Слова, что были сказаны тобой

Солнце померкло б, увидь на бледном лике Жанны помесь тоски и боли — наивно влюблена в свою страну, ради которой пожертвовала всем. И даже кос не сберегла, что по плечам лежали ладно; измождена святыми голосами и мертвенно бледна притом. Её страдание так искусно закралось в сердца французского народа, ибо посрамлен был враг, так пусть влетают радостные песнопения! Недавно томилися в слезах, теперь Отцу Небесному слагают благодарность, имя Девы Франции над собой вознося. Жанна слышала Божественный Глагол, по его и святых велению соразмеряла действия свои с условиями времени и места, и всё её поведение неизменно отличалось практической целесообразностью. Она свята — возвышена собственной страной, кой углядела в ней ангельскую чистоту, граничащую с милосердием. Она влюблённая в «море» — полюбившая чужой внутренний мир и готовая остаться там навечно, утонув в буйном море с улыбкой на устах. Оно звало её за собой — тихими ночами и безлюдными тропами, то был путь, мглой овеянный. Голос, что манил, был схож с тяжким хрипом раненого, которого пытались забить, дотоль плоть не станет хладнее мрамора. Это была разорённая войной страна… То был голос Франции, что чудом на смерть ввёл — сначала на Орлеан, а после и в своё сердце…[¹] Покорна шла на зов. Кожа нежная блестела от света солнца яркого, сознание будорожа, сама ж безукоризненно бледна, и страх перед любовью тому виной. Так миловидна и юна, что каждый ужаснулся бы, ведь желала с головой пропасть в омуте его глаз. Весело своё кричали «Nоёl!»[²], теперь же возгласы утихли — море волнуется… — Ты не успеешь проснуться! Оглянёшься — и пойдёшь ко дну! — кричали ей «птицы» вдали. «Не сможешь вовремя вынырнуть, утонешь, если будешь настолько увлечена запретным плодом!» — вот о чём на самом деле молвили лживые птицы, ведь… погубят эти чувства и страну, и человека, никому не будет хорошо. А море всё волнуется… Взор Жанны был устремлён в «морскую даль». Всё вспоминала… Разве не было предсказано, что Францию погубит женщина, а спасёт дева, подобно Еве и Марии? Было, ещё как было… Но вдруг Мерлину привидилась другая история, в которой именно она, его наречённая Жаннета, погубит Францию своими греховными чувствами?.. Не чушь ли? О, дева, схожая с Юдифь[²], в пору полнолунья мысль о гибнущей Франции владела всем существом твоим. Вековая печаль распятой страны рвала на части душу и ум… Так отчего же, скорбно прижав к сердцу руку и придя к своему «морю», ты вздохнула: «Дайте хоть раз в любви захлебнуться»? Почему ринулась вниз, в неспокойную гладь и объятия волн — в руки юной страны?.. Разве ты любила не просто кусок земли французской?.. О, Жаннета из Домреми, схожая с Эсфирь, захлебнулась ты в любви. Душа твоя творила Божью Волю французам, сама страна услышала Святой Глас в твоих сладостных речах, юная пташка. Так почему же утонула в море чувств и в самой Франции?.. И пока юная страна была в полном раздрае, Дева Франции успокаивающе глядела на него, вставая на защиту Бонфуа. Ведь превозмочь грозящие беды может только боговдохновенная дева из пределов Лотарингии.