И чтобы сплошные прочерки, а не жизнь

      «Ненавижу тебя!» — кто кому прокричал, он не мог вспомнить. Так много друг друга оскорбляли, что фраза утонула в потоке сознания.       Он поболтал в воздухе рукой, вспоминая, ловя в воздухе звуки по старой привычке. Да, видимо это был он, потому что губы помнили слова. Дан задумчиво дотронулся кончиками пальцев до угла рта. Тогда почему он не помнит своего голоса, а помнит ее? Могли ли они сказать такое кощунство вместе?       Зря он все это начал. Зря и она вспомнила прошлые размолвки, зря придумала новые, взревновала. Совершенно напрасно.       Дан медленно отпил эспрессо из пластикового стакана, выдохнул ртом, проследил, как паровые вихри на секунду подсвечивают воздух и тают в ноябрьском воздухе. Дан повернул голову на чей-то смех: зря. Крутой изгиб бёдер, карамельные волосы. Не те.       Зря! Зря он поехал на корпоратив, зря в номер к себе притащил очередную не ту.       Они не виделись три месяца: ни единого сообщения, ни звонка. Дан морщит нос, понимая, что начинает забывать запах её духов, которым мучительно пропитывалась его квартира после каждой встречи. Забывает фактуру кожи, оттенок вен на лодыжках, на какой полке она хранит крем для век и с какой интонацией стонет. Вся эта информация, записанная глубоко на подкорке, всплывала совершенно внезапно: во время чаепития он замирал, вспоминая, сколько именно веточек саган-дайля она кладёт в чай; на улице его ударяло флешбеками о том, как Тина пробивала фрукты в блендере для коктейля. В ответ Дан усмехался и придирчиво смахивал несуществующие крошки со своего пиджака, не думая о том, как по-смешному болезненно это всегда делала она. Или думая.       «Не она» на другой стороне улицы оживилась и помотала головой, разбрасывая волосы и хохоча. Заметив Дана, изобразила смущение. Наверное, извинялась за шум.       Дан улыбнулся специально, злобно. Ему не хотелось видеть чужое притворство, но эта ситуация была в стиле последних дней. Он ещё раз пробежался взглядом по волосам незнакомки и равнодушно отвернулся к стене, нисколько не заботясь, странно ли выглядит мужчина, упирающийся носом в здание глубокой ночью. Даже если случайный прохожий подумает, что он тут ссыт — насрать, Боже. Балан дёрнул щекой.       Быстрее бы остаться одному. Хотя Дан и сам знал, что это ни к чему не приведет, кроме того, что в итоге он останется наедине с собственными желаниями и голодом.       Голодом по ней.       По самодостаточной Тине, которая ловила кайф от независимости. Которая не давала снимать одежду — раздевалась сама, умело и без стеснения, раскидывала вещи по столбикам кровати, полураздетая садилась сверху. Целовалась глубоко, отнимала дыхание. Прерывалась только когда сама устанет, брала паузу. Прижать Тину к подушкам можно было, только подловив удачный момент, и только если по-настоящему крепко вдавить её в матрац. Дан всегда путался в белье, копошился с одеждой, а входил медленно, на выдохах, как в девственницу. Держал её, уставшую, за запястья, и получал оргазм уже только от того, какая беспомощная она становится под ним. После всего он целовал её сам, поверхностно и везде. По-собственнически.       С ней было так жарко, что он стягивал волосы хвостом. Часто укладывал ее себе на живот лицом к нему, судорожно вдыхал запах волос, ухмылялся и непрерывно двигался в ней, держа руками ее раздвинутые ягодицы и с каждым толчком стараясь проникнуть немного глубже. Иногда она вполголоса что-то рассказывала, срываясь на тихий фальцет, когда он менял ритм. Она сразу отключалась, сонно говоря что-то вроде: «Я так устала… обсудим это завтра?» — и наутро неизменно сбегала раньше, чем просыпался он.       Они были соулмейтами, понимающими друг друга просто по вздоху. Но часто спорили, кто хочет второго чаще. Чатились. Просыпались по диагонали кровати, с подушками, сброшенными на пол. Когда Дан успевал подсмотреть за Тиной, просыпалась она резко и без будильников, первым делом взвешивалась, шептала несколько бранных слов и хватала с кровати одеяло. Пока девушка собирала свои вещи по комнате, Дан притворялся спящим, но как только его Королева становилась переодеваться у зеркала, его взгляд не отрывался от покрывала, которое так и норовило мягко обнажить её сосок и заставить его соблазнительно потемнеть от холодного утреннего воздуха. Хотелось прекратить притворство и захватить Тину в третий за сутки акт любви. Но время ставило свои условия, и Дан знал, что его будильник зазвонит с минуты на минуту; а это значит — жить жизнь. Но иногда третичная любовь происходила: она медленно листала ленту, отодвинув от себя подальше плотный завтрак, качала ногой и что-то напевала себе под нос. Ей звонили, и она громко и негативно говорила по телефону о работе, наклонялась над столом, и домашние шорты выставляли напоказ несколько бОльшую часть ягодицы, чем Дан мог позволить. Тогда он безапелляционно протягивал ей ладонь, требуя убрать мобильник немедленно, и взваливал женщину на плечо. Она барахталась и шутила шутки про пещерных мужчин, но покорялась. И Дан чувствовал запах её возбуждения. Волок в спальню (им за 35, уже не тот возраст, чтобы можно было продолжать на кухне, где Тине будет неудобно) и ставил раком.       У Балана пикнули умные часы, отвлекая от воспоминаний. А это значило, что близился ужин. Он задумчиво достал из портфеля небольшую бутылку минералки, с хрустом открыл ее, налил немного в ладонь и похлопывающими движениями освежил шею.       Он скучал.       Значит, надо было что-то менять. Но что? Пасть на колени, признаться во всех грехах и молить пощады глупо, ещё раз глупо и попросту бессмысленно, ведь Тиночка и сама это знала. И очевидно при своей са-мо-дос-та-точ-нос-ти плевать на его «я жалею» хотела.       Внутри горело одиночество все сильнее. Чесалось, ныло, крутило. Ужасающая жестокость. Дан так задумался, что не сразу услышал звонок айфона. Не глядя на абонента, скинул в зелёное поле:       — А?       — Продолжаешь мучиться? — барабанщик его команды позволял себе ироничный тон.       — С какого хера тебе не всё равно?       По результатам разговора планы на сведение трека в ближайшее время слетели к чертям. Дан сжимал кулаки, чувствуя, как от раздражения перед глазами расплываются круги. Вина?       Он рассеяно развернулся обратно к дороге, намереваясь увидеть адрес на домах поблизости, и неожиданно уткнулся в грудь той смешливой девчонки, которая издалека показалась похожей на Тину. Та поздоровалась, ткнула пальцем ему в живот и спросила внезапное:       — Это правда, что этой осенью выйдет новый альбом?       — Ну?       — А ты доживешь до него, невротик?       — А-хха! — Дан рассмеялся настолько издевательски, как только смог. Не в его правилах обычно было шутить над фанатами, но ему стало неожиданно неприятно понимать, что незнакомка видела и его нервное обливание водой из бутылки, и гневный разговор, и попытку избежать зрительного контакта. Впрочем, внезапно он посерьезнел. — Попробую. Слушай, знаешь этот район?       — Домустим, — девчонка прищурилась, и это подчеркнуло её веснушки.       — Вызови мне такси?       Через час он сидел в хорошем ресторане и пытался думать об альбоме. Пытался, потому что в тот вечер в заведении собрался будто весь Киев, завалив Дана со всех сторон запахами, голосами, звуками. Визуальным шумом тоже, потому что куда ни глянь — везде какие-то кольца, цепочки, цветастая одежда. Хотелось домой.       Балан высидел вежливые полтора часа с момента подачи первого блюда и облегчённо двинулся к выходу, старательно отводя взгляд от шумных компаний. Мысли копошились и перетекали с Тины на работу, снова на Тину. Уже стоя у зеркала в гардеробе и счищая грязь с уличного пальто валиком, которые любезно предоставлялись каждому посетителю, он услышал. Вычленил, уловил, почувствовал знакомый тембр.       Её тембр. И через несколько секунд увидел её.       Она спускалась по лестнице за его спиной, щебетала с каким-то мужчиной и придерживала на груди широкую белую блузку с глубоким вырезом. Дан дёрнул кадыком, увидев пошлые красные лодочки. Напомнили ли они ему о чем-то? Напомнили!       Они замерли одновременно, она — не договорив слово, на третьей с конца ступени, он — с развязанным шарфом, очистительным валиком, прижатым к отвороту. Поздоровались одновременно:       — Привет.       Дан с сомнением перевёл взгляд на мужчину, который стоял немного позади Тины и выглядел растерянным. Вспомнилось, что с ним СМИ приписывали ей роман. В свете этого он совсем по-новому, цепко, оглядел мужичка, приметив и перетянутый пиджак, и недорогие часы, и неопрятно постриженную бороду.       Представлять, что Тина могла всерьёз встречаться с таким экземпляром, и что этот… горемычный мог иметь право трогать, нюхать, целовать его женщину вызвало неожиданное отвращение. Он перёвел взгляд — уже чужой, затравленный, без толики той серьезности — на Кароль и сухо уточнил:       — Поговорим?       Она явно не ожидала такого поворота событий, но отреагировала нормально. Сказала, что у них на втором этаже был забронирован отдельный кабинет для переговоров и аренда оплачена ещё на полчаса, и если ему нужно, то… Тут он оборвал:       — Поднимайся. — И прошёл между вяло возражающими против появления на верхнем этаже субъекта в верхней одежде хостес, оставив Тину рассыпаться в извинениях и объяснениях.       На этаже он запутался, увидев абсоляютно идентичные коридоры с дверьми, но Тина сама нашла его, схватила за руку и толкнула в ближайший. Хлопнула дверь. Дан оглядел комнату и рассвирепел.       Бумаги на столе были разбросаны, частично измяты, стулья отодвинуты к дальнему углу и почему-то в кабинете, заявленном как деловом, имелся разобранный диван, на котором была простынь. Она притащила его в место, где у неё только что был секс?!       — Это был твой любовник?       — Это неважно.       — Только это и важно!       — Почему?       — Тина, блять! — Он зарычал и махнул рукой по сторонам. — Потому что в твоём «кабинете» простыни разбросаны по дивану!       — Ты не думаешь, что это не твое дело? Мы расстались.       — Не могу больше. Я устал жить так.       — Как, Дан? Ты всегда жил «так». И гордился этим. А как только «так» начала жить я, выяснилось, что это можно только вашему величеству.       — Тина! — Он подошёл и тряхнул её за плечи. — Неужели ты не понимаешь, что нужна мне, — тупо констатировал он.       — Силы у тебя ещё много, — она вырвалась и потёрла своё предплечье, — а значит, всё как всегда. Иди своей дорогой. Или просто отпусти меня на другую.       — Неужели тебе всё равно? После признаний в любви?       — Дан. Мне нормально. Я радуюсь встрече. И мне пора идти. — И Тина хихикнула так вязко-отвратительно, что в этот самый момент он передумал давать ей выбор. Все-таки бывают ситуации, когда женщина может быть только ведомой.       Шагнул вперёд, щёлкнул щеколдой двери, стремительно дёрнул Кароль за ворот блузки, разрывая немногие пуговицы, и в одно движение посадил её на стол. Мгновенно упёрся коленом между ног, заставляя её их раздвинуть. Она задергалась, закопошилась и наверное испугалась, и потому воскликнула:       — Меня будут искать! — И нервно облизнулась.       — Тиночка, — он поймал её выдох губами. Уставился на неё, лизнул висок с каплей пота, — ты не поняла. Тебя будут трахать. — И резко опрокинул её на стол, прямо на документы. Тина вскрикнула, но он проворно закрыл ей рот ладонью.       В считанные секунды все, что было на ней ниже пояса, было сорвано. Тина дрожала, пока рука Дана исследовала её тело. Наткнувшись на свидетельство её возбуждения между ног, он растер пальцами жидкость и начал скользить пальцами по бёдрам и груди Тины, выводя эротичный мускусный узор. Он даже смазал розовые губы, и, усмехнувшись, соски. Те мгновенно встали торчком, и он не переминул воспользоваться этим, втянув один из них в рот. Тина застонала глухо и испуганно, и когда Дан отнял ладонь от её рта, сжав между средним и указательным второй сосок, вскрикнула. В назидание он прикусил тот, который до этого только немного посасывал.       Щеки Тины вспыхнули от подобной нескромной ласки, но Дан только начал свою сладкую пытку. Своим коленом он подтолкнул её ногу вверх и, согнув, зафиксировал ступню на столе чуть в стороне от бёдер. Одну из рук он спустил к её клитору и докоснулся до бутона. Сжал его между большим и указательным пальцем и принялся массировать, продолжая при этом покусывать сосок, что заставляло Тину извиваться и биться, и её стоны приобретали оттенок рыданий… Дан догадывался, что этот метод наказания за три месяца непослушания доставлял ей поровну страданий и удовольствия. Поднятая на край стола нога норовила соскочить, что закрыло бы ему поле действий, и Дан, на секунду оторвавшись от груди, рыкнул:       — Опустишь ногу — отымею так, что неделю сидеть не сможешь! — Сдавленный писк он принял как согласие.       Через пару минут выдержки на продолжение игры у него не хватало, так что он просто вывернул её животом на стол, сильно шлепнул по заднице и грубо трахнул. Глубоко, чтобы она вскрикнула, не заботясь о её комфорте, раскрывая ей ягодицы шире, держа за волосы, забирая, впитывая в себя её дыхание, её тело, всю её жизнь. Чем больше она копошилась и просила пощады, тем чаще были его толчка. Кончил внутрь, даже не заметив.       Слегка перевел дыхание, не выходя из нее.       — Хочешь еще раз?       Много позже, когда он заправлял рубашку в штаны, а она рассеяно вытирала с алого бедра его семя, он спросил:       — Ты правда изменила мне на этом диване?       — Конечно нет. Это был журналист, мы говорили для интервью. И я, кстати, даже думать не хочу, о чем он теперь напишет. Он видел, в каком состоянии ты увел меня. Так делают только для одного.       — Тогда почему здесь простыня?       — Ну, мне хотелось, чтобы он верил в мою бурную личную жизнь. И я позволила стать её частью.       — Поэтому вы трахались? — Дан не мог понять.       — Дан, дурбецало? Мы не трахались. Я делала йогу и не стала прибираться перед его приходом. А он подумал, что это приглашение.       — И что? — Спросил Дан через небольшую паузу.       — Ничего, Дан! Он хотел, — она задумалась. — Наверное, он хотел кунилингус. А получил папкой бумаг в лицо. Обычное дело.       — Ладно. — Он наконец справился с пряжкой и не без отвращения присел на тот самый диван. — Ладно. И когда интервью?       — Чего? — Тина по отражению в маленьком зеркале пудреницы пыталась понять, нормально ли выглядит. Честно говоря, нормально она совсем не выглядела, но Дан был последним человеком на свете, который собирался ей об этом сказать.       — Интервью, Тина. Какое. Когда. Кому. Я не припомню, чтобы раньше ты любила рассказывать о себе.       — Дан, а я не припомню, чтобы разрешала тебе знать мои планы? Особенно последние пару месяцев.       — Ти-ноч-ка, — он пошло ухмыльнулся. — Ты хочешь повторить наше рандеву на столе? Я с удовольствием еще раз докажу тебе, что ты разрешаешь мне знать любые свои планы. — Она покраснела и покосилась на предмет мебели. — Значит я прав. Слушаю тебя. — Дан закинул ногу на ногу и наклонил голову. — Очень внимательно.       — Ладно. — Певица, морщась, присела на стул у двери. — Завадюк требует рейтинги. Это нужно, чтобы он полностью снял меня с контракта, потому что я не могу больше работать там. Такое условие чтобы уйти. Для этого им нужно эксклюзивное интервью. Содержание примерно такое: сплетни, сплетни, немного правды, слухи, семья, друзья, личная жизнь. Собрать с меня лайки и выбросить. Конечно с видео. — Тина потерла низ живота, где все еще напоминало о недавнем.       — Понятно. Поедешь со мной. — Он поднялся с подлокотника, дернул Кароль за руку и небрежно отряхнул ей рукав, выговаривая. — Я устал метаться за тобой подростком. Ты моя женщина. Сейчас мы поедем ко мне домой, и будем там. Вместе. А когда понадобится, ты сходишь на интервью. Вместе со мной. И отвечать будешь так, чтобы Завадюку не досталось и капли твоей жизни. Где твоя сумка? Бери ее, мы уходим.

***

      Через три месяца Тина Кароль сидела на интервью, переплетя руки с Даном Баланом, мечтательно улыбалась и абсолютно игнорировала вопросы. Интервьюер, маленький коренастый мужчина в очках с толстой леопардовой оправой, нервничал и поминутно протирал лысину платочком. Разговор не клеился.       — Почему вы пришли не одна?       — Нэ кажу.       — Присутствие Дана Балана означает какое-то заявление?       — Ставьте прочерк в своей графе.       — Хорошо. Верно ли, что около трех месяцев назад между Вами и мистером Завадюком произошла размолвка?       — О. Вот это верно, да.       — Расскажете о её сути?       — Ну, — Тина перехватила ладонь Дана покрепче, — единственным условием, при котором мне разрешат выйти из-под крыла украинских шоу, было широкое интервью. На котором я бы дала ответы на вопросы, на которые ранее не отвечала.       — Хорошо, — ведущий оживился, дал знак оператору брать крупный план, — а в чем же конфликт?       — Я не люблю условий. Следующий вопрос.       — Ээ… я понял. Интервью, о котором вы говорите, имелось ввиду это?       — Да.       — Хорошо, но пока сенсацией и не пахнет. Давайте сменим предмет и поговорим о Вениамине. Он сейчас на учебе?       — Нет.       — Простите?       — Нет. — Повторила Тина и широко улыбнулась. — Не поговорим.       — Ладно, тогда как дела у вашей мамы?       — Вы не поняли. — Вмешался Дан. — Вся тема семьи «нет». Дальше.       — Услышал. Дан, раз вы подали голос, вопрос вам обоим: вы вместе?       — Прочерк. — Мужской и женский голос слились, и эхо ударило в коридор.       — Тина, вам нравится петь в дуэтах?       — Возможно.       — Есть любимый? Назовите один вышедший и один невышедший.       — Давайте другой вопрос.       — Без проблем. С чем связана отмена Вашего тура?       — Я не отвечу, идэмо дале.       — Вы сложная штучка, Тина Кароль, да? — Мужчина снял очки с носа и пошел ва-банк. — Хорошо, на мои вопросы вы отвечать не хотите. Но есть ли какая-то тема, о которой вы сами хотите поговорить?       — Я очень хочу поговорить о том, что хочу уйти домой.       — Кстати об этом, в последнее время поступают сообщения, что дом на Затоке пустует, и где же вы живете, хотя бы примерно?       — Следующий вопрос.       — Ох, — интервьюер растерялся, его список вопросов очевидно заканчивался. Он нацепил очки обратно на нос и нахохлился. — Вы пришли, но говорить не хотите, отказываетесь, юлите. И что мне делать с этим, Тина?       — Я не виновата, — Тина наклонилась к своей туфле внезапно без каблука, приоткрывая чуть больше декольте, чем позволяли приличия, — что ваши вопросы мне не нравятся.       — Давайте я помогу Вам. — Дан протянул руку и переставил на свои колени планшетник с вопросами интервью. — Проредим, так сказать. Так, — забормотал он. — Первая любовь — прочерк, последняя любовь — прочерк, любимый цвет, — оценивающий взгляд, — красный. Деньги, съемки, питание, любимый участник «Голоса», это все известно, так, так, о! «Что вы делали вечером после встречи с предварительной договоренностью о данном интервью?» Прочерк. Где были, с кем виделись, даты, даты, даты, здесь везде, — Балан чиркал карандашом по бумаге, — Здесь, — чирк, — везде, — чирк, — прочерк. Хотите еще детей? Без комментариев. Визит к врачу? Чушь. Болезнь? Дальше. Дан Балан то, Балан это… Так. Все вопросы, в которых есть «Дан Балан», я вычеркиваю. И про мою маму тоже. — Он остановился, критически оглядел исписанные листы и вроде остался доволен. — Ну вот, типа того. Надо сразу было так сделать. — И отдал планшетник хозяину. Поднялся и повел девушку к выходу, выговаривав ей что-то о потерянном времени.       — Подождите! Подождите! — Очкастый вскочил им вслед, перелистывая свой список, в которым совершенно не было ответов. — Здесь же... здесь сплошные прочерки, а не жизнь!       — Да? Пусть так и остается.       — Тина, отвечать должны были Вы, а не ваш мужчина!       — Послушайте, я, — Кароль сделала шаг навстречу, едва заметно скривившись. — Сделаю вид, что не слышала последнюю фразу, и отвечу по существу. — Она снова шагнула вперед и снова поморщилась. — Я доверяю его ответам, используйте их. Не моя проблема, что… — она запнулась, потянулась к животу, но в последний момент одернула руку и просто поправила платье. — Вы не смогли меня разговорить. Никто не обещал простого интервью. Спасибо за вопросы, мы ушли.       Получасом позже, когда Дан поправлял пальто на женщине у выхода, а очкастый ждал такси в низком кресле и обреченно перелистывал пустые страницы, он решился спросить:       — Тина, Дан, можно последний вопрос? Не под запись.       Она обернулась, приподнимая брови. Впервые за вечер мужчина её удивил. Сыграл ли роль вечер, теплый чай или лавандовые капли за воротом, но она одобрила:       — Попробуйте.       — Я же не глупый, хоть и просто клерк.       — Вот здесь я бы поспорил! — Влез Дан, и Кароль не него шикнула.       — Так вот, я не глупый. И зрители наши тоже. И понятно, что все это, — взмах рукой к девственному планшетнику, — классная шутка. И, между нами, я тоже считаю, что нельзя насильно удерживать артиста. И лезть ему в трусы для получения вольной грамоты.       — Спасибо. Не ожидала от журналиста.       — Что? Да. Так вот. Вы не думали, и под «вы» я подразумеваю вас обоих, что совсем скоро вы не сможете скрывать действительно стоящее событие. — Он кивнул на живот Тины. Та мгновенно напряглась. — И на что будет похожа жизнь этого ребенка? Учитывая, опять же, — кивок на список вопросов. — Уровень скрытности.       — Что-то не понял вашего интереса. — Дан приобнял Тину.       — У вас была прекрасная возможность рассказать одну новость, которую все равно не сможете скрывать, и оставить всех с носом. Завадюк получил бы сенсацию, Вы — свободу. Но вы не использовали ее. Сидели вместо этого передо мной и играли в детскую молчанку. Вы хоть между собой уже обсуждали, что поставите в свидетельстве о рождении в графе отца?       Они переглянусь. Ответили хором:       — Без комментариев.       — Вот и я о чем. Повторяю вопрос: о чем вы договорились перед интервью?       — Что ж. Вы действительно не дурак. Всего доброго. — Дан зевнул и пошел к выходу, увлекая смеющуюся Тину за собой. — Надеюсь, у вас получилось содержательное интервью.       Тина в открытую огладила живот и махнула волосами. Хлопнула дверь.