В чем разница между пустотой и тьмой?

Передо мной стоял разъяренный Темный.       — Что вы сделали, сонорина Лэй? Мой брат только что, буквально растолкав всех присутствующих, унесся в неизвестном направлении. В ярости! Один! Вы были обязаны всего лишь соблазнить его, всего лишь не терять из виду! — кричал он на меня, вернее, на то, что выглядело, как я. Каждое слово звучало все громогласнее, четче, медленнее. Темный, словно желая убить меня на месте, говорил, будто бросая кинжалы в цель — с каждым шагом все ближе к сердцу. Вот-вот и он уже точно не промахнется.       — Я повторяю, сонорина Лэй. Что… вы… сделали? — глаза старшего Хороса загорелись тьмой. Его голос стал тише, ниже, но от этого Темный казался только опаснее. Он уже не кричал, а будто, проговаривая каждое слово, шипел сквозь зубы. В нем пылала такая ярость, что я не могла понять, почему еще стою перед ним. Вокруг Гаранора образовалось темное облако, разрастающееся с каждым мгновением и плюющееся неосязаемыми кипящими брызгами, словно оно пыталось поглотить меня и все вокруг раз и навсегда. Наконец взгляд Хороса, непроницаемый, казалось бы, пустой, но на самом деле насквозь пропитанный агрессией, темнотой, злобой, огнем, будто испепеляющим все, пересекся с моим. Я смотрела на него точно так же, как минуту назад смотрела в спокойную пустоту, где сливалось бесконечное море с бесконечным небом. Темный тут же отступил назад на шаг, словно его кто-то толкнул. Сначала в воздухе начало растворяться черное облако, окружавшее его. Он все еще стоял молча, всматриваясь в мое ничего не выражающее лицо. Если бы он только мог проявить хоть немного сочувствия, оно сказало бы ему куда больше, чем любые слова или действия. Но он не мог, по крайней мере я была в этом убеждена. Через несколько бесконечных минут тьма из его глаз пропала. Он смотрел на меня своими завораживающими светло-голубыми чистыми глазами, отливающими серебром. Ни слова, он не сказал больше ни слова, просто смотрел, а я все еще ничего не видела перед собой кроме уже привычной пустоты. Слезы давно кончились, но пелена перед глазами осталась, я смирилась, смирилась со всем, что могло произойти. Так сложилась моя жизнь, что я уже прекрасно знала, что такое месть или ярость Темного. Я смирилась и опустила руки. Впервые за все наше знакомство со старшим Хоросом мне было нечего ему сказать. Взгляд Гаранора скользнул вниз, он осматривал меня — но не как чуть раньше при невесте, бесстыдно пожирая глазами, а обеспокоенно, словно он и в правду волновался. «Хватит думать о том, что невозможно! Сочувствие, беспокойство — вообще любые чувства сами по себе несовместимы с сонором Хоросом, так что это просто глупо. Все Хоросы — бесчувственные хищники, машины, не способные ни на что, кроме ведения политических игр! Валери, очнись, очнись…». Я мысленно давала себе пощечину за пощечиной, пытаясь пробудить разум, покинувший меня. Светлые глаза Хороса-старшего остановились на моем запястье и снова начали наливаться тьмой.       — Что это? — требовательно спросил Гаранор, но я лишь промолчала в ответ, продолжая смотреть куда-то вперед, даже не зная, что толком вижу. — Я спрашиваю, что это?! Держа одной рукой мои пальцы, другой он провел по своему лицу, закрыв глаза и громко вздохнув, как обычно вздыхают люди, уставшие от своей жизни. На этот раз он чуть наклонился в мою сторону, твердо, но не больно взял пальцами мой подбородок и направил мое лицо так, чтобы мои глаза были ровно напротив его. Он заглянул прямо в них, словно стремясь проникнуть в мою душу и заговорил тихо, с надрывом, как будто через силу, переступая через себя:       — Валери, откуда у тебя этот след на руке? Только почувствовав его запах, терпкий от дорогого табака сигар, пряный и в то же время свежий от виски, запах старых книг и кожи, мой взгляд прояснился, я словно вышла из транса. Встряхнув головой, будто пробуждаясь ото сна, я резко перевела взгляд на руку, которую держал Темный. По всему запястью растянулся темно-красный след от цепких пальцев Ксанора. Боль и жжение, которые я не чувствовала до этого, начали нарастать. Я зажмурилась, пытаясь стерпеть первую волну боли, так неожиданно для меня нахлынувшею. Глаза старшего Хороса то чернели, то снова прояснялись, словно он сам не мог определиться, что чувствует. Обычно Темных моментально захватывает ярость, при любой возможности, но сейчас его будто что-то держало на грани.       — Больно? Этот вопрос прозвучал так неожиданно мягко и искренне, что я на мгновение забыла о боли и с нескрываемым удивлением взглянула на Хороса. Но потом внутри меня что-то щелкнуло, включая «правильный» режим, и я попыталась выдернуть руку из его ладони, гордо процедив сквозь зубы:       — Нет. Все в порядке, — но хватка Темного оказалась сильнее, чем я думала, и в итоге мне оставалось лишь беспомощно взглянуть на него. Старший Хорос секунду вглядывался в мои глаза, которые снова начинали наполняться слезами, а потом, чуть касаясь кожи, провел большим пальцем по побагровевшему запястью. От боли я стиснула зубы и зажмурила глаза, сдерживая всхлип, но это, конечно же, не ускользнуло от зорких глаз Гаранора.       — А говорите, что не больно, сонорина Лэй, — его глаза снова прояснились. Хорос молча смотрел на меня, не выпуская ладонь. Мне даже показалось, что в его взгляде мелькнуло спокойствие или что-то в роде того. Я была удивлена, даже ошеломлена, но именно сейчас во мне снова появился лучик надежды, что, возможно, хоть я и окончательно испортила отношения с Ксанором, старший Хорос не уничтожит меня и мою дочь, как наверняка сделал бы пару дней назад. Но в один момент он, будто вспомнив о Ксаноре, в ярости покидающем прием, снова обезумел. На этот раз вокруг него всего в один миг образовалось огромное черное облако, густое, угольное, словно осязаемая материя, а глаза стали темнее беззвездной ночи.       — Это Он? — голос Хороса прозвучал как гром среди ясного неба. Я в очередной раз промолчала и попыталась вырвать у него мою руку, но снова безуспешно, лишь запястье предательски заболело еще сильнее.       — Это очень простой вопрос… Сонорина Лэй, неужели вы думаете, что я позволю ему так обращаться с вами? — на лбу Темного заиграли желваки, скулы выделились сильнее обычного, а губы сжались в одну тонкую линию. Его глаза полностью поглотила тьма, на лице появились пульсирующие черные разводы. Казалось, что сейчас он весь состоит исключительно из тьмы, несущей одни несчастья моему роду. Он был в ярости, но эта ярость была, может быть, в первый раз обращена не на меня. Мне впервые не было страшно, хотя должно было. Хоть я и не осознавала этого, но уже тогда поняла, что он не сделает мне больно. Я легонько коснулась рукава его пиджака — не знаю, как я осмелилась на этот безрассудный поступок, но терять было уже, определенно, нечего — и тихо, насколько мне хватило сил, прошептала:       — Не идите за ним. От моего прикосновения он вздрогнул. Глаза все еще были готовы испепелить любого, кто попадется на пути, но лицо приобрело обычный цвет и стало немного более расслабленным. Мне меньше всего сейчас хотелось отрываться от его взгляда, хоть раньше он меня и пугал, мог присниться только в самом ужасном кошмаре. В это мгновение что-то меня тянуло к этому Темному, что-то в нем меня успокаивало, давало надежду, свет, как это ни безумно. Но я заставила себя опомниться, вспомнить о Лите и договоре: «Я принадлежу не себе. С тех пор, как я стала мамой, я больше не принадлежу себе,» — повторяла я в уме.       — Теперь все кончено, да? — спросила я и тут же пожалела о сказанном. Гаранор резко отбросил мою руку и отошел назад, его лицо и взгляд стали каменными, как при нашей первой встрече: «Куда делся Хорос, державший меня за руку? Его голубые глаза, смотрящие не с ненавистью, а с чуть заметным, возможно, только мне беспокойством?» Теперь я уже не могла прочесть ни одной его эмоции. Ничего не отвечая, Гаранор исчез, превратившись в сгусток тьмы, постепенно растворяющийся в воздухе. Надежда, которую он же мне и подарил, с его уходом превратилась в пыль, развеянную по ветру.