Сказки пани Гольшаны

Много лет назад жили на Ошмянщине два знатных шляхетских рода: Граховские и Ляховичи. Стояли их маёнтки совсем близко друг к другу — где владения одного шляхтича заканчивались, сразу же земли его соседа начинались. Немудрено, что с незапамятных пор магнаты роднились, заключая благословенные союзы один за другим. Когда в семье Ляховичей подросла старшая дочь, никто даже не сомневался, за кого ее замуж отдадут, да и, к слову, девушка вовсе не была против: молодой князь ей очень и очень нравился — они знали друг друга с детства, вместе росли, вместе играли и именно друг к другу первыми нежными чувствами прониклись. Еще осенью приняла юная Ядвига сватов соседей, а по весне условились и свадьбу играть. Перед венчанием у невесты всегда хватает забот: приданое окончательно собрать, пошить святочный наряд, решить, как именно пройдет торжество, чтоб не стыдно вспоминать было. А мужчины покамест в основном охотою бавились: накануне зимы, когда поля и леса окутывали туманы, шли на глухарей да тетеревов, за зайцем, за лисицей — благо следы на свежевыпавшем снегу хорошо видны. Собираясь вместе, загоняли лосей или кабанов, а воротясь, славно пировали, делясь под мачанку с медовухой старыми и новыми байками. Молодой пан Всеслав был заядлым охотником. Впервые отец взял его, своего младшенького, в лес, когда мальчик только-только сидеть в седле научился. Мать, конечно же, была против, да что с упрямыми мужчинами будешь делать — раз решили, уж не отговоришь. Старшие братья крошечного Весика перед собой на коня сажали, клятвенно обещая матери, что вернут ее любимца живым и здоровым — так и приучили его к охотничьим приключениям. Вырос Всеслав и стал лучшим паляўнічым в округе, которого ничто в жизни не увлекало сильней, чем погоня за стремительной косулей или долгая засада в кустах. Отважен он был, силен и ловок, во всей Ошмянщине не нашлось бы того, кто в прыти превзошел бы юного князя, вот только осмотрительности ему недоставало: вечно получал небарака новые шрамы — то плечо поранит, то бровь разобьет. «Будь осторожен, любы, — наказывала хлопцу Ядвига, собирая его в очередной поход. — Не оставь меня вдовой раньше сроку». Чуть не плакала она, каждый раз предчувствуя беду, да смельчак лишь улыбался в ответ, утешая избранницу, мол, лес ему — дом родной, ничего с ним там не случится. Раз не случилось, другой… а в начале зимы Всеслава из чащи истекавшего кровью привезли. Оказалось, что погнался он за быстроногим оленем да с лошади и упал, переломав кости. Всю ночь лекари толкались возле любимого сына князя, пытаясь спасти несчастного, всю ночь молились над ним мать, сестры, юная Ядвига, да тщетно: умер к рассвету молодой пан Граховский, не приходя в себя. Горя родных словами было не передать — совсем же юн был Всеслав, жить и жить еще! Овдовела Ядвига, так и не примерив свадебный строй, в пучину черной скорби с головой погрузилась. Сорок дней еще не прошло, а уж наступили святки, гадать девчата на женихов принялись, лишь старшая дочь пана Ляховича ходила печальная, по погибшему тоскуя. Решили сестры приободрить ее и пригласили посидеть с ними в святочный вечер. — Да брось ты, Ядя! — настаивали они. — Никто не узнает, что ты тут была, ты просто на нас посмотришь. Зато на душе светлей станет, скоро ж Рождество — негоже тужить. Отказывалась сперва Ядвига, да слишком сильно сестры просили — и в конце концов она согласилась, дав себе зарок, что лишь поглядит на них, а сама в зеркало ни за что смотреться не будет. Наступил вечер ворожбы. Начинали, как всегда, с самых простых и совсем не страшных гаданий, но вскоре эти игры всем наскучили, и сестры притащили самое старое зеркало, которое, по преданиям, еще первой княгине их рода принадлежало, поставили напротив него другое, свечи зажгли и стали по очереди уходить в коридор отражений, пытаясь увидеть там лицо суженого. — А говорят, так душу потерять можно… — прошептала Оленька, самая младшая из сестер, совсем еще крошка. Пальчики ее невольно вцепились в крестик на шее, потянув тонкую серебряную цепочку. Дарья, сидевшая рядом, фыркнула. — Скажут тоже — «потерять»! Это трусихи выдумали, что тени своей боятся. Правда ведь, Ядвига? Вот растолкуй ей, ты же старше всех нас! — Мне что-то не по себе, — повела плечами Ядвига и оглянулась: в тесной комнате, где они с сестрами собрались, отчего-то вдруг стало невыносимо душно, а на сердце Ядвиги — невыразимо тяжело, прямо как в день гибели Всеслава. Казалось, немые стены обступили кучку сидящих на полу и вот-вот задавят… — Девчат, может, ну его, это зеркало? — голос Ядвиги дрогнул. — До добра оно нас не доведет. Но никто не слушал юную вдову, на ее совет сестры лишь посмеялись, прибавив, что это ведь всего-навсего игра, которую не стоит воспринимать серьезно. — Ты лучше сама в зеркальце посмотрись, — пихнула Ядвигу под локоть сияющая от счастья Софья, которой, по ее словам, в зеркальном коридоре только что предвиделся чернобровый молодой пан, напоминавший младшего отпрыска магнатов, живших неподалеку. — Может, твой венчальный строй тебе еще пригодится. Загудели девчата, потащили сопротивляющуюся сестру к старому зеркалу — как она ни упиралась, ни клялась, что верна погибшему жениху, ни просила одуматься — куда там: всем интересно же, что увидит не венчаная вдова. Усадили ее пред стеклянной гладью, затаились в ожидании, даже шушукаться перестали, а Ядвига хотела уж было встать и уйти — да в тот же миг во тьме зеркала нечто шевельнулось. Слабый огонек — совсем маленький, скромный — возник в сером тумане и тут же потух, однако стоило девушке лишь подумать, что ей почудилось, видение повторилось, но теперь мягкий свет не погас, наоборот — он усилился, словно тот, кто им светил, заметил княжну и направился к ней. Замерла Ядвига, дар речи потеряла, когда в размытом сгустке различила знакомую фигуру. Силуэт пана в шляхетских одеждах, гордо вышагивавший из глубины зеркального коридора с горящим фонарем в руках, вскорости приобрел четкие очертания, а затем, едва дыша от волнения, Ядвига поняла: это Всеслав. Такой, каким он был в день своей смерти, каким она провожала его в поход, еще не зная, что видит его здоровым в последний раз, — храбрый охотник тепло улыбался ей. Подойдя, он обнял Ядвигу в зеркале со спины, уткнувшись в плечо, поцеловал, правда, не ощутила она тех нежных прикосновений. — Я приду к тебе следующей ночью, — твердо произнес князь. — Открой окно, надень строй подвенечный свой и жди меня. Не успела княжна охнуть, как образ любимого растаял, в стекле остались лишь отражения. Ядвига медленно повернулась и так же медленно поднялась на ноги, сестры окружили ее. — Ядя, Ядя, кого ты там видела? — наперебой защебетали они, но старшая дочь Ляховичей только отмахнулась. — Никого. Сама не своя, белая, точно полотно, удалилась княжна в свои покои, совсем не слушая, о чем говорят сестрицы, — все думы ее устремлялись к завтрашней ночи, где ей предначертали такую желанную и такую невозможную встречу с ее единственным. Весь следующий день провела Ядвига точно в тумане. Задумчиво уставившись в пустоту, просидела она до самых сумерек у окна, даже от пищи отказалась. Все в поместье решили, что девица захворала, и, по наставлению беспокоящегося за дочь пана Ляховича, бедняжку уложили в постель пораньше, дабы не тревожить. А та только и ждала, когда одна останется — тотчас из ложа выпорхнула да принялась собираться. Увлекшись, не заметила она, как дверь тихо приоткрылась и в комнату робко заглянула малышка Оленька. — Ядя… — испуганно прошептала девочка, прижимая к груди любимую игрушку. — Ты куда? — А? — встрепенувшись, старшая княжна резко обернулась, но, увидев любимую сестренку, облегченно вздохнула. — Никуда, милая, все в порядке, — погладив по голове подбежавшую и уткнувшуюся в нее Олю, Ядвига попыталась улыбнуться, правда, улыбка вышла у нее слабой, неискренней, и ребенок это заметил. — Тогда почему ты встала? — отпустив сестру, Оля смерила ее строгим взглядом. — Хотела другое одеяло найти. Не волнуйся и иди спать, Олюся, — голос Ядвиги дрожал, еще никогда она не чувствовала себя так плохо, правда, на ее счастье, сестренка слишком устала за этот день. Потерев слипающиеся веки, она зевнула и, уже тронув ручку двери, тихо, серьезно попросила: — Пообещай мне, что все будет хорошо. — Обещаю, — выдохнула Ядвига, мысленно разрыдавшись: нет, не могла она подобного обещать! Да не станешь же пугать кроху… Без стука затворилась дверь за младшей княжной, легкие шаги удалились, и в доме вновь стало тихо-тихо, как если б он опустел. Больше никто не побеспокоил Ядвигу, облачившись в подвенечный строй, прибрала она волосы да, распахнув ставни, принялась покорно ждать, вглядываясь в темноту. Всеслав должен был приехать верхом: в тот год морозы, ударившие в начале зимы, быстро сменились оттепелью, и теперь дороги размыло — так что ни сани, ни, тем паче, повозка тут не прошли бы. Каково же было изумленье Ядвиги, когда до ее слуха донесся чуть различимый скрип колес — сперва девушка решила, что задремала и видит сон, но звук становился все громче, громче, пока, наконец, из-за поворота не выехал, покачиваясь, загадочный экипаж с наглухо зашторенными окошками, запряженный четверкой накрытых попонами вороных лошадей. Поравнявшись с крыльцом поместья, карета остановилась, из нее вышел человек в длинных одеждах и, посмотрев на княжну, помахал ей рукою. Сердце Ядвиги затрепетало: это он, он!.. Совсем позабыв, что может перебудить прислугу, княжна стремглав сбежала по лестнице, выскочила из дому и бросилась на шею любимому. «Весик мой любы!..» — твердила, задыхаясь, она, целуя Всеслава в чудовищно холодные губы, закопалась пальцами в его волосы, отчего-то не чувствуя прежнего тепла. Наконец, отстранившись, она заметила, что он бледен как мел, что под его потухшими васильковыми очами залегли тени, что на висках его блестит седина… — Всеслав… — прошептала Ядвига, осторожно коснувшись его ледяной щеки. — Это ты? — Это я, — кивнул он, слабо улыбнувшись. — Я скучал, милая. Поехали — нам пора венчаться. Только поди сперва в дом и возьми с собою хлеб, книги и четки. — Зачем? — нахмурилась девушка, но Всеслав лишь вздохнул. — Ничего не спрашивай, дорогая, и делай, как я велю. Воротясь в дом, княжна удивилась, что никто не вышел выяснять, что за шум, но все, что ей сказали принести, принесла: ломоть свежего хлеба в рушнике, пару книг и четки отца — трогать последние девушка совсем не хотела, зная, как пан Ляхович любит перебирать их, но чего не сделаешь ради возлюбленного?.. Сложив вещи в корзинку, пани Ядвига вышла на крыльцо, приняла галантно поданую ей руку и села в карету рядом с паном Граховским, на ходу бросив случайный взгляд на молчаливого возницу. Девушка вздрогнула. Ей отчетливо почудилось, будто этот человек неживой. Он сидел на козлах, развалившись, как если бы засыпая, его лицо скрывала тень от надвинутой шляпы, расслабленные руки едва удерживали поводья, неумело вдетые в них, — словно то был труп, зачем-то усаженный на место кучера. Ядвига с ужасом зажмурилась, а когда вновь открыла глаза, поняла, что повозка едет — все тряслось и покачивалось, в отдалении чуть слышно фыркали кони. Вроде бы, она даже слышала свист кнута и приглушенное бурчанье… «Мне просто пригрезилось», — решила княжна, невольно прильнув к сильному плечу жениха, и уж было задремала, когда услышала, как Всеслав мрачно повелел: — Выбрось хлеб. — Что? — охнула Ядвига, протирая очи. — Выбрось хлеб: ты не будешь его есть, — повторил тем же ровным тоном Граховский. Его потемневшие глаза не выражали ничего, тяжелый взор из-под сдвинутых к переносице бровей пугал, заставляя беспрекословно подчиняться… Совсем не понимая, что происходит, юная княжна судорожно порылась в своей корзинке, нащупала ломоть и, приоткрыв дверцу, бросила его на дорогу. В карету ворвался северный ветер, принеся ворох летящего снега: оказывается, пока они ехали, поднялась метель, хотя накануне непогоду ничто не предвещало. От ветра попоны лошадей стали развеваться, и Ядвига заметила, что под тяжелой тканью белеют кости конских скелетов… Вскрикнув, девушка захлопнула дверцу, испуганно воззрившись на своего спутника, но тот даже бровью не повел, словно ничего не случилось. Спустя какое-то время он вновь подал голос. — Выбрось книги: ты не будешь их читать, — приказал князь, немигающе глядя на Ядвигу. Ежась под его взглядом, девушка послушно подобрала книги, снова высунулась из кареты, швыряя их в метель и стараясь не смотреть на страшных коней, летящих по бездорожью. Но в ту же секунду повозка наехала на камень, резко подпрыгнула, и пачвара, правящая лошадьми, качнулась, безвольно уронив голову на плечо, — в свете тусклого фонаря княжна различила, что горло у возницы перерезано… Зажав себе рот, дабы не закричать, Ядвига в ужасе глянула на пугающе спокойного Всеслава. «Это не ты, — вдруг поняла княжна. — Нет, не ты! Но тогда?..» Карета неслась во тьму. Липкий страх, прежде сковывающий сердце девушки, уступил место горькому отчаянию, и, не в состоянии ничего исправить, она сжалась в комочек и горько-горько заплакала. Очнулась Ядвига от прикосновенья — то была рука Всеслава, напоминавшая кусок льда. Отшатнувшись, наследница рода Ляховичей искренне пожалела, что все это ей не снится. — Пойдем, дорогая, нас уже ждут, — сказал пан Граховский, протягивая ладонь. На негнущихся ногах девушка вышла из кареты, обнаружив себя на высоком заснеженном холме. Прямо перед взором высился белый костел с перевернутыми крестами, из которого доносились странные песнопения — словно хор исполнял «Аве Марию», коверкая слова. — Выбрось четки: ты не будешь молиться, — услышала княжна за своим плечом. Обернулась Ядвига, сжимая в руке отцовский розарий, и остолбенела: пред ней стоял ее Всеслав, только мертвый, а не живой — бескровный, жалкий, в испачканном землей саване. — Нет… — без голоса проронила девушка. Налетевший порыв вырвал нить деревянных бус из немеющих пальцев, упала та на припорошенную снегом траву. Где освященный предмет коснулся земли, там тотчас же во все стороны побежали трещины, и через мгновенье все в небытие провалилось — и костел, и карета, и князь с княжной… Поутру люди Ляховичей и Граховских прочесали все местные леса в поисках пропажи, но нашли лишь старые четки на вершине холма и никаких следов рядом. Сельчане говорили, что стала их Ядвига женою мертвеца, а легенда о ней жива и поныне.