Иллюзия жизни

Лорелею будят бьющие в глаза солнечные лучи и грохот музыки. В первые несколько мгновений она не понимает, где находится и по привычке тянется к прикроватной тумбочке, чтобы выключить будильник. И только потом понимает, что никакого будильника нет, равно как и тумбочки. В попытках потянуться она едва не валится с узкой жесткой кровати. Голова раскалывается, боль мешает соображать. Как она сюда попала? Вчерашняя ночь всплывает в памяти, словно сокрытая густым туманом. Лори помнит шум в комнате, оглушительный гул лопастей вертолета… Вдоль позвоночника пробегают мурашки. Ее похитили, и где бы она сейчас ни находилась — от дома это место далеко, и ей сильно повезло, что ее до сих пор не попытались покалечить. Комната, в которой очутилась Лори, небольшая и в другой ситуации могла бы показаться уютной. Маленькое окно занавешено полупрозрачными шторами, у кровати стоит стеклянный столик, а стены оклеены обоями в полоску. Это явно жилая комната. На подоконнике стоят горшки с увядшими цветами, на столике валяются блокнот и ручка. Воровато озираясь вокруг, Лорелея спешно перелистывает страницы — пусто. Кто бы ее сюда ни притащил, он не собирается ее убивать. Пока что. Она осторожно опускает стопы на пол — кафель неприятно холодит кожу — и все-таки поднимается с кровати. Медленно подходит к окну, выглядывает наружу: оттуда видна оживленная улица, люди спешат куда-то точно так же, как и всегда. Вот проносится мимо машина, за ней другая, какие-то женщины останавливаются неподалеку от окна и заливисто смеются, а потом шагают дальше. Первый этаж, значит, сбежать можно запросто — так думает Лорелея, когда пытается открыть окно. Только ничего не выходит. Дергая раму и так и этак, она не понимает, в чем проблема. Плотный пластиковый замок не поддается, корпус остается неподвижным, и лишь теперь до Лори доходит: она не слышала ни женского смеха, — только видела, как они смеются — ни гула проезжающих мимо машин. Если их можно было расслышать с тридцать восьмого этажа, то с первого и подавно. Сквозь окно в эту комнату не проникает ни звука. А если она попробует привлечь внимание прохожих? Лорелея барабанит по стеклу кулаками, стучит ногами, но люди снаружи ее не замечают. Идут по своим делам. Темноволосая девушка останавливается буквально напротив Лори, пристально в нее вглядывается, а потом достает из сумочки помаду, деловито поправляет макияж и сворачивает за угол. Становится не по себе. Неужели они ее не видят? Сама того не замечая, Лорелея начинает мерить комнату шагами: ходит от двери до окна и обратно, переплетает за спиной пальцы обеих рук. В соседней комнате все так же грохочет музыка. Приходится приложить ухо к стене, чтобы хоть что-то расслышать: слов песни не разобрать, чужих голосов не слышно, но зато слышны шаги. Кто-то там ходит, скорее всего не один. Она слышала троих мужчин, когда ее похищали, но это вовсе не значит, что здесь их собралось не больше. При мысли о том, что это дом одного из них, становится только хуже. Заложника можно не только покалечить или прикончить. В горле встает ком, и сглотнуть его не получается. Что делать? Куда бежать? Где спрятаться? Вопросы возникают в голове один за другим, бьются, словно птицы в клетке и провоцируют только приступы паники. Лорелея опускается обратно на кровать и хватается за голову. Дыхание учащается, она чувствует, как стучит в груди сердце и замечает, как дрожат колени. У нее нет ни одного ответа, и она не знает, с чего начать. Она уверена — рано или поздно за ней придут. Стихнет музыка в соседнем помещении, откроется дверь… Дверь! Стоит проверить дверь! Коря себя за волнение, Лори бросается вперед и с силой дергает дверную ручку. Не поддается. Какая же она на самом деле глупая и наивная. Мало того, что не попыталась проверить дверь в первую очередь, так еще и надеялась, что ее оставят в комнате без присмотра и даже дверь на ключ не закроют. Если ее не выпускали из родного крыла дома, то с чего должны выпускать тут? Она ведь в плену. Безнадежность собственного положения тяжелым грузом опускается на плечи Лори. Она ничего не может сделать. Никуда не может убежать. Нигде не может спрятаться. Остается только сидеть на кровати, покусывать нижнюю губу от страха и ждать своей участи. Если повезет, она согласится сотрудничать и преступники оставят ее в живых. Жизнь — самое ценное, что у нее есть. За дверями раздаются тяжелые шаги, Лорелея слышит приглушенные мужские голоса и напрягается всем телом. Но кто бы это ни был, он просто проходит мимо, и она выдыхает. Чего страшит ее сильнее — встреча со своими похитителями или перспектива застрять в этой комнате в одиночестве? Навечно. Страх пробирает до самых костей. — Ни одного сообщения — ни одно издание не написало о похищении. Ты точно маху дал. — На этот раз Лорелея может разобрать слова. Мужской голос звучит знакомо, но она не уверена, что ночью слышала именно его. — Я уже говорил тебе, что не мог ошибиться, — раздраженно отвечает другой мужчина. И его голос Лори узнает сразу же — мелодичный. От этого мужчины вчера пахло мятной жвачкой, а общался он с ней как с давней знакомой. Противная, липкая манера говорить. — Информация проверенная. Когда в дверях с треском поворачивается ключ, — старомодный, не имеющий ничего общего с пластиковыми картами в исследовательском центре, — Лорелея в страхе отползает подальше, на край кровати. На этот раз у нее не связаны руки, не завязаны глаза, и она не уверена, что похитители не заглянут в комнату с оружием. Разве они не захотят избавиться от нее, если она увидит их лица? Дверь открывается, но смотреть на тех, кто вошел, Лорелея не решается. Крепко жмурится и закрывает глаза ладонями, будто показывая — она не собирается на них смотреть. Никому ничего не скажет. Если бы могла, она бы и уши ладонями закрыла, только руки у нее всего две. — Доброе утро, принцесса, — хрипло смеется один из мужчин. Прежде чем Лори успевает подумать о том, чтобы выскочить за дверь, проскочить между ними, ключ снова поворачивается в замке. — И каково тебе переехать из одной башни в другую? Что-то здесь не так. Лорелея была уверена — на нее станут наставлять оружие, с нее потребуют сделать что-нибудь опасное, например, убить кого-нибудь без приказала императрицы, а вместо этого похитители пытаются шутить. С ней играют. Хотят усыпить бдительность, чтобы… Дрожь страха снова пробегает по телу, оставляя за собой след из мурашек. Почему именно она? — Я ничего не знаю, — дрожащим голосом произносит Лори. На глаза наворачиваются слезы, и сдержать их не получается. Она всхлипывает и шмыгает носом. — Не знаю, с кем вы меня перепутали, но вам нужна не я. Никто из императорской семьи не станет за меня заступаться, да моего отсутствия там даже не заметят… Заметят, обязательно заметят. Мистер Амадеус первым поднимет тревогу, доложит обо всем императрице, а она устроит разнос на посту охраны или в техническом отделе, где Лорелея никогда даже не была. Но похитителям знать об этом не обязательно. Пусть и дальше думают, что ошиблись, если ложь сработает. Только врать Лори не умеет. Всю жизнь ее учили говорить правду. — Брось, я знаю, что тебя содержали в лаборатории как Жнеца, детка, — мужчина с мелодичным голосом называет ее этим дурацким, глупым прозвищем. Она слышит и чувствует, как он подходит ближе и шумно дышит где-то высоко у нее над головой. — Ты убиваешь по приказу императрицы. Открыть глаза страшно. Лори ощущает себя маленькой, беззащитной и слишком наивной для окружающего мира. Но до чего же хочется возразить! Убивать по чьему-то приказу значит быть наемным убийцей, а она вовсе не такая. Она исполняет свой долг перед окружающим миром и императорской семьей, когда работает со списками. Жнецы рождены, чтобы отбирать жизни у живых существ, и от этого ей никуда не убежать. Но она никогда не убивала просто так! — Я ничего… — Хочешь, поговорим по-другому? — что-то холодное и острое упирается ей в открытую шею. Лорелея в страхе замирает. — Ты не сможешь помереть, если не решишь сама себя прикончить, но, обещаю, боль развяжет тебе язык. — Ну-ну, давай потише. — Судя по звукам, второй мужчина пытается его успокоить, но взглянуть на них у Лори до сих пор не хватает сил. Шуршит что-то справа, падает блокнот со стеклянного прикроватного столика. — Если ты ошибся, и мы сейчас угрожаем какой-нибудь императорской служанке или случайно застрявшей в комнате горничной, то толку от этого не будет. — Засунь свои советы в задницу, — огрызается он. Лезвие — чем бы оно ни было — задевает кожу, и Лорелея морщится от боли. — И если… — Прекратите! — кричит Лори, когда наконец открывает глаза. Первым делом она замечает нож — длинный, изогнутый, закрепленный на пластиковой рукояти. И лишь после, глубоко вдохнув, переводит взгляд на нависшего над ней мужчину. Высокий, светловолосый, он чем-то напоминает мистера Амадеуса, только глаза у него льдисто-серые, а правый косо пересечен шрамом — от брови до середины щеки, будто собственным ножом его когда-то и полоснули. На несколько секунд в комнате устанавливается тишина. — Нокс Авидия, — выдыхает Лори удивленно. В голове всплывают десятки репортажей на станции «Имперский вестник» и объявлений в газетах, где размещался портрет главаря известной террористической группировки. И вот теперь он нависает над ней с ножом в руке. Готов заставить ее говорить, несколько раз перерезав ей глотку, так ведь? Такому будет все равно, даже если она всю жизнь после этого будет вынуждена общаться с миром с помощью блокнота. Для того-то он его сюда и принес, да? Чудовища из «Вечной ночи» продумали все до мелочей, когда похитили ее. И теперь — Лори уверена — они заставят ее убивать ради собственной выгоды. Перейдут с красочных диверсий со взрывами в торговых центрах на новый уровень, а может быть, пожелают добраться до миссис Амадеус. Чего мелочиться, если можно уничтожить саму императрицу. Тогда в Люминатусе — да и во всем Санктусе — начнется хаос. — Чего? — фыркает мужчина с хриплым голосом. Они молчат, переглядываются, а потом вдруг оба прыскают от смеха. Только Лорелея не сказала ничего смешного. Нокс Авидия не торопится сменить положение или отвести нож от ее шеи — порез неприятно саднит, хочется потянуться к нему и смахнуть кровь, но Лори и двинуться боится. Ей не понять, что творится в головах этих людей. Лишь сейчас ей удается рассмотреть второго мужчину. Чуть пониже Нокса, худой, с густыми темными волосами и раскосыми карими глазами, он кажется похожим на бурого лиса. Такой же хитрый и верткий. — Кто тебе наплел такой чуши? Имперские прихвостни? — криво ухмыляется Нокс. — Ваш фоторобот во всех новостях. По «Имперскому вестнику» постоянно дают наводки… — Ты новости-то давно читала? И что за «Имперский вестник» — дурацкое издание на пару читателей? — до сих пор неизвестный ей мужчина достает из кармана телефон и быстро стучит большим пальцем по экрану. — Если такое и есть, то понятия не имею, с какого дна ты его достала. — Это радиостанция, — Лорелея хмурится. — Самая крупная в Санктусе. Да и только вчера в газете… Нокс Авидия выпрямляется во весь рост — теперь он возвышается над сжавшейся на кровати Лори, как высоченная мрачная башня, — и жестом велит ей замолчать. Слава жизни, хоть нож убрал. Только вот смотрят он и его дружок на нее с подозрением. — В Люминатусе уже лет пять как не выпускают газет. А самая крупная радиостанция в империи — «Сонус». Так они и смотрят друг на друга — Лорелея пытается понять, не врет ли ей Нокс Авидия, а тот явно смеется над ней. В его глазах пляшут искры недоброго веселья, а на лицо падает солнечный свет, делая шрам на правом глазу еще более уродливым, чем тот есть на самом деле. Врет. Ни один террорист не сказал бы ей правду после похищения, а самый главный — тем более. Не может быть, чтобы в городе не выпускали газет — откуда тогда горожане узнают новости? Где подают объявления? За последние пять лет она прочитала столько статей, что было бы глупо считать, что их писали специально для императорской семьи. Газеты были дурного качества, на дешевой бумаге и таких никогда не подали бы императрице. Это самые обычные газеты. И их до сих пор печатают. Но говорить об этом вслух опрометчиво. Эти люди совершили далеко не один теракт, похитили ее из дома и угрожали ей ножом за отказ от сотрудничества. Стоит только сказать что-нибудь поперек, как Нокс Авидия снова приставит лезвие ей к горлу и на этот раз нажмет на него посильнее. Лори инстинктивно прикрывает кровоточащий порез ладонью. Щиплет. — Нокс Авидия, кстати говоря, это я, — весело произносит тот, что с раскосыми глазами. Кровать протяжно скрипит, когда Лорелея неуверенно усаживается поудобнее. Потирает шею, размазывая кровь по бледной коже и воротнику светлой ночной рубашки. Переводит взгляд с одного Нокса Авидии на другого — тот, что со шрамом так и стоит посреди комнаты с перекошенной рожей, а тот, что утверждал, будто он настоящий, скрестил руки на груди и постукивает носком ботинка по паркету, довольно улыбаясь. Нельзя верить ни единому слову. Лорелея выросла под началом императрицы и догадывается, что у той множество врагов — от террористической группировки «Вечная ночь» до недовольных ее политикой оппозиционеров. Те сидят в Сенате и только и ждут момента, когда можно будет обесчестить или подставить очередного отпрыска императорской семьи. Мечтают когда-нибудь сами занять их место, выбраться из порочного круга, перестать быть пятыми, десятыми, двадцатыми в очереди на престол. И террористы просто хотят сбить ее с толку, запутать и выведать у нее как можно больше информации. Думают, будто она хоть что-то знает. Политическая жизнь Санктуса всегда проходила мимо Лори, о ней она читала только в газетах. Или слушала по радио. Но ведь эти двое пытались сказать ей, что не существует больше никаких газет, а радиостанцию «Имперский вестник» она себе выдумала. Глупости! — Чего вы хотите? — спрашивает Лорелея напрямую. Хмурится и прижимается спиной к изголовью кровати, обхватывает колени руками и смотрит исподлобья. Если у нее и есть шанс выбраться отсюда целой и невредимой, то только через сотрудничество с преступниками. Хоть какое-то. — Того же, чего хочет любой в Санктусе и в Люминатусе в частности: чтобы смерть перестала быть привилегией богатеньких дружков императрицы, — не настоящий — а может и нет — Нокс Авидия смотрит на нее как на дуру. И Лорелея смотрит на него в ответ, не понимая, что он имеет в виду. Любое живое существо рано или поздно умирает — это неизменный закон жизни. Пока на свете есть Творцы и Жнецы в достаточном количестве, цикл жизни и смерти не может быть нарушен. И неважно, кому суждено умереть — продавцу в магазине, самой императрице или новорожденному ребенку. С детства Лори усвоила: Творцы и Жнецы еще в далеком прошлом обязались соблюдать баланс, чтобы мир не сошел с ума. И столько же, сколько в мире Творцов, столько должно быть и Жнецов. И если бы не общественные настроения, они все так же свободно бродили бы по городу. Лорелея уверена, что могла бы жить с родителями в похожем доме, если бы все было нормально. Так с чего люди должны были перестать умирать? — Никому от смерти не сбежать. — Лори вскидывает голову и едва не задирает нос, лишь спустя пару секунд понимая, как сейчас звучит и выглядит. Ей нужно продолжать строить из себя дурочку, иначе станет только хуже. — Рано или поздно умирает любой. — Да что ты говоришь? — Настоящий Нокс Авидия уже не улыбается, а ухмыляется и снова щелкает пальцами по экрану телефона. — А как насчет ситуации, когда в Санктусе осталось всего ничего Жнецов, м? И все они сидят у императрицы под боком и убивают для нее любого, на кого она укажет своим костлявым пальцем. Голову с плеч! А всем остальным сидеть и мучиться, пока тело не начнет заживо гнить. Как тебе такой поворот, принцесса из башни? — Я ничего об этом не знаю. — Лорелея отрицательно качает головой. Не верит ни единому слову террористов из «Вечной ночи», зато понимает — они не собираются ее убивать. Уж точно не сразу, а значит, можно потянуть время и найти способ сбежать отсюда или сообщить в исследовательский центр. Они же не думают, что она наивная идиотка? Скрыть не угасающую жизнь от общества никак не получилось бы, люди подняли бы восстание, пошли бы на исследовательский центр или даже императорский дворец с вилами. Разнесли бы Люминатус по кирпичику, лишь бы заслужить право умереть. Но Лори своими глазами видела, какой была жизнь в городе: прямо сейчас люди спокойно спешат по своим делам, смеются и ни на мгновение не задумываются о том, чтобы направить свою злость на императорскую семью. Может, они и не злятся даже. Невольно она вспоминает пару смеющихся у окна девушек и женщину, что увлеченно поправляла помаду, глядя прямо на Лори. Не так выглядят люди, которых лишили права умирать. Не может же им быть все равно. И для нее это — главное доказательство собственной правоты. Это и слова самой императрицы и ее подчиненных. — Так ты ничего не добьешься. — Тот, кого она приняла за Нокса Авидию с самого начала, снова хмурит брови. И выглядит так лет на десять старше, а ведь на первый взгляд он не старше двадцати пяти. — Я точно знаю, кто ты такая. Ты проторчала в исследовательском центре около двенадцати лет, они назвали тебя Лорелеей, но фамилию ты так и не заслужила. Никогда не задумалась, почему? — И он криво усмехается. Лори ежится и покрепче прижимается спиной к кровати. — Потому что заключенные теряют право носить родовое имя. Если оно у тебя вообще было. Об этом много писали в «Истории Санктуса». Заключенные именем императрицы лишались родового имени и изгонялись из семей, если попадали в тюрьму по политическим причинам. И если вдруг им не посчастливилось добиться пожизненного или смертной казни, оказавшись на свободе, они уже не могли найти себе места в обществе. Их презирали, не считали способными жить среди других. Все известные политические заключенные в империи совершали преступления против баланса и пытались избавиться от части Творцов или Жнецов, переманить кого-то на свою сторону и воспользоваться способностями себе во благо. Лори не подходила ни под одно из этих определений. И уж точно никогда не была заключенной в имперском исследовательском центре. — Вы многовато знаете для террористов, — произносит она после затянувшейся паузы. Долгое время в комнате не было слышно ничего, кроме мерного постукивания по экрану телефона и шумного дыхания. — Ага, террористов, — кивает Нокс Авидия, сверкая своими будто бы лисьими глазами, и сует ей под нос телефон. — Классные сказки у вас там рассказывают. Ты подумай только, для тебя придумали целую радиостанцию и печатали газеты. Посмотри, вон, что на самом деле происходит. Давай-давай, хочу увидеть твое лицо, когда узнаешь. Сколько раз ей хотелось хотя бы подержать в руках телефон, — настоящий! — когда она жила в исследовательском центре. И не сосчитать. Лори мечтала прикоснуться к сенсорному экрану и выйти в интернет, посмотреть, что происходит за стенами ее крыла и в городе в целом. А сейчас она готова отмахнуться от протянутого ей аппарата и в ту же секунду отвернуться, лишь бы больше его не видеть. Они не скажут ей правды. И не подумают рассказать, зачем на самом деле притащили в чей-то дом. Им просто нужен Жнец, который станет безропотно играть по их правилам. Только Лорелея не станет. И все-таки любопытство берет верх над здравым смыслом. Что бы они ни пытались ей показать, у нее своя голова на плечах — вовсе не обязательно верить увиденному. Она обращает взгляд на светящийся в полутьме комнаты экран, разглядывает фотографии сбившихся в кучу, жмущихся в углу пожилых людей. Понятия не имеет, что это за издание такое, — «Крик» — но фотография просто жуткая. У большинства на голове уже не осталось волос, кожа дряблая и изрытая морщинами, у некоторых она свисает клочьями, словно старая тряпка, какой они обмотались по ошибке. Глаза заплыли белесой пеленой, ноги и руки до ужаса тонкие, их будто на голодной диете держали несколько лет. Сколько им? Под сто пятьдесят? «Императрица согнала неугодных в очередной санаторий. Свежий взгляд на “очередь смерти”», — гласит заголовок статьи. Лорелея несколько раз пробегает по нему глазами. Что такое «очередь смерти»? И если люди на фотографии из числа долгожителей, то почему содержатся в таких условиях? Ей вдруг вспоминается одна из первых прогулок по Люминатусу. Ей было лет десять. Тогда она выходила наружу вместе с мистером Амадеусом и несколькими его помощниками, и прошли они не больше пары улиц. Стояла весна, вокруг цвели вишневые деревья, а под ногами пружинила трава. Такие прогулки Лори любила больше всего. Она не отходила от сопровождающих ни на шаг, но мысленно была очень далеко от парка. Представляла, как здорово было бы прогуляться по городу, заглянуть в местные магазинчики или полюбоваться на статую жрицы вблизи. Добраться до океана и с разбегу сигануть в воду, чтобы уши заложило, а в нос забилась вода. Тогда Лори больше всего на свете хотелось почувствовать себя живой. И она не уследила за своей концентрацией. Травинки у нее под ногами засыхали и клонились к земле, в одно мгновение превращались из молодых и здоровых растений в сухую труху, словно наступила осень. — Девочка! — в тот день к ней буквально подлетел пожилой мужчина — на вид ему было лет восемьдесят, не меньше. Волосы уже побелели от седины, лицо в пигментных пятнах, а карие глаза за толстыми линзами очков мелкие и водянистые. Лори надолго запомнила, с каким отчаянием он на нее смотрел, как тряслись его морщинистые руки. — Скорее!.. Но мистер Амадеус в тот же миг махнул рукой одному из своих людей, и старика увели прочь. Лорелея и понять ничего не успела. — Вот потому Валенсия и велела ограничить прогулки, — вздохнул он тогда. — Видишь, на что готовы люди? С него уже песок сыплется, а он готов наброситься на маленькую девочку в парке, лишь бы отсрочить свою встречу с праотцами. — Но он не выглядел опасным, — Лори с удивлением взглянула на мистера Амадеуса. — Мне показалось, что он грустный. — Грустный, конечно, — тот кивнул. — Никто не хочет умирать, Лори. Такова жизнь. С тех пор прогулок стало еще меньше, а в последний год их и вовсе можно было по пальцам пересчитать. Раз в месяц ее отпускали прогуляться по исследовательскому центру, но это ведь совсем не то же самое, что и город. И сейчас, разглядывая фотографию рядом с кричащим заголовком, даже не пытаясь вчитываться в текст статьи, Лорелея никак не может отогнать непрошенные воспоминания. Ерунда! Подумать только, она чуть не поддалась на эмоциональный шантаж! Кем бы ни был этот второй, он пытается надавить на нее. Что еще ему известно, кроме имени? Он мог следить за ней, мог стащить какие-нибудь документы из исследовательского центра. Мистер Амадеус записывал результаты каждой прогулки в специальный журнал. Да насколько же у «Вечной ночи» длинные руки? Сначала вертолет на крыше центра, потом вся информация о Лорелее. А ведь миссис Амадеус говорила, что ее содержание там — строжайшая тайна. Снова становится не по себе. И окно это еще, сквозь которое нельзя увидеть, что происходит внутри. Где она оказалась? И как отсюда сбежать? — Отвратительно, — фыркает Лори. — Я не хочу на это смотреть. — А кому-то приходится смотреть на это каждый день, — продолжает Нокс Авидия. — Сидеть в санаториях, которые любезно предоставляет власть нашим старикам. Каково, а? Вот исполнилось тебе сто лет — и все, ты обязан либо уехать в санаторий, освободив место молодым, либо сесть в тюрьму. И туда, и туда людей набивают, как в консервные банки. А ты в это время прохлаждаешься в своей уютной башне под крылом у самой императрицы, потому что никому из ее прихвостней не хочется дойти до жизни в санатории. Лорелея закрывает уши ладонями, чтобы не прислушиваться ко лжи. Не существует никаких санаториев, иначе он их бы давно все узнали. Она отказывается верить, что люди способны стерпеть такие условия и не высказать и слова против. Будь оно так, существовала бы далеко не одна «Вечная ночь». — Хватит! Я вам не верю, — Лори качает головой. — И я ничем не смогу вам помочь. Если вам надо… — она запинается. — Если вы хотите, чтобы я на вас работала, то я… — Работала? — в голос смеется мужчина со шрамом. Он так и не потрудился назвать своего имени. — Ты даже не представляешь, куда ты попала. Ты сама захочешь прикончить императрицу, когда до твоих промытых мозгов наконец дойдет, что происходит. Что ты там себе думаешь? Что мы придумываем отмазки, чтобы переманить тебя на свою сторону? Или опорочить имя твоей святой Валенсии Амадеус? Брось. Похищать ради этого девчонку из охраняемого, как поганый военный полигон, центра имени великих никто бы не стал. Мысли он, что ли, читает? Лорелея отворачивается и замолкает. Террористы лучше нее осведомлены о том, как могут вести себя заложники. Понимают, что она не пойдет на контакт и не согласятся ни на какие условия, пока она не предложит что-нибудь взамен. Если не собираются ее убивать, то пусть просто уходят. Оставят ее в покое, раз им так не нравится ее образ мысли. Лори намного лучше осведомлена о том, что происходит в императорской семье и несколько раз лично беседовала с миссис Амадеус. Та вовсе не походила на человека, способного отправлять стариков влачить жалкое существование в «санаториях». Императрица была суровой, но справедливой. Она любила подданных. — Ты на досуге подумай о том, что я тебе показал, — Нокс Авидия наконец убирает телефон и делает несколько шагов по направлению к двери. Его длинный кардиган развевается за спиной, словно плащ. — Может, сообразишь чего и станешь поразговорчивее. Пойдем, Тео, нам тут больше нечего ловить. Значит, второго зовут Тео. Лорелея делает себе мысленные пометки, старается запомнить каждую деталь. Если — когда — она отсюда выберется, то нужно будет описать полиции все до мелочей. Может, по ее показаниям они наконец-то смогут поймать и Нокса Авидию, и всех остальных членов «Вечной ночи». — Ты бы слушала Нокса. Его методы куда более мягкие, чем мои, — говорит Тео напоследок. Берет ее за подбородок и заставляет заглянуть ему в глаза — льдисто-серые, холодные, как если бы он накрошил туда грязного льда. Впервые Лори кажется, что ему что-то нужно конкретно от нее: может быть, он невзлюбил ее еще тогда, когда собирал информацию; или ненавидит Жнецов так сильно, что не может скрывать свою гадкую натуру даже ради общего дела. Отвратительный человек. — Будь моя воля, я бы не оставил тебе выбора. Сколько там тебе, семнадцать? Пора взрослеть. Мир не будет ждать, пока ты скинешь свои здоровенные розовые очки. От его прикосновения наверняка останутся красные пятна, а то и синяки. Кожу неприятно саднит там, где он стискивал ее пальцами. — Пошли, говорю. Выделываться будешь потом. Лори уже не замечает, как Нокс Авидия тащит Тео в сторону двери, но слышит знакомый треск ключа в замке и громкий хлопок двери. Цветочный горшок на подоконнике опасно трясется и едва не валится вниз. Убедившись, что террористы ушли, Лорелея поднимается на ноги и медленно, осторожно подходит к цветку, словно тот может навредить ей. Она точно помнит, что совсем недавно цветы в горшках напоминали скрюченные некрасивые отростки. Увядшие, потерявшие былую красоту, изначально они напомнили ей единственный цветок в собственной спальне. Но сейчас все иначе. С подоконника на нее глядит небольшой розовый куст — резные листья блестят на солнце, отливают зеленью, а на ветках тут и там виднеются бледно-розовые цветы и еще не распустившиеся бутоны. Но стоит только протянуть к цветам руку, как они тут же увядают. Скукоживаются, теряют силу прямо на глазах и снова превращаются в высохшие ветки, одинокие и некрасивые. Ни на мгновение Лорелея не верит похитившим ее террористам, но впервые задумывается, не может ли один из них оказаться Творцом. Никто другой не в состоянии вдохнуть жизнь в растения, которые погибают в ее комнатах. В исследовательском центре алоэ, стоящее около кровати Лори, оживало только тогда, когда мистер Амадеус задерживался в комнате дольше, чем на пару минут. Какой Творец в здравом уме пошел бы в «Вечную ночь»? Она качает головой и снова садится на кровать. С головой накрывается тонким покрывалом и говорит себе, будто просто цепляется за любую мысль в поисках решения. Глупости это все. Ей нужно либо потянуть время и дождаться, пока кто-нибудь найдет ее, а вместе с ней и логово террористов, либо дождаться, пока бдительность похитителей ослабнет. Уж с этим-то она в состоянии справиться. Лорелея не находит ничего лучше, чем попробовать снова лечь спать. На ее бледном подбородке выступают едва заметные красные пятна, голова все еще побаливает после ночной прогулки на вертолете и поставленного укола. Что бы ей ни сказали, что бы ни пытались сделать, она дождется помощи. Или сбежит сама. В полудреме Лори снова видит того мужчину из парка и стариков, забившихся в угол комнаты, словно рыбы в небольшую сеть.

***

Первые несколько дней в логове «Вечной ночи» оказались самыми тяжелыми. Лорелея не могла найти себе места в небольшой душной комнате, то и дело прислушивалась к голосам за дверью и шагам на втором этаже. Ловила даже мельчайшие крупицы информации. К ней никто больше не заходил, никто не разговаривал и не пытался убедить ее в том, будто императрица и ее двор виноваты во всех смертных грехах. И поначалу Лори считала, будто оно и к лучшему. Спала, сидела на кровати, зарывшись под одеяло, и внимательно вглядывалась в пейзаж за окном. Казалось, что комната, где ее заперли, находится на первом этаже или даже чуть ниже — не сразу, но она заметила, что люди снаружи кажутся слишком уж низкими, а часть оконной рамы упирается в асфальтовое покрытие. Но постепенно тут стало просто невыносимо тяжело находиться. Лорелея не знала, что делать и как лучше быть, не могла придумать способа выбраться из плена, и оттого становилось только хуже. — Ничего не получается, — она разочарованно всплеснула руками, когда у нее в очередной раз не вышло вскрыть замок на двери с помощью стержня от ручки. Старалась как могла, а результата никакого. Но попробовать все-таки стоило. Несколько раз — в этом Лори была уверена — люди в коридоре останавливались перед ее дверью, вполголоса о чем-то переговаривались, иногда она слышала смех, и снова уходили. Пару раз в день ей в комнату приносили еду, пропихивали внутрь, едва-едва приоткрывая дверь, и тут же хлопали ею. Она не видела ни кто это был, ни сколько их было. — Выпустите меня отсюда! — крикнула она однажды, когда настало время то ли обеда, то ли ужина. Ощущение времени постепенно стиралось: Лорелея могла безошибочно определить, когда в Люминатусе стоял день, но с вечером и ночью начинались проблемы. Из окна с трудом можно было разглядеть небеса, а включающиеся после обеда фонари и яркие вывески снаружи горели до самого рассвета, стирая границы между вечером и глубокой ночью. Никто ей так и не ответил. Ее держали здесь как пленницу, пичкали пресной кашей с мясом и овощами и заставляли пребывать в полном неведении. Она начинала убеждаться в том, что имена у них не настоящие — какие-нибудь клички или позывные. Не существует никакого человека по имени Нокс Авидия, равно как и Тео. Вот почему их до сих пор не поймали. У миссис Амадеус наверняка есть способ разыскать кого угодно, зная его настоящее имя. И убить его она не смогла именно поэтому. В первый же вечер Лори попыталась сосредоточиться Ноксе Авидии — отчетливо представила себе его длинные темные волосы, смуглую кожу и карие глаза, хитрый взгляд молодого лиса и даже дурацкую одежду. Только ничего не вышло. Она снова и снова пробовала оборвать его жизнь, но не чувствовала знакомого холода в груди, не ощущала, как внутри что-то рождалось и обрывалось, навсегда разбиваясь на части. Они обманывали ее. Во всем. И сейчас Лорелея сидит на полу, прислонившись спиной к двери, перебирает в руках полы ночной рубашки. В комнате есть душ, но сменной одежды у нее с собой нет, а никто из террористов об этом не позаботился. И не удивительно. Спасибо, что хотя бы голодом не морят. За эти несколько дней она устала бороться, устала искать способ выбраться в коридор или задержать дверь, когда ей в очередной раз приносили еду. Ничего не получалось. Оставалось лишь надеяться, что люди мистера Амадеуса из исследовательского центра уже ищут ее по всему Люминатусу. Лори представляет себе, что к делу подключили полицию, и уже в ближайшие несколько часов ее вытащат отсюда. Не мог же вертолет террористов сквозь землю провалиться. Его должны были заметить на крыше исследовательского центра, заснять на камеры, а потом найти в городе. В отличие от Лори, тяжелую технику в одной комнате не спрячешь. Но ее надеждам не суждено сбыться. Кто-то толкает дверь со стороны коридора, Лорелея чувствует, как та болезненно бьет по выступающим позвонкам на спине, и отодвигается подальше. Странно, время обеда — или ужина — еще не наступило. — Так вот вы какие на самом деле, Жнецы. В комнату заходит высокая девушка: длинные темные волосы заколоты чуть повыше затылка, в каре-зеленых глазах застыло любопытство, и носит она точно такой же черный кардиган, как и Нокс Авидия. Улыбка у нее на лице почти что добрая, но Лори ни на мгновение ей не верит. — Босс велел закинуть тебе шмотки, — она бросает на кровать стопку свежей одежды, прислоняется плечом к дверному косяку и скрещивает руки на груди. Жует жвачку и никак не может оторвать взгляд от Лори, словно та для нее забавная зверушка в зоопарке. — Нам годами рассказывали, что вы уроды какие-то, что у вас чуть ли не рога растут, а ты обычная девчонка. Я-то думала, босс шутит, — чувство юмора-то у нее то еще дерьмо — а оно вон как. — Зачем? — только и спрашивает Лорелея. Ей не интересно слушать сказки о том, будто Жнецов демонизировала сама императрица, а ведь именно это девушка наверняка и скажет. На вид той не больше двадцати, но она ведь из той же шайки, а значит и ей наплели глупостей, а она и поверила. Впрочем, в то, что люди считали Жнецов кем-то из ряда вон Лори поверить могла. Примерно о том же говорили ей мистер и миссис Амадеус, когда впервые рассказывали об опасностях окружающего мира. Для жителей Люминатуса Жнецы со временем стали воплощением смерти — чем-то мрачным, холодным и неприятным, лишенным сочувствия и банальных эмоций. Миссис Амадеус упоминала, что так людям проще справиться с горем и смириться с утратой. Это Жнецы виноваты в смерти их близких, а вовсе не тот факт, что рано или поздно умирает каждый. И в чем-то они были правы. Если в мире совсем не останется Жнецов, то живые существа перестанут умирать. Растения разрастутся густо и бесконтрольно, насекомые расплодятся в таких количествах, что рано или поздно начнут набрасываться на людей, не говоря уже о других животных. Или о людях. Людям придется сложнее всего. — Сегодня у тебя по плану прогулка, — девушка кивает на одежду. — Так что давай, одевайся. У тебя минут десять на сборы, потом тебя заберут и проводят куда нужно. И снова хлопает дверью. Лорелея остается один на один с собой и с подозрением косится в сторону одежды. Прогулка? Как только ее выведут на улицу, она тут же попытается сбежать и обратиться в ближайший полицейский участок. Что бы ни задумали террористы из «Вечной ночи», им не удержать ее на глазах у целой кучи горожан. За окном уже вовсю горят фонари и сверкают неоновые вывески, но люди все так же куда-то спешат. Маленькими компаниями, по-одиночке или толпами. Лори тяжело выдыхает и все-таки переодевается. Неприметная черная толстовка на полтора размера больше, чем нужно и болтается мешком, а джинсы приходится подворачивать, чтобы не тащились по полу. С кого они стащили эту одежду? Лорелея ведь не такого и маленького роста, — около пяти с половиной футов — чтобы тонуть в любой одежде. Кожа под мягкой тканью толстовки начинает противно зудеть, стоит только подумать, кто мог носить эту одежду до нее. Лорелея морщится, принюхивается — пахнет то ли стиральным порошком, то ли поистине ужасными духами. Снова скрипит в замке ключ, хлопает дверь. — Молодец, — холодно констатирует Тео, появившись в дверях. Его светлые волосы сегодня небрежно убраны назад, а серые глаза все такие же холодные и мрачные. Не церемонясь, он проходит внутрь и грубо хватает Лорелею за запястье. Щелк. Металлические наручники с небольшим дисплеем защелкиваются у нее на запястье — прозрачный, почти незаметный на фоне полумрака комнаты, шнур тянется к точно таким же на запястье Тео. Вот значит какие у них меры безопасности. — Не думай, что сможешь сбежать от меня на прогулке. Мы не идиоты, да и запланирована она не для твоего увеселения. — Он с легкостью тянет ее на себя и буквально тащит в коридор. Лорелея упирается в пол каблуками ботинок и те противно скрипят по паркету. — Куда вы меня тащите? Для чего? — Лори не отступается, пусть Тео намного сильнее нее. Хватается за прозрачный шнур и тут же его отпускает, почувствовав, как пальцы защипало, словно от удара током. — Я вам что, собака?! — Ты девчонка, которая не понимает очевидного. И пока не поймешь — будешь хоть собакой, понятно? — Тео оборачивается на мгновение, закатывает глаза и тащит ее дальше. Лорелея поджимает губы и просто осматривается вокруг. Запоминает длинный коридор с голыми бетонными стенами, ведущую вниз металлическую лестницу, несколько дверей и сложный на вид замок на входной двери. Когда они выходят на улицу, ее оглушает шквал звуков отовсюду: разговоры людей вокруг кажутся непозволительно громкими, из каждого второго заведения с яркими вывесками льется музыка, шумят вокруг машины. А еще снаружи пахнет жуткой смесью множества разных духов, бензина, выхлопных газов и еды. Бесконечно звонят телефоны, кто-то зазывает в ресторан прямо с порога. Никогда еще Лорелее не доводилось бывать в таких людных местах. Она едва не валится с ног, стоит Тео дернуть шнур в свою сторону. Он идет по улице, словно для него в происходящем нет ничего необычного. Не смотрит по сторонам, только лениво шагает вперед, засунув обе руки в карманы черных байкерских штанов. И людям тоже нет до него никакого дела. Никто не смотрит в их сторону, не обращает внимания на то, что он буквально тащит Лорелею за собой. — Ты просто не представляешь, кого я там встретила… — Да, мы закрываем эту сделку. — Чего? Дурак, мой дед давно уже в санатории. Дом наш. — И мне пришлось заказать пиццу! Ну ты веришь в такой сервис, а? Веришь? До нее доносятся обрывки чужих разговоров. Лори пытается прислушаться к ним, но ничего толком не понимает. Впервые она оказалась в том мире, о котором грезила, глядя на город с высоты тридцать восьмого этажа, и теперь ей хочется и бросится в толпу, словно в омут с головой, и вернуться обратно. Куда угодно, хоть в небольшую комнатушку в логове террористов, лишь бы вокруг не было столько людей. — Видишь контору на углу? — спрашивает Тео. Кивает в сторону светящейся синим вывески «Приют обреченных». — Туда мы и направляемся. Когда придем, веди себя тихо и не высовывайся, иначе с тобой церемонится не станут. Разорвут на части, как только прознают, кто ты такая. И я не шучу, тут каждому нужны твои услуги. Стоит пикнуть лишнего — и пожалеешь, что не родилась обычной девчонкой, пусть даже в Красном квартале. Лорелею не смущает странное название заведения на углу. Она невидящим взглядом таращится в нужную сторону, но для нее большая стальная дверь ничем не отличается от стеклянной напротив — сквозь ту видно, как внутри какой-то тучной женщине делают прическу. Что такое Красный квартал? И почему приют именно обреченных? Она чувствует себя такой маленькой и незначительной в огромном мире. Наручники обжигают запястье, стоит только попытаться отстать от Тео или взять в другую сторону. Придя в себя, Лори вдруг понимает — другого шанса у нее не будет. Каким бы оглушительно шумным и красочным ни казался окружающий мир, она должна бежать. Сейчас или никогда. Всего несколько быстрых шагов в сторону, Лори со всей силы дергает за шнур в надежде, что тот оторвется, и пробует перебежать через дорогу. Не глядя на светофоры, на поток автомобилей и кричащих ей вслед прохожих, она бежит вперед, вот только дальше середины дороги так и не убегает. Тео одним рывком тянет ее к себе. Лорелея, пошатнувшись, валится назад и падает на самый край тротуара, больно ушибившись копчиком. Потирает поясницу и хочет уже подняться на ноги, когда ее хватают за шкирку, как нашкодившего щенка. Запястье под металлом наручников горит огнем. — Я тебя предупреждал, — говорит Тео ей на ухо. Громко. Противно. — Попытаешься сбежать, и я с тебя шкуру спущу, когда вернемся. Не думай, что добрый дядюшка Нокс снова улыбнется тебе и велит мне убраться подальше. Поднимайся давай, пошли. — Меня похитили! — кричит Лори, когда поднимается на ноги. — Помогите! Люди на улице смотрят на них обоих с долей удивления, а потом косятся на наручники и проходят мимо, качая головами. Лорелея пытается позвать на помощь снова, но результат остается неизменным. Прохожим плевать на ее проблемы, а офицеров полиции вокруг не видно. Что это за район такой? Вокруг исследовательского центра вечно бродили полицейские, а здесь нет ни единого, хотя они прошли добрую половину улицы. — Понапридумывают себе развлечений, прости меня жизнь, — бубнит себе под нос пожилой мужчина, проходя мимо них. Толкает Лори плечом, и даже не оборачивается в ее сторону. Каких еще развлечений?! — Помогите, сэр, меня держат в заложниках! Прошу вас! — Удачи тебе с этим, детка, — Тео хмыкает, и в его голосе ей слышатся нотки веселья. — Наручники не заметит только слепой, а с ними никто и не подумает к тебе соваться, даже если ты заявишь, будто ты внебрачная дочь самой императрицы. Это рабское клеймо. Лорелея не верит ни единому слову. Продолжает брыкаться и кричать, пока они не доходят до «Приюта обреченных». Останавливаются у небольшой лестницы. Тео несколько раз проверяет крепления и окидывает Лори с ног до головы таким оценивающим взглядом, словно собирается кому-нибудь продать. В настоящее рабство. На мгновение ей становится по-настоящему страшно. Есть вещи и похуже смерти, а если заведение называется «Приютом обреченных», то ничего хорошего от него ждать не стоит. Единственная металлическая дверь на всю улицу, да еще и с заглушкой. Вокруг ни души, хотя у соседнего ресторана столпились и курят мужчины, с их стороны то и дело доносится веселый, пьяный смех. Ну уж нет. Она брыкается еще сильнее, пытается перекусить шнур от наручников и сгибается пополам от жуткой боли — все тело от онемевших губ до кончиков пальцев на ногах прошибает ударом тока. Недостаточно сильным, чтобы причинить вред, но достаточным, чтобы сделать больно. — Пароль? — звучит низкий голос по ту сторону двери. — Смерть — последний аргумент, — отвечает Тео. Заглушка на двери на мгновение открывается, с той стороны кто-то будто бы разглядывает их и решает, могут ли они войти. Слышится скрежет дверных замков, грохот, а затем дверь наконец-то со скрипом открывается. Отсюда плохо видно, но Лори замечает внутри несколько столиков и тусклые потолочные лампы, свисающие вниз. В нос бьет стойкий запах алкоголя, перемешанного с потом и сигаретным дымом. Он перебивает даже яркий аромат многолюдной улицы. Навстречу им выходит тучный мужчина в фартуке. На вид ему давно уже за пятьдесят, все лицо покрыто мелкими язвами, и между пожелтевшими, кое-где отсутствующими зубами зажата сигарета. — И ты туда же? — он с презрением косится на Лори и качает головой. — Вот уж от кого не ожидал. Заходи давай, только пусть твоя зверушка помалкивает. Ты знаешь, у нас тут этого не любят. — Не переживай, Дом, моя зверушка и рта не раскроет. Правда? Лорелея злобно скалится в ответ, но больше не пытается дергаться. Вздрагивает, стоит только Тео потянуть ее в сторону темного зала, и в ужасе оглядывается вокруг. Так ее жизнь и закончится? Ее продадут в рабство какому-нибудь сумасшедшему, который до конца дней будет заставлять ее убивать своих врагов? Или в «Вечной ночи» так хвастаются трофеями? Все внутри трясется и переворачивается. Хочется кричать и отчаянно звать на помощь, только люди в зале смотрят на них такими жуткими глазами, что Лори будто немеет. Не может произнести ни слова и лишь боязливо ежится, стараясь ни на шаг не отставать от Тео. Он — самый отвратительный человек, каких она только встречала, но он хотя бы не пытается ее покалечить. Чего не скажешь насчет посетителей «Приюта обреченных». Сейчас Лорелея уверена, что они и правда могут разорвать ее на части.