Жизнь с ней – это...

Лавеллан не могла перестать теребить подол своего платья, то и дело шумно вдыхая, неровно выдыхая и так и наровя искусать ногти, за что Лелиана и Жозефина наперебой делали ей замечания. Каллен лишь понимающе смотрел, потирая шею. — А что если я скажу что-то очень-очень глупое? — вдруг выпалила она с налетом истерии в голосе, на что Лелиана обреченно вздохнула. — Тогда весь двор будет смаковать эту вопиющую новость весь оставшийся вечер. Или дольше. Вас заклеймят глупым кроликом, вообразившим из себя невесть что, а Инквизицию — организацией самодуров. — Лелиана! — вдруг вспыхнул Каллен, буравя тайного канцлера злобным взглядом. Она ответила ему испепеляющим. — Что? — Ты не помогаешь. — Это и не должно было помочь! — повысила голос она, смотря то на командора, то на испуганную леди Инквизитора. — Я просто объясняю, что случится, если мы не удержим лицо. И хорошего будет мало, поверьте. Эренель напряглась сильнее, глаза её заблестели, и Лелиана, помассировав переносицу, осторожно взяла руку эльфийки в свою. — Я не хотела вас обидеть, — уже добрее улыбнулась канцлер. — Игра — это действительно сложно для новичков. Сболтнуть лишнего, не так взглянуть, сделать не тот жест равно похоронить свою репутацию. — Как плавать с пираньями... — с отвращением подытожил Каллен. — Хорошо одетыми пираньями. — поправила его Лелиана. Нервно засмеявшись, Лавеллан сделала еще один глубокий вдох, медленный выдох. — Помнишь, чему мы тебя учили? — мягко спросила Жозефина, и, дождавшись ответного кивка, положила свою ладонь поверх второй руки долийки. — Тогда всё будет хорошо. В конце бала каждый из них захочет твоей личной аудиенции, даже не сомневайся. — Mythal enansal,* — почти шепотом произнесла Эренель, сжав ладони своих советниц покрепче. Солас и Кассандра всё это время молчали, наблюдая за происходящим — Искательница с жалостью, а маг наоборот — с большим интересом. До Зимнего дворца осталось ехать совсем немного, скоро придётся пересесть в карету к остальным напарникам, — негоже эльфийскому служке ехать в одной карете с самой Вестницей — и оттого глазами он хищно поедал сидящую напротив Лавеллан, пока было время. В тёмно-синем, богато украшенном платье с нитями серебра, оплетающими её грудь, плечи и спину, с посверкивающей зелёным меткой на ладони, которую она вечно чесала, когда никто не смотрел, с ветвистой татуировкой на белом, как снег лице и краснеющими кончиками ушей она была неотразима. Еще более неотразима она была в том единственном укромном углу, где Солас вжимал её в стену, жадно целуя пухлые губы.