Заново

      — Я сяду, — Вилда не спрашивает, сообщает, садится напротив.       Кирс в общем-то особой разницы нет. В столовой шумно, Гончие в отсутствие командира ведут себя громко и шумно. Вилда — не худшая компания для трапезы, особенно в отсутствие Ральфа. На похлёбку Гончая смотрит равнодушно.       — Как тебе здесь? — спустя минуты молчания спрашивает Тистелла.       — Не обязательно затевать светскую беседу, розочка, — Вилда улыбается. — Я ведь вижу, что не очень тебе нравлюсь.       Это не так. Ну или не совсем так. По крайней мере так думает сама Тистелла, пропуская мимо ушей странное обращение.       — Хорошо, — кивает она.       У Вилды чёрные-пречёрные волосы почти до плеч, тёмные глаза и тонкие, какие-то красные губы, и форма Гончей не то что ей к лицу, она как будто была создана для неё. Так друг другу подходят. Кирс уходит на кухню, чтобы взять ещё один набор для чая, возвращается, разливает напиток по двум чашкам, угощает коллегу. Брюнетка молча делает глоток.       — На самом деле ты мне нравишься, Розочка, — вновь появившуюся тишину нарушает Вилда. — Не пойми превратно. Ты просто не такая, как я или другие девушки, которых я знала, — на этих слова она неприятно кривится, замолкает, снова делает глоток. — Иногда я видела тебя ещё наверху. Думала, что ты просто глупая песчинка. А здесь, — она обводит пальцем край аккуратной кружки, — Оказывается, ты становишься стеклом.       Кирс хмурится. Песок, стекло… Непонятно. Стоит ли ей злиться?       — Затрудняешься, Розочка? — Вилда по-доброму хмыкает — не так, как это обычно делает командир. — Это в общем-то неважно. Можешь не забивать свою прелестную головку.       — Мне стоит сказать спасибо? — неуверенно спрашивает Кирс. Настроенная на диалог Вилда отличается от первого произведённого впечатления.       — Не стоит. — Она допивает чай, составляет грязную посуду. — Спасибо за чай. Было очень вкусно, — снова улыбается, как-то по-своему растягивая и без того тонкие губы. — Местная жижа мало похожа на настоящий чай.       — Согласна, — улыбается Кирс на вновь скривившееся лицо брюнетки.       — Надеюсь, мы поймём друг друга. — Вилда поднимается, подхватывая поднос. — Приятного дня, розочка, — снова улыбается она.       — Тебе тоже, Вилда.       — А, постой, — вдруг вспоминает что-то Кирс. Вилда, сделавшая несколько шагов, оборачивается, вопросительно смотря на Тистеллу. — Можешь немного потренировать меня?       — Посмотрим, — неопределённо хмыкает Вилда.       Спустя пару дней Кирс, не торопясь завтракая в свой выходной, рассеяно смотрит, как Ральф тянет девушку за стол к ней, та ворчит.       — Доброе утро, Кирс, — Ральф улыбается радостно и тепло, Тистелла просто не может не улыбнуться в ответ.       — Доброе, Ральф, Вилда.       — Можно было и не тянуть меня так, а просто позвать, — Вилда фыркает, усаживается рядом с Ральфом, напротив Кирс. — Не доброе.       — Да ладно тебе. Я думал, ты убежишь. Ты так быстро это делаешь!       — Просто ты медленный.       Ральф демонстративно надувает губы.       — Я сейчас, — поднимается из-за стола Тистелла, — Нужно принести ещё приборы.       — Брось, Розочка, — останавливает её Вилда. — Ральф, как мужчина, сходит. Ведь так?       Кажется, будто парень и хочет что-то сказать в ответ, но под взглядом брюнетки сдувается, кивает головой и обещает вернуться через две секунды. Вилда на это лишь хмыкает.       Кирс долго смотрит вслед исчезнувшему парню. Они так легко общаются…       — Вы были знакомы раньше?       — О, спасибо всем святым, нет. Если бы я знала его раньше, определённо попросилась бы в Гончие сама, — Вилда усмехается. — Хотя, похоже, он бы всё равно попал сюда очень быстро…       Кирс почему-то кивает. Ральф мало похож на других Гончих, разве что когда действует — она видела это пару раз, — но в остальное время… Этот человек будто создан в своих книжках для своих книжек — такой же весь романтичный и чувствительный. Эмоциональный. Вот и возвращается он запыхавшийся, на лбу капельки пота, хотя просто ходил на кухню.       — Ну вот, я же говорил за две секунды! — сияет весь.       — О да-а, Зефирка, — тянет Вилда, не скрывая сарказма. — Быстрее тебя лишь ветер.       — Ворона, — обидевшись, ворчит Ральф, но тут же улыбается, тянется к Тистелле, почти уложившись на стол, шептать начинает заговорщицки, предварительно оглядевшись. — Кирс, вот ты знала, что у этого воплощения темноты нижнее бельё — розовое с бантиками и цветочками!       Кирс сначала бледнеет, потом краснеет, самым выразительным взглядом смотрит на заводящуюся Вилду и безопасности ради отодвигается от Ральфа подальше. Вилда хватает паренька за шею и одного этого достаточно, чтобы он взвыл.       — Я ведь тебя, кажется, предупреждала…       Тистелла напряжённо смотрит на сдерживающую злость Вилду и на Ральфа, в глазах которого, несмотря на то, что всё остальное тело выражает страдания и боль, плещется веселье. Он даже подмигивает Кирс, мол, правду ведь сказал. Кирс вздыхает, покачивает головой, не вслушивается в угрозы Вилды и расправляет невидимые складки на своём платье. Уже через три минуты они спокойно и вполне дружелюбно вместе пьют вкусный чай. Ральф блаженно выдыхает, сделав очередной глоток.       — Какая же ты, Кирс, чудесная. В отличие от некоторых, — он косо смотрит на свою соседку.       — Без сомнений. Только вот Розочка уйдёт, а тебе со мной ещё комнату делить, — Вилда улыбается.       Ральф что-то бурчит в ответ. Кирс думает, что год назад ни за что не поверила бы даже себе, если ей сообщили бы, что в Нижнем мире ей будет приятнее находиться. Что здесь некоторые люди даже лучше, чем Наверху. Кирс делает глоток и думает, что, быть может, это действительно Убежище.       — Кстати, Розочка, что это за мальчик сегодня за тобой бегал?       Мальчик?.. Что ещё за мальчик?

***

      Кирс зла. Очень зла. Почти в ярости. Слишком часто она испытывает это чувство в Нижнем мире, но сейчас совершенно не время об этом думать. Ульрик помалкивает и едва успевает указывать путь, мчащейся вперёд девушке, в голове которой крутится лишь бесконечное «как всегда».       Как всегда он ставит себя выше всех, при этом ни во что не ставя свою жизнь.       Дурак. Идиот. Пёс бешеный.       Ладно не предупредить, но не взять никого с собой?!       Злость в груди клокочет, готовая вырваться наружу от малейшего раздражителя. Воздушный шарик в двух миллиметрах от острой иглы. Толкает дверь в дом Эльткрида, как никогда не толкала в свой собственный дом. Ульрик тут же пропадает где-то за её спиной. Кирс лишь фыркает. На глаза попадается какой-то человек, одетый, впрочем, довольно прилично.       — Сэр, когда вернётся хозяин с гостями?       Пожилой мужчина медленно моргает, всматриваясь в гостью, пока та старается не слишком громко скрипеть зубами. Через час начнёт темнеть, что делать тогда? Видимо, кого-то служащий в ней признаёт, кивает сам себе.       — Дайте подумать… Кажется, господин говорил что-то о том, что вернётся к закату. Проходите, юная леди. Куда вас проводить? Может, вы голодны?       Юная леди не голодна, никуда отвести не просит, сама всё ещё хорошо помнит расположение комнат.       Поэтому уже через пару минут нервно смотрит в окно, выходящее в сад. Конечно. Всё для гостей — тишина, красота и свежий воздух, доносящий лёгкий аромат цветов. Надолго её не хватает. Кирс шмыгает в ванную, включает кран и плещет себе в лицо холодной водой. Как будто это поможет успокоиться. Кирс не думает, снова и снова набирая в ладони чистую ледяную воду и ополаскивая лицо.       Время снова становится поразительно бесконечным.       Кирс останавливается только тогда, когда красные, опухшие от холода руки уже отказываются двигать пальцами. Из зеркала на неё смотрит такое же холодное и покрасневшее лицо. Терпения, чтобы нормально вытереть руки, похожие на игрушечные — непослушные и не разжимающиеся — не хватает, и с них капает вода, когда она возвращается в комнату. Вошедшая служанка меняет в ванной полотенца, кажется, ещё что-то делает и неодобрительно смотрит на застывшую на кровати девушку, которая упирается взглядом в стену, но уходит, ничего не сказав.       Стена самая обычная — белая. Кирс бездумно плавает по ней взглядом, пока не натыкается на шкаф. Немного даже удивляется его неожиданному появлению, хотя он стоит тут всё это время. Начинает считать на нём узоры. Затем горизонтальные полосы. Затем вертикальные. Несколько раз пересчитывает ножки — их всё также неизменно четыре — снова считает полосы, сбивается со счёта. Кусает щеку, считает заново. Один раз насчитывает сорок пять вертикальных полос, трижды сорок четыре. Четыре раза — двадцать две горизонтальные полосы. Узоры счёту поддаются труднее: то пятьдесят семь, то шестьдесят один. Кирс хмурится, начинает считать шёпотом. Складывает, отнимает, умножает, делит. Удивляется, зачем делает это вообще…       Приходит в себя, когда становится слишком темно, чтобы считать. Злость, снова выходящая на первый план, заполняет изнутри всё тело, заставляет нервно постукивать ногой. Вскоре Кирс не выдерживает, зажигает все свечи в комнате с первой попытки, оглядывается, всматривается в окно, будто ночь от этого обязательно отложит своё наступление на потом, цыкает, машет головой, принимается бездумно ходить по комнате.       Вдоль стены, из угла в угол, по прямым, по кругу… Наконец, слышит голоса. Мужские, уставшие, но довольные. Один весёлый, другой немного сердитый, третий какой-то… непонятный. Встаёт напротив двери, ждёт. Чувствует, как внутри неуклюже поднимается с самых низов радость. Голоса останавливаются напротив двери.       — …ужели юнцы всегда такие наивные? Я ведь Вайса знал ещё с тех пор, как он не мог вытирать свои слюни.       Другой голос что-то тихо отвечает на слова Эльткрида. Кирс слышит усмешку.       — Мамкины революционеры.       Эльткрид и второй смеются, что-то говорят — Кирс не разбирает. Кажется, зовут на ужин через пятнадцать минут? Двадцать? Какая к чёрту вообще разница.       Дверь открывается. Голоса удаляются и стихают.       — Ты что здесь?.. — договорить Бранденбург не успевает.       — Кровь! — ахает Кирс.       Пару мгновений он смотрит, будто не понимая о чём она, затем хмыкает и довольно ухмыляется.       — Это не моя.       Кирс помнит, как смотрит на его растягивающиеся в ухмылке губы, а затем почему-то обжигающуюся ладонь и звонкий шлепок. Оглушающе громкий. А ещё замечает, как широко распахиваются удивлённые глаза Заксена, сменяясь гневом, как он медленно поворачивает голову обратно к ней, но её руки раньше обхватывают лицо тонкими ладонями и поворачивают к себе.       Спустя пару секунд Кирс поймёт, что совершенно не думала, когда делала всё это, но сейчас прижимается к его губам своими, крепко зажмуриваясь. Чувствует вкус сигарет и железный привкус. Но едва начинает приходить в себя, как тут же отскакивает на несколько метров назад, прижимая руки к губам, отчаянно алея. Смотрит с ужасом, как Бранденбург выпрямляется, вспоминает, что она ниже его ростом.       — И что это было?       Не уверена. Не понимаю. Не знаю. Сэр. Можете, пожалуйста, объяснить сами? Только не наказывайте слишком. Страшно. Страшно. Страшно. Выпрыгнуть в окно?       — Стоять, — ей кажется, что он почти рявкает.       Хочется зажмуриться и открыть глаза где-нибудь в менее неловкой и нелепой ситуации. Но так она снова пытается сбежать!       Кирс подрывается с места, направляясь к двери, от которой немного отошёл Бранденбург. Заксен тянется её перехватить — не метаться же за ней по комнате, как дети малые, — но Кирс как-то отступает, цепляется за лацканы его пиджака, тянет вниз, встаёт на цыпочки и целует, крепко зажмуриваясь. Щёки горят, а она думает, что у Заксена губы мягкие — такие мягкие, что хочется пробовать ещё. Кирс вздрагивает, когда его руки касаются её спины, чуть тянут за хвост, а по губам скользит язык. Чужой, но… не чужой. И совсем не неприятно, как раньше думала Тистелла.       Кирс вспоминает, как он уже касался её губ языком, когда она нелепо прикусила свой, но тогда было странно и даже немного страшно. Однако думать трудно, она отпускает свои мысли, сосредотачивая все чувства и ощущения в этом касании губ, и расслабляется. Руки немного разжимают лацканы, но куда их деть? Кирс чувствует, как одна рука Заксена стягивает с волос резиночку — от этого девушка шипит прямо в поцелуй — и путается где-то, то прижимая голову ближе, то оттягивая назад. Кирс решает повторить. Осторожно следует руками вверх по его груди, касается шеи, находит волосы и запускает в них руки, немного оттягивая и вслушиваясь в реакцию — глаза открыть всё ещё страшно. Чувствует, как Заксен ухмыляется в поцелуй, успокаивается.       Что-то в животе приятно волнуется. Кирс переступает, желая стать ещё хотя бы чуточку выше, запутывает в мягких коротких волосах пальцы и дышит поцелуем, кажется, вечность, но бесконечно мало.       Заксен постепенно прекращает поцелуй, утыкается лбом в её лоб и дышит спокойно, но слышно. Когда Кирс решает открыть глаза, у мужчины они закрыты, потому она рассматривает его лицо. На переносице неглубокая морщинка и губы стали краснее — этого она не замечала раньше. Красивое лицо. Открыв глаза, Заксен смотрит прямо на неё. Кирс хочется отвести взгляд, хочется до зудящихся век и пылающих щёк, но она глубоко вдыхает и смотрит в ответ. Она желает на него смотреть. Это не запрещено в Уставе.       У Заксена не сходит с губ довольная улыбка даже тогда, когда он отстраняется, направляясь в ванную, бросает:       — К ужину лучше явиться в надлежащем виде, не так ли? — и кивает на саму девушку.       Кирс вспоминает о потерянной — снятой — резиночке, о том, что нужно будет как-то объяснять своё появление здесь, о том, что вообще-то во многом незаконно присутствует в Либералитасе и отсутствует в Убежище, тяжело выдыхает, смотря на закрытую дверь и оглядывается в поисках резиночки. Запасную она всегда забывает в комнате на столе.