Иллюзия жизни

«Приют обреченного» — мрачное место, и тут не место молодым людям. Отделанные под кирпич стены тут и там заляпаны кровью, грязью и одной только жизни известно чем еще, под потолком тянутся десятки тонких металлических труб, а из-за барной стойки доносится звон бокалов и мерное постукивание. Тео тащит Лори за самый дальний столик, будто бы специально дает ей возможность полюбоваться атмосферой в заведении и посетителями. У стойки столпилось несколько взрослых мужчин: один из них в дорогом костюме, но на его голове не видно ни волоска, — ни бровей, ни щетины, ничего — а глаза затянула белесая пелена; второй напоминает раздувшуюся от времени садовую бочку, настолько он кажется гладким и круглым. Одежда на нем трещит по швам, грозится в любой момент лопнуть. Они оба выглядят больными. А за столиком у закрытого металлическими жалюзи окна сидит покрытая струпьями женщина, редкие каштановые волосы на голове свисают клочьями, видны залысины. Она качает головой, поглядывает на экран телефона и потягивает какое-то варево из стакана. — Тащи еще морфия, Дом! — хрипит мужчина неподалеку от них, когда они проходят мимо. — И виски, если остался. У него не хватает нескольких пальцев на руках, а из-под воротника торчит жуткого вида опухоль — крупная, налитая, готовая в любой момент лопнуть. Лорелея поспешно отворачивается, не в силах смотреть на красно-бурую кожу над белоснежным воротником рубашки. — Что это за место? — еле ворочая языком, спрашивает она у Тео. У нее не возникает и мысли о побеге — стоит только дернуться, как эти жуткие люди набросятся на нее. Кто они такие? Почему выглядят так, словно им самое место в больнице, а не в сомнительном баре? Тео не отвечает. Они проходят мимо пустых столов, пока он не останавливается и не кивает на диван в самом дальнем углу зала. Лампа над ним не работает, и темно-бордовый абажур напоминает в один момент потухшее солнце. Лори послушно садится, старается унять дрожь в руках и нервно сглатывает. Ей становится не по себе. Она будто попала в хоспис, где каждому пациенту уже вынесен приговор. Только здесь нет никаких пациентов, да и приговоры они выносят себе сами — требуют у бармена морфий, и хорошо еще, если не что-нибудь посерьезнее. А если здесь подают цианистый калий всем желающим? Калечат людей до неузнаваемости? Липкая рука страха вновь хватает Лорелею за горло. Ее продадут в рабство. Уничтожат. Нужно было соглашаться сотрудничать с ненормальными из «Вечной ночи», пока была возможность. — Название говорит само за себя. — На этот раз Тео не ухмыляется, голос его звучит мрачно и серьезно. Лори не решается поднять на него глаза, но ей кажется, будто сейчас он недоволен или разочарован. И ее жизнь зависит от настроения этого отвратительного человека. — Здесь собираются те, кто давно должен был умереть. У них нет шанса попасть в санаторий, пока им не исполнится сто лет, но их жизнь уже закончилась. У каждого калеки здесь своя история, — рак, диабет, ВИЧ, цирроз печени — но все сводится к одному: они приходят к Доминику глушить боль и искать таких же обреченных, как они сами. Как, вписывается такое в твою идеальную картину мира? Лорелея приоткрывает и закрывает рот, как выброшенная на берег рыба, но не может произнести ни слова. Скользит взглядом по откровенно изуродованным, нездоровым людям: смотрит, как они один за другим опрокидывают в себя бокалы с морфием, как кричат бармену что-то неразборчивое и сами себе делают уколы. Их не заботят собственные жизни. У женщины за соседним столиком не хватает части носа, а лицо и шея окиданы крупными волдырями, у ее спутника кожа настолько желтая, что при местном освещении выглядит землистой. Невольно Лори прислушивается к их разговору. — Как думаешь, Дом получит лицензию на оружие? — Голос у женщины едва слышный, тусклый. Болезненный. — Надеюсь, нет, — качает головой мужчина. — Представь, каково сейчас застрять в больнице с пробитой головой? Уж лучше я буду и дальше просиживать штаны здесь, пока мне еще платят, чем навсегда слягу овощем. Повезет, если в палату. Ты видела, что творится в мемориальном имперском госпитале? Вчера каталки у входа стояли. Говорят, так никого внутрь и не увезли. — Кого смогут — выпрут при первой возможности. Встретимся с ними тут, поболтаем по душам, если они не решат уехать из города. Как там Маркус, кстати, устроился? — С тех пор как уехал в Тенебрис, он ни весточки не прислал. Хоть бы на почту маякнул. Сомневаюсь, что жизнь там лучше, чем у нас. — Он залпом выпивает стакан дымящейся жидкости. — Небось осел где-нибудь в пригороде, а признаться боится. Приходится прикрыть уши ладонями и как следует тряхнуть головой, чтобы избавиться от то и дело возникающих в голове картин. Лорелея отказывается верить, что подобное происходит не где-нибудь, а в самом сердце империи — в столице. О Тенебрисе — городе на окраине, когда-то великом, — она читала в книгах, но Люминатус-то видела своими глазами. Каждый день наблюдала из окна, как жизнь в нем идет своим чередом, а теперь… Теперь Лори представляет себе переполненные больницы, где точно такие же несчастные, как в «Приюте обреченных», лежат по койкам без надежды на помощь. Но не могут же террористы из «Вечной ночи» говорить правду. Кто-нибудь бы обратил на это внимание! Сама миссис Амадеус, сенаторы, да хотя бы мистер Амадеус и его группа ученых. Кто угодно! — Почему им никто не помогает? — не своим голосом произносит Лорелея. — Врачи или… — Потому что они уже мертвы. — Тео неопределенно дергает плечами. Лори замечает, как подрагивают его губы и как он нервно поправляет длинные волосы, спадающие на лицо. Шрам на правом глазу выглядит так же устрашающе, как увечья некоторых посетителей бара. — Врачи сделали, что могли, и эти ребята давно должны были отдать концы. Но они не могут, понимаешь? Твоя любимая императрица не считает нужным избавлять людей от страданий, когда в империи почти не осталось Жнецов. Они не могли все подстроить. Не могли найти десятки смертельно больных людей и согнать их в «Приют» только ради того, чтобы переманить Лорелею на свою сторону. Может, она и прожила всю сознательную жизнь в четырех стенах, но она все-таки не дурочка. Чтобы разыграть спектакль такого масштаба нужно обладать ресурсами не меньшими, чем у имперского двора. В голове не укладывается. Лори боится снова оглянуться вокруг, сосредотачивает взгляд на сидящем справа от нее Тео: тот теребит пальцами прозрачный шнур наручников, то и дело качает головой и покусывает нижнюю губу. Ему самому будто бы не нравится здесь находиться. Но поверить ему она все равно не может. Это он схватил ее в коридоре у телефона. Он поставил ей укол в кабине вертолета. Он надел на нее наручники, зная, что ее может ударить током. В конце концов, это он ее сюда притащил. Может, он просто хороший актер и на самом деле наслаждается зрелищем. А все эти люди — исключения из правил, всего лишь бедолаги, которым не повезло столкнуться с последствиями нарушения баланса. — Не верю, что ми… императрица могла это допустить. — Лори чувствует, как в ней вновь просыпается уверенность в собственной правоте. — Похищения, рабское клеймо, «Приют»… На что еще вы готовы пойти, чтобы запудрить мне мозги? Ладно я, но неужели вам людей не жалко? И ни в какое рабство Лорелея тоже верить не хочет. Люминатус — город света, покоя и технологий, и в нем не может процветать работорговля. Но почему никто на улице не откликнулся на ее просьбу о помощи? Прохожие смотрели на нее, как на пустое место, а может, как на ненормальную. Ни один из них даже не спросил, что случилось, не позвонил в полицию. Ответ находится сразу же: людям страшно. Ориентировки на Нокса Авидию передают по радио и печатают в газетах, и все знают, как он выглядит. И пусть Тео говорит, будто это не его имя, полиция разыскивает именно его. Светловолосого молодого человека со шрамом на правом глазу. А раз так, люди должны были обратиться в полицию в ту же секунду, когда они с Тео скрылись за дверями «Приюта обреченных». — Насколько ты твердолобая? — Тео склоняется над ней, щурится и поджимает губы. — Подойди к любому и спроси, что они думают о политике Валенсии. Спроси, о чем они мечтают. Или думаешь, мы подкупили весь город? Знал бы, что ты такая упертая, отправил бы Нокса разбираться с твоими тараканами. Чего проще — подойти к любому посетителю бара и задать нужные вопросы, но Лори не может заставить себя даже посмотреть в их сторону. От одного взгляда на больных, покалеченных людей и их внешние уродства по спине бегут мурашки. Желудок скручивает, внутри разливается противный холод, а к горлу подступает ком, проглотить который не выходит. Она ни слова не сможет произнести. Собрав волю в кулак, Лорелея поднимается с небольшого тканевого дивана и тянет Тео за собой. Раз уж они не могут разделиться, пусть смотрит за тем, как она развенчает глупые мифы «Вечной ночи». Пусть на своей шкуре прочувствует, каково быть обманутым и узнает, что не получится скрыть свою ложь среди людей. Кто-то рано или поздно проболтается, а кто-то и знать не будет о том, что нужно солгать. Это ведь бар, так ведь? Даже если кто-то притворяется, тут должны быть и обычные посетители. Мужчину, который заказывал морфий, Лори отметает сразу. Наверняка он специально нагнетал обстановку. Равно как и та пара, что сидит неподалеку от дивана. Тео специально сел рядом, чтобы она услышала, о чем они беседуют. Мозаика в голове начинает складываться, теперь Лорелея уверена, будто видит полную картину происходящего. Не дойдя несколько шагов до барной стойки, она останавливается около лысеющей женщины с книгой. Вблизи та выглядит даже хуже. Волос на голове толком не осталось, а руки покрыты не только струпьями, но и мелкими волдырями. Тут же растеряв всю свою решимость, Лори нервно сглатывает. — Прошу прощения, мэм, — несмело начинает она. Вздрагивает, едва женщина поднимает на нее взгляд. — Я хотела бы задать вам несколько вопросов. Но отвечать ей никто не собирается. Женщина оглядывает Лори с ног до головы, останавливает взгляд на наручниках и криво ухмыляется. — А хозяин твой не против? — Голос у нее трескучий, как белый шум на радио. — Все в порядке, — кивает Тео. Лорелея ушам своим на верит, снова замирает на несколько долгих мгновений и едва не топает ногой по пыльному кафельному полу. Никакой он ей не хозяин! Все это глупое недоразумение, иначе быть не может. Но в сознание начинают закрадываться первые сомнения. — Ну давай. — Женщина откладывает книгу и поворачивается к Лори. Глаза на ее покрасневшем, покрытом струпьями лице кажутся единственным ярким пятном. — Вы… — Лорелея запинается, у нее мелко дрожат руки, и ей приходится сделать глубокий вдох, прежде чем продолжить. — Что вы думаете о террористах из «Вечной ночи»? Глупо в первую очередь спрашивать об императрице. Тео только этого от нее и ждет, и Лори решает сделать ход конем. Но ожиданиям не суждено оправдаться. — О ком? — Она хрипло смеется и делает глоток из стакана. — Единственная «Вечная ночь», о которой я знаю, — молодежная группа волонтеров. Раньше в Сенате была оппозиционная партия с таким названием, но с тех пор, как Валенсия велела их распустить, о них ни слуху ни духу. Чтоб ей провалиться, козе поганой. — Вам не нравится императрица? — Голос у Лори дрожит, но она продолжает. Старается не подавать виду, что ответы ставят ее в тупик. Что значит волонтерская группа? Какая оппозиционная партия? — Где вы ее нашли, а? — спрашивает женщина у Тео. — Как с Луны свалилась. — Она закатывает глаза и вновь поворачивается к Лори. Тыкает в нее длинным, тонким указательным пальцем. В прошлом ее руки могли бы быть утонченными и изящными, а сейчас напоминают сухие и скрюченные прутья. — Кто в восторге от этой суки, так это ее любимчики — родственники или еще какие Творцы. Сидят в своем Сенате и в ус не дуют, зная, что их-то Валенсия велит прикончить, едва дело запахнет жареным. А ведь они столько всего наболтали! Еще моя прабабка застала времена, когда Амадеусы обещали нам рай на земле — вы, мол, будете жить вечно, а что может быть слаще вечной жизни? Брехня это все, девочка, вот что я тебе скажу. Моей прабабке скоро стукнет двести восемнадцать лет, а она была бы рада умереть еще в семьдесят. Но кто ж даст ей подохнуть в санатории-то? Согнали туда стариков, как скот, и делают вид, что так и надо. Недавно, вон, пафосный какой-то открыли в центре города — зуб даю, будут отправлять туда тех, кто занесет Сенату денег, чтобы у них были хотя бы шансы помереть вовремя. Женщина продолжает говорить, но Лорелея больше не слушает. Снова и снова прокручивает сказанное в голове, и не может смириться с положением дел. Она читала так много книг по истории, столько времени провела под боком у мистера и миссис Амадеус и столь многих отправила к праотцам, но… Не могли же все эти люди быть приближенными императрицы? Творцами? Гнусный червячок, подъедающий доводы о невиновности императрицы, шепчет, что могли. Светловолосые, с голубыми или серыми глазами — в списках очень редко встречались другие люди. Лори хочется добровольно прикусить шнур от наручников, чтобы ее снова ударило током. Этого не может быть. Она что-то упускает. Всех в этом баре подкупили террористы. — …и лучше сдохнуть под забором, чем вечно жить в таком дерьме. — Женщина со струпьями на лице ставит эмоциональную точку в своем рассказе. Тянется к сумочке и достает оттуда пачку длинных тонких сигарет. Закурив, она выглядит почти как особа императорских кровей. — С-спасибо, что поделились. — Лорелея пытается улыбнуться, но уголки губ дрожат и вновь опускаются вниз. — Я… — Нам уже пора. — Тео тянет ее в сторону выхода за шнур от наручников. — Удачи вам с такой незнайкой, — смеется женщина им вслед. — Она вроде здоровая, может, из нее еще вырастет что толковое. Гомон многолюдной улицы все такой же оглушающий, но на этот раз Лори его не слышит. Не чувствует, как Тео то и дело дергает за шнур, когда они возвращаются к высокому многоэтажному дому. Не замечает взглядов прохожих и не прислушивается к чужим голосам. И даже когда наручники громко щелкают и валятся на пол, а ее снова запирают в небольшой комнатушке с полосатыми обоями, она не произносит ни слова. Лорелее кажется, что мир разлетается на кусочки. Она ловит их руками, пытается собрать и склеить обратно, но ничего не выходит. Там, где еще несколько минут назад была уверенность, остаются лишь зияющие пустотой дыры. И заполнить их нечем. Без сил она опускается на кровать и зарывается под одеяло, будто в попытках спрятаться. Мир не может быть таким. Это ложь.

***

Ночью Лори снятся кошмары. Снова и снова перед глазами возникает темный зал в «Приюте обреченных», и из его теней за ней наблюдают изуродованные, искалеченные люди. Тянут к ней руки, требуют избавить от страданий. На месте стальной двери и закрытых жалюзи окон возникают глухие стены, и в конце концов ей оказывается некуда бежать. — Чего тебе стоит? — хрипит мужчина с торчащей из-под воротника опухолью. — Ты можешь оборвать наши муки, — качает головой лысеющая женщина в струпьях. — Разве тебе самой не хочется нам помочь, незнайка? — Если Дом раздобудет лицензию на оружие, станет только хуже, — причитает другая женщина, у которой не хватает части носа. — Мы обречены. — Помоги нам, Лорелея. — Кто нам поможет, если не ты? — Не сопротивляйся, Лорелея, от долга не убежишь. Просыпается Лори в до боли знакомой комнате. Дышит судорожно, тяжело, как после длительной пробежки. Жмурится на мгновение и как следует потирает глаза кулаками, пытаясь прогнать навязчивые видения. Не может мир быть таким отвратительным, таким несправедливым! Мысли путаются, никак не хотят выстраиваться в связную цепочку, а под прикрытыми веками пляшут яркие цветные всполохи. Только бы не начали снова складываться в образы посетителей «приюта». Она не выдержит, если еще хоть раз попытается проанализировать происходящее. Устроить такой спектакль нужно было еще постараться, и в безграничные возможности «Вечной ночи» Лори верится с трудом. Кто они такие на самом деле? Террористическая группировка? Группа молодых волонтеров? И то, и другое сейчас кажется сущей глупостью. Откуда у волонтеров собственный вертолет, какие волонтеры станут похищать Жнецов и угрожать им ножом, таскать по сомнительным заведениям? И это не говоря о том, что среди них есть Творец. Еще и наручники — рабское клеймо, которое так легко распознают обычные прохожие. Что на самом деле происходит в Люминатусе? Как докопаться до правды? Как выбраться из плена? Лорелея уже не знает, нужно ли пытаться сбежать, зная, что где-то в закутках бесконечных улиц города сидят бедняги и глушат неутихающую боль лошадиными дозами морфия. Холодный душ не помогает собраться с мыслями. Лори мельком смотрит на себя в зеркало: длинные темные волосы прилипли к лицу, под глазами синяки, лицо осунулось. За последние несколько дней она стала похожа на бледное привидение. Ей нужна информация, и она рассуждает об этом, когда вытирает волосы полотенцем. Любая. Пусть террористы позволят ей самой выйти в интернет и посмотреть, что говорят о городе люди. Пусть наглядно покажут, что в нем творится. И если они не врут, то это не станет проблемой. А если врут, то могут попытаться сделать с ней что угодно. Продать в рабство, где наручники не будут снимать практически никогда, или потребовать выкуп у исследовательского центра. Наверняка существует с десяток куда худших исходов, но о них Лори старается не думать. Тяжело выдыхает. Смогла бы она помочь таким, как завсегдатаи «приюта»? Сумела бы убить человека просто так? Даже зная, как тот мучается? У нее было так много работы под началом миссис Амадеус, но Лори никогда не задумывалась, что стоит за убийствами на самом деле. Это ее долг — обрывать жизни тех, кому пришло время отправляться к праотцам. А что если оно не пришло? Если убивала она только по прихоти кого-то из высших чинов, пусть даже и не самой императрицы? Тогда она ничем не отличается от наемного убийцы. Только тем нужно оружие, нужно видеть свою жертву, а она… Тело пробивает дрожь. Лорелея и представлять не хочет, что может случиться, перейди кто-нибудь из Жнецов на темную сторону. А какая из сторон темная сказать Лори уже не может. Мир, подобно шахматной доске, перевернулся в одно мгновение, и теперь она знать не знает, где черные фигуры, а где белые и чей сейчас ход. Все сливается в одно неприглядное серое месиво, пугающее и жестокое. Едва за дверью раздаются тяжелые шаги, Лорелея подлетает к двери, отбросив в сторону полотенце, и барабанит по ней кулаками. — Я хочу поговорить! — кричит она в надежде, что ее не только услышат, но и послушают. — Пожалуйста! Шаги на мгновение стихают, а потом вновь грохочут по полу. Бесполезно. Террористы из «Вечной ночи» станут говорить с ней только на своих условиях, когда сами того захотят. А она, запертая здесь, вынуждена будет вариться в котле из кошмарных видений и предположений, пока не перестанет доверять и самой себе. Какие же глупости. Лорелея отбрасывает в сторону жалость к себе и возвращается к окну. Не время сейчас впадать в отчаяние. Она до сих пор жива, на правом запястье не осталось и следа от наручников, а значит шанс ещё есть. Ей просто нужен план. Хоть какой-нибудь. Но план не приходит ни через час, ни даже к вечеру, когда за окном окончательно темнеет. Яркие неоновые вывески сверкают и переливаются, заведения зазывают посетителей к себе, а люди как ни в чем не бывало идут мимо окна. Кто-то болтает по телефону, кто-то смеется, а кто-то смотрит себе под ноги, низко опустив голову. Наблюдать за ними как прежде у Лори не выходит. Если мир действительно такой, каким она увидела его вчера, то они обо всем знают. Знают и просто проходят мимо, не обращают внимания, будто и нет в чужой боли ничего особенного. Будто нормально находиться у кого-то в рабстве или мучиться от смертельной болезни, зная, что у тебя нет и шанса умереть. Не может быть, чтобы большинству было наплевать. Лори отказывается в это верить. В замке со скрипом поворачивается ключ, в комнату заглядывает уже знакомая девушка — вчера она заносила одежду, а сегодня зачем явилась? Лорелея представляет, как на нее снова нацепят наручники и потащат на «прогулку» по Люминатусу. Инстинктивно потирает запястье. — Босс велел отвести тебя вниз, — девушка улыбается. — Так что собирайся, пойдем. — Кто у вас босс? — спрашивает Лори, зная, что не получит ответа. — Вот заодно и узнаешь. Но никаких выкрутасов, понятно? Если попытаешься сбежать или выскочить на улицу, то к тебе снова приставят Тео. А методы у него то еще дерьмо, ты наверняка уже оценила, — она хмурится и поправляет собранные в хвост волосы. — Давай-давай, нечего прихорашиваться, тебя же по делу позвали, а не на свидание. Может, не такие они и отвратительные люди, какими Лорелея их представляет. Может, права была женщина в «Приюте обреченных», когда говорила, что не знает ни о каких террористах из «Вечной ночи». По коридору они проходят всего ничего, почти сразу сворачивают в сторону крутой металлической лестницы. Этажом ниже стены отделаны темными пластиковыми панелями, на фоне которых едва можно различить двери, — помогают только электронные замки с непрерывно мигающими светодиодами. Значит, нормальные замки у них тоже есть. — Тебя же Лори зовут, так? — Да. — Камилла. — Она протягивает Лори руку, когда они останавливаются у одной из дверей. — Приятно познакомиться. — Не могу сказать, что это взаимно. — Лорелея поджимает губы и без энтузиазма отвечает на рукопожатие. Но Камилла только смеется в ответ. На ней черный кардиган, и здесь, на цокольном этаже, где освещение куда более яркое, Лори замечает небольшую нашивку на груди: «спецгруппа». — Ничего, босс говорит, ты скоро передумаешь. Удачи тебе, и не давай никому зубы себе заговаривать, а то есть там любители болтать без умолку и не по делу. Камилла хлопает ее по плечу, будто они давние подруги, и подталкивает в сторону приоткрытых дверей. Лори не успевает ни ответить, ни воспротивиться — только смотрит во все глаза на длинный светлый кабинет, раскинувшийся впереди. За длинным столом сидят незнакомые мужчины: большинство немолодые, годам к сорока или пятидесяти, в классических костюмах, но есть и ребята помоложе. Лорелея узнает Нокса Авидию — тот сидит чуть ли не во главе стола, рядом с солидным мужчиной с моржовыми усами, — и Тео. — Проходи, садись. — Нокс машет рукой в сторону свободного стула у дверей. — Ты же хотела поговорить. Лорелея была уверена, что говорить ей придется с Тео или Ноксом, в худшем случае — с незнакомыми молодыми людьми в черных кардиганах, а в зале собралось не меньше пятнадцати взрослых мужчин. Кто они такие? В голове проскальзывает мысль, что ее притащили на аукцион, и сейчас кто-нибудь из мужчин в костюмах купит ее за сумасшедшие деньги. Вот откуда у «Вечной ночи» вертолет, технологичные замки и деньги на такие залы. Лори нервно сглатывает. — Я… — В горле пересохло, Лорелея запинается и ей приходится прокашляться, прежде чем начать говорить. — Могу я выйти в интернет? Своими глазами увидеть, что происходит в городе. Среди присутствующих пробегают шепотки, мужчина с моржовыми усами наклоняется к Ноксу и говорит что-то тому на ухо, но отсюда не расслышать. Нокс кивает и подталкивает в сторону Лори телефон. Аппарат скользит по столу, больно ударяет ее по костяшкам пальцев, когда останавливается. — Пользоваться умеешь? — Нет. — Теодор, помоги нашей гостье, — говорит усатый мужчина. Голос у него низкий и гулкий. — Хватит сидеть сложа руки. И не забудь вывести изображение на экран, мы все хотим посмотреть. Тео сидит за пару стульев от нее, и ему приходится поменяться местами с незнакомым Лори парнем. Выглядит он хмурым и угрюмым, будто ему не хочется присутствовать на этом собрании, и уж тем более не хочется помогать Лори пользоваться телефоном. После вчерашнего она уже не может думать о нем как о хорошем человеке. Есть в нем что-то темное, что-то неправильное. — И на что хочешь посмотреть? — спрашивает он. Никакого «детка», никакой ехидцы в голосе — только холодное спокойствие. Лори смотрит, как Тео стучит пальцами по экрану телефона, переключает между собой окна и как на большом экране в дальнем конце зала появляется точно такое же окно поиска. — Новости. Что-нибудь про народные восстания, происшествия, может быть, криминальные хроники. — Лори давно уже придумала, что хочет увидеть. — И информацию о «Вечной ночи». Страницы сменяют друг друга, мелькают громкие кричащие заголовки и жуткие фотографии. Десять лет назад в Люминатусе произошло вооруженное восстание, которое императрица Валенсия Девятая подавила буквально за неделю: именно тогда была распущена партия «Вечная ночь», потому что от них никого толком не осталось. Лорелея смотрит на снимки — на горящее правое крыло императорского дворца, что в центре города, на жмущихся по углам людей и полицейских с дубинками. Она ни о чем подобном не слышала. Десять лет назад ей было всего семь, в те годы ей даже не приносили списков. Новости о так называемых «санаториях» перебивают собой большинство других. Люди недовольны условиями содержания и требуют больше пространства, но никто не противится происходящему. Активисты проводят пикеты против жестокого обращения с животными и требуют прекратить издеваться над домашним скотом в промышленных масштабах. У кого-то на плакате сверкает надпись «хватит срезать мясо с живых коров», и Лори чувствует, как к горлу подступает тошнота. Животные тоже не могут умереть. В зале стоит невыносимая, почти удушающая тишина. Никто не шепчется, и Лорелея слышит лишь собственное шумное дыхание. Кажется, его должно быть слышно на весь зал, но никто не обращает на него внимания. Собравшиеся буравят Лори взглядами, следят за ее реакцией. Тео вбивает в поисковик новый запрос, показывает другую демонстрацию: люди идут по площади Света с большими транспарантами «Слава вечной жизни» и со вплетенными в волосы живыми цветами. За ними виднеется императорский кортеж, а чуть поодаль — самый крупный транспарант, цифровой. «Смерть — иллюзия», — девиз нового поколения. Новой жизни в Люминатусе. — Все, хватит, — громко произносит Лорелея. — Я больше не могу. — И как тебе расклад? — Нокс облокачивается локтями на стол. — Тебя держали в исследовательском центре только ради того, чтобы обеспечивать смертность имперским шавкам, принцесса. Потому что род Амадеус и их верные прихвостни жизнь знает сколько лет методично избавлялись от Жнецов. Как там было в самом начале? Ах да: «жизнь восторжествует над смертью и мы создадим рай на земле». Как же так? Внутри у Лорелеи разрастается черная дыра — пожирает все жизненные установки, уничтожает те крупицы знаний, какие она почерпнула за двенадцать лет жизни под крылом миссис Амадеус, разрывает на части веру и уверенность в завтрашнем дне. — А когда их осталось слишком мало, поняли, что повернули не туда. — Нокс продолжает, не оставляя ей и шанса прийти в себя. Лори чувствует, в каком бешеном ритме бьется сердце в груди. — И решили сцапать оставшихся. Представляешь себе императрицу и сенаторов, застрявших в «Приюте обреченных»? Вот и они не смогли. С тех пор вся империя покатилась по наклонной. И если в Люминатусе можно упиться морфием и купить себе раба по дешевке, особенно из обреченных, то представляешь, что творится на окраинах? В Тенебрис, говорят, лучше вообще не соваться, хотя кто-то и болтает, будто там скрываются Жнецы. Выходит, баланс не просто нарушен — его буквально не существует. Сколько Жнецов осталось в столице? А в империи в целом? Творцы рождаются снова и снова, у миссис Амадеус, например, есть сын, не говоря уже о многих ее коллегах из сената. И чем больше их становится, тем чаще вокруг зарождается новая жизнь, которая рискует никогда не погибнуть. Страх снова хватает Лорелею за горло. Работает ли кто-то со списками, пока она сидит здесь? Контролирует ли рождаемость насекомых и некоторых агрессивных растений? Стоит только упустить их из виду, и люди вынуждены будут страдать не только от боли и неизлечимых болезней. — Кто вы такие? — спрашивает она тихо, не задумываясь о том, услышит ли ее кто-нибудь, кроме сидящего рядом Теодора. — И… Я-то вам зачем? В голове одно за другим всплывают воспоминания: об уколе в вертолете, о приставленном к горлу ноже, об отвратительных наручниках и резком ударе током. Неважно, террористы они на самом деле или нет, методы у них варварские и не заслуживают доверия. Что они решат сотворить в следующий раз? Бросить ее на растерзание толпе желающих погибнуть обреченных? Отправить прямиком к императрице, чтобы повлиять на ее политику? Стать для них оружием? Лорелея ни к чему из этого не готова. Сейчас ей больше всего хочется повернуть время вспять и никогда не встречаться с этими людьми. Не знать о том, что происходит в таком светлом и солнечном городе; не видеть искаженных болью и неприязнью лиц бедолаг в «приюте». Хочется представить, будто все это страшный сон, который никогда не станет явью. — Дети взбунтовавшихся десять лет назад сенаторов, их родственники и близкие, местами сочувствующие, — уклончиво отвечает Нокс. Удивительно, но он ее все-таки услышал. — Раскрывать тебе все карты еще рановато, ты же понимаешь? У нас нет гарантий, что ты не сбежишь обратно под крыло к Валенсии, как только мы дадим тебе хотя бы частичную свободу. Но мы не террористы и не уличная банда подростков, которая не осознает, на что идет. У нас есть план, и ты можешь стать его частью, если захочешь. — А если нет? — Лори поднимает на него взгляд. Сейчас Нокс выглядит старше, чем в прошлый раз, — губы не трогает веселая улыбка, брови сведены к переносице, а в ярком свете потолочных ламп заметно, что он ощутимо старше. Сколько ему на самом деле? — Тогда нам придется поменять вашу точку зрения, — произносит мужчина с моржовыми усами и откидывается назад в кресле. — На карту поставлено слишком многое, чтобы давать заднюю. Нам удалось выяснить, где содержат одного Жнеца, и тратить месяцы, а то и годы на поиски остальных нам некогда. В исследовательском центре вы были одна, где Валенсия содержит остальных — загадка, и наши специалисты разгадку так и не нашли. Так что либо вы будете сотрудничать добровольно, либо мы найдем другой способ заставить вас работать на общество, а не правящую верхушку. Смерть — не привилегия и не иллюзия, а право каждого живого существа. Никто не сможет заставить ее убивать против воли, как бы сильно им того ни хотелось. Жнецам нужна предельная концентрация, чтобы сознательно оборвать чужую жизнь — нужно знать, как выглядит человек и какое имя ему дали при рождении. Лори отлично помнит ощущение прикосновения к чужой жизненной энергии: едва уловимый свет в бесконечной пустоте, дрожь и пульсация, вслед за которыми наступают тишина и непроглядная тьма. С животными и растениями все проще, их жизненная энергия не пульсирует и не дрожит, да и исчезает практически за мгновение, на них не нужно даже сосредотачиваться. Ей понадобилось несколько лет, чтобы научиться управлять собственным даром. Несколько лет и пристальное внимание со стороны мистера и миссис Амадеус. Может быть, потому они и были так к ней добры? Если все увиденное правда, то они догадывались, что тогда еще совсем маленькая Лорелея не станет с ними сотрудничать. Понимали, что ей не захочется убивать сенаторов и членов императорской семьи, уничтожать их врагов, когда там, в городе, страдают и не находят себе места обычные люди. И они вырастили ее послушной и верной, убедили в том, что рай на земле давно наступил и нет города прекраснее Люминатуса. Печатали для нее газеты, создавали радиостанции… — Ты можешь еще кое-что найти? — Лори поворачивается к Тео и кивает на телефон. — «Имперский вестник» и дома престарелых. — Никак не можешь поверить? — криво ухмыляется он, но запрос в поисковую строку все-таки вбивает. «Имперский вестник» — форум в интернете, на страницах которого встречаются лишь бесконечные обсуждения сторонников нынешней политики Валенсии Девятой. Лори не успевает читать, но замечает несколько кричащих заголовков: «вечная жизнь стала реальностью», «какой санаторий выбрать, чтобы достойно провести старость», «инновационное средство для продления молодости». О домах престарелых и вовсе ничего неизвестно. На экране мелькают устаревшие еще лет пятьдесят назад новости о том, как в Люминатусе за ненадобностью закрылся последний дом престарелых и несколько статей о том, что новые санатории ничем не отличаются от когда-то популярных домов престарелых. Глупо было надеяться на лучшее, так ведь? Еще в «Приюте обреченных» она увидела достаточно, чтобы понять: жизнь некоторых в городе оставляет желать лучшего. Ей просто сложно признаться себе, что такой кошмар может существовать не только в воспаленной фантазии художников и писателей. Сложно представить, что кто-то в здравом уме поддерживает такой образ жизни и радуется возможности застрять в санатории на десятки, а то и сотни лет. Сколько может прожить человек, прежде чем его тело превратиться в живую ссохшуюся мумию? Сто пятьдесят лет? Двести? Чуть больше? Страшно представить, что чувствуют запертые там старики. — Допустим, я соглашусь, — медленно произносит Лори. Она уверена — стоит сболтнуть лишнего, и это будет использовано против нее. — Что тогда? Я не знаю, что на самом деле творится в империи. И одна я никогда не смогу справиться с таким объемом смертей: сколько в Санктусе санаториев? А сколько смертельно больных, но еще молодых людей? Не говоря уже о животных, насекомых и растениях. Только сейчас она замечает, что в зале, точно так же, как и в ее комнате, очень много комнатных растений. Горшки с высокими пальмами стоят вдоль стен, кашпо со свисающим вниз плющом подвешены над длинным столом. И ни одно из растений не увядает, несмотря на то, что она — Жнец — стоит рядом. — Допустим, — говорит Нокс, — что тогда мы посвятим тебя в свои планы. Но только после того как юридически закрепим твое желание сотрудничать. — Хотите, чтобы я подписала договор на вступление в «Вечную ночь»? — хмыкает Лорелея. Звучит смешно. — Мы хотим, чтобы вы подписали соглашение о неразглашении и подтвердили, что отрекаетесь от семьи Амадеус и императорского двора, — снова встревает мужчина с усами. Достает из-под стола большой прямоугольный планшет. — Мы рискуем жизнями, и нельзя допустить, чтобы все полетело в бездну из-за вашего страха или любопытства. Это обычная процедура, в наших рядах уже есть те, кто через нее проходил. И, как видите, никто в этом зале не похож на заложника. Лорелея поджимает губы. Мысли судорожно сменяют друг друга, перед глазами то и дело проплывают картины из прошлого: как мистер Амадеус заходил проведать ее, как его ассистент Герман то и дело заносил ей свежие выпуски газет, как весело улыбались молодые лаборанты, которые заходили пообщаться. Готова ли она оставить свою жизнь в исследовательском центре в прошлом? Довериться группе незнакомых людей? Они могут оказаться настоящими преступниками и террористами, которые просто притворяются добрыми и понимающими. Точно так же, как мистер Амадеус, так ведь? Двенадцать лет он притворялся добрым дядюшкой, делал вид, что заботится о ней, а на самом деле создавал у нее в голове искаженную картину мира. И ради чего? Ради собственной безопасности! Ради своих драгоценных родственников, ведь они не могут оказаться в санатории, которые его жена строит для рядовых горожан. Внутри Лори закипает злость. Она вспоминает, как встречалась со старшим сыном мистера и миссис Амадеус, когда ей было лет десять, — сероглазый, светловолосый мальчишка смотрел на нее свысока и отказывался разговаривать, потому что она была Жнецом. Лори еще помнит, с каким трепетом миссис Амадеус прижимала к себе сына в тот день. И даже не отчитала его, когда он назвал Лорелею убийцей. Сколько ему тогда было? Двенадцать? Тринадцать? Достаточно, чтобы понимать реальное положение вещей. Становится противно. — Давайте сюда, — произносит она куда более резко, чем нужно. — Я почитаю. Усатый мужчина передает ей планшет и карандаш через стол. Документ отображается на экране целиком: всего несколько положений, ничего особенного. Лори перечитывает его несколько раз, но не находит никаких подводных камней. Единственное, чего требует от нее «Вечная ночь» — сохранения жизненно важной для организации информации и обрыва связей с семьей Амадеус и их приближенными. Уже знакомый червячок снова подъедает сознание сомнениями, как настоящий червяк мог бы подъедать спелое яблоко, — они могут просто усыплять ее бдительность, точно так же, как Амадеусы. Люди вокруг приглушенно переговариваются между собой, краем глаза Лорелея замечает, как нетерпеливо вертится на стуле Тео — отклоняется назад и снова облокачивается на стол. А потом их взгляды пересекаются. Сегодня он смотрит на нее без откровенного пренебрежения, будто бы даже с интересом, и лицо у него не такое перекошенное, как вчера. Карандаш на поверку оказывается пластиковым. Лори крутит его в руках и так и эдак, пока Теодор по правую руку от нее не закатывает глаза. — Просто поставь подпись, как на бумаге, — фыркает он то ли раздраженно, то ли весело. Это работает. Лорелея посильнее нажимает на пластиковый карандаш, когда прислоняет его к экрану планшета, и одним движением оставляет под договором подпись. Получается совсем не как на бумаге, в первые секунды она боится повредить экран, но это лучше, чем ничего. Сколь многого еще она не знает о современных технологиях? О телефонах, планшетах и современных компьютерах? В исследовательском центре у нее не было ничего, кроме книг, и о технике она узнавала только со слов молодых лаборантов. Мистер Амадеус об этом говорить отказывался. Она бесконечно отстала от жизни, от времени и даже от своих сверстников. Права была женщина в «Приюте» — Лори как с Луны свалилась. — Вот и замечательно. — Нокс хлопает в ладоши, когда Лорелея передает планшет обратно, словно только этого и ждал. — Теперь можно и делом заняться. Рассказывать тебе историю с сотворения мира я не собираюсь, сама разберешься в процессе, но кое-что узнать тебе нужно. Нас гораздо больше, чем ты видишь на сегодняшнем собрании. «Вечная ночь» сейчас — огромная подпольная группировка, но для широкой общественности мы просто группа молодых активистов. Ратуем за добро и справедливость, требуем восстановить права Жнецов и все такое. — У Жнецов нет прав? — вопрос слетает с губ Лори прежде, чем она успевает его обдумать. — А ты как думаешь, принцесса? Не помню, в каком году это случилось, но кто-то из Амадеусов на законодательном уровне приравнял Жнецов к государственным преступникам и лишил большинства гражданских прав. Как раз тогда и расцвели лозунги о том, что империи не нужна смерть. Большинство было счастливо, ведь сколько лет императорский дворец твердил, что стоит только избавиться от чумы Жнецов, как жизнь тут же зацветет повсюду. Ну вот и избавились, вот и зацвела, все просто счастливы. Некоторые из мужчин в костюмах нервно посмеиваются, а вот Лорелее не до смеха. Она нервно поправляет край толстовки и не знает, куда себя деть. Чем больше Нокс рассказывает, тем сильнее хочется убежать. Сохранить хоть маленькую крупицу от того мира, в котором она прожила двенадцать лет. — С тех пор они попрятались, куда могли. Мы подозреваем, что большинство тут же сцапали Амадеусы — не знаю уж, казнили они их или упрятали по тюрьмам. Меня лично в те годы даже в проекте не было, и так далеко я не копал. Из тех, о ком мы знаем сейчас, несколько сидят в подполье в глубине империи и не собираются возвращаться в Люминатус — официально они объявлены в розыск. Об остальных никакой информации, даже если есть еще живые. Мы и тебя-то нашли только потому, что у нас были… Нокс морщится, словно от боли, и на мгновение оглядывается в сторону мужчины с моржовыми усами. — …были свои источники, знать о которых тебе пока не обязательно. Что важно, так это то, что сейчас у Жнецов прав столько же, сколько у бродячей кошки. Тебя можно с легкостью продать в рабство, а ты даже в полицию по этому поводу обратиться не сможешь. Ну как не сможешь — сможешь, тебя просто сразу же загребут обратно в исследовательский центр. Что бы там Амадеусы и другие Творцы ни думали себе раньше, сейчас они понимают, что без Жнецов все развалится окончательно. Баланс — огромные мировые весы, на чашах которых когда-то на равных стояли Творцы и Жнецы. Когда баланс находится в равновесии, нет необходимости обрывать жизни живых существ вручную или пользоваться способностями — жизнь и без того идет своим чередом. Но как только одна чаша перевешивает другую, кому-то приходится работать сверхурочно. Возможно, это единственная правда, которую Лорелея услышала в исследовательском центре. Миссис Амадеус важно было дать Лори понять, что она занимается благим делом. Восстанавливает баланс, который нарушили люди, со всей возможной злобой набросившись на Жнецов. Только не было бы никакой злобы, если бы предшественники Валенсии Девятой не нарекли Жнецов бесправными уничтожителями жизни. — Но кроме прав мы не прочь восстановить и популяцию Жнецов. Если повезет найти больше сотни твоих сородичей, конечно. Так жить-то невозможно, — продолжает Нокс. — А для этого нужно разобраться с Амадеусами и их политикой. У нас перед глазами уже есть пример неудачного восстания: в прошлый раз сенаторы просто собрали под свои знамена кучку единомышленников и, когда не удалось добиться перемен миром, пошли брать закон в свои руки силой. Только ничего не вышло, потому что их быстро прикончили. Подозреваю, с помощью Жнецов. Сильно сомневаюсь, что ты у них одна такая лояльная машина для убийств. Без обид. — Давай без лирических отступлений, будь добр, — недовольно бросает один из мужчин. — У нас еще полно работы. — Ладно, ближе к делу. С твоей помощью мы намереваемся добиться лояльности общества и попробовать побить императрицу и ее свиту той же монетой — взять силой, прежде чем она успеет натравить других Жнецов на всех нас. Это если в общих чертах и без подробностей. Работы тут непочатый край, и в первую очередь нужно научить тебя пользоваться банальным телефоном и придумать, как таскать тебя по городу, чтобы не засекла полиция. В нашем захолустье-то их почти нет, но ближе к центру их как собак нерезаных. Это не говоря уже об охотниках за наживой. Тебя, на минуточку, уже объявили в розыск. Тео, давай, покажи ей. Теодор снова щелкает по дисплею телефона и выводит на экран на стене очередную новостную статью. Лори вздрагивает, едва завидев свою фотографию. Старая, сделанная еще в исследовательском центре для пакета личных документов, та сильно диссонирует с заголовком — Лорелее там не больше пятнадцати, зеленые глаза кажутся несуразно большими на фоне бледного лица и тонкого носа. «Преступница имперского масштаба разгуливает на свободе. Императорский дворец обещает щедрое вознаграждение любому, кто доставит ее во дворец или сообщит ценную информацию о ее местонахождении». Преступница имперского масштаба? За всю жизнь Лори не сделала ничего дурного, если не считать исполнения приказов миссис Амадеус. Становится обидно, пусть даже это подделка или утка. — Думаю, на сегодня достаточно. — Мужчина с усами поднимается из-за стола. — Спасибо, что согласились сотрудничать с нами, Лорелея. Теодор поможет вам разобраться с технологиями, а Ноксиус введет в курс дела, когда у него будет время. Лорелея так и остается сидеть на стуле, пока остальные участники собрания поднимаются со своих мест, хватают планшеты и компактные кожаные кейсы и покидают кабинет. Смотрит перед собой, словно у стола из черного дерева могли найтись ответы на ее вопросы. Не совершила ли она самую большую в жизни ошибку? Что будет, если ее поймают? Или если она так и не сможет никому помочь? Руки дрожат, и Лори хватается пальцами за край стола, да так сильно, что белеют костяшки. Кажется, будто осколки, на которые вдруг раскололся мир, — и внутренний, и настоящий, о котором она ровным счетом ничего не знала, — царапают ее изнутри, рассекают сознание на мелкие кусочки, не давая ни на чем сосредоточиться. — Пошли отсюда. — Лори слышит мелодичный голос Тео и чувствует, как он небрежно хватает ее за плечо. — Думать у себя в комнате будешь. Я провожу. — Самой мне ходить так и не разрешат? — с горечью спрашивает она. — Ничего удивительного. Вы мало чем отличаетесь от Амадеусов, правда? Она не имеет в виду ничего дурного, сейчас ей не хочется ни задевать Теодора, ни мстить ему за вчерашнее отвратительное поведение. Услышанное на собрании вытеснило из головы воспоминания и о наручниках, и об ударе током, и о безразличных лицах прохожих. Какая разница, если она что здесь, что в когда-то родном исследовательском центре на птичьих правах? Глупышка. Просто без прав. Но отчего-то Тео все равно злится. Останавливается в коридоре цокольного этажа и оборачивается к ней, одной рукой прижимая к стене за плечо. И смотрит так, словно Лорелея оскорбила разом его и всю его семью до десятого колена. — Не смей меня с ними сравнивать, ясно? — едва не шипит он. Опасно щурится и часто дышит. — У нас нет ничего общего. — Правда глаза колет, да? Теодор не произносит больше ни слова. Несколько секунд они смотрят друг другу в глаза, а потом он вдруг качает головой и, грубо схватив за руку, тащит дальше по коридору. Шаги у него широкие, и Лори едва поспевает за ним, плетется позади, морщась от неприятного жжения. Неужели нельзя аккуратнее? Спрашивать не решается. За что бы Тео на нее ни взъелся, пусть сам разбирается со своими проблемами. У Лори просто не остается сил думать о таких мелочах, размышлять о чувствах других. Она не замечает даже Камиллу, которая машет ей рукой, когда они поднимаются по лестнице на второй этаж. Сегодняшняя ночь может оказаться даже длиннее предыдущей.