Лунная рапсодия

      Кьяре не нравился профессор Снейп. Ужасно, ужасно не нравился!       Так она решила для себя с первого занятия.       Угрюмый, ядовитый, словно акромантул, профессор зелий совершенно точно ненавидел учить детей. И девочке было непонятно, зачем же он тогда пошёл преподавать?       Снейп был молод, даже слишком молод для учителя. Он выглядел по возрасту гораздо ближе к ним, ученикам, чем к любому другому профессору. Кьяра сомневалась, что ему было больше двадцати пяти. При этом, однако, Снейп был сух и строг настолько, будто родился в те времена, когда Англией ещё правила королева Виктория, носил старомодные чёрные мантии и застёгнутый под самое горло даже в солнечные дни сюртук… Он будто бы забыл, а может, никогда не знал, каково это — быть юным.       Снейп был бледен и худ. Гротескно острые черты лица, вечно нахмуренные брови и поджатые или презрительно кривящиеся губы отталкивали, делали его ужасно некрасивым. Весь состоящий будто из острых тёмных линий, профессор казался неумелым грифельным шаржем, неуместным на фоне ярких гуашевых мазков, какими мама Кьяры, увлекшись в одно время рисованием, обычно выводила Хогвартс и его обитателей.       Снейп был очень-очень мрачным, даже пугающим. В своей чёрной мантии, что развевалась вокруг него, будто плащ дементора, когда профессор зелий стремительно летел по коридору, он и сам казался Кьяре кем-то наподобие этих жутких потусторонних существ, готовых высосать всю радость мира.       Как он мог кому-то нравиться? Ну, кроме слизеринцев. В конце концов, им часто нравились странные, жуткие вещи. И, наверное, это не так уж плохо, если кто-то такой пугающий защищает тебя от других. А Снейп — Кьяра не могла этого не признать — своих змеек на самом деле защищал.       Её саму профессор зелий в первые месяцы учёбы никак не выделял, относясь как и к любому другому ученику, чью шею не венчал серебристо-зелёный галстук. Или же красно-золотой. Всё же к гриффиндорцам Снейп тоже относился по-особому. Пусть и со знаком «минус». Всех прочих профессор относил, по-видимому, к недостойным ни его похвалы, ни гнева, утомительной повинностью, которую он должен был стоически нести, но за которую ему платили.       Всё изменилось к середине ноября, после третьего по счёту полнолуния, которое Кьяра встречала в Хогвартсе.       Первое полнолуние хаффлпаффка провела запертой в Визжащей хижине. Это было скучно, неприятно. Её волчица рвалась на волю, и большую часть ночи Кьяра, оправдывая имя своего убежища, тоскливо провыла на луну, лучи которой пробивались из маленького круглого окошка под самым потолком.       Однако дома Кьяра тоже нередко проводила эти ночи под замком: мама и папа не всегда могли позволить себе купить для неё Аконитовое зелье.       Они не бедствовали. Нет. Отец трудился в Министерстве в отделе обливиации и получал достойную зарплату. Гонорары матери, талантливого нумеролога, тоже были приличными. Но Аконитовое зелье было новым, прихотливым в варке, и не всякий мастер брался за подобную работу. Те же, кто соглашался, задирали цены пусть не баснословно, но неприлично высоко, да ещё требовали приплачивать за анонимность. Это немало истощало бюджет семьи Лобоска, а им необходимо было сохранять пристойный уровень жизни, чтобы не привлечь внимание Министерства и не выдать «пушистую тайну» дочери. Да и изобрели Аконитовое зелье только спустя три года, как Кьяра оказалась заражена ликантропией. Так что пара ночей взаперти не была для девочки чем-то особенным.       И всё-таки, когда директор, побеседовав с ней после обращения, убедившись, что зелье действует как надо, и первокурсница не представляет для других учеников опасности, решил, что Кьяра вполне могла бы проводить ночи полнолуния в Запретном лесу, она была ужасно рада и взволнована.       — Всё же, должно быть, очень тоскливо — проводить это трудное время в одиночестве, — сказал ей тогда Дамблдор. — В Запретном лесу живёт стая волков. Они не совсем обычные. На самом деле они — результат союза двух оборотней, встретившихся в звериной форме.       Кьяра слушала, удивлённо распахнув глаза. Она этого не знала. Вообще об оборотнях у волшебников имелось не так много достоверных сведений.       — Может, тебе удастся с кем-то из них поладить, моя девочка.       Слова директора оказались пророческими. Кьяра не встретила волчьей стаи, гуляя по лесу в следующее полнолуние, но наткнулась на отбившегося от неё волчонка месяцев пяти или шести. Он забавно подвывал, общаясь, и отчего-то пытался лаять, как собака, но не приспособленное к таким звукам горло вместо гавканья выдавало невнятно-утробное: «Борф!»       Отсутствие сородичей поблизости волчонка очевидно не волновало. Он увлечённо вынюхивал звериные следы, пугал мелкую живность и сунувшейся из любопытства на поляну Кьяре обрадовался, как человеческий ребенок новой игрушке. Сперва, конечно, почуяв чужачку, замер, глядя настороженно, предупреждающе зарычал, но поняв, что та не собирается напасть, сам подошел ближе, знакомясь.       Они всю ночь гуляли вместе, боролись, бегали наперегонки, и Кьяра впервые, будучи под зельем, позволила себе отдаться волчьим инстинктам, не тяготясь собственным состоянием, а получая удовольствие.       Под утро за волчонком, которого девочка про себя, не мудрствуя, так и назвала — Борф, пришла чёрная в рыжих подпалинах волчица. Заметив рядом Кьяру, она с угрозой зарычала, но удостоверившись, что та не представляла никакой угрозы для её детёныша, успокоилась. Лишь смерила оборотничку пристальным взглядом и, заворчав, увела Борфа за собой.       На следующую ночь волчонок нашёл Кьяру сам и перед рассветом проводил до хижины лесника Хагрида. После, в течение месяца, девочка несколько раз тайком выбиралась на опушку леса, прихватив с собой что-нибудь вкусное. Борф находил её по запаху. Сперва, увидев Кьяру в человечьей ипостаси, он недоверчиво ходил вокруг и фыркал. Затем, видимо, счёл, что она нравилась ему даже на двух ногах, принял угощение и позвал играть.       Так у Кьяры появился первый в Хогвартсе друг. Подпускать близко людей она опасалась. Не забыла еще, чем обернулась попытка подружиться с кем-то в младшей школе, стоило выйти наружу её тайне. И не хотела повторения. Не хотела, чтобы снова было больно.       А потом пришла пора третьего полнолуния.       Прежде девочка не задумывалась над тем, кто именно варил для неё Аконитовое зелье, потому что была слишком рада возможности учиться в школе среди других детей, подаренной директором, чтобы задавать вопросы. Так что она просто приняла как данность, что у мадам Помфри есть нужное ей зелье. Ведь Альбус Дамблдор лично обещал родителям, что решит проблемы с безопасным нахождением Кьяры в школе.       В тот раз, однако, у мадам Помфри оказалось слишком много пациентов, и зелье, позволявшее Кьяре сохранять разум в волчьей ипостаси, принёс Снейп.       Сперва она испугалась вынырнувшей из-за ширмы темной фигуры слизеринского декана, но быстро успокоилась, увидев в руке волшебника исходящий бледно-голубым паром фиал. Не перестала совсем нервничать, конечно, но скорое полнолуние в тот момент волновало её намного больше, нежели их зловещий профессор зелий. Сам Снейп показался Кьяре удивлённым. Очевидно, он тоже не знал, кому предназначалось зелье.       — Мисс… Лобоска, — произнёс он, подтверждая её догадки — с паузой, как будто вспоминал фамилию, что скорее всего было правдой. Кьяра ничем не выделялась среди других его учеников: зелья варила посредственно, не проявляла инициативы, отвечая на вопросы, только если профессор задавал вопрос лично ей. У Снейпа просто не было причин запоминать её.       — Добрый вечер, сэр, — вежливо поздоровалась Кьяра. То, что профессор ей не нравился, не было поводом вести себя с ним грубо, и точно не улучшило бы её оценки.       — Вы так считаете, мисс? — Снейп дёрнул уголком губ в неприятной усмешке, ставя фиал с сине-фиолетовым содержимым на тумбочку возле кровати Кьяры. — Позволю себе не согласиться с этим утверждением.       Девочка смутилась, не найдя, что ответить взрослому волшебнику. Тем более, что он был прав. Скорое превращение не вызывало у неё ни малейшего энтузиазма.       — Пейте! — скомандовал профессор. — У меня не так много свободного времени, чтобы тратить его на светские беседы.       — О, да, — спохватилась волшебница, потянувшись за фиалом. Пристальный взгляд Снейпа заставлял её чувствовать неловкость. Мадам Помфри не следила за тем, как она пьёт зелье, просто оставляла фиал и шла заниматься своими делами, велев позвать, если Кьяра почувствует в том необходимость. Но зелье не вызвало у девочки ни одного побочного эффекта из тех, что описывала школьная целительница, и та возвращалась уже, когда приходило время вывести её из замка.       Очевидно, Снейп намеревался убедиться, что ученица действительно всё выпила. Как будто Кьяра могла отказаться от того, что гарантировало: её волчица никому не причинит вреда!       Снейп, поймав неуверенный взгляд девочки, истолковал его по своему.       — Вопреки расхожему мнению я не травлю собственных учеников, мисс Лобоска, — профессор скрестил руки на груди и раздражённо выдохнул. — Но если бы я по какой-то причине всё же решил от вас избавиться, сделал бы это менее очевидным способом. Не оскорбляйте мой ум!       Глаза Кьяры в удивлении расширились. Она открыла рот, закрыла, не зная что сказать, снова открыла…       — Я не…       Несмотря на весь свой зловещий образ и отвратительный характер, Снейп никогда не вызывал в ней опасений за свою жизнь до этого момента. В конце концов, он был профессором! Кьяра не знала, как именно выбирали волшебников на должности преподавателей, но сомневалась, что директор Дамблдор доверил бы детей кому-то, кто представлял для них опасность.       — Я и не думала, что вы собираетесь меня отравить! — наконец сумела она возразить. И добавила, подумав, что это прозвучало немного дерзко: — Сэр.       Снейп недоверчиво скривился и вскинул бровь.       — Действительно? Тогда соблаговолите выпить зелье, мисс.       Кьяра поспешно опрокинула в себя фиал, привычно задержав дыхание и зажмурившись. Не то чтобы это особо помогло избежать мерзкого вкуса зелья, но его запах хотя бы не так сильно раздражал обонятельные рецепторы.       Чувствительные уши уловили хмык со стороны профессора, и, открыв глаза, Кьяра еще успела поймать на его лице отголосок злорадной усмешки.       Ужасный человек! Она надеялась, что он скоро уйдет.       И лишь отставив пустой фиал на тумбочку, девочка осознала то, что должно было бы сразу показаться очевидным, если дать себе труд и задуматься.       — Так… это вы варите для меня Аконитовое зелье?       Снейп скривился, будто проглотил пиалу слизи флоббер-червя.       — Я варю его не для вас, мисс Лобоска, а по просьбе директора. Но если оставить частности, вы знаете в Хогвартсе еще одного мастера зелий, согласного тратить время на то, чтобы одна ученица не растерзала в оборотническом забытье остальных?       Кьяра покраснела от стыда. Действительно, зелье ей каждый раз подносили свежее. Стоило бы раньше подумать о том, что его варят прямо в замке. Потом до неё дошли последние слова профессора, и она отвела взгляд, ссутулившись.       Это было подло и жестоко — говорить так. Заставляло всколыхнуться страхи Кьяры, что давили на плечи опостылевшим за годы осознанием собственной ущербности, того, что ей никогда не занять достойного места среди других волшебников из-за опасности, которую, по мнению окружающих, она представляла.       И всё же Кьяра нашла в себе силы выдавить:       — Ну… Э-э… Всё равно спасибо вам.       Потому что это было правильно. Потому что папа и мама воспитывали её хорошей. В отличие от слизеринского декана, очевидно.       — Меньше всего на свете я нуждаюсь в вашей благодарности, мисс Лобоска. Обеспечение безопасности учеников — часть моей работы, — презрительно скривился Снейп, призвав с тумбочки пустой фиал и спрятав куда-то под мантию. — Через двадцать минут мадам Помфри освободится и отведёт вас в хижину.       Даже если Кьяра и захотела бы его поправить, уточнив, что поведут её не в хижину, а в лес, то не смогла бы, так как, закончив говорить, профессор зелий тотчас развернулся, взметнув вокруг коленей полы своей чёрной мантии, и скрылся за ширмой.       Той ночью Борф к ней не пришёл. Вместо него Кьяра, едва обернувшись, почуяла в лесу с десяток других, посторонних запахов. Один показался ей знакомым. Он отозвался внутри смутным беспокойством, хотя оборотничка совсем не помнила, где могла почуять его прежде…       То, что это были перевертыши, такие же как она, Кьяра, никогда ранее, кроме рокового случая, когда судьба столкнула её с Фенриром Сивым, оборотней не встречавшая, поняла не сразу, а когда поняла, оказалось поздно убегать. Взрослые и настроенные отнюдь не миролюбиво оборотни окружили её, отрезав путь и в лес, и обратно к замку. И — хуже всего — Кьяра узнала их вожака.       Трудно было не узнать оборотня, чьими листовками с пометкой «РАЗЫСКИВАЕТСЯ!» и «Особо опасен!» были обклеены столбы объявлений, под полной луной вышагивающего в своей безошибочно узнаваемой жуткой полуформе, будто застывшей в середине трансформации между человеком и зверем.       Фенрир Сивый собственной персоной. Чудовище, которым уже много лет как пугали маленьких непослушных волшебников. Чудовище, лишившее её беззаботного детства и достойного будущего без необходимости скрывать свое заболевание.       Кьяра бы разозлилась, если бы в тот момент ей не было так страшно, что хвост поджимался под брюхо, а брюхо норовило прижаться к земле. Её волчица признавала за Сивым и его стаей превосходство силы и, может быть, чувствовала в нем своего «отца». Её инстинкты давили на человеческое восприятие, нашептывая не провоцировать агрессию и подчиниться. Они не считались с разумом, со знаниями Кьяры о том, что представляет из себя Фенрир, и сопротивляться им даже под зельем было тяжело.       Очевидно, оборотни не рассчитывали встретить здесь сородича, к тому же «щенка» — у них была какая-то иная цель. С учётом того, кем оказался их вожак, «прославившийся» тем, что заражал маленьких волшебников ликантропией и, если получалось, уводил с собой, воспитывая в ненависти к магам, не нужно было владеть высшей арифмантикой, чтобы понять, зачем он мог привести стаю под стены Хогвартса.       Вспомнив других хаффлпаффцев, что пытались с ней поначалу подружиться и не стали относиться хуже, даже после того, как Кьяра дала понять, что ей это не нужно, гриффиндорку Еву Теренс, встреченную в поезде, что со свойственным представителям её факультета упрямством не оставила эти попытки до сих пор, даже вредную Мерулу Снайд с факультета профессора Снейпа, Кьяра поняла, что не простит себе, если кого-то из них укусят, и она даже не попытается это предотвратить.       Окружившие её оборотни явно не знали, что делать с так невовремя подвернувшимся «щенком», поэтому замешкались, бросая неуверенные взгляды в сторону Фенрира и нервно порыкивая. Только это, наверное, позволило Кьяре, переборов звериное стремление подчинения сильному, прошмыгнуть между вышагивающих вокруг перевертышей и со всех лап броситься к школе.       Хаффлпаффка слабо представляла, что ей следовало предпринять? Что она МОГЛА предпринять, будучи в зверином облике? Она видела боковым зрением, что часть оборотней двинулась в сторону хижины лесника, но сомневалась, что поможет ему, приведя за собой остальную стаю. Так что просто продолжила бежать, надеясь, что кто-то такой большой и сильный, как Хагрид, сможет от них защититься до прихода помощи.       Надо было только эту помощь как-то позвать, предупредить директора. Или кого-нибудь.       О том, что в этом случае раскроется её секрет, Кьяра в тот момент не думала. Эти мысли вместе с давящим осознанием возможных последствий пришли к ней гораздо, гораздо позже. А тогда Кьяра неслась со всех лап в сторону Хогвартса, надеясь успеть сделать хоть что-то. Даже придумала, что именно могла бы попытаться сделать.       За спиной слышались рычание и шумное дыхание преследователей, шуршание сухой травы под парой десятков звериных лап, треск. Кьяра понимала, что не сможет долго выдерживать темп, соперничая со взрослыми оборотнями в скорости. К счастью, ей этого и не требовалось. Хаффлпаффка нырнула в редкий подлесок перед школьными воротами, пронеслась сквозь него серебристой стрелой и выскочила на тропу, разворачиваясь и взрывая острыми когтями укатанную телегами дорогу.       Массивные створы были закрыты на ночь, но Кьяра и не собиралась пытаться попасть внутрь. Надеялась, что не смогут сделать это и её преследователи. Она отфыркнулась от поднятой с дороги пыли и бросилась к воротам, встав на задние конечности и уперев передние в металл ворот.       В «Истории Хогвартса» писали, что так как посетители — желанные или не очень — могли явиться в Хогвартс в любое время дня и ночи, на ворота были наложены чары, сообщавшие директору, если к ним кто-то приближался. Кьяра не знала, сообщат ли чары Альбусу Дамблдору об оборотнях, но надеялась, что да. Ведь она не знала, был ли у Фенрира способ обойти защиту школы. Если нет, ученикам вряд ли что-то грозило. Но если да… Директору следовало об этом знать как можно скорее.       Надеясь, что если не директор, то кто-нибудь еще услышит, Кьяра подняла голову и громко завыла, а в следующее мгновение взвизгнула от боли, отброшенная в бок ударом тяжелого тела. Прокатилась по земле, оборотничка попыталась встать, но на голову тут же обрушился удар когтистой лапы, лишь чудом не располосовавший тонкую шкуру на морде. Висок прострелило болью, а перед глазами полыхнуло белым. Лапы снова подломились, и в этот раз найти в себе силы встать Кьяра не сумела. Голову повело в сторону. Она стала тяжелой, будто кто-то залил туда свинец, и хаффлпаффка почувствовала, будто падает за ней в глубокую пропасть. Глаза её закрылись, и оборотничка погрузилась в беспамятство.

***

      Когда Кьяра пришла в себя, оборотней рядом не было. Она поняла это отчетливо. Голова раскалывалась, тело ныло. Кьяра отметила, что укрыта какой-то легкой серебристой тканью. Та была полупрозрачной и позволяла видеть вспышки заклинаний, со свистом, бьющим по ставшим еще чувствительнее, чем обычно, ушам, рассекающие воздух неподалеку. Кто-то выкликивал все новые и новые заклятия, и Кьяра попыталась поднять голову, чтобы рассмотреть сражавшихся, но стоило двинуться — от виска в затылку прокатилась новая вспышка боли. Перед глазами поплыло, и она тихо заскулила, роняя голову обратно.       — Вы слышали? — раздался рядом знакомый голос, но чей именно — Кьяра в тот момент понять не смогла. Если честно, даже не пыталась, поглощенная ощущениями собственного тела. Она вновь заскулила, но звук резко оборвался, когда по телу прошлась волна чужой магии. Оборотничка попыталась дёрнуться и запаниковала, поняв, что не может этого сделать.       — ЧТО я должен был услышать, мисс Теренс? — донеслось с той же стороны, откуда Кьяра слышала первый голос. И этого говорившего она узнала. Так ядовито и презрительно мог говорить в Хогвартсе только один волшебник — Северус Снейп. Это в какой-то мере успокоило Кьяру. Если здесь был кто-то из профессоров, значит у нее получилось кого-то предупредить. Или они сами как-то узнали. Это было неважно. Главное, что ученики теперь были в безопасности. Кьяра надеялась. — Рекомендую вам постоять молча там, где вы стоите, коль уж вы не в Гриффиндорской башне, где должны находиться после отбоя. Гриффиндор и так лишился по вашей милости тридцати баллов. Желаете усугубить?       До Кьяры дошло, что собеседником профессора была та самая настырная гриффиндорка, Ева Теренс, пытавшаяся подружиться с ней с начала года. Она бы задалась, обязательно задалась вопросом, что девочка здесь делала, если бы чувствовала себя немного лучше, но поняв, что оборотни больше не представляли для школы угрозы, ее организм будто решил сдаться, усилив разом все неприятные ощущения.       — Но, профессор, мы должны им помочь!       — Мы с вами, мисс Теренс? — усмехнулся Снейп. Голос его звучал как-то странно, но Кьяра не могла сказать сейчас, в чем дело. Она едва понимала, что значили слова, которые профессор говорил, чувствуя, как ей становится все хуже. Что было говорить об интонациях?       Оборотничка вновь попробовала шевельнуться — безуспешно. Чужая магия по-прежнему крепко держала, не давая двинуть ни единой мышцей произвольно. Кьяра поняла, несмотря на вновь уплывающее сознание, что обездвижил её Снейп. И это успокоило поначалу. Она всё ещё не думала, что профессор мог намеренно причинить ей вред, каким бы неприятным человеком ни был, а значит, для чего-то это было надо. Но прямо сейчас Кьяре было больно, плохо и она не могла позвать на помощь, так что едва лишь утихшая паника вернулась вновь и с каждым судорожным вдохом в условиях ограниченной подвижности грудной клетки только увеличивалась.       — Смею надеяться, что директор и мистер Ли как-нибудь справятся с… оборотнями без помощи необученных первокурсниц, — продолжил между тем говорить Снейп.       — Но сэр!..       — Минус еще десять баллов, мисс Теренс. Желаете продолжить припираться?       Они ещё друг другу что-то говорили. Кажется, Ева снова спорила, а профессор язвил, но Кьяра уже не разбирала слов. Чувствуя, как бьётся пульс в ушах, она часто дышала, пытаясь вопреки пониманию, что это бесполезно, пошевелить хотя бы пальцем. А что, если она сейчас умрёт, и об этом даже никто не узнает? Она так не хотела!       Падать в беспамятство во второй раз оказалось гораздо страшнее, но оно, по крайней мере, избавило её от боли на какое-то время, изредко разбиваемое чужими разговорами.       — Вы с ума сошли, директор! — раздался в какой-то момент возмущенный голос Снейпа, почти вырвав Кьяру из забытья.       Она шевельнула лапами, отметила, что может это сделать, и, успокоенная этим, вновь стала погружаться в темноту под продолжающийся разговор.       — Что же ты предлагаешь, Северус? Оставить девочку там? А если они вернутся?       — «Девочка» может в секунду перегрызть вам горло, если очнётся. Визжащая Хижина! Отнесите её туда.       — Мисс Лобоске нужна помощь, Северус.       — О, да! А не потому ли ей нужна помощь, что вам, Альбус, показалось хорошей идеей отпустить опасное существо погулять без присмотра?       — Северус!       — Я называю вещи своими именами! И меня — в отличие от вас, очевидно, — беспокоит безопасность моих студентов!       — Северус!!! — голос Дамблдора прозвучал строже, и профессор зелий сбавил обороты:       — Прошу прощения, директор.       — Зачем ты использовал Петрификус? — тоже успокоился директор. — Это могло усугубить последствия сотрясения.       Снейп раздраженно вздохнул, но ответил не повышая голос:       — Со мной была ученица, директор. Простите, что поставил безопасность вашего любимого львёнка выше безопасности оборотня. Кроме того, вы бы предпочли, чтобы Лобоску заметил сотрудник Министерства? Сомневаюсь, что она осталась бы спокойно лежать…       «Ужасный человек», — второй раз за прошедшие сутки подумала Кьяра, успев осмыслить только первую часть сказанного Снейпом, прежде чем окончательно потерять сознание.