Иллюзия жизни

В комнате Лорелеи не горит свет. За окном давно уже стемнело, а отблески ярких вывесок снаружи приглушает полупрозрачная занавеска. Вечер в убежище «Вечной ночи» — время тишины. Лори уже выучила, что к вечеру большинство ребят расходится, а круглыми сутками тут болтается только Теодор. Само убежище больше всего напоминает небольшой отель. Спустя пять дней после собрания Лори разрешили выходить из комнаты, и она быстро выяснила, что на первом этаже не меньше семи жилых комнат, не считая кухни и столовой. Комнаты почти одинаковые — кровать, тумбочка, стул и смежная ванная. Даже широкие парадные двери и расстеленный в коридоре длинный ковер во многом напоминали о гостиницах. Лори успела несколько раз пожалеть, что в тот единственный раз, когда ее выпускали в город, она не смогла как следует рассмотреть парадные двери снаружи. Слишком яркими оказались впечатления от городской суеты, от бесконечного шума и отвратительного поведения Тео. На цокольный этаж ей ходить запретили. Длинная металлическая лестница большую часть времени скрыта за стеклянной дверью с электрическим замком — несколько раз Лорелея видела, как явившиеся в убежище мужчины в костюмах спускались туда, прикладывая карточки к белой сенсорной панели. И ведь она не знала ни их имен, ничего. Кто они такие? Откуда у них столько денег? Нокс утверждал, будто они не террористы и не группа подростков, готовая бороться за свои идеалы с кем угодно — с обществом, с императорской семьей, между собой, лишь бы было с кем. Дети взбунтовавшихся десять лет назад сенаторов? Детьми с натяжкой можно было назвать Нокса и Теодора — последний казался старше, но вел себя так, словно ему не больше девятнадцати. Всем остальным было за тридцать, а то и за сорок, на детей они никак не тянули. И пусть ее выпускали из комнаты, позволяли бродить по коридору и время от времени заглядывать к другим ребятам, Лорелея так и не сумела смириться с тем, насколько стремительно перевернулся ее мир. И казалось, будто ее одну волнует сложившаяся в мире ситуация. В столовой она встречалась с другими членами «Вечной ночи»: они общались между собой, шутили и обсуждали новости, словно все было в порядке. Ничего особенного, просто живые существа в один момент практически перестали умирать. Ничего страшного, просто большая часть людей старше ста, а то и семидесяти, не в состоянии спокойно дожить остаток своих дней, потому что тот может растянуться на мучительную бесконечность. Глупости, просто городские больницы переполнены. Мысли об этом преследовали Лорелею ночами. Стоило только лечь на кровать, прикрыть глаза, как в голове снова и снова звучали когда-то сказанные миссис Амадеус слова: «убивать их — твой долг, ты не можешь от него отказаться». Все эти годы Лори была уверена, что добросовестно исполняет свои обязанности. Она ими жила. А теперь оказалось, что ее работа не имела ничего общего с долгом. С призванием. Она была просто палачом. Лори хмурится и тяжело вздыхает. На тумбочке перед кроватью лежит телефон, но пользоваться им она так толком и не научилась. Камилла показывала, как делать фотографии и выходить в интернет, но с последним возникли проблемы. Лорелея запомнила, как открывать браузер и вбивать запросы в строку поиска, но на этом всё. Стоило сделать несколько запросов, как стало ясно, что интернет — совсем не то, что представляла себе Лори. Имперская паутина, как иногда называли ее лаборанты мистера Амадеуса, напоминала скорее помойку: на любой запрос находились глуповатые изображения, десятки обсуждений на форумах или других платформах. И сколько бы она ни старалась, найти те новости, которые они обсуждали на собрании, у нее так и не получилось. Первые полосы некоторых новостных изданий были забиты сводками о выступлениях активистов движения «за жизнь», сообщениями о постройках новых санаториев или рекламой. Лишь пару раз Лорелея наткнулась на заметку о себе в криминальных хрониках. Императорский дворец и впрямь называл ее опасной преступницей. И ей до сих пор хочется думать, будто это лишь потому, что мистер и миссис Амадеус не хотят подвергать ее опасности и сообщать людям, что она Жнец. Но почему бы просто не сказать, что похитили сотрудника исследовательского центра? Зачем выставлять ее преступницей? Еще один осколок прежнего мира внутри обрывается и падает вниз, умирает точно так же, как другие живые существа под напором способностей Жнецов. Вянет так же, как комнатные растения. Если Лори продолжит жалеть себя, то рано или поздно дело не ограничится парой увядших листьев. Стоит только расслабиться, и она снова потеряет концентрацию, точно как в раннем детстве, когда еще не умела контролировать силу. Лори прикрывает глаза и делает глубокий, шумный вдох. Тишину в комнате нарушает глухой стук в дверь. — Войдите. — Лорелея с удивлением поднимает взгляд. К ней в комнату редко стучат, чаще заходят, не спрашивая разрешения. Она ведь находится здесь как… как кто? Пленница? Гостья? Оружие? Члены «Вечной ночи» точно не воспринимают ее как свою. Да и она их — тоже. Высокую фигуру Теодора, показавшегося в дверном проеме, Лори узнает сразу. Длинные светлые волосы, обычно забранные назад, сегодня распущены и спадают на плечи. Прядь закрывает уродливый шрам на правом глазу. Он выглядит помятым и уставшим: под глазами синяки, черная куртка, наброшенная поверх футболки, сползает на плечо, джинсы порваны в нескольких местах. Может быть, сейчас в Люминатусе так модно. Наблюдая за прохожими через окно в комнате, Лорелея не единожды замечала, насколько ярко сейчас одеваются люди. И драные джинсы были меньшим из зол. У нее самой так и не появилось ничего, кроме безразмерной толстовки и брюк не по росту. — У меня сегодня свободный вечер. Могу рассказать тебе что-нибудь о том, чего ты еще не знаешь. То есть о чем угодно. Он даже не здоровается, просто проходит внутрь и садится на край кровати. Заходит к ней в комнату как к себе домой и не считает нужным спросить, не занята ли она. Глупый вопрос. У Лорелеи до сих пор нет никакой роли, ее не просили работать, лишь единожды принесли список — короткий, всего в семь имен. Тогда его занесла Камилла и сказала, что это люди из «Приюта обреченных», и, возможно, Лори захочет им помочь. Их она узнала сразу, но убить так и не смогла. Список до сих пор лежит в ящике прикроватной тумбочки, и время от времени Лорелея достает его, смотрит на имена и фотографии и убирает обратно. Оборвать чью-то жизнь усилием воли — благо ли это на самом деле? Точно ли все они хотят умереть? Может ли она позволить себе убивать после всего, что узнала об обществе? Вопросы роятся в сознании, перекрывают друг друга, и чаще всего Лори не находит на них ответов. Скольких она прикончила, не задумываясь, когда трудилась под началом миссис Амадеус? Сотни, может быть, даже тысячи. Так почему теперь у нее рука не поднимается? Что изменилось? Она не понимает, и лишь из раза в раз прикусывает губу и отворачивается, не в силах смотреть на список. — Тогда начни с того, чем ты вечно недоволен, — устало говорит Лори. — Ты приходишь ко мне уже в третий раз и предлагаешь что-нибудь рассказать или чему-нибудь меня научить, но у тебя всегда такое лицо, словно тебе противно со мной рядом-то находиться. Молчит. Смотрит на нее сверху вниз, привычно кривит губы и теребит в руках свисающую с воротника куртки цепочку. За последние две недели Лорелея успела уяснить, что Теодор не из разговорчивых, но пару раз она видела его в столовой в компании Нокса — и тогда он выглядел совсем другим человеком, шутил и смеялся вместе со всеми, да и лицо не было таким перекошенным. Тогда-то она и задумалась, что проблема может быть в ней. — Не твое дело, — хмыкает Тео с кривой ухмылкой. — Я не душу перед тобой пришел изливать. Ты научилась управляться с телефоном? — Могу позвонить или поискать что-нибудь в сети. Но я не нашла и половины тех сайтов, которые мне показывали на собрании. — Думаешь, кто-нибудь в императорском дворце захотел бы, чтобы по сети бродили панические настроения? Большую часть таких новостей трут на государственном уровне, чтобы люди и дальше думали, что все хорошо. — Теодор облокачивается спиной на стену и лениво поглядывает на пляшущие по потолку отблески света. — Большинство так не обманешь, но находятся и оптимисты. У всех есть пожилые родственники, от них не спрячешь санатории. Да и койки у дверей больниц только слепой не заметит. Наверное, в Люминатусе процентов девяносто давно уже все поняли, только большинству из них плевать. Они живы? Сыты? Ну и ладно, пока они могут спокойно жить. Остальные десять — это просто блаженные, которые верят в брехню про вечную жизнь и долго и счастливо. Или выкормыши императорской семьи, за смерть которых давно уплачено кому надо. Лори кажется, будто это слишком сложная схема. Она не понимает, как можно удалить определенные страницы в интернете. Разве можно заткнуть людям рот, когда они действительно хотят высказаться? Но и в «Вечной ночи» не могли предугадать все ее запросы, чтобы подготовить новости по каждому из них. Теодор при ней пролистал столько самых разных страниц, и она могла попросить остановиться на любой из них. — Если их стирают, то почему мы их видели? — Она хмурится. — Потому что технологии могут куда больше, чем ты себе представляешь. — Тео едва не смеется то ли над ней, то ли над глупостью ее вопросов. — И их не стирают, их затирают. Ты можешь заблокировать любую страницу в интернете, можешь запретить заходить на какие-то сайты, но люди давно уже научились обходить такие блокировки. Открывать частные сети, например, использовать виртуальные. Но не забивай себе голову, окей? Не потянешь еще. Он шарит по карманам в поисках чего-то, а Лори недовольно отворачивается. Ей нравится, когда учить ее обращаться с техникой приходит Камилла — та никогда не смеется и не позволяет себе откровенной грубости. Теодор — совсем другое дело. Иногда кажется, будто он не умеет разговаривать по-человечески. И все-таки он приходит. Тратит на нее свое время, хотя мог бы заниматься чем-то другим. Наверняка ему просто скучно одному в комнате, вот и пришел. — Но ведь это глупо, — произносит Лорелея после затянувшейся паузы. — Если люди все понимают, почему миссис Амадеус просто не сменит политику? Она могла бы прослыть героиней, отменив преследование Жнецов и дав нуждающимся возможность умереть. Это решило бы все проблемы! И правда, почему нет? Чего стоило императрице рассказать людям, что она годами сохраняла жизни оставшимся Жнецам, берегла их и теперь хочет вернуть все на круги своя? Восстановить баланс в мире и показать, что жизнь без смерти стоит столь же мало, сколько смерть без жизни. Но отчего-то она идет по проторенной дорожке и продолжает политику обмана, если верить «Вечной ночи». — Ей нравится положение вещей, — тон Теодора вдруг становится ниже и холоднее. Лорелея оборачивается в его сторону и замечает, что он нахмурил брови пуще прежнего и сунул руки в карманы. — Семья Амадеус много лет как находится в безопасности, остальные Творцы — тоже. Они не хотят терять место у власти, хотят и дальше наслаждаться своим положением и народной любовью. — Какой любовью, если все и так знают, что они врут? — Картинка в голове никак не складывается. — Не забывай о блаженных. Знаешь, кто кричит громче всех? Поехавшие. Они боготворят Творцов, готовы памятники им ставить и проводить шествия, напихав себе в волосы цветы. Тоже мне, знак вечной жизни. — Он фыркает. — А тех, кто кричал об обратном, быстро заткнули. Как думаешь, многим после такого захотелось возникать? У них идеальная жизнь. А сама Валенсия помешана на своем божественном происхождении — считает Творцов потомками настоящих богов, вестниками света. Да и для осуществления твоего плана нужно побольше одного Жнеца, а никого другого у нее сейчас нет. В комнате снова становится тихо, слышны только шорох куртки Теодора да скрип кровати. Лори ерзает на месте, поджав губы, и поглядывает на Тео с недоверием. Чем чаще они общаются, тем сильнее она убеждается в том, что он не старше девятнадцати. Выглядит постарше, но только потому, что уродился высоким и вечно ходит хмурым, да еще и этот шрам… Но лицо у него совсем молодое. И в глазах нет тех серьезности и темноты, какие можно заметить у Нокса, например. Тот явно старше. В таком возрасте он вряд ли может знать что-то об императрице Валенсии или о том, какие порядки в императорском дворце. Не говоря уже о количестве Жнецов под началом императрицы. — Тебе-то откуда знать, сколько у нее Жнецов? В исследовательском центре тридцать восемь этажей, не может быть, чтобы я была там единственной. На этот раз Теодор не торопится отвечать. Продолжает шарить по карманам, пока не находит в одном из них телефон. Холодный свет дисплея падает на его лицо, оттеняя тонкие и отчего-то смутно знакомые черты лица. — Я бывал там пореже твоего, но мне хватило, знаешь? — произносит он наконец. Смотрит на Лори так внимательно, что ей становится не по себе. — И я точно знаю, что там как устроено. Цветы на окне вновь зеленеют — краем глаза Лори замечает, как восстанавливаются листья, завязываются и раскрываются бутоны. Вот, значит, кто из них Творец. Вот почему черты его лица кажутся ей знакомыми — наверняка он похож на многих из тех, кого она убивала. Приходится им родственником или еще кем. Лори ведь не единожды читала в книгах, что Творцам приходилось заключать родственные браки, чтобы поддерживать чистоту крови. По крайней мере, в прошлом. Точно так же, как и Жнецам когда-то. — Тебя выгнали оттуда или ты сам сбежал? Лорелея поудобнее устраивается у изголовья кровати, подтягивает колени к груди и обхватывает их ладонями. С опаской поглядывает на Тео, ожидая, что тот в любой момент может вспылить, осыпать ее ругательствами и выйти из комнаты. С него станется ни слова не сказать, а потом пожаловаться Ноксу, что она многовато знает. Только никто за язык его не тянул, а если он не в состоянии контролировать свои способности — это не ее проблемы. Ей бы со своей концентрацией для начала разобраться. В приглушенном свете настольной лампы Теодор впервые кажется Лорелее обычным мальчишкой. Она замечает, как задумчиво скользит его взгляд по полосатым стенам, как на мгновение опускаются уголки его губ. Где-то там, за скорлупой грубости и напыщенности, за громким смехом, какой она слышала в столовой, скрываются десятки самых обычных переживаний. Может, он скучает по семье. А может, когда-то его притащили сюда насильно, точно так же, как и ее. Впервые Лори становится его жалко. Совсем чуть-чуть. — Сама-то не догадываешься? — Тео закатывает глаза, к ней так и не поворачивается. Мелодичности в голосе как не бывало, остались лишь холодная грубость и противная хрипотца. Он откашливается. — Если бы меня выставили, сидел бы я сейчас в тюрьме. И это в лучшем случае. Я ушел сам, но не рассчитывай на душещипательную историю из сказок. Или что ты там читала в своей каморке все эти годы. Откуда он знает так много? Пусть даже он периодически бывал в исследовательском центре, но Лорелея никогда не встречалась с ним лично. Внешность у него броская, особенно шрам, и она точно запомнила бы, если бы он заходил к ней в числе лаборантов мистера Амадеуса или глашатаев императрицы. Иногда — пару раз в год — в крыло к Лори заглядывали курьеры, но те чаще всего совсем не походили на Творцов. Не ирония ли, что все они могут похвастаться светлыми волосами? У некоторых — темнее, ближе к светло-русому, но у многих волосы были едва ли не платиновыми, как у миссис Амадеус, например. Лорелея надолго запомнила ее высокие прически со спадающими на лицо длинными прядями. Семья Амадеус активнее прочих ратовала за чистоту крови и сохранение рода. Но где-то в их родословной должны были затесаться люди, иначе им никогда бы не дожить до сегодняшних дней. Давно бы все вымерли. Точно так же, как Жнецы. Мысль об этом не дает Лори покоя. — По радио мне сообщали именно о тебе. Высокий, светлые волосы, шрам на правом глазу. Только с именем ошиблись. Как так получилось? Если ты работал в исследовательском центре, то не мог скрыть своего имени. Без личной карточки тебя не пустили бы и в фойе, не говоря уже о том, чтобы подняться на верхние этажи и, как ты выразился, узнать, как все устроено. Сколько Лорелея ни пытается составить четкую картину, ничего у нее не выходит. «Вечная ночь» — группа молодых волонтеров, образованная несколько лет назад, официально они выступают за восстановление прав Жнецов. У них на сайте нет толком никакой информации, — Лори осмотрела его вдоль и поперек, — кроме фотографий с акцией протеста и пикетов, обычно немногочисленных. Несколько слов об участниках, обещание социальной страховки и имя основателя. Нокс Авидия. Нокс, а не Ноксиус. Там есть и его фотография — настоящего Нокса. Он улыбается и подмигивает зрителям с небольшого снимка, темные волосы растрепаны и торчат в разные стороны, в руках цифровой транспарант, но надпись на нем смазана и прочесть ее невозможно. Он никак не походит на высокого и светловолосого мужчину со шрамом на правом глазу. — Спроси чего полегче. — Тео пожимает плечами, хмурится. — Я пришел рассказать тебе о чем-нибудь полезном, а не разбираться, кто и зачем писал для тебя фейковые новости. — Но почему описывали именно тебя? — Лори не хочется отступать. Она передвигается поближе и сама заглядывает Теодору в глаза в попытках разобраться, не врет ли он. — Фотографии Нокса находятся в свободном доступе в интернете, о «Вечной ночи» может прочесть любой желающий. — Да откуда я знаю? — Он огрызается и хватает ее за руки чуть повыше локтей. Щурится, сверкая серыми глазами из-под спадающих на лицо волос. — Может, им не было до того. Нужно было создать для тебя образ террористов, вот и выбрали название древней группы мятежных сенаторов и описали в качестве их главаря первого попавшегося сотрудника. Я не копался в головах у Амадеусов, знаешь? И не собираюсь. Ни на йоту она ему не верит. Взгляд у Теодора бегает, он смотрит куда угодно, — на сжатые на ее плечах пальцы, на дверь позади, на увядающий и снова распускающийся цветок на окне неподалеку от кровати, — только не Лори в глаза. Если кто-то в «Вечной ночи» и не умеет врать как следует, так это Тео. Остальным хватает ума не выставлять эмоции напоказ. — А сюда ты сам пришел? — Перевести тему проще всего, и Лорелея надеется, что после этого Теодор ее отпустит. Плечи противно ноют от боли — силу он рассчитывает так же плохо, как и лжет. — Да. — Или тебя похитили, точно так же, как и меня? — Я же сказал, что пришел сам. — Ты мог соврать. В комнате вновь становится тихо, слышно лишь их громкое дыхание. Кажется, будто громкость выкрутили на полную катушку — еще немного, и можно будет оглохнуть. Лори уверена, что на этот раз Тео точно вспылит, но ничего так и не происходит. Он смотрит на нее будто бы с презрением, на секунду поджимает губы и разжимает пальцы. Отталкивает Лорелею в сторону и поднимается с кровати, с таким видом отряхивая куртку, словно мог испачкаться о покрывало. Или того хуже — о Лори. — Пусть в следующий раз с тобой Камилла нянчится, — говорит он, прежде чем захлопнуть за собой дверь. Да что с ним не так? Лори никогда не просила с ней «нянчиться» и уж тем более не просила Тео сегодня к ней заходить. Он сам заявился в комнату, предложил рассказать о чем-нибудь, а виноваты снова оказались все вокруг, только не великий и непогрешимый Теодор. Лорелея тяжело выдыхает. У него точно зуб на нее, и она еще узнает, откуда тот взялся. То, что она никогда не сталкивалась с ним в стенах исследовательского центра вовсе не значит, что он никогда ее не видел. В крыле стояло как минимум пять камер, он мог наблюдать за ней со стороны. Только Лори ни с кем не ссорилась, никому не причиняла неудобств. Разве что мистеру Амадеусу, когда тот вынужден был проводить для нее дополнительные занятия. Тогда ей было лет десять или двенадцать, не больше. В те дни она чаще покидала свое крыло — мистер Амадеус то и дело забирал ее в свой кабинет на пятнадцатом этаже. Сажал перед расставленными на скамье цветочными горшками и требовал, чтобы они остались целыми и невредимыми к его возвращению. Долгое время ничего не получилось. Лори опасалась грохота и шипения из лаборатории, с подозрением поглядывала на бродивших туда-сюда научных сотрудников и еще не понимала, для чего все это нужно. Но трудилась усердно. Часами сидела над цветами, старалась держать себя в руках, а те все равно увядали. Контролировать эту сторону своих сил она не научилась до сих пор — стоило эмоциям выйти из-под контроля, как растения вокруг загибались, засыхали и теряли жизненные силы. Им хватало самого слабого импульса. А с тех пор, как ее заперли в убежище «Вечной ночи» о спокойствии Лори забыла. Помнит она и кое-что еще. Как в кабинет мистера Амадеуса заходил его сын: облаченный в ослепительно-белые одежды надменный мальчишка с серыми, почти серебристыми глазами. Коротко подстриженный, но с такими же платиновыми волосами, как у матери. Сын мистера и миссис Амадеус мрачно наблюдал за ее потугами сохранить цветы в целости и сохранности. И однажды, когда его отец возвращался в кабинет, взмахнул бледной ладонью и вернул цветы к жизни. — Вот видишь, у тебя уже отлично получается, — сказал тогда мистер Амадеус. Улыбнулся тепло, почти по-отечески, а Лори и не нашлась с ответом. Удивленная, она во все глаза смотрела на мальчика — вечно всем недовольного, обычного такого холодного будущего наследника престола. — Ты большая молодец, Лори. — Но я не… — Как вы тут без меня? Все нормально? Пойдем, Лори, я провожу тебя обратно. — Он суетился, носился от стола к столу и почти не обращал внимания на сына. — У нас еще много работы. Думаю, со следующей недели перейдем к другим тренировкам, ты уже в состоянии направленно пользоваться своей силой. Давай-давай, не задерживайся, время не ждет! Кажется, с тех пор они с сыном императрицы толком и не виделись. Может быть, он и бывал в исследовательском центре, но Лорелея с ним не встречалась. Да и зачем ему? Она помнит, как криво он ухмыльнулся, когда она обернулась к нему в кабинете мистера Амадеуса, и как она улыбнулась ему в ответ. Тогда она подумала, будто у нее может появиться друг. Но единственным другом Лорелеи в исследовательском центре так и остался мистер Амадеус. Ей до сих пор сложно поверить, что он мог лгать ей все эти годы. Рассказывать небылицы о мироустройстве, подделывать новости и лишь разыгрывать заботу. Он ведь относился к ней как отец! Если так подумать, в исследовательском центре он проводил времени больше, чем дома. Может быть, общался с ней даже чаще, чем с собственным сыном. Тому должно было быть обидно. Отбросив в сторону дурацкие мысли о прошлом, отогнав непрошеные воспоминания, Лорелея с головой зарывается под одеяло. За окном уже стемнело, давно зажглись фонари, и стоит просто лечь спать. Обо всех этих глупостей она подумает завтра: и о лжи Теодора, и о том, что о нем нет ни слова на сайте группы волонтеров «Вечная ночь». Нокс Авидия, Камилла Красс, Адриан Кассиус, Виктор Пинария, Люциус Элия — и никакого Теодора. Глупости. Почему о нем должны там писать? Если он скрывается от Творцов, то его либо объявили в розыск, либо считают без вести пропавшим. В обоих случаях за ним должна приглядывать полиция, и нет никакого смысла во всеуслышание заявлять о том, что он состоит в группе волонтеров. Но ведь он спокойно разгуливал с ней по улице — только капюшоном прикрылся. Картинка снова не складывается. Что, смерть его побери, с ним не так? С ним и со всеми «волонтерами» из «Вечной ночи». Отвернувшись к стенке, Лорелея засыпает. И снится ей бесконечный коридор исследовательского центра на тридцать восьмом этаже, где ее снова и снова догоняет сын мистера и миссис Амадеус. Хватает ее за руки и ухмыляется.

***

По ночам во временном штабе «Вечной ночи» тихо — не приходят в такое время спонсоры, не шумят в кабинетах на цокольном этаже оперативники. Чаще всего среди ночи в штабе не отыскать никого, кроме больших энтузиастов: кто-то остается до позднего вечера, чтобы привести бумаги в порядок, а кто-то задерживается с ночевкой. Некоторым участникам группировки попросту некуда возвращаться, и они давно уже поселились в когда-то известном отеле, а теперь — официально — мелком хостеле, в котором постоянно нет свободных мест. Для горожан у них простое и понятное прикрытие: номера тут снимает группа молодых волонтеров, и если вдруг полиция заявится к ним с проверкой, то им всегда будет, что предъявить. Камилла не просто так сутками возится с бумагами и заметает все следы, какие они оставляют по неосторожности. Стоит только оступиться пару раз — и кто-нибудь из спонсоров, вроде того же мистера Мурена, головы им поотрывает. Чего ему стоит найти новую идейную молодежь на место прежней? Обеспечить их деньгами, необходимыми знаниями — и вперед, он даже разницы не почувствует. Нокс Авидия устало откидывается на спинку стула в своем кабинете на цокольном этаже. Кабинетом небольшую каморку два на два назвать сложно, но он и сидит здесь не в качестве большого босса. Может быть, ребята вроде Камиллы, Адриана или Теодора и видят в нем какое-то подобие наставника, только для настоящей «Вечной ночи» он всего лишь мелкая сошка. Самый старший и опытный из молодежи, сын бывшего сенатора Мариана Авидии, заставший восстание десятилетний давности в сознательном возрасте. Ту страшную неделю Нокс помнит до сих пор, хотя ему было всего пятнадцать и большую часть его мыслей занимали тогда симпатичные девчонки из класса и компьютерные игры. В один момент жизнь перевернулась с ног на голову, и стало вовсе не до игр. А ведь начиналось все как безобидное заседание — отец часами репетировал выступление дома, заставлял их с матерью выслушивать его предложения и даже задавать вопросы. Нокс вечно отнекивался, и только спустя годы осознал, что стоило прислушиваться к родителям. Сейчас-то у него не было возможности послушать отца, разве что прийти на кладбище и спросить, каково тому там, куда попасть могут только избранные. По крайней мере, тому повезло. Большую часть сенаторов скрутили в первый же день и заперли в городской тюрьме — с тех пор о них ни слуху ни духу. Родственникам объявили, будто они погибли, но на единственном кладбище в Люминатусе нет ни одной могилы с именами заключенных сенаторов. Мариана Авидию не схватили, он погиб дома — схватился за сердце да так и свалился прямо в коридоре. Нокс споткнулся о его бездыханное тело, когда вставал за водой посреди ночи. Первая и единственная смерть, с которой он столкнулся за свою недолгую жизнь. Хоронить его рядом с другими политическими деятелями императорский двор запретил, равно как и других мятежных сенаторов, и отец так и лежит рядом с преступниками. Валенсия и ее приближенные наверняка считают, что это позорное клеймо, но любой в Санктусе знает — это совсем другая метка. Точно так же, как «Вечная ночь» — с того самого дня название стало именем нарицательным. Сколько бы императрица ни пыталась закрыть одноименных заведений, как бы ни старалась надавить на всякого, кто носит «имя предателей», оно появляется снова и снова. Их «группу молодых волонтеров» тоже неоднократно прижимали. Нокс лично присутствовал на нескольких допросах в полиции и отвечал на неудобные вопросы. Им просто повезло, что они поставили целью бороться за права Жнецов. То ли у Валенсии Девятой зуб на этих ребят такой же здоровый, какой был у ее предков, когда они принимали абсурдные законы, то ли она посчитала их цель в какой-то мере благой. А может, просто решила, что людям будет неинтересно отстаивать чужие права. Великая императрица и ее советники здорово просчитались. Они сами, впрочем, тоже. — Займешься общественной деятельностью в свободное время, — инструктировал Нокса мистер Мурен. — У нас готово несколько сайтов и штат сотрудников. Будешь курировать информационные кампании в интернете. В Санктусе каждый второй должен говорить о том, как важно восстановить социальные права Жнецов и дать им такую же возможность жить. Постепенно, когда подготовишь почву, перейдем к другим проектам. Все ясно? — У меня не хватит людей. — Тогда Нокс хмурился и думал, будто ничего сложнее модерации сайтов и подстрекательства на форумах на его долю не выпадет. Молодой еще был, глупый. — Вопрос не в людях, Авидия, а в возможностях. Если ты справишься, я найду тебе и людей, и ресурсы. Ты же понимаешь, что нельзя искупить грехи твоего отца одним только желанием сделать мир лучше? Нужны результаты. Как только ты их покажешь, я вложу тебе в руки инструмент, который действительно сможет изменить мир. Ты же этого хочешь, так? Вернуть все на круги своя, отстоять идеалы отца и исправить его ошибки. Он ведь так и не справился. Но я склонен думать, Авидия-младший, что ты в состоянии зайти дальше. Когда-то они и правда были группой волонтеров. Нокс и Камилла начинали вдвоем, раздавали листовки на улицах и зазывали прохожих присоединиться к ним. У них был собранный на коленке сайт и несколько групп в социальных сетях. Сначала они наполнились сочувствующими, — в основном, точно такими же подростками, как они сами, — а потом к ним потянулись другие ребята. Адриан, Виктор, Люциус — все стояли у истоков «Вечной ночи». И только спустя пару лет на них вышел Фауст Мурен — один из самых богатых людей в империи, владелец крупного фармацевтического холдинга. Сотрудничество с ним казалось сказочным везением. Ну кто они такие и чего могли бы добиться своими силами? Можно сколько угодно ходить с транспарантами по улицам, только ничего это не изменит. Люди не прислушиваются к громким лозунгам, не хотят что-то менять. Пока их спокойной жизни ничего не угрожает, пока над ними не нависает угроза отправки в санаторий или страшная болезнь, оправиться от которой уже не выйдет, они палец о палец не ударят. Фауст Мурен же обещал сделать их влиятельными, помочь их словам и поступкам обрести вес в обществе. Проблема была лишь в том, что мистер Мурен не желал вести борьбу с ветряными мельницами. Ему нужен был результат, и как можно быстрее. Когда-то он поставил на Мариана Авидию и прогадал, а потом явился исправить собственную ошибку. Так Нокс оказался в ловушке: он мог либо пойти вперед и стать двигателем новой революции, либо отступиться и сгнить в каком-нибудь «Приюте обреченных». Нокс Авидия не привык отступать. — Ты до утра тут сидеть собрался, что ли? — Нокс слышит голос Теодора со стороны дверей. Встряхивает головой — густые темные волосы спадают на лицо, загораживают обзор, — и несколько раз моргает. Как долго Тео там стоит? — Если не начну работать быстрее, то придется и до утра. — Он небрежно машет рукой в сторону включенного компьютера. — Мне нужно составить списки для принцессы. Нокс в сторону Теодора даже не смотрит, но знает, что тот наверняка закатывает глаза. Его в «Вечную ночь» тоже притащил мистер Мурен, и это был единственный раз, когда Нокс не был согласен с кандидатурой. Восемнадцатилетний выскочка, считающий себя выше остальных ребят — он вызывал раздражение не только у обычно терпеливого Нокса, но и у Камиллы, не склонной ругаться даже с прохожими, готовыми закидать их демонстрации камнями. Он до сих пор помнит, как однажды таким камнем попали ей по голове, а она только улыбнулась и протянула прохожему листовку. Тот потух, словно свеча на ветру. Мгновенно. С Теодором такой прием не сработал ни разу. Казалось, этот парень никогда не тух и не мог заткнуться ни на минуту. Темпераментный, уверенный в себе и своей правоте, он готов был задушить любого, чья точка зрения противоречила его собственной — и хорошо если не в буквальном смысле. Чтобы привести того в чувство, понадобилось несколько месяцев упорной работы и четкий сигнал от мистера Мурена: либо они работают с Теодором, либо лишаются финансирования. Своего уютного хостела с цокольным этажом, под завязку набитым техникой; репутации в обществе, социальных сетей, возможности вести информационные кампании в интернете, а может, и собственных домов. Всего, чего они с таким трудом добились и чем дорожили больше всего. И мистер Мурен был прав, Теодор оказался не только взбалмошным зазнайкой, но и одним из самых полезных ребят в «Вечной ночи». По крайней мере, из числа тех, кого спонсоры не посвящали в свои планы. А Нокс был уверен, что планы у них идут гораздо дальше желания восстановить права Жнецов в империи и дать им возможность нормально жить. Как это все-таки иронично: Жнецы должны жить, чтобы все остальные могли умирать. Нокс считает, что чувство юмора у вселенной черное, иначе ее законы не были бы такими абсурдными. — Она побоится с ними работать. — Тео качает головой и облокачивается спиной на стену у самых дверей. — Список из «приюта» до сих пор валяется у нее в комнате нетронутым. И это после того, как она собственными глазами увидела, что там с людьми творится. У нее ветер в голове, я же говорил. — Не буду напоминать, что было у тебя в голове, когда тебя сюда притащили. — Нокс весело усмехается, быстро перебирает пальцами по клавиатуре. Если поторопится и перестанет отвлекаться, то успеет закончить за пару часов. Списки приходится составлять с помощью форумов — люди часто просят о помощи своим тяжело больным родственникам или старикам, задержавшимся в санатории. Таких слезных просьб в интернете сотни тысяч, если не миллионы. Половина из них может не иметь ничего общего с реальностью, часть может оказаться попыткой кого-то подставить, если дело выгорит, но кто не рискует… О невинно убитых пусть переживают другие. — К тому же, — продолжает Нокс. — Ты просто предвзят. Не помню никого, с кем ты бы поладил в штабе, а уж в случае с принцессой… — Что ты заладил со своей принцессой? — Он слышит недовольство в голосе Теодора. — Из нее принцесса как из меня балерина. Родители смерть пойми кто, подобрали на улице, а строит из себя самую умную. Кичится своими подозрениями и только и знает, как попытаться кого-нибудь из нас подловить на лжи. — Тебя, например? Не помню, чтобы она задавала какие-то странные вопросы Камилле. На мой взгляд, они неплохо ладят. А ты сам напрашиваешься, Тео. Никто не просил тебя к ней лезть, ты должен был просто научить ее обращаться с техникой и один раз сводить в «Приют обреченного». — Нокс забивает все новые и новые имена в длинный список. Как много Лорелея может осилить за раз? Сотню? Две? Пять? О способностях Жнецов ему не известно ровным счетом ничего: есть ли у них лимиты, как долго они действуют, чего это стоит. Догадывается, что они не пальцами щелкают, чтобы кого-нибудь прикончить. И у девчонки наверняка возникнут проблемы, ей же всего семнадцать. С другой стороны, она посвятила этому всю жизнь, в имперском исследовательском центре ее должны были натаскать убивать людей пачками, как верную собачку. — Кто-то должен помочь ей адаптироваться. — Это ты-то? Помочь адаптироваться? Удачи тебе, друг мой дорогой. С твоим рвением она сбежит от нас быстрее, чем мы сумеем сыграть на ее человеколюбии и показать людям, что Жнецы — не рогатые сумасшедшие твари, какими их часто обрисовывают в СМИ. Теодор помалкивает, и правильно делает. Нокс давно привык и к его манере поведения, и к периодической немногословности. Парень здорово натерпелся, когда вырывался из лап Творцов — шрам на лице тому доказательство. Если бы не уродливая отметина, он казался бы смазливым и холеным, да и выглядел бы сильно младше. А с такой перекошенной рожей и шрамом от брови до самой щеки ему зачастую дают не меньше двадцати пяти. Интересно, кто полоснул-то? Охрана? Кто-нибудь из приближенных? Или сама императрица? Сколько бы Нокс ни пытался расколоть Тео, тот никогда не признавался. Выходил из комнаты или плотно сжимал губы, не желая больше разговаривать. Как часто говорил отец: «молчание — золото». — Но если ты у нас такой инициативный, то завтра сам понесешь к ней списки. Как будешь объяснять принцессе, что прикончить надо всех — дело твое. Только никаких ножей и наручников. — Нокс поднимает взгляд на Теодора, и в глазах его нет ни капли насмешливости или веселья. Сейчас он совершенно серьезен. — Мурен велел вести себя с ней как с равной. Никакой лишней информации, но она должна чувствовать себя в безопасности. Не справишься — получишь нагоняй, и не от меня. Так что держи себя в руках, что бы там ни творилось у тебя в голове, понял? Именно Теодор когда-то навел их на Лорелею. Рассказал, где ее держат и как до нее добраться. Нокс понятия не имеет, откуда у того эта информация и как он заставил сотрудников центра оглохнуть и ослепнуть как минимум на полчаса, но раз в нем уверен мистер Мурен, то ему остается только смириться. Сам он еще не дорос до того, чтобы требовать у спонсоров информацию. Стоит только заикнуться об этом, как на месте одного Нокса Авидии вдруг появится другой. Может быть даже с тем же именем, чтобы не поднимать смуту в обществе. И никто из ребят слова против не скажет. Им не захочется стать следующими. — За кого ты меня принимаешь, Нокс? — За своевольного засранца. И не говори мне, что я не прав. Наверняка Тео снова закатывает глаза, но какая разница? Нокс утыкается в монитор и слышит лишь тяжелые шаги Теодора да как грохочет дверь. Бесконечный поток имен ребят перед глазами, лица на фотографиях сливаются в одно размытое пятно, и кажется, будто даже светлые стены кабинета начинают давить на сознание. Неважно, что подумает о нем Лори или как сильно оскорбится его прямолинейностью Тео. Нокс — босс для собравшихся под его началом молодых людей, и всего лишь мелкая сошка для настоящего начальства вроде Фауста Мурена и его деловых партнеров. Кто он для того же Теодора? Друг? Товарищ? Всего лишь надоедливый выскочка, возомнивший себя стоящим выше него? Может быть. А для Лорелеи? Начальник? Мучитель? Лгун? Возможно. Куда важнее, что для него они не более чем инструменты, которые пообещал ему когда-то мистер Мурен, и с их помощью он сможет сдержать свое слово. — Не переживай, пап, твое дело не будет забыто, — сказал Нокс как-то над его невзрачной могилой. И он сделает все, чтобы так оно и случилось.