Иллюзия жизни

Люминатус — удивительно красивый город, расположенный на берегу океана, столица огромной империи Санктус. Отсюда, почти с высоты птичьего полета, можно разглядеть, как высокие здания тут и там оплетают зеленые растения: ветви тянутся вверх, пускают ростки и обхватывают собой выступы под окнами, навесы над дверями и кое-где добираются до самых крыш. Полуденное солнце отражается от стеклянных панелей, едва не бьет в глаза и из-за него толком не видно главной жемчужины Люминатуса — огромной статуи, изображающей женскую фигуру с блестящим, словно точно такое же маленькое солнце, шаром в руках. В книгах пишут, будто статуя эта воплощает собой одну из жриц света, когда-то верных бродящим вместе с ними по земле богам. Правда это или нет, а на статую все равно приятно смотреть. Выполненная из гладкого камня, блестящая на солнце не хуже стекол, она словно сама по себе излучает свет. Наверняка, если подобраться к ней поближе и потрогать, можно ощутить, насколько та теплая. Высоко в небе пролетает самолет, подмигивая сигнальными огнями. Отсюда толком не расслышать, но на улице внизу воет сигнализация чьей-то машины, с противным жужжанием проносятся по шоссе мотоциклы и грохочут грузовики. Можно разглядеть и людей: разношерстная толпа спешит по своим делам, перебегает дорогу и толпится около входа в подземку. Жизнь в столице идет своим чередом. Лорелея тяжело вздыхает, улыбается себе под нос и все-таки отходит от окна. Знает, что ей не позволено покидать свои комнаты без разрешения миссис Амадеус, но все равно скучает по возможности бывать на свежем воздухе. Сколько она уже тут сидит? Со дня последней прогулки прошло не меньше месяца, не говоря уже о том, что выпускают ее всего несколько раз в год. Поговаривают, люди много лет как обозлились на Жнецов, и теперь тем приходится прятаться — не попадаться на глаза, не отсвечивать и молча делать свою работу. Цветок в горшке, стоящем на тумбочке у кровати, съеживается под прикосновением Лорелеи, словно в страхе. Ничего удивительного, что люди начали их бояться. Сущность Жнецов разрушительна сама по себе, а если вспомнить, что именно они забирают твоих близких, когда приходит время, или обрывают жизнь любимого щенка, стоит тому попасть под машину, то и вовсе тошно становится. Не знай она, как устроен мир, тоже обходила бы Жнецов стороной. Но от себя-то не сбежишь, правда? Она ходит по комнате кругами, то и дело останавливается у длинного стеллажа с книгами, проводит длинными бледными пальцами по потрепанным корешкам. История, литература, несколько сборников рецептов, старинные книги о религии — вот и все, что у нее есть. За последние пять лет она перечитала их все не единожды. А чем еще заняться? Несколько часов в день Лорелея посвящает вдумчивой медитации, иногда общается с заглядывающими в ее крыло Творцами и прислушивается к новостям из реального мира, время от времени разминается, но все остальное время читает или смотрит в окно. Жизнь там, за стеклом, бурлит и едва не выкипает из огромного котла, в котором варятся люди. Сколько среди них Творцов? И пытается ли кто-то из ее сородичей спрятаться в толпе? Лорелея — хотя она предпочитает звать себя Лори — задумчиво кривит губы. Они ведь ничем от них не отличаются. Поставь перед кем-нибудь Жнеца, Творца и самого обычного человека — и он никогда не угадает, где кто. Но миссис Амадеус не может ошибаться. В конце коридора раздается мелодичный звон дверного колокольчика. Лори срывается с места и едва не бежит в сторону входных дверей. Если кого-то пустили к ней, значит, появились новости. А может, настало время работать. Никогда она не забывает о том, что она не просто прохлаждается под крылом у миссис Амадеус — самой могущественной женщины в империи. Она здесь работает. — А вот и ты, Лори, — улыбается мистер Амадеус, его седеющие волосы снова торчат в разные стороны, напоминая плохо закрепленный парик, а кустистые брови вот-вот окончательно заслонят собой глаза. Водянистые, серые и печальные глаза. — Как твой день? Валенсия передала списки, велела отнести тебе. — Все в порядке, мистер Амадеус. — Лорелея кивает, когда забирает у него несколько скрепленных степлером документов. На этот раз страниц очень много — наверное, придется до ночи провозиться. — Вы какой-то уставший сегодня. Уставший он всегда, как минимум в последние полгода. Лори знает, что мистер Амадеус — ведущий ученый в исследовательском центре, и его лаборатория находится на одном из нижних этажей здания. Она-то живет на последнем, и вниз ее отпускают редко. Среди ученых Лорелея бывала всего пару раз — и то в далеком детстве. К ней заходили подчиненные мистера Амадеуса, пара ребят в белых халатах: изредка они проверяли ее здоровье, снимали показатели или приносили таблетки, когда она валилась с простудой. Иммунитет при таком образе жизни ни к черту. — Я же просил, называй меня просто Габриэль. Я тебя с детства знаю, Лори, — он недовольно качает головой, а потом вдруг оглядывается по сторонам — резко, воровато как-то. Лорелея оглядывается вместе с ним, но ничего вокруг не замечает. Датчик на двери светится красным — она закрыта. — И не пытайся прыгнуть выше головы, договорились? Если станет нехорошо, сразу отложи список в сторону и приляг отдохнуть. В этом году ей исполнится восемнадцать лет, а некоторые — вроде мистера Амадеуса — носятся с ней так, будто ей десять. Но Лорелея не подает виду. Она знает, что Творцы приютили ее у себя и заботятся о ней, а заодно и о балансе в мире. Что бы она делала, окажись на улице? Ее прикончили бы в то же мгновение, когда она решила бы исполнить свой долг. А может, и раньше. В новостях часто говорят, что уровень преступности в последние годы растет: люди готовы разорвать друг друга за пару кредитов, не задумываясь, какой ценный дар человеческая жизнь. Да и не только человеческая. Лори не хочется быть неблагодарной, и она никогда не отлынивает от работы, сколько бы имен ни прислала миссис Амадеус. — Вы меня в пять раз старше, еще и доктор наук, к тому же. — Лорелея улыбается, крепко прижимает к груди увесистую стопку бумаг. — Не могу я вас по имени звать. Что там в городе? Мне газет уже целую вечность не приносили. Отчего-то он мнется. Снова оглядывается по сторонам, легко прикусывает губу и вздыхает — так тяжело и громко, что кажется, будто расслышать можно и с первого этажа. — Все в порядке. Недавно Валенсия ездила открывать новый дом престарелых. Да и погода, вон, отличная — только от жары на стенку лезть хочется. Ничего особенного, в общем. Не переживай, Лори, если случится что-то из ряда вон, ребята обязательно забросят тебе пару газетных выпусков, — и мистер Амадеус смеется, но натужно и как-то фальшиво. Лорелея говорит себе, что тот просто утомился. В его возрасте болтаться с первого этажа на тридцать восьмой по такой жаре, пусть и на лифте — то еще испытание. — Пышная была церемония, раз вызвали императрицу. — Ей тоже хотелось бы побывать хоть на одной пышной церемонии, посмотреть на людей и на себе почувствовать, что значит «потеряться в толпе». — Хотела бы я на это посмотреть. Записей нет? Может, вы бы сбросили себе на телефон, а я бы… — Ты же знаешь, Лори, я этим не увлекаюсь, — мистер Амадеус разворачивается и прикладывает пластиковую карточку к сенсору на двери. — Попробуй поймать репортаж об этом на радио, хорошо? Уверен, они обязательно скажут пару слов на тему. А мне пора. И не забудь об отдыхе. Я не для красного словца о нем упомянул! Замок противно пищит, когда дверь за мистером Амадеусом закрывается. Улыбка медленно сползает с лица Лорелеи. Она многим обязана императорской семье — мистеру и миссис Амадеус — и понимает, что такое долг, но иногда на нее накатывает тоска. Столько раз ей доводилось видеть телефоны в руках тех, кто заходил к ней на этаж, а у совсем молодых ребят, примерно ее возраста, были еще и забавные наручные часы со светящимися дисплеями. Они могут в любой момент созвониться с близкими или выйти в интернет, а ей остается только мечтать о том, чтобы узнать, что же творится во всемирной паутине, и слушать радио. Единственную станцию, которую ловит старенький приемник в спальне. А о близких можно и не мечтать даже. Семья Лорелеи — ученые и сотрудники исследовательского центра, где она живет. Когда Лори было всего пять, миссис Амадеус сама рассказала ей о том, что случилось с родителями. Погибли, сражаясь за свое право жить под тем же солнцем, что и остальные. За право исполнять свой долг. Каким же жестоким может быть мир. И даже огромная каменная жрица, — знаменитая Леди Света — по ночам освещающая город мягким свечением шара, не смягчает людских сердец. Лорелея щелкает кнопкой на видавшем виды радиоприемнике и слышит до боли знакомое шипение. Опускается на кровать, бросает рядом бумаги, и медленно, с осторожностью переключает станции. Белый шум, белый шум, снова он — ничего нового. Лишь с седьмого раза включается единственная доступная станция: «Имперский вестник». Ничего удивительного, так ведь? Она и не ждала, что на двенадцатом году ее пребывания здесь что-то изменится. Лори качает головой и начинает вчитываться в имена на документах, которые принес мистер Амадеус. — Террористическая группировка «Вечная ночь» снова нанесла удар, — вещает диктор из динамиков приемника. — На этот раз их целью стал торговый центр в самом сердце города. По нашим сведениям, десять человек погибли, еще сорок пять пострадали и в данный момент находятся в мемориальной больнице имени Рутилия. Если кто-то из террористов сейчас слушает нас, хотим обратиться к вам напрямую: полиция Люминатуса уже ведет расследование, они получили санкцию от императорской семьи. И если вы рассчитываете выйти сухими из воды, то лучше разбегайтесь, пока не поздно, или сдайтесь добровольно. Семья Амадеус обещает помилование всякому, кто окажет содействие расследованию и поимке лидера группировки. Остальные будут наказаны по всей строгости. А нашим слушателям напоминаем, что глава группировки «Вечная ночь» — Нокс Авидия — уже несколько месяцев как объявлен в розыск. Полиция сообщает, что у него светлые волосы и грубые черты лица, рост примерно шесть футов и три дюйма, на правом глазу шрам. Если вы увидите кого-то похожего на улицах города, ни в коем случае не приближайтесь к нему, запомните координаты и сразу сообщите в полицию по телефону или через интернет. Портал приема обращений граждан работает круглосуточно. Уверенный и хорошо поставленный мужской голос сменяется навязчивой музыкой из рекламы шоколадных хлопьев для завтрака. Лорелея сидит на кровати с закрытыми глазами, водит пальцами по именам и изо всех сил пытается сосредоточиться. Нельзя терять концентрацию, когда работаешь с жизнями других. И пусть такие, как Лори отвечают за их смерти, это все равно очень важно. Она чувствует, как в груди что-то сжимается и будто срывается вниз, отрываясь и исчезая навсегда, и тяжело дышит. Так сложно сосредоточить внутреннюю энергию на ком-то одном в такой огромной империи. Жаль, что в списках нет Нокса Авидии. Неважно, что это за человек и где в своей жизни он повернул не туда, но даже Лори понимает — тот, кто так легко провоцирует смерти других, пытается нарушить баланс, не заслуживает спокойной жизни. Рядом со списками имен в сегодняшних документах красуются небольшие фотографии. Интересно, если она подумает о нем?.. Лорелея представляет себе описанного диктором на радио мужчину, сосредотачивается на его имени, но ничего не чувствует. Словно не существует никакого Нокса Авидии. А может, он хорошо скрывается от полиции и фоторобот у них неправильный. Или же фоторобота недостаточно. Всю жизнь, когда приходилось убивать кого-то конкретного, Лорелея работала с четкими, качественными фотографиями. Могла рассмотреть каждую веснушку, родинку или мелкую ресницу, упавшую человеку на щеку. А когда миссис Амадеус приказывала уничтожить выводок комаров или домашнего скота, об изображениях не шло речи. Это с разумными существами все было иначе. Иногда Лори начинало казаться, — вот как сейчас — что она слишком мало знает о своих силах и не понимает чего-то по-настоящему важного. Ведь если ее сородичи прячутся или охраняются властями, как она сама, то баланс должен соблюдаться. Миссис Амадеус каждый раз говорит, что с этим все в порядке. Тогда почему же ей каждый раз приносят все больше имен? Почему все эти люди не погибают сами? Да наверняка все дело в террористах. О них уже несколько лет говорят по радио — они убивают столько людей, что баланс так или иначе смещается не в ту сторону. Вот ей и приходится работать сверхурочно, а может и не только ей. Лори нравится думать, что на других этажах — может, на тридцать седьмом или ниже — тоже живут Жнецы. Сидят в своих корпусах, как она, и вчитываются в напечатанные на тонкой бумаге имена. — Императрица Валенсия Девятая на прошлых выходных провела торжественную церемонию открытия нового дома престарелых на площади Света. — На этот раз из динамиков слышен мягкий женский голос. Значит, криминальные хроники закончились. Видимо, она включила радио под самый их конец. — На данный момент это самый крупный комфортабельный дом престарелых в Люминатусе. Напоминаем, что согласно новому закону о старости, вы имеете право заранее выбрать, в каком доме вас будут содержать после семидесяти лет. Спешите воспользоваться возможностью попасть буквально в рай на земле — часть мест в новом заведении уже забронирована членами императорской семьи. Разве вам не хочется провести старость рядом с императрицей? На фоне раздается смех, другой ведущий забирает микрофон и начинает рассказывать о преимуществах нового дома престарелых. Ничего интересного. Лорелея хотела услышать репортаж с места событий, а вместо этого наткнулась на рекламу. Какая же ерунда. В центре города люди погибли, а ведущие сразу после объявления об этом перешли на шуточки, еще и на такие второсортные. Гадость. В груди раз за разом зарождается теплое чувство, сменяется холодным, срывается вниз и исчезает навсегда. Имя за именем, фотография за фотографией, Лорелея отправляет живых существ к праотцам и даже глазом не моргает. Вглядывается в похожих друг на друга людей — в тонкие черты лица, в светлые волосы, в голубые или серые глаза. Никаких карих, никаких зеленых. Неужели это все родственники? Задумываться некогда. В соседнем помещении раздаются скрип и хорошо знакомый Лори шорох — оживает кухонный лифт, а значит, настало время обеда. Не может быть, чтобы она увлеклась и потеряла счет времени. Лорелея оборачивается в сторону висящих над кроватью часов и прикусывает губу от досады. Сорок минут! Прошло целых сорок минут, а она и не заметила. Приходится подняться с кровати и забрать из лифта поднос с парой тарелок: сегодня на обед цветастый овощной суп и салат из морских водорослей. Бледно-зеленые, они темнеют на фоне белоснежной посуды и блестят от масла. Лори не особенно любит морепродукты и с удовольствием отказалась бы от склизких, пропахших тиной и рыбой водорослей, но на кухне никогда не спрашивают о ее вкусах. Да и зачем? Она уверена, что готовят для всех одно и то же. Попытайся повара угодить всем — от первого до тридцать восьмого этажей — сошли бы с ума. Кухонное окно выходит на другую сторону здания. Отсюда не видно берегов океана, не открывается умопомрачительный вид на город, зато можно разглядеть соседнюю высотку — когда выпадает свободная минутка, Лори часто поглядывает на ярко сверкающие вывески, вглядывается в соседние окна. Там постоянно полно народу, люди бродят туда-сюда или жестикулируют, сидя за столами перед огромными мониторами. Вывесок на стенах высотки так много, что и не разберешь, в чьем конкретно офисе никогда не занавешивают окна. Но сегодня Лорелея одергивает себя в ту же секунду, когда бросает взгляд на ярко-красный билборд магазина косметики. На кровати осталось еще как минимум три листа с именами, а времени в обрез. Миссис Амадеус будет разочарована, если Лори подведет ее и не выполнит задания, что бы ни говорил ее муж. Императрица привыкла видеть результат, а не выслушивать оправдания. Чего стоил только тот раз, когда она пришла в ярость из-за просроченного заказа. Холодную, благородную, но все-таки ярость. — Как я вижу, готова только половина. — В тот день миссис Амадеус улыбнулась — сдержанно, одними губами. Выражение глаз у нее было мрачное, пугающее даже. Лори помнит, как съежилась и попятилась назад в попытках спрятаться от ее взгляда. — Это никуда не годится. Когда я прошу тебя разобраться с именами, то ожидаю, что все будет готово не позже, чем к завтрашнему утру. Так почему же, Лорелея? Я понимаю, тебе иногда хочется отдохнуть, но твоя единственная обязанность как подчиненной императорской семьи — исполнять свой долг. — Мне было нехорошо, Ваше Величество, — едва слышно произнесла Лорелея. — Из-за головокружения пришлось задержаться, я не могла сосредоточиться. — Я понимаю, — императрица кивнула, положила стопку бумаг к себе на колени. На указательном пальце правой руки блестел фамильный перстень. — Но как, по-твоему, чувствуют себя все те, кому не довелось погибнуть в нужный день? У тебя всего лишь кружилась голова, а их страдания из-за этого растянулись на лишние сутки. Ты ведь понимаешь, дорогая, что в нашем деле не может быть никаких оправданий. Чтобы такого больше не повторялось. Я попрошу доктора Амадеуса поработать с твоей выносливостью. С тех пор Лори старается не отставать от расписания. Бумаги приносят несколько раз в неделю, чаще всего каждый день. Но почему? Она всматривается в очередную фотографию — глубоко пожилая женщина с точеным носом улыбается со снимка — и гадает, что происходит с балансом в городе. Даже если «Вечная ночь» совершает теракт за терактом, уничтожает людей направо и налево, этого недостаточно, чтобы стольких приходилось отправлять на тот свет вручную. Сколько на самом деле в городе Жнецов? Лори невольно вздрагивает, представляя, как ее сородичей истребляют прямо на улицах. Глупости. Может быть, многие просто уехали из Люминатуса в глубинку и баланс в городе нарушен. Тут живет императорская семья и большинство их родственников, да и другие Творцы тоже — их просто больше, вот и рождается существ больше, чем умирает. Лорелея кивает сама себе и продолжает работу, пока не начинает кружиться голова. Комната перед глазами расплывается и тонет в туманной дымке, а Лори лишь мотает головой, не желая останавливаться. Старики, рогатый скот, насекомые, даже растения — список сегодня длинный. Когда головокружение становится невозможно терпеть, а из правой ноздри сочится кровь, Лори тяжело и разочарованно выдыхает и все-таки откладывает документы в сторону. Да что же это такое! Они с мистером Амадеусом столько работали, чтобы научиться держать себя в руках и охватывать больший объем живых существ, а результата практически никакого. За окнами уже стемнело, обед на кухне давно остыл и скоро нужно будет отправить тарелки вниз и принять ужин. Лорелея без удовольствия смотрит на плавающие в супе кусочки перца и помидора, лениво болтает ложкой бульон и понимает — есть вовсе не хочется. Но нужно. Обессиленная, она сможет разве что валяться на кровати и глядеть в потолок, а кому нужны такие сотрудники? Семнадцать ей или нет, а она здесь все-таки работает. Напоминать об этом самой себе приходится почаще, особенно когда дни окончательно становятся похожи один на другой.

***

Ночью Люминатус выглядит иначе. В бесконечном количестве домов там, внизу, зажигаются яркие огни — зажигаются и гаснут, сверкают в ночной темноте, переливаются в лунном свете. По ночам в городе тише, но все равно можно расслышать гул транспорта или редкие голоса людей — особо громкие доносятся и до тридцать восьмого этажа, только разобрать слова не выходит. Сегодня у Лорелеи один из немногочисленных выходных, и она жалеет, что не может спуститься и подышать во дворе императорского исследовательского центра. Она ведь знает, что внизу стоят скамейки и несколько палаток с едой. Днем оттуда приятно пахнет хот-догами и другим фастфудом, а ночью запах стоит совсем другой — если открыть окно, то с улицы несет свежестью, влажностью и будто бы чьими-то духами. Ну и бензином, им-то здесь всегда пахнет. Мимо здания исследовательского центра на огромной скорости проносится красная машина, следом за ней — полицейский патруль. Ночную тишину разрывает на части вой сирен и скрип шин по асфальту, когда красная машина поворачивает за угол. Погоня. Наверняка у ребят в машине через край бьет адреналин, кем бы они ни были. Лори гадает, преступники это или, например, подростки, ищущие острых ощущений. Как она. Только смелее, свободнее и младше. Да, именно так. Она уверена, что ребята, неспособные успокоить свой бунтарский дух и прислушаться к старшим, — маленькие и слабые. Но это просто оправдание, не так ли? Ей до зубного скрежета хочется оказаться на месте пусть таких маленьких и слабых, преследуемых полицией сорванцов, чтобы почувствовать, каково это. Ощутить, как бурлит внутри кровь, как ветер треплет длинные волосы и как бешено бьется в груди сердце. А вместо этого она смотрит в окно и представляет себе жизнь другой Лори. Обычной. Свободной. Все было бы проще, родись она человеком. Жила бы сейчас в одном из тех домов, разговаривала бы с родителями и держала в руках телефон, как все нормальные ребята. А у нее что? Работа, работа, немного книг и радио. Скука смертная, особенно когда сверху не спускают имен. Неужели нельзя найти ей еще какое-нибудь занятие? Она могла бы помогать на кухне или ассистировать мистеру Амадеусу. В момент, когда Лори с ногами забирается на подоконник и берет в руки книгу, — «Историю Санктуса от древности до наших дней» — входная дверь пищит и открывается. Ночами к ней в крыло заглядывают редко: мистер Амадеус не работает по ночам, а среди его помощников не принято ходить к ней почем зря. Приходит чаще прочих только Герман — нынешний его ассистент. — Ты еще не спишь? — звонкий голос Германа разносится по коридору. Звучит он устало, но оптимистично. Лори ловко соскальзывает с высокого подоконника и выглядывает в коридор. Герман стоит у дверей, постукивает пластиковой карточкой по стене и ухмыляется. Темные кучерявые волосы кое-как зачесаны назад и убраны обручем, а в глазах пляшут искры веселья. Он словно не после работы заглянул, а после какой-нибудь вечеринки. И если бы не глубокие синяки под глазами и широкий зевок, который он не смог сдержать, можно было бы так и подумать. — Рано еще, — Лорелея улыбается. — Я не заслушала до дыр единственную радиостанцию и не перечитала в очередной раз всю библиотеку. Что-то случилось? — Прям-таки обязательно что-то должно случиться, чтобы я к тебе зашел, — Герман едва не закатывает глаза, облокачивается спиной на дверь. — Подумал просто, что тебе здесь скучно до одури. Да и док просил закинуть тебе последний выпуск газеты. А раз так, то чего бы и не зайти? Он достает из кармана халата сложенную в несколько раз газету. Тонкую и черно-белую, напечатанную будто бы наспех, но все равно. Новости! Вот чего Лорелее не хватает сильнее всего остального — информации о мире за пределами исследовательского центра. Ей хочется быть его частью хотя бы немножко. И каждый раз, когда она бегло просматривает фотографии в газетах и журналах, которые ей приносят, или жадно вчитывается в небольшие статьи, она воображает, будто сама принимала во всем участие. Почти во всем. «Известная певица Корнелия выходит замуж», «Авария на углу площади Света и улицы Клауса», «Полиция объявляет набор сотрудников в связи с возросшей активностью террористических группировок», — Лорелея скользит взглядом по нескольким заголовкам и разочарованно выдыхает. Ничего нового. Люминатус — огромный город, наверняка в нем чего только ни происходит, а пишут вечно о всякой ерунде. — Скоро начну просить, чтобы мне приносили молодежные журналы, — фыркает Лори, когда бросает газету на низкий стеклянный столик в прихожей. — В них хоть что-то интересное можно вычитать. Наверное. — Да брось, там не на что смотреть. — Герман снова начинает теребить в руках карточку, словно ни мгновения не может простоять спокойно. — Ерунду всякую пишут. Да и не велел док приносить тебе какие-то другие газеты. Говорит, хреново оно влияет на продуктивность и снижает выносливость. И я с ним согласен! Моя сестра постоянно читает это дерьмо про группы из сладких мальчиков, и как начала, так сразу с катушек съехала. Теперь с ней вообще общаться невозможно. Становится обидно. Она может и не против немного с катушек съехать, — иногда это даже полезно! — но добиться разрешения хотя бы музыку послушать от императрицы практически невозможно. Лори страшно представить, в какой строгости та воспитывала своих детей. — Ты ее просто не понимаешь, — говорит она так, будто что-то понимает в отношениях братьев и сестер. Своих у нее не было, да и со сверстниками, если не считать ребят помладше из лаборатории, она никогда не общалась. — Вот и думаешь, что все это из-за музыки. Или чем она там увлекается. — Вот все вы, девчонки, одинаковые, — он цокает языком и прикладывает карточку к сенсору. Собирается уходить. — Друг за друга горой стоите, даже если не знакомы. Признайся, Лори, есть у вас какой-то коллективный разум, а? И действует он по половому признаку. Ставлю десять кредитов, что если когда-нибудь откроют еще какой-нибудь разумный вид — женщины тут же найдут общий язык. Герман явно издевается — смеется в голос, прежде чем махнуть Лори рукой на прощание и выйти в ярко освещенный коридор. Как и всегда, она успевает разглядеть лестницу, металлические двери лифта и несколько светящихся кнопок. Больше ничего. Дурацкий вид на лестничную площадку, удивительный вид из окна и шахта кухонного лифта — вот и все, на что она может посмотреть. Может, в следующий раз попросить принести ей альбом и упаковку фломастеров? Не выходит самой на мир взглянуть, так она его хоть нарисует. Нет, ничего не получится. Лорелея прекрасно знает, что свободные дни у нее выпадают в лучшем случае раз в неделю, а иногда и раз в месяц. Бывает, что в списках не бывает людей или светлых — только животные, насекомые и всякие разные растения. Только работать с ними не намного легче, а из-за их количества выматывается Лори сильнее и едва не валится с ног под вечер. Вот почему ее не берут ни на кухню, ни в лабораторию. Спать пока не хочется, и Лорелея снова забирается на подоконник. Еще раз просматривает газету в поисках чего-нибудь интересного. Статья о свадьбе известной певицы больше похожа на рекламу агентства брачных услуг: пара слов о молодоженах и целых полторы страницы бахвальства насчет выбранных парой церкви и ресторана. И ни одной фотографии! Качая головой, Лори перелистывает страницы, пока не натыкается на результаты социального опроса жителей Люминатуса. «Что вы думаете о политике императрицы Валенсии Девятой?», — гласит заголовок. Лорелея скользит взглядом по мелким строчкам, по смазанным буквам и с любопытством вчитывается в каждый ответ. Ей интересно узнать людей поближе — тех самых, что бродят по улицам города и с высоты тридцать восьмого этажа кажутся мелкими бесформенными точками, почти муравьями. «В городе стало ощутимо спокойнее, — утверждала некая Клаудия. — Знаете, что мне больше всего нравится? Никаких больше очередей в больницах. За страховку теперь плачу в два раза меньше, а услуги в десять раз быстрее оказывают». О медицине Лори ничего толком не знает. Ее всегда лечили в пределах исследовательского центра, еще и в больничное крыло никогда не пускали. Если она и общалась с другими врачами, то только в пределах своего крыла. «Уверен, она разберется и с “Ночниками” погаными, — заявил мужчина, пожелавший остаться анонимным. — Им самое место за решеткой, а нынешняя императрица изо всех сил взялась за полицию. Теперь-то им ничего не остается, кроме как прижать террористов к стенке». Город выглядит таким спокойным, когда она смотрит на него из окна. Прислушиваясь к репортажам по радио, читая об этом в газетах, Лори просто не может поверить, что террористы из «Вечной ночи» успевают тут и там устраивать диверсии. Она бы услышала хоть один взрыв из числа тех, о которых пишут. Или город намного больше, чем она думает? Карты в книге по истории давно устарели. «Наши дни», о которых написано на обложке, уже сто пятьдесят лет как перестали быть таковыми. «Программа интеграции с дикой природой — лучшее, что случалось с городом, — рассказали газете активисты зеленого движения. — В Люминатусе теперь и дышится легче. А вы видели, какие таунхаусы строят с привлечением зеленых массивов? Заглядение! Уверены, в ближайшее время императрица Валенсия примет закон о поощрении осознанного вегетарианства». И все-таки ничего интересного в газете не нашлось. Никаких деталей, только общие черты, да еще и по таким общим вопросам. А чего она ожидала? Чтобы познакомиться с людьми нужны совсем другие газеты. В надежде найти хоть что-нибудь, Лорелея пробежалась глазами по последним страницам, — вдруг будут объявления? — но нашла лишь рекламную листовку городского полицейского управления. Она готова потерпеть и головокружение, и кровь из носа, лишь бы ее больше не оставляли без работы. От скуки и однообразия на стену лезть хочется. Этой ночью Лорелея никак не может заснуть. Ворочается в постели, пытается устроиться то на левом боку, то на правом. Открывает и снова закрывает глаза в попытках подумать о чем-нибудь отвлеченном, погрузиться из мира мыслей в мир грез, только выходит из рук вон плохо. Каждый раз перед прикрытыми веками возникают безликие, плохо отпечатанные фотографии из газеты, которую принес ей вечером Герман. За приоткрытым окном слышны хлопот крыльев птиц и гул пролетающего мимо вертолета. Лори пробует прислушаться к ним, выровнять дыхание и все-таки заснуть. Не получается. Сверху — будто бы с крыши — доносится тихий топот, какой-то грохот, словно кто-то бросил туда что-то тяжелое. Да что там происходит? Часы над кроватью показывают половину четвертого, в такое время в исследовательском центре никто не работает. И она сомневается, что это кровельщики решили обновить покрытие посреди ночи. Теперь Лори не может сосредоточиться ни на чем, кроме этих странных звуков. Вот снова что-то падает, а потом по крыше как будто что-то передвигают. Ей кажется, что она слышит мужские голоса, но те могут запросто доноситься и с улицы. Люминатус никогда не засыпает по-настоящему. А вот ей стоит, если не хочется завтра весь день ходить как пыльным мешком ударенной. Лорелея встает и идет в сторону кухни. Наливает себе стакан воды из-под крана и выпивает едва ли не залпом, а потом обессиленно прислоняется к дверному косяку. Давно ее не мучила бессонница. В детстве, когда Лори была совсем еще маленькой, проблемы со сном преследовали ее постоянно: засыпая, она видела перед собой неясные силуэты людей и слышала, как они кричали. От криков, казалось, можно было оглохнуть и в реальности, и спать после них получалось только под воздействием препаратов. Это уже потом, когда познакомилась с мистером Амадеусом, стало ясно, что кошмары — одно из проявлений ее дара, и если она не хочет сталкиваться с ними постоянно, то нужно работать над собой. Нельзя позволять силе застаиваться. Лори гадает, испытывают ли Творцы похожие проблемы. Может быть, слышат крики новорожденных? Или шорохи распускающихся бутонов? Оглушительные, в сотни и тысячи раз громче, чем на самом деле. Как говорят в лаборатории, знать ей об этом пока рановато. Со вздохом она ставит стакан обратно на столешницу. Как раз в тот момент, когда Лорелея собирается вернуться в комнату и еще раз попробовать заснуть, оттуда доносится шум. Грохот, похожий на удар по бетонной стене, звон разбившегося стекла и мужские голоса — и на этот раз она уверена, что те доносятся не с улицы. В панике она оглядывается вокруг в поисках какого-нибудь оружия: на кухне нет ничего, кроме пластикового стакана и оставшегося после ужина подноса. Не найдя ничего лучше, Лори хватается за стул и крепко стискивает его пальцами за спинку — если в исследовательский центр через ее крыло пытаются проникнуть грабители, она попробует хоть одного из них огреть стулом. Почему не сработала сигнализация? Лорелея знает, что датчики стоят на каждом окне и двери, никто не может пройти в центр без специальной пластиковой карты. Даже в ее комнаты так просто не попасть. Может, это и не грабители вовсе. Она выглядывает из-за дверей, замечает, как на полу шевелятся тени: людей там трое, не меньше. А если кто-то явился по ее душу? Прознал, что императрица держит у себя Жнецов и теперь хочет разобраться с ними собственными руками. Отомстить за смерть родителей, ребенка или любимого. Слышит ли она себя? Никто ни в жизнь не полез бы на территорию императорской семьи только ради нее. И уж тем более никто не стал бы идти против воли Валенсии Девятой. — Ты точно ничего не напутал? — Лори слышит грубоватый, хриплый мужской голос. Напрягается всем телом и еще крепче перехватывает стул обеими руками. — Похоже на жилые помещения. Постеры по стенам развесить — будет типичная комната подростка. — Меньше болтай — больше толку будет. — Второй голос звучит на пару тонов ниже. Кажется, этот мужчина зол, в отличие от первого. — Я все несколько раз проверил. Она здесь. Давай, шевелись, тут комнат не больше трех, но времени у нас от силы минут пять. Они не идиоты, если задержимся — до них дойдет, что дело нечисто. Мысли лихорадочно мечутся в голове, сменяют одна другую. Эти люди — или не совсем — говорят о ней. По телу, от макушки до кончиков пальцев, пробегают мурашки. Лорелея чувствует, как ей вдруг становится холоднее и ощущает, как дрожат руки. Если она не ошиблась, с этими двумя есть кто-то третий — что она может им сделать? В ее руках один только стул, в ее крыле нет тревожной кнопки, разве что… Тихо, стараясь не шуметь, пока незнакомые мужчины обшаривают ее спальню, она подбирается к телефону в коридоре. Она знает внутренний номер лаборатории, кухни и охранного поста на первом этаже. Если успеет связаться с последним, то у нее будет шанс выбраться отсюда целой и невредимой. Будет же? Страх липкой пеленой оседает в сознании, не позволяет мыслить здраво. Стул предательски стучит о кафельный пол, когда она опускает его неподалеку от тумбы в коридоре. Чтоб его! Лори оборачивается, но тени незнакомцев все еще плывут по ее спальне. Быстрее, быстрее. Пальцы не слушаются, попасть по нужному блоку на экране внутреннего телефона не получается: несколько раз она заходит в меню вместо телефонной книги, один раз промахивается и набирает номер кухни. Успевает услышать два длинных гудка, прежде чем понимает, что ошиблась. Кто-то хватает Лорелею со спины, когда она заносит палец над нужной кнопкой на экране. Зажимает ей рот ладонью и тянет подальше от телефона. Кто бы это ни был, ладонь у него широкая, да и силы не занимать. В нос ударяют запахи бензина, лекарств и мятной жвачки. — Не дергайся, убивать тебя никто не собирается, — говорит мужчина — тот самый, у которого голос помелодичнее. — Но если попытаешься связаться с кем-нибудь из имперских ублюдков, то я за себя не отвечаю. — Мать твою, да это же просто девчонка! — Лори пытается повернуться, чтобы разглядеть хотя бы одного из мужчин, но ее крепко держат на месте. Не дают даже двинуться. — Сколько лет нам втирали, что они уроды поганые, а тут на тебе — девчонка! Да я бы ее на улице от других никогда не отличил. О чем они говорят Лорелея не понимает. Судорожно соображает в попытках придумать, как выкрутиться из сложившейся ситуации. Силенок сражаться с двумя или тремя взрослыми мужчинами у нее не хватит, но она все равно пробует с силой наступить тому, кто держит ее, на ногу. Он будто и не чувствует — продолжает, как ни в чем не бывало. — Засунь восторги себе в задницу, а? Пошли, пока ее не хватились. — И он, не церемонясь, заламывает Лори запястья. Связывает их тугой, грубой веревкой, а потом тянется к лодыжкам. Ну уж нет! Она размахивает ногами, лягается и надеется, что скоро кто-нибудь заметит вертолет, о котором говорили преступники. Но ничего не выходит. Не получается даже рассмотреть этих людей — второй мужчина удерживает ее на месте, пока первый как следует затягивает узлы на ногах. Поганцы! Что им от нее нужно-то? Самой верной мыслью кажется очевидная: они пришли, чтобы отомстить ей за родных. Уничтожить, а может просто покалечить или отдать в руки голодной толпе, готовой вершить самосуд над любым Жнецом. Ее ведь потому и прячут в исследовательском центре, потому и оберегают, позволяя быть чуть ли не частью императорской семьи. Лори хочется думать, что и искать ее будут с тем же рвением, что и детей императрицы. А вдруг о ней забудут? Заменят кем-нибудь из других Жнецов. Она ведь подозревала, что далеко не единственная, кто живет на верхних этажах исследовательского центра. Должны быть и другие. Преступники завязывают ей глаза. Лорелея чувствует, как один из них взваливает ее к себе на плечо, — грубо и небрежно, как мешок с картошкой, — словно она ничего толком не весит. Становится еще страшнее. Она дергается, пытается вырваться из стальной хватки. — Будешь дергаться — скину тебя с тридцать восьмого этажа, ясно? — буквально рычит ей на ухо мужчина с мелодичным голосом. Только мелодичности в нем сейчас грош. — Сиди спокойно. — Я говорил, надо было тащить с собой транквилизаторы. Лори слышит, как под ногами у кого-то из них хрустит стекло и чувствует дуновение свежего воздуха с улицы. Значит, они снова в спальне. Неужели они хотят вытащить ее наружу через окно? Она своими глазами видела, на какой высоте от земли находится окно ее спальни. Свалится вниз — ей конец. На мгновение перед глазами у нее проносится вся жизнь, словно она уже летит навстречу тротуару: темная каморка, в которой она жила в детстве; властный и зычный голос миссис Амадеус, когда она приказывала отвезти ее в исследовательский центр; причитания мистера Амадеуса по поводу ее физического состояния; долгие разговоры с ребятами из лаборатории и скучные книги со стеллажа. Ее такая одинаковая, такая скучная жизнь. Так она и погибнет, ничего не узнав об окружающем мире. Ни разу не прогулявшись по берегу океана, не коснувшись статуи древней жрицы света, не почувствовав воздуха свободы — настоящей свободы, как у тех, других людей. Пусть даже как у этих преступников. — Пустите! — вот что ей хочется прокричать, но вместо этого с губ, сквозь кляп из холщовой ткани, срывается лишь невнятное мычание. — Давай сюда. — Она слышит незнакомый голос и ощущает, как ее тянут куда-то в сторону. Поднимают будто бы в воздух, и несколько секунд Лори кажется, что сейчас она сорвется вниз и разобьется. Ее вовремя подхватывают чьи-то руки — все так же неаккуратно, больно вцепляясь пальцами под мышками. — Выметайтесь оттуда. У вас осталось полторы минуты. Вокруг ничего не видно, но Лорелея чувствует бьющий по щекам ветер и слышит оглушительный грохот вертолетного винта. И чем ближе ее к нему подтаскивают, тем сложнее расслышать что-то другое. Она пытается запомнить все, о чем говорят преступники, но они словно понимают ее намерения. Общие фразы, ничего конкретного, из личного разве что ругань мистера с мелодичным голосом с его хриплым сообщником. Голоса стихают окончательно, когда Лори заталкивают в вертолет и захлопывают двери. Не слышно ничего, кроме гула машины, и можно подумать, что они оставили ее здесь одну, вот только она все еще чувствует запах мятной жвачки и лекарств. Поганцы просто не желают разговаривать в ее присутствии, чтобы она не поняла, куда ее тащат и не сумела сообщить в центр. Но ведь она и так не сможет. Лорелею никогда не выпускали за пределы родного крыла в многоэтажном здании, и она понятия не имеет, как связаться с кем-нибудь из императорской семьи, находясь за его пределами. У нее нет ни телефона, ни даже адреса. Да и вряд ли эти люди будут так любезны и предложат ей сообщить мистеру и миссис Амадеус, где она находится, воспользовавшись их телефоном или электронной почтой. Она ведь понятия не имеет, как ими пользоваться. Лори остается только надеяться, что она найдет способ выкрутиться, если преступники не решат ее прикончить или замучить до того состояния, когда ей самой захочется молить о смерти. Да и к чему мольбы? Она сама может оборвать свою жизнь, если возникнет необходимость, только не уверена, что ей хватит на это сил. Сейчас она сидит в вертолете, жмется то ли к стене, то ли к сидению и дрожит всем телом в надежде выйти из передряги живой. Ей хочется жить. По-настоящему, пусть даже и в четырех стенах, где есть только скучные книги, плохо пропечатанные газеты и радио с одной единственной станцией. Такая жизнь всяко лучше, чем никакой. Только сейчас Лорелея отчетливо понимает, что любой на ее месте был бы счастлив жить и работать под крылом у самой императрицы. И зачем она только заикалась о том, чтобы что-то изменить? Желания-то, оказывается, сбываются. — Пятнадцать минут до прибытия. — С трудом, но она различает слова, когда кто-то внутри вертолета громко кричит. — Со стороны объекта все тихо. Сколько бы ни пыталась, Лори не может понять, о чем они говорят. Она ничего не знает ни о них, ни о жизни и сейчас чувствует себя ничтожной, маленькой и глупой. Ей хочется спрятаться где-нибудь подальше и расплакаться, выпуская все скопившееся напряжение наружу. У нее трясутся поджилки, она дрожит всем телом и чувствует, как намокает грубая повязка на глазах, когда по щекам медленно текут слезы. Пожалуйста, пусть они отпустят ее. Пожалуйста, ей просто хочется жить. Она готова сделать все, о чем ее попросят, лишь бы они отпустили ее обратно домой. Страх все сильнее сковывает изнутри, заставляет плотнее прижиматься щекой к твердой поверхности и поджимать связанные ноги. Лори как следует встряхивает, когда вертолет садится, и гул лопастей вокруг наконец стихает. Кто-то грубо хватает ее за руку повыше локтя и задирает рукав свободной футболки. В следующее мгновение она чувствует, как правое плечо прошивает болью. Что это было? — Так-то лучше, — усмехается тот самый, с мелодичным голосом. Это от него пахнет лекарствами и мятной жвачкой. — Отдохни немного. Ее словно оса в плечо ужалила. Под кожей разливается неприятное тепло, она зудит, а Лори не может даже почесаться. Но прежде чем она успевает задуматься о том, что это было, ее снова куда-то тащат. Куда? Но мыслить связно уже не получается. Сознание путается, его будто заволакивает туманом, перед глазами стелется темная пелена — и вовсе не от натянутой на них, насквозь промокшей от слез повязки. Мужские голоса, гул людей вокруг и шум ветра — все ускользает от нее, когда она отключается. Нет, нельзя. Ей нужно понять, где она находится. Но на этот раз Лорелея не может сопротивляться нахлынувшей усталости. Впервые за эту длинную ночь она по-настоящему засыпает.