Заново

      Делегация возвращается поздно вечером. Следующим утром Тистелла замечает, как пролетает неделя, и наступает день, когда нужно идти к Глиссаде, чтобы сдать кровь на анализ. Или на эксперимент. Неважно. Глиссаде нужно, а ей не жалко. Во всяком случае не выкачает же он всю её кровь за один приём. Верный Ральф вызывается сопроводить «хрупкую и ранимую леди» в столь тяжёлой миссии. Кирс смеётся и мало верит в высокопарные речи друга, но благодарна ему искренне. В том числе и за Элли. За то, какие они вместе счастливые, и как они добры к ней.       После посещения Глиссаде (кажется, он был не в духе и сделал всё очень быстро), они решают навестить Элли. Это почти традиция: каждый раз, как только выходные Ральфа и Кирс совпадают, они идут к Элли, чтобы провести время вместе. Шутя, готовя еду, болтая о пустяках и важных вещах, обнимая друг друга и иногда, в особо хорошие дни, гуляя по городу. От таких дней тепло. Ради таких дней хочется жить.       — Подстилка, — доносится до Тистеллы из толпы.       Ральф ничего не замечает, продолжая делиться планами на сегодняшний день, но она хмурится. Не в первый раз уже слышит позади или рядом с собой подобные слова. Сначала не обращать внимание на слова, значение которых не знаешь, просто, но со временем любопытство раздирает её изнутри, и она решается спросить значение неизвестных слов у Элли, когда она вновь выпроводит куда-нибудь ненадолго Ральфа, чтобы, как она говорит, посекретничать. Кирс не смеет отрицать, что многие из их таких разговоров оказываются полезны.       Ещё она вспоминает о книге, которая сегодня возвращается к своей законной хозяйке, вновь спрятанная от Ральфа под одеждой. Кирс прочитала её всю, но, честно говоря, поняла мало. Разве что отдельные мысли, не связанные с сексом (Элли научила произносить это слово правильно). Тистелла краснеет от этой мысли, но она практик, потому ей кажется, что всё, что там было нарисовано (некоторые позы вызывали восхищение гибкостью людей), лучше всего изучать на практике. Потому-то Кирс не откладывает возвращение книжицы и надеятся забыть о ней до лучших… до каких-нибудь времён.

***

      — Элли, — они лежат на скамеечках за столом, друг напротив друга.       — М?       — Что значат слова «подстилка» и, — Кирс хмурится, стараясь припомнить ускользающее из памяти слово, — и… «шлю…».       Элли подскакивает, как будто лежала не на твёрдом и плоском дереве, а на гвоздях.       — Тебя кто-то так называет? Кто?       Тистелла неопределённо пожимает плечами, хмурится.       — Не знаю. Люди. Я часто слышу эти слова, когда иду по улице.       — Вот же! Мерзавцы! Оторвать бы им языки и засунуть в глотки! — Элли зло ударяет кулаком по столу. Тистелла тоже садится, удивлённая жестокостью подруги.       — Зачем так жестоко? Просто… Так что это значит?       — Значит, что ты спишь с кем-то из-за выгоды.       — Сплю? Не понимаю, что в этом…       — Секс, Тистелла, секс, — устало вздыхает Элли. — Наверняка они это из-за вашего командира.       Кирс вспыхивает. Иногда Элли думает, что для девушки, проведшей здесь около полугода, Тистелла всё ещё слишком наивна и невинна. Это поражает.       — Но мы не…       — Я знаю, — Элли берёт её за руку и успокаивающе поглаживает. — Я знаю, Кирс. Но вот остальные нет.       О неожиданном подарке Кирс всё же решает промолчать.

***

      В этот раз у Тистеллы не получается остаться на ночёвку: вечером её ждёт какое-то наказание за провальный провал в Либералитасе. Кирс уверена в том, что это наказание явится перед ней стопкой пыльных листов с неразборчивым почерком. Ральф и Элли провожают её до самого штаба, обнимают на прощание и, помахав ручками, скрываются в городе. Пока парень не видит, Элли успевает обернуться и подмигнуть ей. Кажется, сегодня у них будет что-то необычное. Что ж, Элли давно этого ждала.       Шаги Тистеллы едва слышны за шумом расходящихся после ужина Гончих: кто-то идёт на дежурство, кто-то отдыхать, кто-то в город, кто-то в комнату отдыха. Если её вообще можно так назвать. Она стучит и, не дожидаясь разрешения, входит, утыкаясь носом в мягкую грудь Астора.       — Кирс?       — Сэр Астор. Извините.       Она отходит в сторону, пропуская заместителя командира. Астор кивает ей и удаляется. Тистелла закрывает двери.       Бранденбург, откинувшись на спинку стула, потирает переносицу, неаккуратно бросив очки на стол.       — Прибыла на назначение наказания, сэр, — она вытягивается по струнке по привычке.       Кирс наблюдает, как он неторопливо достаёт сигарету, прикуривает, выдыхает два облачка дыма.       — Ты произвела на удивление хорошее впечатление на Эба, — он смотрит насмешливо.       — Эба, сэр? — Где она могла встретить этого человека, чтобы произвести хорошее впечатление? Это было слишком сложной задачей для Кирс. Она вообще не помнила, чтобы когда-либо производила хорошее впечатление.       — Эльткрид называл его «малыш», — Бранденбург хмыкает. То ли от прозвища, то ли от удивлённого лица Кирс.       Святой Юне. Она ведь просто старалась быть вежливой. Бранденбург постукивает ручкой по столу. Очевидно, всё не решилось за пару дней и всё намного сложнее, чем думала Тистелла пару вечеров назад.       — Это важно, сэр?       — Он имеет большое влияние на людей в парламенте, несмотря на свой возраст. — Бранденбург снова выдыхает дым, Кирс хмурится, разной степени отчаянности мысли вертятся в её голове.       — Мне нужно с ним…       Бранденбург качает головой.       — Тебе нужно быть с ним никем.       Кирс кивает, перебирает в голове уроки мамы, придумывает для неё новые вопросы. О том, что она слишком легко приняла приказ Бранденбурга, подумает потом.       — Бумаги, сэр?       Заксен усмехается, выбрасывает окурок, и весело смотрит на Кирс.       — Ждут не дождутся.       Работают они в тишине. Привычной и почти родной для Кирс. Если во времена работы полицейской она разбиралась в бумагах и документах лишь ценой упорства и десятого пота, здесь за несколько месяцев она привыкает к ним стремительно и разбирается всё лучше и лучше. Наверняка к этому имеет отношение и требования командира к оформлению документов: редкий листочек будет написан неразборчивым почерком и не по уставу. Это даже вызывает уважение.       Не то что бы Кирс не уважала Бранденбурга прежде (хоть и честно признается себе, что в конфликте с ребёнком хотела его растоптать), просто сейчас всё чувствуется ею как-то по-другому. Кирс кажется — она уверена, — что её отношения с командиром с самого начала катятся не по нужной тропинке, а теперь они ещё и стремительно летят с горы, захватывая у неё дух и не давая возможности посмотреть на это со стороны и здраво. Теперь она лжёт больше, чем раньше. Раньше она не лгала вообще, а теперь её совесть спокойно идёт на уступки и чаще всего называет обман «недоговариванием неважных подробностей». Но для Кирс эти «неважные подробности» всё важнее.       Она ёрзает на стуле и исподлобья смотрит на Заксена. Специально не собирала волосы вечером, чтобы иметь возможность незаметно поглядывать на командира. Он уставший. Кирс уже уверена, что эта его усталость — хроническая и не поддающаяся лечению. Желание помочь ему от этого не уменьшается.       — Сэр, может вам стоит отдохнуть? — неуверенно спрашивает она.       Бранденбург откладывает в сторону листок и опирается подбородком на скрещенные руки. Смотрит своими аметистами долго и внимательно.       — Да, простите, сэр. Вы уже говорили своё мнение на этот счёт, и… — Кирс чувствует себя глупо, краснеет, но не успевает договорить.       — Как тебе подарок?       Он произносит это спокойно, а она чувствует, как сердце замирает и тут же ускоряется. Потеют ладони.       — Подарок?       Кирс наблюдает за тем, как губы Заксена медленно растягиваются в довольной усмешке. Тистелла чувствует, как жар распространяется на уши и шею, подскакивает и нервно ходит из угла в угол.       — Конечно. Конечно вы, кто же ещё. Ох, Святой Юне… Зачем? Зачем вы подарили мне… нечто подобное? Это… это переходит все границы! — Она резко останавливается и смотрит прямо на него своими горящими глазами.       Заксен пожимает плечами.       — Ты ведь знала чей это подарок, но не вернула, — он снова усмехается, по всей видимости вспоминая сцену, когда-то ею устроенную прямо в этом кабинете. — Ты мне ответь. Почему?       Тистелла словно получает пощёчину. «Не заходи слишком далеко, — запоздало предупреждает Инес в голове. — Будь осторожна».       — Спокойной ночи, сэр! — почти выкрикивает она и уходит, хлопнув дверью, даже не спросив разрешения уйти. Всё равно всю работу она закончила ещё минут пять назад.       Кирс пролетает по коридору, чуть не сбив парочку зазевавшихся Гончих, вбегает в свою комнату, закрывается и прижимается спиной к двери.       — Чёрт-чёрт-чёрт! — ругается она, закрывая лицо ладонями.       Пакет всё ещё стоит на столе.

***

      Дни снова тянутся долго: когда Тистелла скрывается от командира и трусливо передаёт отчёты через Астора и Ральфа, который, несомненно, получает на себя большую часть удара. Она затягивает хвост и судорожно считает каждый день. Как скоро Бранденбург взорвётся?       Как скоро одна её половина перегнёт другую?       Единственное, что Кирс понимает отчётливо: она не понимает ничего. Ни-че-го. И от того сильнее злость на самоуверенность командира, вместе с желанием вернуться во времени на неделю назад и замереть, чувствуя его руку. Она хочет написать маме, спросить у неё, что делать, как поступить, как понять, что будет правильно. Но каждый раз ни единым выведенным словом не даёт ей понять, что что-то не так. Ведь мама наверняка скажет, что Бранденбург опасный, ужасный человек и Кирс должна держаться от него подальше, а отец поднимет всех на уши. Но она ведь сама уже убила Финна. Она сама чувствует, как хочет, чтобы Заксен смотрел на неё. Она сама желает смотреть на него. И это неправильное, нерациональное желание выбивает из-под её ног почву. С ней такого ещё не случалось.       Кирс хочет написать об этом Инесу, но письма мало: мыслям её, чувствам тесно на бумаге, и рука выводит совсем другие буквы. Ральф и Элли будут слишком беспокоиться. Или слишком воодушевлены. Она не может выбрать, что хуже и не желает выяснять на практике.       В конце концов Кирс сама приходит в кабинет к Бранденбургу, старательно делая вид, что не избегала его последнюю неделю. И у неё бы всё получилось, если бы только он просто коснулся её руки. Но Заксен этого не делает. И пока она отчитывается о дежурстве, заодно передавая отчёт Ральфа (надо же когда-нибудь помочь с командиром и ему), ей кажется, что она остаётся один на один со всем враждебным к ней миром. Так ли чувствует себя Заксен?       Нет. Конечно нет. Она не ожидает того, что в любой момент на её жизнь могут покуситься. Быть может, он и вовсе точно также считает её чужой, враждебной. Видит ли он всё ещё в её глазах когда-то промелькнувшую ненависть?       — Сэр, — чуть слышно произносит она, но видя, что командир никак не реагирует повторяет чуть громче. — Извините, сэр. Я… Мне…       — Дорогой Заксен, извини что без стука, — дверь внезапно открывается Эльткридом. Тистелла лишь успевает заметить хмурый взгляд Бранденбурга, как её руку мягко подхватывают и прижимают к губам. — О, очаровательная леди тоже здесь.       И когда красная — непонятно от чего — Кирс поднимает голову, чтобы смотреть глазами куда угодно, но не на слишком манерного Эльткрида, она натыкается на внимательный взгляд «малыша». «Эб», — тут же поправляет она себя.       Когда мэр Либералитаса вальяжно идёт к столу, под раздражённое бурчание Бранденбурга о том, что тот слишком зачастил сюда, Эб аккуратно берёт её руку, склоняясь в поклоне и задерживаясь в прикосновении чуть дольше, чем нужно.       — Рад видеть вас, Тистелла.       Она в первый раз смотрит прямо в его болотные глаза и видит лишь прямоту его взгляда.       — Тистелла, свободна, — холодный голос командира отрезвляет её, она вздрагивает, отнимает у выпрямляющегося Эба руку и уходит.