кости. Мне нужны были его жилы, мышцы, человечина — всё это. Рыча, я опрокинул обезглавленное тело на стол Банши и принялся потрошить его руками, на которых вытянулись бритвенно-острые когти, подобные лезвиям. Ошмётки взрезаемой зубами плоти летели в стороны, я откинул ненужную требуху и кишки, а внутренние органы поглотил, смакуя. Сердце. Почки. Печень. Лёгкие. О Боже, он курильщик, какая гадость… Выплюнув их на сестрицын персидский ковёр, я брезгливо сморщился, выпрямляясь над трупом и глядя на обглоданные кости. Мяса я проглотил много, почти не жуя и отрывая от остов лоскутами. С грохотом опрокинув останки со стола, я посмотрел на бумаги… ну, точнее, на то во что они превратились… и фолианты… редкие они были, наверное. Хотя, вряд ли Банши будет по ним тосковать! Взбодрившись, я закатил все четыре глаза и ощутил невероятный физический подъём. Вместе с энергией поднялось кое-что другое, и я с симпатией посмотрел на распростёртое тело Айседоры. Очень жаль, что моя кровавая трапеза задела её белое платье: теперь оно всё покрыто бурыми и багровыми пятнами. Слава Богу, у Банши большой стол, так что места на нем хватило аж на два трупа! Правда, один из них я планирую вот-вот оживить. Расстегнув молнию на ширинке, я задрал длинное платье и ласково повёл руками по гладким белым бёдрам Айседоры — приласкал их по внутренней стороне, легонько шлёпнул. Кожа упругости не потеряла, ну, какое время смерти? Два часа? Три? Не больше. Я опустил ладонь на высокую грудь девушки, покрытую кружевным корсетом, и монотонно зашептал нужные слова, заставляя кости в ее теле срастаться, а органы — восстанавливаться. На моих глазах на место вставали сломанные ребра, неестественно вывернутая шея с коротким хрустом приняла правильное положение. Я заставил сердце запустить бесконечный цикл прогонки крови, а мозг вспыхнуть короткой искрой, дающей сигнал всем участкам, что пора прекратить вечный сон. Девушка медленно вздохнула, едва пошевелившись, но я знал, что она ожила, ещё до того, как она задышала, и резким толчком вошёл, ощущая, как проваливаюсь в сухую узость плоти, похожую на сладостную мглу. Айседора хрипнула и вдруг прервала новый вдох, широко открыв голубые глаза и подавшись мне навстречу, отчаянно моля одним взглядом о помощи. Она шевелила губами, но воздуха ей не хватало — я уже понял, в чем дело, и ухватился обеими руками за проклятый корсет, разрывая его. В стороны полетели бусины, застежки, ленточки. Хрястнула шнуровка, и девушка всхлипнула и благодарно задышала, обхватив меня за затылок и прильнув к груди лбом. — Наконец-то, ты пришёл, — в ее голосе я слышу дрожь и облегчение. Наращивая темп, вколачиваюсь в податливое тело и чувствую, как пот скользит по напряжённым мышцам, прокатывается по спине и животу. Так происходит потому, что сейчас я отдаю собственные жизненные силы глупой девчонке, проклятой умирать от руки нежити. Постепенно губы Айседоры становятся розовыми, как спелые плоды, и щеки покрываются живым румянцем. Я хлопаю ладонью её по скуле, посмеиваясь, и улыбаюсь во все тридцать два (восемьдесят шесть вообще-то, но ей знать необязательно), когда тонкие белые пальцы царапают мне живот и резко впиваются в мускулистый бок. Хорошо! У девочки горят глаза, единственное, за что я тревожусь — многострадальный стол Банши. Сестрицыно рабочее место и так ходуном ходит, и я сомневаюсь, что оно выдержит наш оздоровительный секс-трип. Айседора как всегда тихо не может, да и кого я упрекаю — сам такой же! В каждом стоне слышится надрывное рыдание: поди думает о своём графе ненаглядном. Скалясь от ярости и понимая, что так оно и есть, я сминаю бумаги спиной аристократки и открываю рот, из которого столбом ударил белый свет, озаряя ее лицо. Комнату наполнил оглушительный совиный визг — но Айседоре все равно, как конкретно я кончаю. Она чувствует, что в ней становится горячее, чем в адском котле, и молит не прекращать… … хлопок двери заставляет меня поперхнуться криком и заткнуться. В проёме стоит невозмутимый Спиридон с двумя чашками чая в руках. Рядом — Банши. Клокотнув горлом и кашлянув, я хрипло приветствую ее, думая, как бы изгольнуться и выйти из Айседоры, чтоб сестра не заметила. Хотя с другой стороны, она что меня, неглиже не видела, что ли? — Привет, дорогая! — улыбнулся я, подтянув штаны. — А чай это ты мне принесла?.. И знаешь, дорогой дневник… что тут началось!