Снег

      Татьяна стояла возле кабинета Сапогова, пытаясь настроить себя на разговор. В голове все было запутано. Еще утром, после встречи с Жилиным, девушка была готова буквально ворваться к руководителю 9 канала и высказать все, что думает о нем. Но как только Восьмиглазова пришла в телецентр, её уверенность куда-то исчезла. И вот, находясь около двери с белой табличкой, на которой черными буквами было написано «Директор канала Р.Сапогов», она не знает, что будет говорить ему. Странно. Когда-то она легко и совершенно спокойно могла зайти к Ричарду. А сейчас, какая-то сила сковала её тело, вселяя в душу сомнения. Возможно, это страх. Страх перед неизвестность, которая ожидает её по ту сторону, в недрах роскошно обставленного кабинета.       Некоторые коллеги уже во второй раз проходили мимо Восьмиглазовой, недоуменно смотря на телеведущую. Излишний интерес людей начал надоедать ей. Не хватало еще, чтобы пошли какие-нибудь сплетни или лишние разговоры. Пытаясь преодолеть ступор, Таня все же делает шаг. Положила ладонь на дверь. Вдох. Проводит рукой по холодной гладкой деревянной поверхности. Резко сжимает ладонь в кулак и стучится. – Можно? – спросила Татьяна, приоткрыв дверь. – Да, проходи.       Девушка зашла. Ричард сидел за столом, заваленным разными рабочими бумагами и папками. Настолько, что не нашлось даже место для бутылки с виски. Она вместе со наполовину наполненным стаканом стояла рядом на полу. Почему-то настежь открыто окно, хотя на улице было холодно. Восьмиглазова сделала еще несколько шагов, но подойти к столу так и не решилась. – If you по поводу вопросов для субботней викторины, то они very soon будут готовы, – начал первым мужчина, просматривая какую-то важную бумагу – А вот еще. This month лотерея все-таки будет разыгрываться. Мне сегодня позвонили, сказали, что билеты полностью раскуплены. – Я пришла сюда не по поводу викторины или лотереи. – голос девушки звучит немного нервно. Сглотнув слюну, чтобы успокоиться и сделав паузу, она все же продолжает. – Нам нужно кое о чем поговорить. – Таня, Татьяночка, – Сапогов наконец-то оторвался от документов. – Please, только не говори, что ты беременна. У нас и так двое ушли в декрет. Я до сих пор поражаюсь, как так можно умудриться одновременно забеременеть. А тут еще ведущего прогноза погоды уволили. Если и ты уйдешь, то I can’t imagine, как мы тут будем справляться.       От услышанного Восьмиглазова неожиданно рассмеялась. Громко, звонко, с душой. Как она умела всегда. После их расставания, Ричард стал настоящим трудоголиком. И похоже он настолько переработал, что теперь стал воспринимать все слишком серьезно. – Не находишь, что еще как-то рановато для детей? – спросила Таня, улыбаясь. – Ну, мало ли. Все возможно в this life. В определённый day и час, по неосторожности. Или же… – он что-то хотел сказать, но не стал продолжать. Просто усмехнулся. Сложив руки в замок и натянув привычную улыбку, Сапогов откинулся в кресле. – Итак, my darling, о чем же ты хотела поговорить со мной? – более мягко произнес американец.       Во взгляде Ричарда промелькнул странный огонек. Трудно сказать, что он значил. От Сапогова можно ожидать что угодно. В то же время Тане казалось, словно мужчина изучал её, пытаясь затянуть в дебри своей души. В них легко потеряться против своей воли, но выйти из них практически невозможно. Изучает поверхностно, иначе бы давно заметил главное. То ли от взгляда, то ли из-за порыва ветра, проникшего в помещение, Восьмиглазова стала замерзать. Пытаясь переключиться, девушка подошла к окну и закрыла его. Обняв саму себя, чтобы хоть немного согреться, она посмотрела на улицу. В голове по прежнему творился хаос, бешено крутились мысли с возможными вариантами предложений. И ни одно из них ей не нравилось. Поняв, что разум здесь ей вряд ли поможет, Татьяна решила все же обратиться к своему сердцу. Может, оно что-то подскажет ей? В конце концов к нему тоже стоит иногда прислушиваться. –Ты все еще веришь, что мы сможем быть вместе? – неожиданно для себя произносит Таня. –Прости… What? – растерянно переспрашивает Сапогов. Он не сразу поверил в услышанное. –Ты все еще веришь, что мы сможем быть вместе? – повторяет Восьмиглазова.       Нет, не ослышался. Его улыбка моментально сходит с лица. Руки опускаются на подлокотники кресла, а пальцы начинают тарабанить какой-то ритм. Сапогов снова изучает ее. Теперь более внимательно. Замечает ее непривычную бледность, замотанность. А в глазах была надежда. Надежда на избавление от чего-то именно здесь, в его кабинете.       Ричард перестает стучать. Достаёт из тумбочки еще один стакан, наливает туда виски. Вот он уже вместе со своим стоит возле Воьсмиглазвой. Таня берет его, хоть и не с доверием: очень хорошо помнит кошмар про отравленный алкоголь. И все же, делает пару небольших глотков. Виски обжигает ей горло, но раскрываясь внутри тела дарит тепло.       Они долго стоят рядом, смотрят на пейзаж поздней осени. Каждый из них думает о своем, переваривая происходящее. Казалось, что мир остановился ради этого момента и отключил посторонние звуки, чтобы не мешать им. – Why ты так решила? – наконец, спрашивает Ричард.       Восьмиглазова выпивает еще немного и ставит стакан на подоконник. Теперь, она действительно готова к разговору. – Понимаешь, в последнее время мне снятся странные сны. Бывают хорошие, но чаще всего кошмары. И в каждом из них я вижу себя. В каждом из них я вижу тебя. Почему-то то прошлое, которое вроде как давно отпущено, продолжает преследовать меня. Оно напоминает о себе теми моментами, которые между нами вряд ли повторятся. Возвращает меня в те места, куда мы вряд ли вернемся вместе. Я не знаю, как это объяснить, но… – Таня переступила с ноги на ногу, подбирая слова. На удивление, сейчас ей это давалось легко. – Ты как будто до сих пор не разорвал со мной связь, – продолжила девушка. – Все равно пытаешься быть рядом хотя бы ночью, во снах. А днем, между нами ничего нет. Да, до меня долго доходило. Спасибо Жилину, что подкинул идею поговорить с тобой, – она усмехнулась. – Не бойся, он не знает, что именно ты мне снишься. Как и Юра.       Татьяна замечает свое отражение в стекле. Рядом с ней стоит точно такой же уставший Сапогов. А он еще тот притворщик. За занятостью, успехом и улыбчивой маской прячет совершенно другого человека. Она не знает, кто он. И вообще не уверена, того ли Ричард любила столько лет. – Скажи, ты все еще ждешь?       Рука Восьмиглазовой тянется к стеклу и гладит отражение Сапогова. Американец наблюдает за ее ладонью. Ему кажется, что Таня гладит не отражение, а его самого. Чувствует прикосновение ее тонких теплых пальцев на щеке. Он не хочет ей лгать. – Да – Ты же знаешь, что это уже невозможно. Наше время прошло. Мы никогда не вернемся к тому, что было или к той точке, откуда пришли.       Ричард немного выпивает. Он все прекрасно понимает. В тоже время не хочет менять что либо в этой ситуации. Ему стало привычно жить иллюзиями и надеждами. Ему стало привычно жить определенными моментами прошлого, но никак не настоящего. Ему так не больно, не страшно. Отрицательно покачивает головой. – No. Я не могу. – Почему?       Мужчина хотел сохранить причину в тайне от нее, но рана в его груди Сапогова снова напомнила о себе волной забытой боли. Он сжал зубы, чтобы не закричать и облокотился к рядом стоящей стене. Ричард не хотел пугать девушку. Но не получилось. Таня в панике хватает какой-то стул и ставит рядом с ним, помогая мужчине сесть. На этот раз все проходит быстро. Похоже, придется ей рассказать. – Когда-то давно, in childhood, в моей груди появилась открытая рана. Про нее nobody не знал, nobody никогда не видел. Да и вряд можно увидеть. Внутри нее было одиночество, страх, грусть. Она отдавала иногда невыносимой болью, могла ужасно вонять. Но nobody никогда не чувствовал, только я. Много лет разными способами пытался закрыть ее. И вроде у меня даже получалось. Но она открылась снова       Сапогов берет руку девушки и подносит к своей груди. Кладет на то место, где по его мнению находилась дыра. Словно Восьмиглазова способна почувствовать ее. Она смотрит на него все также испуганно и с непониманием, но руку не отводит. Татьяна проводит пальцами по ткани рубашки, рисуя небольшой овал. Ричард морщится, когда они заходят за его границы. – Тань, мне realy страшно быть один на один с ней. Много лет you была рядом, даря того, что мне так не хватало. Рана не давала о себе знать. А без тебя мне кажется, что я пропаду. Maybe, даже умру. – Но ты должен, – девушка старается говорить спокойно, пытаясь не расплакаться. Слишком тяжело произносить такое. – Я больше не могу быть рядом с тобой. Если ты не умрешь, то не станешь другим. Не сможешь нормально жить.       Ричард опускает голову, закрывая глаза. Крепко сжимает руку Татьяны и целует, вдыхая ее аромат. Снова чувствует такой родной запах ромашки. Как же мужчина соскучился по нему… Нет, он не может. Боится встретиться вновь с настоящим собой. Да и он забыл каково это быть самим собой. – Отпусти меня       Голос Восьмиглазвой прозвучал как-то не совсем привычно. В нем было что-то такое забытое, давно утерянное. Ричард открывает глаза и поднимает голову. Перед ним сидела его Таня. Девушка с распущенными светлыми волосами и в голубом платье. Девушка-ангел из комнаты в хрущевке, наполненной теплым летним светом. Она улыбалась. Но глаза были серьезными, даже грустными. – Прошу, Ричи, отпусти меня, – говорит тихо, чуть не шёпотом. – Пожалуйста. Ведь прежней меня уже давно нет в живых. Я есть только в твоих воспоминаниях.       Да, только в его воспоминаниях. Кроме них ничего светлого не осталось в его жизни. Конечно, есть другая Таня, которая сейчас сидит рядом, уткнувшись в его колени и тихонько всхлипывала. Только она далеко от него и не несет ему больше свет.       Ричард понимает, что в последний раз стал причиной слез Восьмиглазовой. Приподнял её лицо за подбородок. Гладит по щеке, стирая их. Наклоняется и говорит возле самого уха: – Ты свободна.       Его слова звучат без акцента, на чисто русском. Они заставляют ее сердце биться быстрее. Они обжигают его душу. – Ты свободна.       Внутри них обоих что-то рвется. Может быть остатки той нити, которая соединяла их столько лет. Связи больше нет. Есть только два независимых друг от друга человека. – Ты свободна, – совсем слабым голосом произносит он в последний раз.       Им остается только окончательно очиститься водой и огнем. Сапогов снова чувствует рану, которая начинает сжигать его изнутри. По взгляду Ричарда Таня понимает, что сейчас ей лучше уйти. Восьмиглазова не помнит, как добралась до гримерки, как закрыла на ключ дверь. Сев за трюмо, девушка наконец дает волю эмоциям и начинает рыдать. Накопившееся за пару недель выходит из неё. Она лила слезы по своему прошлому. Но это было смирение. Она лила слезы по своей прежней любви. Но это была благодарность. Она лила слезы по своей свободе. Но это было счастье.