When I am dead, I won’t join their ranks Because they are both holy and free And I'm in Ohio, satanic and chained up And until the end, that’s how it’ll be
***
1999 год. Цепи крепко сжимают запястья, оставляя красные следы звеньев на коже. По губе стекает горячая капля — Гавриила медленно слизывает кровь языком. Мракоборцы после войны были жестки как никогда. Хотя… Гавриила усмехается. Ее мучители — гореть бы им всем в Аду — прекрасно знали об их произволе. Хриплый смех ударяется о гранитные стены, разбивая тишину судейского зала. Чинуши испуганно дергают лицами и поправляют складки на мантиях дрожащими руками. Гавриила клонит голову к плечу, темные кудри падают на лицо… Ей не нужно быть Сивым, чтобы почувствовать этот кисло-сладкий, как вишнёвая наливка, страх. Она шумно тянет воздух носом, смакуя. «А волчара был прав, — усмехается ведьма. — Нет запаха слаще…» Гулкий удар судейского молотка эхом разлетается по залу суда. Звук взлетает вверх к голубоватому куполу… И черным кляксам-дементорам. Гавриила щурит глаз, рассматривая нежить. «Этих тварей только огнём,» — в ушах шелестит хриплый голос Долохова. Ей чудится щелчок зажигалки и тягучий аромат крепкого табака. — Гермиона Джин Грейнджер, Вы обвиняетесь в содействии С-сами… — судеешка осекается, нервно сглатывая. Его маленькие рыбьи глазки бегают по лицам присутствующих, — Темному Лорду Волан-де-Морту и его подельникам — Пожирателям Смерти. Что Вы скажете в свое оправдание? Гавриила запрокидывает голову и звонко цокает языком, вглядываясь в кишащих под потолком тварей. Закурить бы…***
1997 год. Гаврииле нравится лес. Нравится запах прелой листвы и влажной после дождя земли. Нравятся возвышающиеся над головой деревья с полуобнаженными ветками, кружевом рассекающим небо. Ей нравится наблюдать за суетящимися перед близкой зимой белками, за собирающимися в клинья птицами и гулко каркающими воронами, за проносящимися мимо ее стоянки оленями, настороженно водящими ушами… Застань она еще и грозу здесь… М-м… Грохочущий в облаках гром, разлетающийся по округе, сверкающий хлыст-молния, тяжелые капли и завывающий ветер. А она бы сидела в палатке, честно выменянной у Нотта на блок сигарет, бутылку виски и перевод темномагического талмуда на старорусском, и грела руки о чашку с травяным чаем, наслаждаясь буйством природы. Но нужно уходить. Она видела нескольких магглокровок пару часов назад. Ободранные, грязные, голодные… Жалкое зрелище. Конечно, она никак не обозначила своего присутствия — альтруизмом Гавриила никогда не страдала. Но все же… Все же стоило поменять место. Эти бродяги легко могли привлечь внимание егерей или оборотней. А ни тем, ни другим попадаться не хотелось… Взмах палочкой, и палатка легко собирается в чехол, а после улетает в потертый рюкзак. Носком сапога Гавриила сгребает тлеющие угли костра и тушит оставшиеся искры щелчком пальцев. Уничтожать пламя «Эванеско» — кощунство, даже если огня почти не осталось… Сборы идут быстро. Самое ценное улетает в маленькую кожаную сумочку через плечо, все остальное — в рюкзак. Следы от кострища убраны, примятая трава вновь тянется к небу, щиты убраны… Пора уходить. Гавриила надевает лямку рюкзака на плечо, когда тишину леса прерывает протяжный вой рога. «Дерьмо! — думает она и пытается аппарировать, но… — Чертов барьер!» Егеря вальяжно выходят на поляну, скаля отвратительно желтые, полусгнившие зубы. Гавриила гордо расправляет плечи и возмущенно складывает руки на груди. Нельзя показать и капли волнения… — Так-так-так… Кто это тут у нас? — мерзко тянет главный, подходя к ведьме слишком близко. — Маленькая грязнокровка? Гавриила морщит нос — аристократично, как делали это чистокровные слизеринки. — Я? Грязнокровка?! — возмущенно тянет она, сдувая со лба кудрявую прядь. — Моя мать — ведьма в пяти поколениях, идиот. В моем роду есть даже Блэки. «Грязнокровка»! Какая наглость! Гавриила многому научилась на Слизерине. Повадкам магической знати особенно. Егеря недоуменно переглядываются, а главный уже не так уверен. Гавриила фыркает, скрещивая руки на груди. Над головой сгущаются тучи…***
1999 год. Гавриила щурит глаза, всматриваясь в лица блеющих что-то «свидетелей». Чинуши одухотворенно кивают или качают головами, цокая языками. «Знаешь, грязнокровочка, как пытала ведьм Инквизиция? — шепчет Алекто, в обманчивой ласке ведя пальцами по позвонкам. — Они зажимали голову тисками, брали раскаленные щипцы и тянули, тянули, тянули… вырывая язык. Жертвы умирали от боли или потери крови. А иногда… Иногда они разрезали его, иногда — прибивали гвоздями, мучая…» Гавриила усмехается. Лицо скрывается темными спутанными кудрями. Кэрроу любила рассказывать о древних пытках, изредка демонстрируя их. Все же, несмотря на свое увлечение, она предпочитала новые методы. «Хорошо, что сдохла, — уголок губ приподнимается в намеке на улыбку. — Ее знания да в другое русло… Заменила бы Бинса.» Гавриила многое узнала в подземельях Малфоев. Уже и за такие знания ее можно убить. Язык скользит по пересохшим губам, задевая кровоточащую ранку. Непонятные свидетели продолжают трепаться, сменяя друг друга. Гавриила почти не различает их лиц — все одинаковые. Скучные, серые… Под потолком кружат в танце дементоры, ожидая пира. «Отравятся твоей-то душонкой,» — хрипло хохочет Долохов в ее голове. Пепел махорки хлопьями летит на пол, подобно снегу. Гавриила тянет носом воздух, прикрывая глаза. Родные заснеженные просторы и высоченные сосны она так и не увидела…***
1997 год. — Имя? — с удивительной робостью спрашивает егерь. Гавриила хмыкает, вздергивая нос. — Мисс Трейси Девис, — отвечает она. Курчавая прядь лезет в глаза. Небо озаряется вспышкой. Над головой грохочет, предзнаменуя грозу. — Полукровка. Разномастная толпа переглядывается. В списке тех, кого нельзя трогать, такая есть. Гавриила усмехается, демонстрируя свое превосходство. — Постой-ка… — тянет какой-то парнишка в аляпистом цилиндре. — Ты не Девис! Я ее видел в… Он не договаривает. Проклятье с палочки слетает слишком быстро. Гавриила бросается прочь, петляя меж деревьев. Походная сумка бьется об бедро, пока она летит вперед. Рывок, еще один… Гавриила ругается сквозь зубы. В небе насмешливо переливается бензиновыми разводами едва заметный антиапарационный барьер. На кончик носа падает тяжелая капля. За спиной слышна отборная ругань, крики и названия заклинаний. Над ухом свистит яркая вспышка. Гавриила стискивает зубы и несется вперед. По спине бьют холодные капли дождя. Она могла бы дать бой. Могла бы. Но гроза путает все карты. Ее сила хороша в сухости — вода только мешает. Гавриила бежит, скользя ногами по прелым влажным листьям, и мечется из стороны в сторону. Мимо пролетают лучи заклинаний. В груди колотится сердце. Дыхание сбивается. Горят легкие. Она швыряет несколько проклятий за спину, вслушиваясь — попала или нет… Ей бы добежать до границы и исчезнуть в круговороте аппарации. Лишь бы добежать… — Инкарцео! — вопит один из преследователей. Гавриила поскальзывается, пытаясь увернуться. Путы окутывают тело. «Проклятый дождь! — она бьется изо всех сил, как выброшенная на берег рыба. — Хотела грозы — получай!» Сверху прилетает ступефай. Гавриила застывает. Кончики пальцев немеют, внутри все грохочет от нестерпимой злобы. Она смотрит в небо. Капли летят в глаза, заливая лицо водой. Чернеющие тучи неспешно плывут на север. Барьер исчезает, издевательски блеснув напоследок. Ее хватают за шиворот и утаскивают за собой в водовороте портала. Чтобы швырнуть на отполированный пол из черного мрамора…***
1997 год. Гавриила не знает, почему ее не убили. Быть может из-за тоскливо смотрящего на нее Драко Малфоя. Может из-за глупых слухов о ее дружбе с Поттером… Ей не понятно. Темницы в поместье удивительно сухие. С высокими потолками и подобием окна — небольшой арки с кованной решеткой. Вместо кровати ворох сена и рваные тряпки. Тюрьма довольно большая — пятнадцать шагов от окна до двери, десять от одной стены до другой. Ее кормят холодной овсянкой и приносят воду. Драко — вероятно, все же его сентиментальность — изредка приносит ей кисловатые яблоки, затравленно осматриваясь по сторонам. Гавриила на это только скалится, впиваясь в жестковатый бок и слизывает с губ сок. А Малфой зачем-то разговаривает с ней шепотом. Делится новостями, рассказывает о себе и постоянном страхе за семью. Она слушает — с развлечениями в камере не густо — и сгрызает одно яблоко за другим, пряча парочку в сене про запас. — Совсем поговорить не с кем? — спрашивает однажды Гавриила, рукой вытирая подбородок от сока. Драко не отвечает и поджимает бледные губы. Она усмехается. — Даже забавно. Пару лет назад ты со мной даже одним воздухом дышать не хотел… Помотало тебя, Малфой. — Заткнись! — шипит он в ответ, покрываясь алыми пятнами. — Не тебе меня жалеть, грязнокровка! Ты хоть понимаешь… — Я прекрасно знаю, кто я и где нахожусь, — обрывает она начинающуюся тираду. — Но я-то однажды сбегу отсюда. А ты, Малфой, от себя не убежишь. И от клейма тоже. Он дергается, словно от пощечины, и уходит прочь. Больше он не возвращается. И яблок не приносит. Зато приходят другие. Гавриила стискивает зубы, прикусывая язык, чтобы не кричать. Садисты любят страдания. А она не даст им и капли…***
1997 год. День меняется с ночью. Сутки летят, растягиваясь в недели. Недели тянутся в месяцы. Пожиратели приходят один за другим. Чьи-то имена Гавриила даже не запоминает — появлялись единожды, кого-то она вырезает на задней стенке своего черепа на всю жизнь. Каждый развлекается по-своему. Но одно неизменно — пытки. Безумная Белла любит растягивать процесс, смакуя каждое вздрагивание и слетающий с губ хрип. Она вырезает на гавриилиной руке «грязнокровка» ножом, звонко хохоча. Визгливый болезненный смех, резонирующий сумасшествием. Беллатрикс приходит нечасто — слишком занята, пресмыкаясь пред своим Лордом. Гавриила прикрывает глаза в облегчении, когда не слышит танцующее перестукивание каблуков. Пиритс носит белые-белые перчатки, брезгуя любыми касаниями. Ему нравится пачкать их кровью, вспарывая секо или стилетами кожу. Он не особо болтлив. Погружается в процесс с головой, лихорадочно сверкая глазами. Пиритс вырезает понятные лишь ему рисунки на спине, мурлычет под нос мелодии вальсов и ревностно очищает перчатки заклинанием перед уходом, возвращая себе невозмутимый вид. Он заходит иногда, цокая языком, если раны не зажили, и уходит, чтобы проверить ее вновь через несколько дней. Амикус пускает простое круцио, декларируя детские считалочки и мерзко хихикая. Он зачесывает рыжие жидкие волосы назад, пока Гавриила корчится в муках на полу. Его никогда не хватает надолго. Отсутствие криков сбивает ему настрой, жалуется он однажды ей. А затем уходит, чтобы прийти вновь через неделю или две попытать удачу. Алекто, его сестра, рассказывает о различных пытках и том, как применяли их в древности. Она болтает об испанском сапоге, о китайской пытке водой или бамбуком, о «железной деве»… Сама применять все эти пытки Алекто не решается, поэтому бесхитростно швыряется круциатусами. Гавриила считает ее самой скучной мучительницей, но знания впитывает, по ночам представляя их применение… Изредка приходит Фенрир, скалит клыки, глядя на нее желтыми глазами через решетку, и шепчет-шепчет-шепчет, как вгрызался бы в ее плоть, хрустел костями и жадно глотал кровь… Он рассказывает о сладости страха, о том, насколько солена кровь и как хорошо нестись со стаей под луной, загоняя жертву. Ему запретили «играть» с Гавриилой. «Беспокоятся, что я сожру тебя, крошка,» — смеется он и клацает зубами. Затем ведет носом и уходит. Гавриила повторяет за ним, втягивая воздух. Пахнет лесом, прелой листвой, кровью и псиной… Его она ненавидит почти так же сильно, как и Беллатрикс. Селвин скучающе посылает какое-то мудрёное проклятие, от которого под кожей словно шевелятся жуки. Что-то фамильное. Гавриила старательно запоминает формулу и поворот палочки, пока выгибается от боли и старательно сдерживает желание расчесать все в кровь. Он постоянно облизывает губы, касаясь языком сухой кожи. Не так как Лже-Грюм. Селвин начинал с левого края, вел кончиком по верхней губе, приоткрывая рот, у правого уголка вытаскивал язык на половину и смачивал слюной нижнюю, после чего причмокивал. Гаврила не знает, когда начала повторять за ним. Остальные Пожиратели мало чем выделяются: круциатус, брезгливость на лице, снова пыточное и покидание ее «скромной обители». А затем появляется Долохов. И сразу становится ее любимчиком, среди «злых темных магов». У него хриплый голос, густая темная борода и зажатая меж пальцев самокрутка с махоркой. Тонкий дымок стремится к потолку, закручиваясь в спирали. Гавриила жадно всматривается в завихрения и тянет приятный аромат табака носом. Долохов усмехается. — Куришь? — она кивает, завороженно глядя на тлеющий кончик и оседающий пепел. — Крепковаты будут. Но если хочешь, затянись. Крупные узловатые пальцы передают самокрутку. Гавриила принимает ее как самое драгоценное сокровище, губами сжимает край и тянет… Горечь оседает на языке, тягучий дым оседает в легких. Горло дерет кашлем, но она держит табак как можно дольше, выдыхая полупрозрачное кольцо к потолку. У Долохова темные кудри с редкой сединой, похожий на кашель смех и любовь к поэзии. — Тебя как звать-то? — спрашивает он, забирая «сокровище». — Грейнджер, — отвечает Гавриила. По телу растекается приятная легкость. Никотин ласково сжимает легкие. — Гермиона Грейнджер, но это имя терпеть не могу… — А какое нравится? — хмыкает Долохов. Искры затухают, вжатые в стену. — Гавриила. Он лишь хохочет, номинально швыряет в нее круциатусом — легким, даже щекочущим — и уходит. Долохов приходит раз в две недели, разговаривает с ней о литературе и дает покурить. «С ним интересно общаться,» — отмечает Гавриила. Она ждет его прихода — понимает через некоторое время. Долохов травит байки, рассказывает о Родине, закручивая табак в бумагу, хрипло смеется… — Держи, — он кидает ей в руки картонную пачку сигарет и поцарапанную зажигалку. — Я еще не скоро приду, а ты без курева вся изведёшься… И Гавриила у л ы б а е т с я. Потому что он сам дает ей оружие.***
1999 год. Цепи натирают. Они все в мелких сколах и неприятно царапают кожу. Гавриила облизывает губы — прямо как Селвин; цокает языком — как Пиритс; и принюхивается, как это делал Сивый. «Зрители» воняют презрением, страхом и торжеством. Судья пахнет кислым потом. Секретарша — удушливыми цветочными духами. От Поттера несет сожалением и едва заметной брезгливостью — сам не понимает, что думать… Приятный родной запах сигарет, книжной пыли и полыни тянется откуда-то из задних рядов зала. Гавриила поднимает голову, вглядываясь в лица сидящих. И сразу сталкивается с внимательным взглядом темных, как сосны, глаз. Нотт… Теодор смотрит не отрываясь. Лицо спокойное, без капли эмоций… В радужках полыхает пожар. Зрачки ловят каждый ее жест и деталь, скользят по спутанным, криво обрезанным кудрям, гневно сверкают, опускаясь на цепи, и замирают на мгновение, поднимаясь на черные балахоны дементоров. — Гермиона Джин Грейнджер, вы признаны виновной! — громко декларирует судья. — Вы приговариваетесь к казни через «Поцелуй дементора». У вас есть последнее желание? Гавриила приподнимает уголок губ, кивая Теодору. Он лишь слегка прикрывает глаза. — Хочу выкурить сигарету.***
1997 год. Ей достаточно одной лишь искры. Гавриила поджигает свою «кровать». Огонь жадно глотает сено, довольно трещит и облизывает своими языками ее ладонь. Архангел Гавриил всегда изображался с горящей свечой в светильнике. Гавриила хмыкает, хватая руками пылающий шар. Возможно, ее следовало назвать Серафимой… Пламя танцует меж ее пальцев, трется о кожу, как ластящийся кот, и раскаляет замок докрасна. Ей нестрашно хвататься за плавящееся железо — она знает, что ее верный друг никогда не обожжет ее. Гаврииле достаточно выбить дверь, чтобы выйти из своей клетки. Гаврииле достаточно выжечь лицо неудачливого охранника и забрать его палочку, чтобы подняться наверх. На губах оскал. Она коптит расписной потолок малфоевского поместья, плавит мраморный пол и, приманив свою сумочку с самым важным, несется к кованным воротам. Гаврииле достаточно обратить песчаную дорожку в стекло и, хохоча как Безумная Белла, крутануться вокруг своей оси, чтобы стать свободной. Антонин Долохов громко хохочет, когда понимает…***
1999 год. Перед лицом мелькает знакомая зажигалка с зажжённым огоньком. Гавриила хмыкает и прикуривает, вытянув голову вперед. Кончик загорается рыжими всполохами. Тлеет бумага. Гавриила глубоко затягивается. Ей достаточно всего лишь одной искры…Ежедневный Пророк сообщает:
Опасная преступница, обвиненная в пособничестве Пожирателям Смерти и приговоренная к Поцелую дементора, Гермиона Джин Грейнджер сбежала прямо из зала Визенгамота. Просим вас быть осторожными и сообщить любую информацию об этой темной волшебнице…