Душелов

И она действительно справилась. Проходили недели. Загребущий являлся вновь и вновь, чтобы в очередной раз уйти, оставшись ни с чем. Оборотной стороной медали было то, что временами Душелов почти завидовала тем из взятых, для кого тела стали лишь вместилищем духа, непритязательной оболочкой. Она с трудом могла припомнить, когда прежде ощущала подобную усталость – в уме возникали только разрозненные образы родом ещё из детства, когда сестёр Сенджак натаскивали перед первым выходом в свет, в том числе тренируя держать правильную осанку, обучая танцам и тому подобным, необходимым юным аристократкам вещам. Взятая ненавидела горожан Роз лютой ненавистью. Не рассуждающей – все попытки рефлексировать и искать им оправдания были оставлены ещё к исходу первой недели. Если бы это не обнулило все достигнутые ею успехи в деле воплощения плана, то Душелов давно уже пронеслась бы по улицам и подворотням таким яростным истребительным ураганом, что некогда порезвившаяся в Берилле форвалака не шла б ни в какое сравнение. Эти треклятые идиоты! Всё-таки есть что-то почти величественное – и в то же время смешное в том, с каким рвением, выдумкой, разнообразием форм и непреходящим упорством они, разменивая всё новые сутки, идут на смерть! Взятая не бывала так далеко на севере, но говорят, что там водится зверёк – небольшой, вроде хомяка, называемый леммингом, который периодически достигает такого расплода, что местные скудные земли не могут уже прокормить его. Тогда лемминги сбиваются в плотные массы и идут избавлять от своего присутствия мир. Они топятся, кидаются с обрыва в пропасть… мгм, что ещё они могут делать в дикой природе? Видимо, это все доступные зверькам способы самоубийства. Ха! Ненасытные двуногие оставляют леммингов далеко позади – если истории про них вовсе не миф. На магическую стену вокруг клада ходили приступом с самым натуральным тараном, пытались въехать внутрь, сидя в закрытом экипаже, который разгоняла на полной скорости квадрига лошадей, использовали воду, огонь, откуда-то притащенные медные трубы (решивший пролезть таким образом под купол остолоп так и сварился там внутри). Нашлось немало и таки, кто, разочаровавшись в своих собственных возможностях добыть сокровище, начал всячески развлекаться вокруг диковинного аттракциона. Мальчишки, забавляясь, кидались камушками, пищевыми очистками, а случалось даже живыми мышами. Их отцы занимались примерно тем же, только заключали пари и делали ставки. Вообще вокруг зачарованного алтаря возник самый настоящий вертеп: первыми появились торговцы вразнос, потом подключились владельцы питейных заведений, из тех, что расположены относительно недалеко, которые послали официанток принимать заказы, а потом доставлять и забирать кружки. Спирт на холодку действовал быстро и мощно, так что скоро с одной стороны от заветного клада вовсю горланили развесёлые песни ни капли не смущаясь тем, что одновременно по другую оттаскивают с площади окоченелые трупы. Для храбрости – и, видимо, чтобы окончательно заглушить чувство самосохранения, принимали очень многие. Там же играли в азартные игры, обменивались всевозможным барахлом. Мало по малу стали выстраиваться и палатки. В первом приближении городской магистрат выступил против нелегальной торговли и отправил было стражников наводить порядок, однако затем отцы Роз смекнули, что тут у них просто золотая жила открылась! Как ни хотели бы избежать конкуренции местные охотники за сокровищем, но, разумеется, слухи о куше распространились, за пределы городских стен, расходясь, как круги на воде, всё дальше и дальше. С каждым днём из близлежащих селений, стекались новые желающие попытать счастья. Всем им нужно было где-то жить, чем-то питаться, как-то скрашивать свой досуг – и на всём перечисленном можно было ой как недурно заработать! В итоге в Розах образовалось что-то вроде ярмарки, только даже ещё более доходное. Трезво оценив ситуацию, магистрат вместо борьбы перешёл к тактике постепенного освоения. Наскоро были приняты соответствующие постановления, изобретены на ходу новые налоги, а стража принялась собирать установленную ими мзду, прогоняя прочь тех, кто не желал действовать по установленным свыше правилам. Сперва эта кутерьма только лишь раздражала Душелова. Пьяные крики, непрестанный шум… Она не отваживалась появляться рядом с алтарём даже под прикрытием магии: да, самого Загребущего днём тут не бывает, однако серди отирающихся подле площади волшебников вполне может оказаться какой-нибудь его помощник, и, если он её опознает, то все может полететь псу под хвост. Если в самый последний момент рыба сорвётся с крючка, а предугадать до конца поведение и реакцию её врага на подобное донесение было невозможно, то… Даже думать на эту тему взятой не хотелось. К слову о мыслях – Душелов предприняла попытку проверить зевак, казавшихся ей достаточно подозрительными, чтобы предполагать в них подосланных соглядатаев, а также ещё с полдюжины человек, выбранных наобум, и читала у них в умах. После того, что она там увидела, взятой хотелось рыгать. …Может переиграть всё? Новый план – на её приманку соберутся все подонки и отребье, какое только есть в Империи, а потом она их истребит до единого, наколдовав какую-нибудь чуму… В общем, Душелову приходилось возобновлять свои заклинания находясь на довольно приличной дистанции от цели – на всё той же позиции у окна. Чем больше расстояние, тем выше должна быть и концентрация, это азы волшебства. В итоге под конец дня у взятой мускулы сводило до судорог, а плечи делались будто из дерева выточенными. И всё-таки это она ещё могла бы кое-как терпеть. Однако столпотворение у клада начало сказываться и на поведении Загребущего. Поначалу тот стал являться лишь в самые глухие часы, обнаружив, что импровизированный лагерь старателей не засыпает до поздней ночи, а после и вовсе начал показываться через раз. На грани отчаяния взятая уже почти готова была стереть палатки и их обитателей с лица земли, но в самый последний момент придумала кое что получше. По заданию Душелова Ильмо (она намеренно остановила свой выбор на нём, а не Одноглазом или Гоблине, чтобы в произошедшем не было и следа чародейства) скрытно запалил лагерь с двух сторон, да так умело, что тот выгорел практически дотла. Ясно, мера должна была оказаться временной – лемминги усердно начали обстраиваться заново, и всё-таки она позволила выправить положение. Загребущий возвратился. Даже по меркам взятой их противостояние, слегка напоминающее игру в шахматы по переписке, выглядело отменным безумием. Её план сталкивался со всё большим числом разнообразных осложнений. Пусть так! Всё равно, хромая (какое подходящее и многозначительное слово), он приближался к своей кульминации. Выступление в Вязе подготовлено и может быть начато в любой момент. Хромой, наконец, почуял верный след и приближается, чтобы в свой черёд оказаться в необходимом месте в нужный Душелову час. Терпи! Осталось совсем немного… У взятой были свои отдушины. Пожалуй, главнейшей из них оказался Костоправ. После утомительных и, несмотря на попытки каждый раз вносить какой-нибудь новый элемент, довольно однообразных трудов над защитой алтаря, состоящая из чуть заметных движений, намёков, эфемерных образов её игра с сознанием лекаря была настоящим праздником. Они почти не разговаривали вслух – с колдунами или даже Ильмо Душелов и то перекинулась большим количеством фраз. Взятая хорошо изучила свою цель, так что знала наверняка: частые беседы либо подхлестнут подозрительность не склонного быстро доверять людям (и, тем более, не совсем людям) наёмника, либо, если жажда знаний Костоправа всё же пробьёт выработанные опытом внутренние барьеры, анналист буквально засыплет её вопросами. И некоторые из них могут оказаться с учётом искренности и сообразительности отрядного врача весьма неудобными. Например, какого рожна вся их честная компания по прежнему торчит в Розах? Если Душелов уверена в своей ловушке и считает судьбу Загребущего решенной, то нет никакого смысла оставаться в городе и неизвестно на что тратить время. Если же взятая сомневается в том, что трюк с заколдованным кладом погубит одного из лидеров Круга восемнадцати, то, пока враг отвлечён и растерян, его следовало атаковать немедленно, а не давать ему массу времени, чтобы оправиться и начать принимать контрмеры. Душелов скормила своему отряду объяснения, которые в действительности ничего не объясняли, но всех, включая Гоблина с Одноглазым, кое-что всё же понимавших в магии, они устроили, поскольку исходили из уст одной из Десятки и к тому же их прямого нанимателя. Костоправу одного лишь авторитета мало, ему логику подавай! Пока что хроникёр считает – всё дело в жестокости взятой. Дескать, ей просто нравится наблюдать за мучениями жертвы, тем, как Загребущий мечется, подобно загнанной в угол крысе. Если начать сокращать с лекарем дистанцию, демонстрируя более человечную и не столь обезличенную свою сторону, он непременно усомнится в таком объяснении. Впрочем, в любом случае, даже если б это было и не так, Душелов отдала бы предпочтение их незримому и беззвучному диалогу. В нём имелось несравненно больше чудесных тонкостей, а вся полнота контроля оставалась в руках у взятой. Она улавливала рассуждения и вопросы в сознании Костоправа, обдумывала их, а после решала на какие следует реагировать, а какие стоит оставить без ответа. Время, способ, форма – всё это Душелов оставляла за собой. Это могли быть её будто заспорившие между собой голоса, повысившие в запале тон, так, что слова становились различимы для наблюдателя. Или простенькие магические действия: например, когда с приходом тёплых дней невесть откуда в их жилище налетело с добрую дюжину мух, взятая устроила на них показательную охоту – специально для анналиста она расправлялась с каждым насекомым своим особенным колдовским способом, хотя было бы проще простого покончить со всем разом. Намеренные оговорки в разговорах с другими членами группы – и как забавно и любопытно было наблюдать, что Костоправ считывает, а какие вещи пропускает мимо ушей! В целом лекарь справлялся весьма неудрно. В тех же случаях, когда его догадливость оставляла желать лучшего, Душелов позволяла себе вызывать образы в его голове, подделывая их под неожиданные озарения. Вообще взятая старалась делать это возможно реже. Работа с чужим духом и разумом требует огромной аккуратности и немалого терпения. А ещё развитого навыка абстрагирования, умения отрешиться от самого себя. Сестра, как ни досадно владела подобной магией просто превосходно. Душелову не хватало выдержки и способности сделать контроль действительно всеобъемлющими. Человек, которому вы передаёте, стремясь сохранить это втайне, некую мысль, обязан принимать её за собственное суждение – ну или за откровение беседующих с ним высших сил, но такая удача бывает редко. А это означает, что в ней не должно содержаться никакой посторонней, не свойственной сознанию реципиента эмоции, и, прежде всего, ни следа постороннего жизненного опыта. Иначе в лучшем случае человек будет ощущать некую неуловимую, но назойливо заявляющую о себе неправильность во внушенной ему идее, а в худшем – поймёт, что в его голове хозяйничает чужак. Взятая не понимала как можно сподвигнуть кого-либо к действию или некоему выбору, если не вкладывать в телепатическое сообщение побудительного посыла. Ещё хуже было с образами. Теоретически нужно было оперировать только с тем, что уже содержалось в памяти того, над кем идёт работа, конструировать из её фрагментов всё требующееся для решения задачи. Биографию Костоправа нельзя было назвать скучной, а восприятие – примитивным. Однако, как собрать из доступных воображению наёмника кусков такую грёзу о Госпоже, которая полностью овладеет им, но в то же время будет иметь хоть что-то общее с реальностью? Душелов то и дело оказывалась вынуждена использовать и понемногу вплетать в первоначальные представления хроникёра Чёрного отряда известные лишь ей одной факты, виденные её глазами картины. Почему-то часто – из времён, предшествовавших рождению первой Империи, в том числе совсем ранних. Сама взятая оправдывала это тем, что так надёжнее – даже с широтой взглядов Костоправа трудно предполагать, что у жуткой нежити, наделённой чудовищной волшебной силой, когда-то была полная забот, дерзания и надежд юность молодой хорошенькой девушки. В действительности это объяснение появилось уже постфактум. И почему эхо тех давным-давно погребённых под пылью веков событий стало всё чаще нагонять её в последнее время, доноситься до слуха души? Развлечение у Душелова традиционно переплетались с делом в такой тесный клубок, что она и сама не всегда понимала, где должна пролегать граница между ними. Всё таки некоторая системность существовала: взятая разделила стоящую перед ней задачу на две – распалить плотское вожделение с одной стороны, вдохновить и придать живость романтическому идеалу с другой. Первое было проще. Час-полтора еженощно, когда наблюдение за Загребущим не отнимало время, взятая бросала в атаку на Костоправа демонов сладострастия. Это не были совсем уж пошлые эротически видения за гранью всех и всяческих приличий. В противном случае они вступили бы в противоречие с образом принцессы-грёзы и окончательно упростили, низвели бы поразительную по своему страсть к Госпоже до уровня самой банальной похоти одиноко сидящего по гарнизонам в компании сугубо того же пола мужчины. Душелов демонстрировала с разных ракурсов стать сестрицы, плавность её изгибов – всё как-бы за туманной пеленой, будто в дымке альковных воскурений. Взятая брала в основном реальные эпизоды из времён, когда сестры ещё были близки друг с другом, благо внешне хозяйка Чар с тех пор практически не изменилась. Тогда сестры Сенджак ещё не стеснялись одна другую, не боялись подвоха. Не заключили между собой массу перестраховочных пактов, в основе которых лежало знание самого сокровенного – истинных имён. Пару раз из чистого озорства и желание пусть даже только одной на всем свете, для самой себя создав эту шутку насмеяться над сестрицей, Душелов подсовывала Костоправу видения собственного тела. Тот клевал. Во многих отношениях они похожи с проклятой сучкой, этого не отнять. Но от того лишь рельефнее и важнее различия! Взятая ненавидела Госпожу. До такой степени, что это сказывалось на второй задаче – Душелову оказалось куда тяжелее морально, чем она могла бы того ожидать, живописать идеализированный и прекрасный сестрин образ. Нет, она прекрасно знала сильные стороны повелительницы Империи, не отрицала их. Но именно как противника, могущественного и грозного врага. Переплавить их в нечто привлекательное для не утратившего ещё в известной мере иллюзий общепринятой морали Костоправа получалось с изрядным трудом. Однако, понемногу у Душелова выходило! Она создавала любовь! Не на пустом месте, первичная искра существовала и прежде, но всё-таки… Сумасбродно вспыхнувший огонёк непременно погас бы без её целенаправленных и напряженных усилий. Взятая заслуженно гордилась собой. Тот же Хромой – для него подобное не то что невозможно, оно в принципе находится вне его понимания. Убийства, пытки, запугивание. Самые примитивные потребности человеческих существ, автоматические реакции. Всякий хочет, испытывая боль, чтобы она прекратилась, ощущая голод – насытиться, лишённый сна мечтает о длительном и глубоком погружении в мир грёз. Тут не надо ни волшебной силы, ни работы ума. Все они, любой из Десятка – Крадущийся в ночи, Повешенный, даже Меняющий облик – они неспособны на нечто столько сложное, изящное и уж подавно – за такой сжатый срок. И даже сама стерва…! Костоправ стал для Душелова зримым личным достижением, маленьким шедевром. А то, что хроникёр ни о чём не подозревал, прибавляло всему такой восхитительной пикантности, что взятой было приятно даже просто смотреть на него – и смаковать, смаковать, смаковать… Искренне жаль будет потом расставаться с ним, ставшим большим, нежели просто инструмент. Она хотела бы наколоть Костоправа на булавку, чтобы сохранить именно в таком виде и состоянии, в каком тот есть сейчас, подобно коллекционеру бабочек. А может дело в том, что когда ваяешь любовь, то нельзя немного не заразиться ею самому? Несколько раз Душелов подыгрывала при помощи колдовства анналисту, когда тот резался с сослуживцами в тонк: казалось бы, всего-то слегка восстановила справедливость – Гоблин и Одноглазый беспрерывно мухлевали как магическими путями, так и просто за счёт ловкости рук, но какое, в сущности, ей дело? И нечто подобное происходило постоянно. Множество крохотных эпизодов, каждый из которых по отдельности слишком ничтожен, чтобы о нём можно было задумываться всерьёз, вместе складывались в проявление заботы. Почти все наёмники лезли из кожи вон, чтобы извлечь максимальную выгоду из охватившей Розы истерии – разумеется, с отрядными чародеями в первом ряду. Костоправ же сохранял дисциплину, не участвовал ни в каких сомнительных предприятиях – что, понятно, сказывалось на его доходах. Но вот лекарь-хронист случайно отыскивает монету в подкладке одежды – видно когда-то прохудился незаметно карман, и она закатилась внутрь... Ну да, как же! Как и всегда, никто не мог видеть довольную улыбку Душелова, скрытую маской, но она потешалась от души, глядя за тем, как удивляется Костоправ внезапной находке вправду что-то уж слишком крупной – во всех смыслах слова – чтобы можно было носить её с собой, не замечая. Где граница между шутливым и вполне серьёзным? Как провести её? Можно ли это вообще сделать – ведь разве не на том выстроен юмор, что за комикованием скрывается второе или даже третье дно? Взятая решила – только она сама может быть мерилом. До тех пор, пока это не противоречит другим её желаниям, более сильным, старым и фундаментальным, отчего бы не поиграть в фаворита? Опять же, именно это ты, в конечном счете, собираешься предложить сестрице – и купец должен знать свой товар, чтобы соблазнить им покупателя... Вновь явился с улицы Гоблин - довольный до безобразия. Что-то ему удалось провернуть на этот раз? Душелов, не меняя позы и не вставая с излюбленного места, обострила своё восприятие – теперь она отчётливо могла слышать каждое слово, сказанное коротышкой, когда тот, разве только не приплясывая, приблизился к Костоправу и зашептал ему с характерным мышиным писком: - Город просто помешался на сокровищах! Тебе не мешало бы почаще выходить на улицу, Костоправ. Местные превратили Загребущего в самую настоящую индустрию, - сказав это, колдун поманил хрониста пальцем в угол комнаты, противоположный тому, в котором сидела взятая, и там раскрыл перед лекарем свой кошель. Нет, ну это уже оскорбление! Неужели ничтожный чародеишка настолько самонадеян, чтобы полагать, что ему удалось скрыть от Душелова свою жульническую коммерцию!? Пониженный тон, плечо, которым Гоблин прикрывал своё хвастовство и сверкающие в ладони монеты – это ведь именно то, что непременно окажется эффективным против одного из самых могущественных волшебников в мире, члена великой Десятки... Как-то этому олуху вообще удалось дожить до своих лет при его опасном ремесле? Наверное, его дурь всякий раз оказывалась до того непредсказуемой, что приводила в замешательство более компетентных противников… Кажется, Костоправ тоже не мог смотреть на ситуацию без доли здоровой иронии – вообще характерная черта, которая нравилась в нём Душелову. – С такой тяжестью тебе суждено ходить перекошенным, – заметил он. Гоблин, не уловив насмешки, горделиво ухмыльнулся. – Я это заработал, продавая сведения о том, где можно отыскать Загребущего, – прошептал он и украдкой взглянул на взятую. Та, сдерживаясь чтобы не засмеяться в голос, подмигнула колдуну, чего тот, понятно, рассмотреть не сумел, - Высосанные из пальца, разумеется, - с этими словами Гоблин попытался доверительно приобнять анналиста Чёрного отряда, для чего карлику пришлось встать на цыпочки, – Ты тоже можешь разбогатеть. Так, и для чего это малорослому жулику понадобилась помощь Костоправа? Вряд ли он стал бы зазывать его в дело – и в долю - из чистого альтруизма. – А я и не знал, что мы здесь для того, чтобы набить мошну, - отозвался лекарь сдержано. Гоблин нахмурился, и его круглая бледная физиономия превратилась в сплошные морщины. От прежнего показного дружелюбия не осталось и следа: – Да ты кто такой? Уж не…, - начал было коротышка с вызовом. И тут Душелов обернулась, уставившись Гоблину точно в центр лба. – Мы тут немного поспорили насчет ставки, господин, – испуганно прохрипел Гоблин. – Обычное дело, - заныканные в потайных карманах с внутренней стороны рукавов тузы и короли просыпались на пол. Костоправ громко рассмеялся: – Весьма убедительно, коротышка. Но не проще ли повеситься? Взятая не произносила ни слова, ничем не показывая, что её не удовлетворило объяснение Гоблина, так что тот слегка расслабился и даже надулся, обиженно смотря на потешающегося анналиста. Впрочем, ненадолго. Этого неугомонного колдуна исправит разве только могила. – Это фигня, Костоправ, – прошептал чародей. – Видел бы ты, чем занимается Одноглазый. Продает амулеты, которые гарантированно указывают владельцу, что рядом находится мятежник, – сказав это, Гоблин, так и не сумев проявить выдержку, опять метнул быстрый взгляд на Душелова, – И они действительно работают. В определенном смысле. Хм. Одноглазый, амулеты… Знала бы беспокойная парочка, да и остальные наёмники тоже, как взятая проводит свободные часы на улицах Роз! Она выбиралась туда сравнительно редко – впрочем, чаще, чем это подозревали её компаньоны: пару раз Душелов оставляла вместо себя призрачного фантома, а сама, отведя глаза тем, кто был в комнате, покидала съемное жилище. Взятая, хотя в них и мог быть известный толк, если вспомнить о необходимости контролировать ход расследования у Хромого, а также как идут дела в Вязе, не решалась на по-настоящему длительные вылазки – оставлять алтарь без присмотра надолго было в контексте не прекращающееся борьбы с Загребущим слишком рискованно. К тому же, в отличие от публики вроде Гоблина, Душелов была совершенно равнодушна к возможностям сорвать лёгкий куш на многочисленных остолопах, кружащихся, подобно мухам у навозной кучи, возле зачарованного сокровища. И всё же она славно повеселилась намедни, потрафив собственному любопытству, которое некогда, сам того не зная, разжег Костоправ. Пение хором! Взятая убедилась, что способна не совсем на это в точности, но нечто весьма близкое. Уличный спектакль. Колдовской кукольный театр. Душелов под фальшивой личиной бородатого и косоглазого старика приобрела набор марионеток и грубо сколоченный балаган, который его прежний хозяин поставил на краю Ржавой улицы, связанной Ситным переулком с площадью, на которой располагался клад – чересчур отдаляться от неё взятая сочла неразумным. Несколько минут подготовки – и вот уже праздношатающаяся толпа обступает неказистые подмостки, на которых начинается представление. Душелов не обладала специфическими навыками кукловода (впрочем, это ещё как посмотреть), но успешно заменила их колдовством. Марионтеки вышагивали, размахивая ручками и ножками, точно живые, а зрители списывали тот факт, что не видят никаких верёвок или лесок, на искусность мастера и специально подобранные особенно тонкие почти до степени прозрачности нити. Взятая в одиночку озвучивала каждого из персонажей немудрящей сказки. Она примерно знала её одну, кажется, косвенно происходящую из сюжетов повстанческой пропаганды времён прошлой войны – вот уж как всё диковинно переплетается на свете. Медведь ревел, Ведьма гнусно хихикала и шамкала беззубым ртом, Принцесса заливалось соловушкой, а Дракон говорил вкрадчивым пришепетывающим голосом с временами прорезающейся металлической ноткой. Иногда реплики следовали почти одномоментно – но Душелов справлялась. Полтора часа труда, вдохновения, учащённого дыхания, которое перехватывало разом от задора, успеха – и от напряжения: прелестная шалость! Сука из Чар в жизни не снизойдёт до чего-то в таком духе, Хромой и иже с ним лишились бы способности здраво соображать, надсадив мозги над загадкой для чего одной из Дюжины заниматься подобными вещами, а взятая потешалась и была почти счастлива, слушая заслуженные аплодисменты. Она заработала и звонкую пригоршню медяков – впрочем, конечно, недостаточную, чтобы окупить всю затею. И как вам такое времяпрепровождение, господа Одноглазый и Гоблин!? Тем временем, беседа Костоправа и колдуна продолжалась. Лекарь покачал головой: – По крайней мере, сможет хотя бы рассчитаться с карточными долгами. …Вам же поручили распространять слухи. Подливать масла в огонь, но не… – Ш-ш-ш-ш! – Гоблин вновь посмотрел с подозрением и страхом на взятую – та в ответ послала ему в воображение картинку человека, с которого заживо сдирают кожу, – Мы этим и занимаемся. В каждой городской забегаловке. Ей-ей, мельница слухов крутится так, что аж крылья отваливаются. Пойдем. Я тебе кое-что покажу. – Нет, - отозвался Костоправ коротко. И в этот момент Душелов прочитала в сознании хроникёра – он отказывается потому, что рассчитывает на разговор с нею, со взятой. Хочет выпытать новую информацию, надеется на небрежность, собирается подольститься. Что ж… прелестно, просто прелестно! – Тебе же хуже, - ответил Гоблин, - Я знаю одного букмекера, который принимает ставки на то, сколько Загребущий еще проходит с головой на плечах. А у тебя есть тайная информация, сам понимаешь. – Катись лучше отсюда, пока свою голову не потерял. После такой отповеди, коротышка и в самом деле, чуток помявшись, ушёл восвояси. Костоправ приблизился к окну – вроде бы следя за тем, как его собеседник пересекает площадь, но на деле для того, чтобы поравняться с Душеловом. Ох ты ж, сколько мыслей, сколько идей и вариантов построения беседы в мозгу нашего лекаря! А что если я начну? Не ожидаешь? - Пусть себе тешатся, - взятая решила вслух подтвердить, что ей доподлинно известны все махинации наёмников в Розах – и тем самым в какой-то мере подкрепить и поощрить догадливость Костоправа, воспринимавшего попытки того же Гоблина скрытничать с видимой насмешкой. Лекарь предпочёл по существу проигнорировать её фразу. Хронист Чёрного отряда на сей раз был жестко нацелен на результат, хотя и пытался прикрыть напористость лестью: - Что, господин? Мммр… Брось, милый, всё ты слышал с первого раза, просто это направление диалога тебе безынтересно. - Мой слух острее, чем думают твои приятели, - Костоправ уставился точно на лицо взятой – хм, нет, тут ты ничего не прочитаешь, попробуй иначе. Я дам тебе несколько подходящих шансов, - Безобидная возня. …Подполье парализовано страхом. - Да, господин. - Раствор, скрепляющий кирпичи в этом доме, ослабел. Вскоре он начнет крошиться. Этого не произошло бы, захвати мы Загребущего сразу. Из него сделали бы символ, выставили невинной жертвой. Конечно, мятежников опечалила бы потеря, но они продолжили бы начатое им дело. И еще до начала весенней кампании Круг заменил бы Загребущего кем-нибудь другим. Душелов подсматривала в мысли собеседника. Тот всё пытался понять, для чего ему всё это сообщают, зачем взятая рассказывает, в общем-то, простому солдату о подноготной своих планов. Да, и ещё заметил, что обращается она к нему одним и тем же голосом, умница! А для того, милый Костоправ, чтобы у тебя вызревала привычка, подспудная идея: если доверяют тебе, делятся секретами, то и ты можешь довериться. Чтобы постепенно всё больше и больше за металлом и кожей, а главное – за массой страшных историй, правдивых и не очень, ты начал видеть человека. Не безликое зло, которое по умолчанию и для каждого опасно, а личность, способную быть яростной и нетерпимой к одним, но проявляющей симпатию к другим. Конечно, в информации, что я тебе скормлю, мой любознательный экулап, не будет ни полноты, ни истины – главным образом для твоего же блага. Важно иное – не что, а как я озвучу. Так слушай, Костоправ. Слушай… – Потому что ты думал, что я вершил жестокости ради жестокости. Ха-ха! Бедняжка, да он аж подскочил на месте от неожиданности и удивления. – Но как вы…? - Нет. Я не читал твои мысли, - действительно, в этот раз не требовалось забираться анналисту под череп, чтобы догадаться, а в других случаях… о них умолчим, - Просто я знаю, как размышляют люди. Ведь я Ловец Душ, ты не забыл? Бывает ли Взятым одиноко? Страдают ли они без простых приятельских отношений? Без дружбы? Душелов ясно видела, как рождаются эти и подобные вопросы в сознании Костоправа. Да, очень хорошо. Именно сюда, в эту сторону. Всё сходится, складывается. У взятой даже бабочки в животе запорхали от того, какой удачной – и в то же время «вкусной» получалась игра. - Иногда, - она произнесла это единственное слово томно, почти жеманно. Ну ка, человек – это отлично, но сумеешь ли ты почувствовать за черными одеждами и холодным металлом горячую женщину? Эх! Всё таки нет! Испугался… Взглянул было по-новому – и тут же смешался, повернул голову к окну, уставился бессмысленно на площадь. Ладно. Кажется, тебя интересовал Загребущий? Изволь, продолжим о нём. - Просто его устранение не входило в мои планы. Я хотел, чтобы герой Форсберга дискредитировал сам себя. Когда он выставит себя дураком, мы его раздавим. Как назойливого жука, - стоит понемногу начать готовить кадры к тому, что скоро их вояж в Розы приблизится к стадии эндшпиля. Она уже имела одну коротенькую беседу с Вороном – и скоро разовьёт её. Теперь пусть Костоправ привыкает к мысли, что всё однажды заканчивается – и не упускает своих моментов, как несколько мгновений назад. – Не недооценивайте его. Хромой… О, это что-то новенькое! Рекомендации от наёмника-медика могущественному чародею, живущему на свете сотни лет, и одному из первых лиц империи. Храбрость надо поощрять. Неосмотрительность – наказывать. Но чу, кажется хронист сам испугался собственной смелости. Значит зачтём это в пассив. - Неудачное сравнение. Я не Хромой. Они с Загребущим очень похожи. Давным-давно… Властелин мог бы сделать его одним из нас. - А как он выглядит? – и отчаянная надежда скрывается за словами: от малоинтересного для Костоправа прежнего повелителя Империи перейти к его Госпоже. Нет, в этот раз не заслужил. Впрочем, у тебя сегодня интересная ночь впереди… А беседу пора прерывать. Каков Властелин? Взятой не ко времени в самом деле пришло на память несколько сцен из жизни Вершин. В том числе характерный жест. Так некогда тот, что покоится ныне в Курганье, исполненный высокомерия, подкреплял свои приказания захватить очередной город, или привести какого-нибудь обреченного перед его очи. Душелов подняла руку ладонью вперед и медленно согнула пальцы, словно когти. Костоправ, похоже, всё понял верно…