Заново

      — Рад, что вы приняли моё приглашение, — с улыбкой произносит Эльткрид, стоит Кирс появиться в столовой.       Бранденбург фыркает, Тистелла приветствует хозяина дома и Эба, выражая благодарность за приглашение и радуясь, что ей не нужно что-то выдумывать самой. К тому же нельзя сказать, что слова Эльткрида неправда, ведь Ульрик без его распоряжения в сторону Кирс не сделал бы и шага.       Ужин проходит в расслабленной атмосфере. Мужчины, разоблачившие «мамкиных революционеров» под руководством Вайса, устало, но весело обсуждают несложную победу. Кирс тоже думает, что эта группа была глупой и совершенно не организованной: не понять настоящие отношения, принять Кирс за зазнобу Эльткрида, решить, что большую роль в перемирии между Убежищем и Либералитасом играет именно она (хотя это и было косвенно правдой), неудачная попытка убить её, человек, в кармане которого были документы… Всё выглядело так глупо, будто это была группа детей-подростков, решивших поиграть в революцию. Судя по разговору мужчин, это действительно по большей части всего-навсего группа подростков. На фоне этого её переживания казались такими же глупыми и мелкими. Какая же дура. Но идти втроём?!       Тистелла сжимает зубы и косо посматривает на Бранденбурга. За этим ужином он такой же, как обычно, хотя и едва заметно рад вылазке. Кирс думает, что всё как обычно, а значит можно начинать пытаться отправить в самый дальний ящик памяти сегодняшнее своё безумие, но в этот момент ловит взгляд Бранденбурга и лишь по глазам понимает — выходка не забыта.       Вопреки ожиданиям Бранденбург не остаётся на ночь у Эльткрида и, несмотря на тёмный и потенциально опасный чужой город, скоро прощается с хозяином дома. Тистелла нарочито уверенно следует за командиром.       Бранденбург курит. Кирс, идущая на шаг позади хорошо это чувствует и слышит. Сейчас ей не хочется думать о том, что она сделала. Обычно она всё анализирует, прокручивает в голове в попытках разобраться и сделать выводы, но… какой вывод можно сделать после поцелуя с командиром?       У него мягкие волосы и сухие губы.       Кирс машет головой, отгоняя мысли, которым совершенно точно не место в её голове. По крайней мере сейчас. Она перекидывает хвост с плеча за спину, выпрямляется и наконец оглядывается, чтобы сосредоточиться на дороге, и, кажется, они где-то свернули не туда. Но стоит ей открыть рот, как она понимает, что все звуки остаются внутри неё. Она оглядывается ещё, пытается узнать хоть что-то, но ни одного знакомого здания рядом нет. К тому же надвигаются сумерки. Тистелла волнуется. Говорит себе, что это Бранденбург и что она всё ещё жива, но вспоминает о пощёчине и чуть не вздрагивает — ведь эта выходка всё ещё не стоила ей ничего. Нетерпение внутри жжёт, но она кусает щёки и продолжает идти за Бранденбургом.       Ещё минут через пятнадцать они оказываются за городом, возле какой-то рощи, рядом с большим — невероятно большим — деревом. Кажется, это дуб. Тёмная крона, нависающая над землёй, закрывает их от всего неба, от всего, что выше. Это пугает Кирс, но вместе с тем волнует. Она облизывает пересохшие губы и смотрит на грудь остановившегося Бранденбурга, не решаясь смотреть в глаза. Слышит, как он цыкает, поворачивается к ней и делает шаг назад, кладя руку на рукоять своего меча.       Это странно. Быть может, это даже самое странное, что только случалось с ней в жизни.       — Дерись, — сквозь зубы шипит он.       Кирс едва успевает моргнуть раз, как тут же отскакивает назад, едва успев уйти от первого стремительного взмаха. Она хмурится, обнажает свой меч и отражает вторую атаку. Какая зараза укусила Бранденбурга, что тот вдруг решил подраться? Ещё и после того, как участвовал в обезвреживании шайки. Драться с левшой непривычно, но уже не так сложно, как в первую их встречу — всё-таки она тренировалась сама, иногда с Инесом, сейчас ещё и с Вилдой. Пусть они все и правши, но навыки самой Кирс растут, она чувствует это сейчас особенно.       Кирс не боится его ранить. Упорное признание того, что он сильнее её просто не позволяет пытаться его сберечь в драке с собой. Ей бы самой сберечься.       Кирс слушает звон клинков, делает взмахи мечом, отступает, кружит, старается наблюдать, но с каждым отражённым ударом не может не думать о том, почему Бранденбург вообще решил с ней подраться. Из-за её выходки? Нет, легче было бы просто наказать её за это, а не терять время в спарринге на окраине чужого города.       Кирс наклоняется, уходя от удара, но Бранденбург тут же одним движением выбивает её меч. Грубая ошибка. Если только не следовать урокам командира. Она достаёт из сапога кинжал, делает ещё шаг к Бранденбургу и приставляет лезвие к шее, замирая в миллиметрах от кожи. Он хмыкает. Кирс чувствует, как острие его меча чуть впивается в кожу правого бока. Она хмурится и прокручивает в голове варианты действий, но вместо горла Бранденбурга внезапно появляется другая картинка: перерезанное ею горло того человека. Руки пробивает дрожь, и нож у шеи Заксена норовит поранить кожу, потому она поспешно отступает, роняя на чуть влажную траву кинжал. Кирс не может отвести глаз от своих дрожащих рук, ей кажется, что все они испачканы в крови, и кровь эта жжёт её руки, разъедая кожу. Она нервно и сильно трёт руки, чувствует подкатывающую истерику — ком в горле, помутнение в глазах, нарастающий внутри крик, но не может остановиться.       Кирс хочет исчезнуть. Хочет смыть со своих рук чужую кровь. Хочет забыть, что вообще была в этом городе. Беспорядочные мысли в голове могут лишь кричать о том, какая она отвратительная и ужасная.       Но Бранденбург подходит к ней вплотную, проходится руками вниз по талии, касается бёдер и приподнимает её. Кирс хватает ртом воздух и как-то сама собой цепляется за него — руками за шею, а ногами за бока, перекрещивая их за спиной. Он делает несколько шагов — Кирс успевает понять только это — и прижимает девушку спиной к дереву. Неровная кора неприятно давит на спину, но у Кирс не хватает времени подумать об этом.       — Подними голову, — спокойно говорит ей Заксен. — Видишь ли, обе мои руки немного заняты, и я не могу сделать это сам, — на этих словах он чуть сжимает пальцы.       Кирс рвано вдыхает, краснеет, кусает губы, чувствуя, как по лицу продолжают бежать дорожки слёз и машет головой.       Не дождавшись исполнения своих слов, он снова сжимает пальцы. Кирс старательно хмурится и поднимает голову, стараясь сдержать всхлипы, быстро моргает и сосредотачивается на размытых глазах напротив.       — Детский сад, — цыкает Бранденбург, заставляя Кирс замереть во времени от противоречия её мыслей и его слов.       Заксен дует на мокрое лицо, Кирс зажмуривается, чуть задыхаясь на пару секунд. Одна его рука, оглаживая талию, поднимается выше, задевает грудь, возвращается за спину и поднимается к шее. Кирс становится жарче, раскаляется даже воздух вокруг неё. Теперь её мысли смещаются в бесконечный поток осмысливания поведения Бранденбурга, она хмурится и с большим трудом старается дышать размеренно. Кирс скользит взглядом по округе, по Бранденбургу, замечает чуть красную щеку. Быть может, это не так и заметно на самом деле, но она ведь помнит, знает, что ударила его. Её ладонь осторожно прикасается к его коже.       — Прошу прощения, сэр. Я должна вас защищать, а не, — она замолкает, не сумев уложить в слова своё собственное чувство стыда.        Бранденбург хмыкает и поднимает бровь.       — Защищать меня?       Кирс признаёт свою ошибку, слышит его тон, понимает его насмешливое выражение лица, и вместе с тем чувствует вновь восстающую изнутри обиду и злость. Он безусловно сильнее её и умеет убивать, но она ведь обещала себе, что будет ему подчиняться, будет защищать его, как своего командира.       Кирс молчит, глядя в темнеющие глаза напротив, прикусывая язык, не желая произносить вслух слова. Многие говорили ей, что она открытая книга, но с Бранденбургом она чувствует себя букварём, и оттого всё сильнее злится: на себя, на него, на каждого человека сразу и ни на кого в то же время. Она снова скользит по нему взглядом, натыкается на приоткрытую шею — когда только успел расстегнуть верхние пуговицы? — и, не думая, склоняется ближе, смыкая зубы на чуть солоноватой коже. Заксен шипит, но не хватает её за волосы, чтобы отшвырнуть от себя, а чуть наклоняет голову, открывая шею ещё сильнее. Кирс чувствует жар его кожи, его проступающую кровь, размыкает челюсть, дует на свежий след, тут же касается губами, снова дует, и снова целует, слизывая капельки крови.       Кирс выпрямляется, отстраняется, сколько может, не решая поднять и выдыхает, возможно, слишком громко. Ёрзает на его руках и неуверенно смотрит. Молчит. Заксен фыркает, но отпускает её на землю и разворачивается прочь. Дорога оказывается не слишком длинной.       Уже в своей комнате перед сном Кирс ловит свою мысль о прятках — очередных — от капитана после проступка — очередного, — сжимает в кулаки руки и решает во что бы то ни стало делать вид, что ничего не случилось.       Ничего значительного и не случилось, верно?

***

      — Ты его что?! — восклицает Элли и подскакивает, нарезая круги на кухне.       Кирс сидит на лавке молча, лишь кивает на вопрос подруги, и упирается взглядом в собственные сцепленные пальцы. Инес в её голове отчего-то качает головой так, будто сто миллионов раз предупреждал её о чём-то подобном, но она всё равно, как всегда, влипла в очередную историю. Тистелла вздыхает, смотрит на подругу и не уверена, стоит ли ей рассказывать всё, тем более примчавшись с самого утра (когда будет следующие свободные от работы пару часов — неизвестно). С другой стороны кому ещё это можно рассказать? Инесса здесь нет, Ральфа возьмёт удар, а Вилда… слишком Вилда (наверняка она дала бы советы о том, как окончательно свести с ума командира и саму Кирс). О родителях и думать страшно. Потому-то ошарашенная Элли, можно сказать, единственный вариант в такой ситуации.       — Так, ну а потом что? — Когда Элли чуть успокаивается и снова садится на лавочку напротив, Кирс нервно вздыхает и перессказывает всё, что случилось после.       Элли слушает внимательно, то кусая пальцы, то отбивая ноготками по столешнице какую-то пальцевую чечётку. Кирс решает упустить такую незначительную деталь, как её укус, с чем справляется вполне успешно. В конце рассказа Элли ударяет ладонью по столу и торжественно произносит:       — Я так и знала!       Тистелла не решается спросить, что именно она так и знала, потому просто примиряется с этим фактом.       — Так, и что было потом, когда вы вернулись?       — Ничего. Всё как обычно.       Элли неожиданно распаляется такой речью о том, какой же негодяй этот пёс и как он может поступать так с такой девушкой, что под конец Кирс всерьёз начинает беспокоиться о том, не услышат ли это где-нибудь в штабе тот самый пёс, потому не сдерживается и всё же шикает на подругу, призывая к снижению громкости, не решаясь однако возразить, что все эти дела натворила она сама, а не Бранденбург.       — То есть ты ему отвесила пощёчину, потом поцеловала, потом вы подрались, он прижал тебя к дереву и всё?! — Элли очевидно старается не повышать голос, но на последнем слове всё же чуть взвизгивает. — Точно ничего больше не было?       Тистелла кивает сдерживает вздох, не желая подать вид, что она уже жалеет о том, что решила рассказать (почти) всё Элли. Всё же думать об этом одной слишком. Просто слишком.       — Интересно, — Элли задумывается и подпирает подбородок ладонью, ноготками другой всё ещё постукивая по столу.       — Что «интересно»? — Кирс даже немного оживляется. Элли немного прикусывает губу, чуть улыбаясь, и, опираясь на стол, склоняется ближе.       — Интересно, моя дорогая, что он не сделал ничего большего, хотя явно заинтересован.       — Большего? — неуверенно переспрашивает Кирс, внутреннее чутьё подсказывает, что ответ ей не особо понравится.       — Что-о? — чуть возмущённо тянет Элли. — Ты уже забыла мою книжку? Тебе одолжить её ещё раз?       — Нет-нет, спасибо, — отчаянно машет головой покрасневшая Кирс, Элли лишь хмыкает.       — Что-то здесь не то, — выносит вердикт Элли, внимательно оглядывая подругу, и поднимается. — Ладно, что будем готовить? У нас ещё часа три.

***

      — Надо же, наш командир хорошо проводит время, — заговорщицки шепчет Ральф за обедом.       Обе девушки тут же поворачивают головы в сторону Бранденбурга, пролетевшего в кухню. Вряд ли он спешит их обрадовать, но и ничего плохого тоже ещё не случилось — наверняка, просто ревизия.       Вилда тихо присвистывает и с ухмылочкой поворачивается назад, в уме собирая шутку про конкурентку (или конкурента) Розочки, но видит застывшую Кирс и снова присвистывает. У Розочки-то и правда есть зубки.       — Да и вообще у него какое-то больно хорошее настроение последние дни. Может, его ангел какой покусал? — продолжает рассуждения Ральф. Вилда с трудом маскирует смех за кашлем.       — Да-а, — тянет она. — Ангел. Кто же ещё, — наблюдает за тем, как Розочка, покрасневшая, кажется, до самых кистей, бросает на неё сердито-смущённый взгляд, и снова хмыкает. — Забудь, Зефирка. Мы с тобой точно никогда не станем его зазнобами.       Ральф наигранно вздыхает, закидывая руку на плечо Вилде и приобнимая её как бы в совместном горе.       — Да, — он качает головой и снова вздыхает. — Тако-ой мужчина, — взлетевшая в воздух рука, должно быть, исчерпывающе поясняет «тако-ого мужчину». — Нам не дотянуть.       — Такова жизнь, такова жизнь, — вторит ему Вилда, но по скривившемуся лицу Ральфа ясно, что что-то идёт не так. — Но если ты ещё раз меня тронешь своими ручонками, можешь с ними попрощаться.       Ральф ойкает, что-то бормочет — то ли извиняется, то ли обижается — и возвращается к еде. Вилда хмыкает, заправляя за ушко прядь волос, и поглядывает на Тистеллу. Кирс сжимает ручку чашки и напряжённо вглядывается в чаинки на дне, не в силах остановить прокручивающиеся раз за разом чужие фразы.       «Явно заинтересован»       «Хорошо проводит время»       Нужно ли ей думать об этом?