Бабочка

Мадлен чувствовала, что сознание начинает возвращаться к ней. Голова сильно болела, веки словно налились свинцом. Наконец удалось открыть глаза. В комнате оказалось темно. Мадлен не могла вспомнить, где она и что случилось. Вчера они с Бобби гуляли в парке… И, кажется, ничего не пили. Да, точно, после алкогольной интоксикации Бобби запретили пить даже пиво. До сих пор он неплохо держался. Мадлен старалась за этим пристально следить. Так… После парка Бобби провёл её домой, она выпила чай со льдом, включила телевизор… Что же потом?.. Она уснула… Но то, на чём она лежала сейчас, не напоминало привычный диван. Тогда что? «Как голова болит… Ничего не помню и не могу понять». Что-то не так, это Мадлен понимала хорошо. Попыталась пошевелить рукой и похолодела от ужаса. До неё дошло. Мадлен не лежала на самом деле. Руки разведены в стороны, ноги связаны вместе... Она висела на кресте. Мадлен закричала, что есть мочи. Свет ослепил глаза. Мадлен замолчала и зажмурилась, пытаясь спрятаться от внезапной вспышки. — Зачем же так кричать? Тебя всё равно никто не услышит… Голос мягкий, почти бархатный, но абсолютно незнакомый… — Кто вы? — хрипло спросила Мадлен. — Какая разница? Мадлен приподняла веки. Перед ней стоял мужчина. На вид около тридцати пяти лет, волосы с сединой, холодные голубые глаза, мягкие черты лица. И такая очаровательная улыбка… — Тебе больно, дорогая? — Что?.. Что всё это значит?! Снимите меня… Это же крест! — Мадлен заплакала. — Милая, успокойся. Не плачь… Это место, где все обретают покой. А я помогаю им… Скоро ты поймёшь… — Незнакомец провёл рукой по её лицу. Неожиданно Мадлен почувствовала спокойствие и слабость во всём теле. Боль прошла, отчаяние утихло. Внутри стало так хорошо и тепло, как бывает при безумной влюблённости и счастье. Настораживал только странный шёпот в голове. Но сознание медленно покидало Мадлен, и с каждой секундой окружающий мир растворялся, звуки сливались, а голос пропадал. Мужчина выжидающе на неё смотрел. Мадлен закрыла глаза. — Тебе хорошо, дорогая? — Да, — сказала Мадлен, засыпая. Мужчина отошёл от пленницы. В двух метрах от неё стоял мольберт. Похититель подошёл к нему, взял с пола кисть и принялся рисовать. — Ты так прекрасна… Лучше всех остальных… Это будет прекрасная картина, моя бабочка. — Художник засмеялся. Вашингтон, округ Колумбия ФБР, 2001 год. — Будь здоров! — Моника улыбнулась чихнувшему Доггетту. — Джон, взял бы пару дней: отдохнуть, подлечиться. А то разносишь заразу по всему офису. — Спасибо! Справлюсь! — Джон уже две недели не мог вылечить насморк и выглядел очень несчастным. — Всем привет! — в офис вошла Скалли. — Дана? Привет! Какими судьбами? — искренне обрадовалась Моника. — Давно не виделись, решила навестить. У меня сегодня отгул в Академии, мама вместе с Уильямом ушла к соседке. Я осталась одна и подумала, что неплохо бы вас повидать. Агент Доггетт, ну ты как? — Всё хорошо, агент Скалли, — ответил Джон. — Совсем хорошо… — прошептала Моника. — Может, тебе отгул взять? — спросила Дана. — Девушки, давайте я как-нибудь сам разберусь со своим здоровьем, ладно? — Ладно, забыли. Я так понимаю, работы у вас сейчас нет. — Скалли с тоской оглядела кабинет, задержала взгляд на постере «I want to Believe», вздохнула и снова перевела взгляд на Доггетта. — Да, — обречённо произнес Джон, запихивая платок обратно в карман. — Уже месяц разгребаем какой-то хлам. Ни одного Икс файла. — А тебе так хочется? — с улыбкой спросила Моника. Они переглянулись, Джон пожал плечами и тоже улыбнулся. — Ну… Мы же работаем в отделе Секретных материалов. В этот момент на столе зазвонил телефон. Моника сняла трубку. — Секретные материалы… — Агент Рейс, — зазвучал по ту сторону провода голос заместителя директора Скиннера. — Если агент Доггетт сейчас рядом, то я немедленно жду вас обоих у себя в кабинете. — Да, сэр. — Моника положила трубку на место. — Поздравляю, Джон. Кажется, у нас будет новое дело. Скиннер вызывает. *** — Эрин Симс, восемнадцать лет, — мрачно произнёс Скиннер, протягивая Монике фотографию. — Найдена мёртвой на дороге два месяца назад. Моника взглянула на фотографию. Темноволосая девушка лежала на асфальте, руки раскинуты в стороны, а лицо… странное. Словно Эрин просто спит, и ей снится удивительно красивый и счастливый сон. Она томно улыбалась. Моника на миг засомневалась в словах Скиннера. Эрин Симс мертва? В пользу этого говорила явная бледность кожи, следы от веревок на ногах, руках и шее... По спине агента прокатилась холодная волна, в ушах заскрежетал металлический звук. Такое бывало, когда Монике приходилось сталкиваться с необычными делами. Так проявлялась её интуиция, оповещающая, что это не просто убийство, а мистика. Снова посмотрев на лицо Эрин, Моника предпочла побыстрее отдать фотографию Джону, который в это время внимательно вчитывался в сведения по делу. Скиннер заметил, что Моника побледнела. Ему и самому было не по себе от тела на фотографии. Блаженная улыбка столь несуразно сочеталась с кровавыми следами на теле. — Агент Рейс, с вами всё в порядке? — Да. От чего умерла эта девушка? — С медицинскими подробностями вы ознакомитесь по отчёту патологоанатома. Скажу только, что смерть наступила от обезвоживания и истощения. Сердце остановилось… К тому же на теле образовались пролежни. По следам на руках, ногах и шее можно предположить, что девушка на протяжении долгого времени была привязана к столу или кровати. Звон в ушах прошёл, но ощущение, что в этом деле присутствует мистика, никуда не делось. — Вы сказали, это случилось два месяца назад. Что же требуется от нас? — Две недели назад нашли труп ещё одной девушки. На той же дороге, в такой же позе. И опять смерть без всяких причин. А три дня назад исчезла Мадлен Стокс. — Скиннер на минуту замолчал. — Вы хотите, чтобы мы занялись этим делом? — подытожил Джон. — Да. Городок маленький, шериф кроме пьяных драк и трупов котов да собак ничего в своей жизни не видел. И я хочу, чтобы вам помогла агент Скалли. — Скиннер задумался. — У неё больше опыта в таких делах. Ещё раз повторю, что именно она должна ознакомиться с заключением патологоанатома по этому делу. И Мадлен нужно найти как можно быстрее… — Сэр? — У девушки врожденный порок сердца — она не выдержит слишком долго, если ее будут держать в подобных условиях. К тому же ей нужны медпрепараты, а тот, кто делает это с девушками, навряд ли догадывается о такой необходимости. *** — Моника, с тобой всё хорошо? — спросил Джон, когда они вышли из кабинета Скиннера. — Голова закружилась, — отпарировала Моника. — Интересно, Дана ещё не ушла? Агент Скалли из офиса не ушла. На неё накатила ностальгия, стоило остаться в кабинете одной. Она рассматривала фотографии, развешенные вдоль стен. Достала несколько папок с Секретными материалами, пролистала их… Один только Бог знал, как ей этого не хватало. Малдер… Больше всего на свете она скучала по нему. Каждый вечер ложась в кровать, вспоминала подробности их расследований. Безумные поиски истины… Его глаза, наполненные азартом и желанием идти до самого конца. В каждом деле. Когда Малдер уехал, первое время Скалли не могла смириться. На прощание он сказал: «Теперь у тебя есть Уильям. Наш сын… Мой сын. Смотри на него и вспоминай обо мне»… Если бы он только знал как это тяжело. В офис вошли Джон Доггетт и Моника Рейс. Скалли улыбнулась, захлопнув папку. Джон что-то захотел сказать, но только неловко отвёл взгляд. Пауза затянулась. — Ну… — начала Скалли. — Что у вас? Доггетт молча протянул ей папку с файлами по делу. — Не только у нас, но и у тебя, — сказала Моника. — В смысле? — Ты едешь с нами. Скиннер просит тебя об этом. Скалли с интересом начала рассматривать документы. — Похищения? Уж не думает ли Скиннер, что здесь замешаны пришельцы? — вымученно улыбнулась она. — Нам так не показалось. — Джон сел на стул. — Дело похоже на Секретные материалы, но я думаю, это обыкновенные убийства. — Обезвоживание, следы веревок… Да, больше похоже на серийные убийства, чем на Секретные материалы. — Это Секретные материалы, я знаю, — сказала до этого молчавшая Моника. Скалли и Доггетт как по команде уставились на неё. — Я… не знаю, стоит ли говорить, но я кое-что почувствовала… — Дыхание зла, Моника? — с сарказмом спросил Доггетт. — Думай, что хочешь, Джон. Смерть выглядит обычной, но в этом деле есть что-то ещё, чего мы не можем увидеть, — обиженно произнесла Моника. — Ладно. — Доггет повернулся к Скалли. — Чтобы узнать что происходит, нам нужно ехать в Эвиленд. Эвиленд, Огайо — М-да… — протянул Джон, осматривая въезд в Эвиленд. — Две с половиной тысячи населения… Название города «потрясающее». Агенты проехали большую зелёную вывеску, жёлтые буквы на которой гласили: «Эвиленд. Добро пожаловать. Население: 2,5 тыс». — Похоже на "Твин Пикс", — улыбнулась Моника. — А вы ещё не привыкли? — удивлённо спросила Скалли. — Я за девять лет таких городков навидалась… Малдеру они нравились. После этой фразы агенты замолкли и до самого полицейского участка никто не обронил ни слова. В участке их встретил шериф городка Пол Миллер — детина под два метра ростом. Большее время он молчал, и каждым жестом и сказанной фразой демонстрировал негативное отношение к приезжим из столицы. Шериф позвал агентов в свой кабинет после того, как Моника попросила рассказать им о деталях дела. В кабинете он кинул папку с файлами Доггетту. — Разбирайтесь, раз приехали. Мои люди всё проверили. Зацепок нет, подозреваемых тоже. Думаете, если у нас маленький город, мы здесь все дураки и сами не можем разобраться в делах? Джон едва удержался от того, чтобы не сказать, что если его столь компетентные люди всё проверили, почему до сих пор ничего не нашли? — Подождите, шериф. Мне казалось, что это "вы" позвонили в Бюро и вызвали нас? — Да, я. Но будь моя воля, я бы ни за что этого не сделал. Только люди совсем взбунтовались. Две жертвы за пару месяцев. И теперь новое похищение… — Значит, всё-таки без нашей помощи не обойтись, — не выдержал Джон. — Что ж, тогда, с вашего позволения мы хотели бы взглянуть на трупы. — Да, пожалуйста. Мой помощник отвезёт вас. Извините, у меня много дел. Стэн! — громко крикнул Миллер. На пороге появился парень с папкой в руках. — Здравствуйте. Шериф? — Отвези агентов в морг. И не задерживайся, понял? — Хорошо. — Стэн улыбнулся Монике. — Пойдёмте. В глазах помощника появилась искорка, когда он посмотрел на неё. Моника ничего не заметила, но его интерес сразу отметил Джон. — Морг недалеко, мы быстро доедем, — сообщил Стэн, когда они вышли из кабинета. — Не обращайте внимание на шерифа Миллера, он всегда такой. Не любит приезжих полицейских и… — Агентов ФБР? — закончила Моника и посмотрела на помощника. — Да, именно, — после паузы произнёс Стэн и опустил глаза. Джон недовольно хмыкнул и добавил: — Моника, я думаю, трупами может заняться агент Скалли, а мы с тобой займёмся опросом соседей, родителей и других знакомых девушек… Во взгляде Стэна отразилось разочарование. — Хорошо, Джон, - ответила Моника. - Три агента в морге — это действительно много. *** Хоть Моника не подала вида, но подметила интерес в глазах помощника шерифа, и точно такие же искорки недовольства в глазах Джона. Когда они сели в машину, Моника задумалась и не сразу заметила, что Джон так и застыл с ключами в руке. Прошло пару минут, а он так и сидел в этой позе. — Джон? — С беспокойством окликнула его Моника . Джон очнулся, быстро заморгал и с непониманием посмотрел на напарницу. — Что?.. — С тобой всё хорошо? — Да, просто… Задумался. Джон поспешно завёл машину и тронулся с места. Он предпочёл не упоминать вслух о непонятных ощущениях, которые только что испытал. Похоже на тяжёлую волну, которая сковала движения и мысли. Липкий страх… Но что его вызвало? Джон списал это на ослабленный простудой организм и забыть о произошедшем… *** Никаких зацепок при опросе соседей, близких и друзей Мадлен они не нашли. Все отзывались о девушке положительно. Училась на отлично, участвовала в общественных мероприятиях, отличилась в спортивной деятельности в школе, ни разу не была замечена в сомнительных компаниях. Только дружила с главным разгильдяем своего класса - Бобби Вудсом. Но в их дружбе она скорее оказывала позитивное влияние на него, чем он на неё негативное. За месяц одноклассник бросил пить и стал подтягиваться по запущенным предметам. На расспросы он отвечал только «да», «нет», «не знаю». Под конец едва не расплакался. Возможно Мадлен ему дорога. Родители были настолько безутешны, что из них тяжело было выбить связанные слова. Моника несколько раз за время беседы посмотрела на Джона. Он чувствовал себя неудобно. Сначала ёрзал на стуле и говорил еле слышным голосом. Когда миссис Симс в очередной раз захлебнулась слезами, Джон побледнел и отошёл к окну. Моника понимала его чувства. Несмотря на длительный срок, который прошёл со смерти Люка, Джон каждое похищение ребёнка пропускал через себя. И как он ни пытался выглядеть железным, Моника слишком хорошо знала напарника… На пути обратно они молчали. Джон выглядел уставшим и ещё более бледным. У Моники тоже разболелась голова, в ушах звенел плач миссис Симс. Что может быть хуже ожидания? А если ожидаешь новость о том, жива ли твоя девочка? Как в такой ситуации не сойти с ума и сохранить рассудок? Монику передёрнуло. У неё не было детей, и фраза: «Я понимаю ваше горе» казалась циничной, но всякий раз ей становилось не по себе. Интересно, как дела у Скалли? Лучше бы они остались с ней… Однако Скалли тоже ничего подозрительного не нашла. — Это обычная смерть от истощения и обезвоживания… Остановка сердца при выраженных электролитных нарушениях в крови. Жертву буквально морили голодом, не давали пить… Но… Девушка не была изнасилована, ее не били — просто привязали за руки и ноги к вертикальному предмету, — Дана решила умолчать о собственной догадке, что девушка была привязана к чему-то наподобие креста. — Так что в плане заключения местный патологоанатом оказался более, чем квалифицированным. — Вы все еще полагаете, что это Секретные материалы? — отстраненно спросил Джон. Моника молчала, глядя в одну точку. — Однако кое-что меня смутило, — ответила Дана, когда, казалось бы, всякая надежда на установление грифа Икс Файл была утеряна. — Патологоанатом взял у Эрин Симс девушки на анализ спинномозговую жидкость и нашел в ней повышенное содержание эндорфинов. Вещь парадоксальная! Но анализ перепроверили, и у второй жертвы, Джессики, была та же картина. Я посмотрела фотографии трупа Джессики. Та же умиротворенная улыбка на лице. Вы когда-нибудь видели истощенных до смерти жертв, которые получали бы удовольствие от процесса заточения? — Дана не дала никакого времени на ответ, вопрос был риторическим. — Это просто невозможно! При этом я практически со стопроцентной уверенностью могу сказать, что девушкам не вводили никаких наркотических препаратов. — Притом, что смерть в обоих случая наступила от обезвоживания и сексуальные акты исключаются? Я правильно тебя понял, агент Скалли? — уточнил Джон. — Именно, агент Доггетт. Как специалист, я могу сказать, что если бы я собственными глазами не видела заключений и перепроверенных анализов — я бы в такой расклад вещей ни за что не поверила, — сказала Дана. — С момента, как мы сюда приехали, я чувствую себя весьма странно. Как будто город сам оправдывает свое название. Здесь слово нависла какая-то тяжелая, мрачная пелена. Я не могу это объяснить. Вы ничего не чувствуете? — вопрос Моники прозвучал весьма зловеще. Джон перевел взгляд на Скалли. — Не знаю, Моника… Я только уверена в том, что это Секретные материалы. Почему — лучше не спрашивайте… *** Мадлен открыла глаза… Ощущение безграничного счастья, истомы, радости, тепла и света… Это было ни с чем не сравнимо. Ни с первой любовью, ни с первым поцелуем, ни с осознанием слияния с другим человеком. Весь мир растворился, исчезли все страхи, все горести. Она чувствовала себя так, как будто за спиной выросли крылья, она летела… Не зная направления, ни что не могло ее остановить. Она хотела только одного. Парить и чувствовать невесомость… Это было удивительно и приятно… В своем волшебном состоянии девушка не замечала темную фигуру человека. Он стоял рядом с ней, держал кисть и краски… Медленно наносил на холст ровные, уверенные мазки, загадочно чему-то улыбаясь. Спустя минуту он опустил кисточку, подошел к Мадлен, проверил хорошо ли затянуты веревки на ее конечностях. Девушка издала стон блаженства… Художник провел по ее лицу рукой и снова вернулся на свое место. Еще пару штрихов и на сегодня этап превращения будет закончен. *** — Что будем делать дальше? — спросил Джон Монику в кафетерии. Обедать после часа, проведенного в морге, не самое приятное занятие, но за годы работы можно и к нему привыкнуть. Дана решила поговорить с местным судмедэкспертом, поэтому Моника и Джон пошли в кафе вдвоем. — Знаешь, Джон, первый раз в жизни я чувствую какой-то ступор относительно своих действий. — Мон, ты уверена, что ты хорошо себя чувствуешь? — Я знаю, что ты не веришь в предчувствия, но меня что-то постоянно гложет. — Насчет девочки? — Не знаю, быть может и нет. Моника прикрыла глаза, но в следующий момент снова широко их распахнула. По ее спине прокатилась снова непонятная волна. В ушах зашумело, лоб покрылся испариной… Через пару секунд она снова могла нормально видеть и слышать, но ощущение, что у нее за спиной находится кто-то или что-то, вызвавшее это состояние, так никуда и не исчезло. Она обернулась. Возле барной стойки стоял мужчина. Весьма заурядная внешность, черная куртка, джинсы… Рост приблизительно метр восемьдесят… Но что-то в нем было и такое, что не позволяло просто так отвести в сторону глаза. — Моника, куда ты смотришь? — голос Джона прозвучал слишком тихо, в ушах снова зазвенело. Моника пыталась отвести глаза от загадочного незнакомца, но у нее не получалось. Мужчина повернулся, она заглянула в его глаза. Стальные, холодные, бездонные… Они не излучали ни лучика тепла. — Моника! — Джон дернул напарницу за рукав. Оцепенение спало, стоило Рейс только отвести взгляд от фигуры незнакомца. Когда она снова повернулась, его уже не было. — Нам нужно узнать, что это за человек… — Кто? — Мужчина, который только что стоял за моей спиной у барной стойки. Не спрашивай, почему. Просто нужно и все… ** Незнакомец оказался Адрианом Барри, местным талантом. Он был художником и пользовался в городе определенным успехом. Как сказал шериф: «В его мазне никто ничего не понимал, но это не мешало домохозяйкам восхищаться талантом сих произведений… Чем меньше мы понимаем в искусстве, тем сильнее нам кажется, что произведения гениальны». Джон решил запомнить на будущее эту фразу, тем более, что изначально был весьма не высокого мнения о способностях самого шерифа. Никаких нареканий Адриан Барри у жителей городка не вызывал. Пару раз организовывал свои выставки в местной школе, жил один, ни с кем не встречался, более того, ни разу не был уличен даже в дружеских связях с женщинами. «И с мужчинами тоже…» — счел нужным вставить Джон, когда Моника пересказывала Дане сведения о мистере Барри. Скалли не стала уточнять у Моники, почему ее так заинтересовал данный субъект, решив полностью довериться интуиции Моники, которая никогда их не подводила. — А теперь я самолично хочу поговорить с мистером Барри, — подытожила Моника. — Ты в этом уверена? — Да, его выставки проходили в школе, возможно кое-кто из школьниц мог заинтересоваться его творчеством. — Моника, мне кажется, что мы идем по ложному пути, — попытался переубедить Рейс Доггетт. — А мне нет… Я хочу, чтобы ты поехал со мной. Агент Скалли, тебе еще что-нибудь удалось выяснить? — Вообщем-то нет. У меня все нормально с рассудком, судмедэксперт подтвердил завышенный уровень эндорфина у жертвы. — Ладно, с медициной мы все выяснили, теперь нужно двигаться дальше, — подытожила Моника и уверенно зашагала к выходу. Джон и Дана обменялись недоумевающими взглядами. Наконец Джон пожал плечами и пошел вслед за Моникой. ** Первое, что бросилось в глаза Джону — это ухоженность сада возле дома мистера Барри. Доггетт подумал, что, возможно, он излишне подвержен стереотипам, но все-таки одинокий мужчина творческой профессии… Ранее Джон был уверен, что художники не замечают мир вокруг. Когда-то у него был приятель, который увлекался искусством. Выставок у него не было, но это не мешало ему писать картины с ночи до утра. Сначала он потерял знакомых именно из-за этого увлечения, потому что Рик не находил внимания даже на самые банальные телефонные звонки. А потом никто не заметил, как он перешагнул грань, отделявшую творчество от алкоголизма. Джон до сих пор не слишком охотно вспоминал эту историю. Пока Доггетт размышлял о своем прошлом, Моника поднялась по лестнице и нажала кнопку звонка. Через минуту дверь приоткрылась, и агенты увидели сначала руку, перепачканную в красках, а затем и голову хозяина дома. — Мистер Барри? Мы из ФБР. Агенты Рейс и Доггетт, — за стандартным приветствием последовало предъявление документов. — ФБР? Ах, да, пожалуйста, входите. Я слышал об истории Мадлен… Джону Барри не показался смущенным, обеспокоенным или испуганным. Обычный человек, который был, очевидно, занят своими делами и которого от них внезапно оторвали. Моника выглядела несколько удивленной, но узнать причину ее удивления Джон, конечно же, сейчас не мог. Когда агенты оказались в гостиной, хозяин предложил им выпить кофе, но оба агента отказались. Джон подошел к картинам, которые были развешены на стенах. Обычные пейзажи, натюрморты, портрет пожилой женщины — очевидно, матери. Яркие и насыщенные краски, никаких признаков депрессивности и агрессии. После нескольких стандартных вопросов, Джон заметил, что Моника потеряла интерес к мистеру Барри. — Знаете, я не знал этих девушек, но мне искренне жаль, что это происходит в нашем маленьком городе. Думаю, теперь матери не решаться еще долго выпускать своих дочерей из дома. Моника посмотрела на Джона. В ее взгляде явно читалось: «Я закончила». — Спасибо, мистер Барри. Если нам еще что-то понадобится, мы с вами свяжемся, — снова дежурная фраза… — Был рад помочь. Всего доброго! Когда агенты сели в машину, Джон уже собирался задать интересующий его вопрос, но Моника сама его опередила. — Это не наш человек. — Я вообщем-то и не надеялся, что он им окажется. Но мне интересно знать, почему ты так резко изменила свое мнение. — В кафе я почувствовала нечто странное. Как будто от мистера Барри исходила какая-то непонятная волна, гипнотизирующая мое сознание. Но теперь я вижу перед собой обычного человека, с обычными картинами, который поглощен своей деятельностью. Это не он, Джон. Я могла ошибиться. Возможно все это не имеет смысла. И мои переживания никак не связаны с этим делом, — она тяжело вздохнула. Джон хотел утешить напарницу, но нужные слова не находились. Наконец он сказал: — Знаешь, Мон, мне кажется, что твоя интуиция нас не раз выручала. Если ты считаешь, что в это деле что-то есть и что в кафе был некто, кто связан с ним — я тебе верю. Монику такое признание сильно удивило. Теперь уже она не знала что сказать. Но повисшую паузу прервала трель мобильника… — Доггетт… Да, Скалли, я понял. Хорошо… — он нажал на «Отбой». — Подруга Мадлен, Сара, кое-что вспомнила. За день до похищения они поздно вечером возвращались со дня рождения еще одной подруги. Сара заметила в нескольких метрах от них какого-то мужчину, который явно следовал за ними. Она предложила Мадлен ускорить шаг, но когда обернулась снова, незнакомец исчез. Девушка подумала, что это был просто случайный прохожий, которого она чуть не приняла за маньяка. — Описание? Какие-нибудь детали? — Высокий мужчина в темном плаще. Несколько сутулый. Не понять, от природы или же от плохой погоды на улице… — Ничего конкретного… — прошептала Моника и закрыла глаза. — Что-то мне подсказывает, что сегодня мы уже ничего больше не найдем… Но предчувствие снова обмануло ее. *** Приехав в отель, Моника не раз прокручивала в памяти сцену из кафетерия. Она слишком сильно была поглощена мистером Барри, но теперь Рейс точно знала, что дело не в нем. Моника пыталась абстрагироваться от художника и вспомнить других посетителей кафе, но это оказалось почти не посильной задачей… Наконец, она сама не заметила, как сон ее сморил. Но спать спокойно агенту ФБР в эту ночь не дали… Она проснулась от стука в дверь. Это был Джон. — Моника, собирайся, мы нашли Мадлен. — С ней все хорошо? — Она мертва… *** Спустя несколько часов Моника и Джон внимательно слушали заключение Скалли. — Мадлен умерла не от истощения, как предыдущая девушка. У нее не выдержало сердце — как мы с вами и предполагали. Порок дал о себе знать… Я сейчас еду на вскрытие, но уже могу сказать, что следы от веревок схожи с теми, что были на теле Эрин. И у Мадлен такое же счастливое выражение лица, словно она не чувствовала ни боли, ни веревок, ничего вообще… Ее нашли недалеко от школы: мужчина выгуливал собаку и обнаружил тело… Видно было, что Скалли не по себе от этих слов. Джон вспомнил дело о Донни Пфастере — коллекционере женских волос и ногтей. Он читал об этом случае в архиве Секретных материалов и знал, что маньяк похитил Скалли, которой пришлось провести в плену некоторое время. Так что Джон интуитивно чувствовал, что Дане неприятны дела о похищениях… Впрочем, как и ему самому. А пока агенты разговаривали о погибшей девушке, художник в своем доме сходил с ума. Картина не была нарисована даже наполовину. Его бабочка умерла раньше срока; он не успел зарисовать ее перерождение. Он не сумел что-то изменить. Она просто угасла и все. Девушка не переродилась, ведь прошло всего лишь пару дней. Он в гневе перекинул мольберт, растоптал все наброски. Зря он решил превращать в бабочек молоденьких девушек. Их превращения не столь интересны. Вот если взять зрелую женщину, сформировавшуюся. Как будет прекрасно ее превращение… Перерождение… Взрослая, темноволосая… Такая, как та прекрасная незнакомка, которую он сегодня видел в кафе… *** Наступивший день выдался очень напряженным и тяжелым для агентов. Вскрытие, разговор с мужчиной, который нашел Мадлен, постоянно мельтешащие люди перед глазами, напуганные развязкой поисков, истерика мистера и миссис Стокс… И еще много-много разных событий. И, увы, никаких зацепок. Жители города ополчились на шерифа: они обвиняли его в том, что в городе произошли столь ужасные убийства, а он допустил их, и сейчас, как им казалось, проявляет полное бездействие. Возможно, люди сами понимали, что его вины в этом нет, но страх пронизывал их до глубины души. Ведь каждый из этих людей опасался, что убийцей окажется сосед, который так мило улыбается и справляется каждый день о делах твоей семьи, официант в кафетерии, у которого странный взгляд и неторопливая речь. А может это и сам шериф? Иначе как объяснить, что убийцу до сих пор не нашли? И чем занимаются приезжие агенты, аж три человека, если маньяк спокойно гуляет по улицам и, очевидно, намечает новую жертву? Эти и сотни других вопросов тревожили жителей маленького городка Эвиленд. Но шериф, его помощники и трио агентов работали не покладая рук. Они предвидели, что сейчас нахлынет волна сообщений о «подозрительных» событиях, которые происходят в городе. И каждый гражданин сочтет нужным сообщить о странностях в поведении своего соседа или коллеги по работе. Одна старушка долго и нудно рассказывала Джону о связи нынешних убийств со смертью своей собаки, которую переехала машина в прошлом месяце. Как агент Доггетт не пытался вникнуть в суть вопроса в начале беседы, у него ничего не вышло. Потом он уже просто кивал головой и повторял: «Да-да-да». Наконец въедливая старушка сама запуталась в своих умозаключениях, надолго замолкла и через минут пять попрощалась с агентом. У Моники и Даны ситуация не слишком отличалась от страданий Джона. В конечном итоге к часам девяти поток сообщений схлынул. Правда, ждать заслуженного отдыха пришлось еще несколько часов, так как теперь нужно было перепроверить некоторые факты, которые заинтересовали агентов и явно выделились среди потока бесполезной болтовни населения Эвиленда. Агенты вернулись в отель уже далеко за полночь. Джон чувствовал себя абсолютно разбитым и окончательно заболевшим. Голова раскалывалась, нос был заложен, капли уже не помогали, в горле постоянно першило. Он выпил таблетку аспирина и подумал, что по возвращению в Вашингтон все-таки придется идти на больничный… Желудок периодически напоминал о том, что хозяин сегодня съел наспех только один бутерброд и выпил несколько чашек кофе, но Джон упрямо игнорировал все его «бунты». Усталость была настолько сильной, что ему даже не хотелось раздеваться и стелить себе постель, о еде даже речи не шло. Пару минут поборовшись с собственной совестью, Доггетт наплевал на нее и снял только ботинки. Рухнул на одеяло, кое-как замотавшись в плед. Сон сморил его мгновенно… …Проснулся Джон от какого-то липкого кошмара. Там была Моника, Скалли, Барбара… Все так намешано, что уже и не вспомнишь. Осталось только поганое чувство и першение в горле. Доггетта начало трясти: то ли от болезни, то ли от увиденного во сне. Джон встал, походил по комнате, глотнул еще одну таблетку аспирина и подошел со стаканом воды к окну. Осветительная система на улице была прямо-таки отвратительной. Один фонарь, еле-еле справляющийся с освещением крыльца отеля. В радиусе метров десяти видно, конечно, отлично, а вот дальше, если у тебя нет фонарика или хотя бы подсветки от телефона, запросто можно размозжить себе нос об асфальт. Потому что дороги Эвиленда такие же убогие, как и свет от фонаря. Джон мысленно про себя подумал, что теперь он стал настоящим жителем столицы, а вот раньше, в детстве, частенько бывал у дедушки в гостях, который жил в городке, похожем на этот. И тогда ему очень нравилось отдыхать от шума и суеты родной Атланты. Доггетт грустно улыбнулся сам себе… Он простоял у окна еще несколько минут, погруженный в воспоминания. Наконец Джон решил вернуться в кровать, но тут его внимание привлекла тень, замелькавшая на крыльце. Еще через пару мгновений Джон был готов молиться на уличный фонарь и на свет от него, который недавно ругал. Потому что именно они помогли разглядеть ему следующие события. На крыльцо отеля вышла Моника. Она остановилась возле ступенек и замерла. Джон подумал, что его напарница решила подышать воздухом после тяжелого дня. Но спустя минуту к Монике неспешным шагом подошла темная фигура. Сердце Джона учащенно забилось, ощущая что-то неладное… Это был мужчина… Через несколько секунд он поднялся на крыльцо и поравнялся с Моникой. Джон успел отметить, что незнакомец отличается достаточно высоким ростом и бросающейся в глаза сутулостью. В следующую минуту Доггетт выбежал как сумасшедший из отельного номера… *** — Джон, давай еще раз… Доггетт сидел на стуле в полицейском участке, массировал виски и учащенно дышал. Часы на столе показывали 6:30 утра. Дана стояла рядом с Джоном и пыталась разобраться в том, что он ей сбивчиво рассказал пару минут назад. Она практически не сомкнула глаз сегодня ночью. Только к часам пяти наконец-то начала дремать и тут же подхватилась от криков Джона, доносившихся с улицы. И вот теперь они оба сидели в участке и дожидались шерифа. — Агент Скалли, что ты от меня хочешь? — Джон встал со стула. — Я уже все тебе рассказал. Последнее, что я видел в окне — это Моника и незнакомец, берущий ее за руку. Когда я буквально через минуту оказался на улице — ни Моники, ни незнакомца уже не было. Я звал ее… Мне никто не ответил. А освещение не способствовало плодотворным поискам… — Агент Доггетт, — голос Даны понизился до шепота, — ты очень устал, ты болен. Тебе нужно успокоится и отдохнуть. Если ты будешь в полуживом состоянии, то это никак не поможет нам в поисках Моники. Джон снова опустился на стул. Черт, как все сложно… И как болит голова! Дана помолчала минуту. — Мы обязательно найдем ее, Джон. Даже не сомневайся! — Я и не сомневаюсь. Прости, я действительно немного не в себе. Скажи мне лучше, что показали анализы последней жертвы. — Все то же самое… Даже повторяться не хочется. Версий у меня нет, предположений тоже. Кто это может делать и чем объяснить повышенный эндорфин… Знаешь, чувствую себя как студентка на экзамене. Джон улыбнулся. — А я никогда не был прилежным учеником по биологии. Это был единственный предмет, который мне не поддавался, — улыбка исчезла с его лица. — Я так ненавижу дела о похищениях, хоть сам какое-то время работал в одноименном отделе. — Наверное, нет такого человека, который любил бы их… Всегда тяжело вести расследования и не знать, жив ли тот человек, которого ты ищешь или нет, — Дана тяжело вздохнула. — Когда Малдер исчез, я не находила себе места. Я не могла допустить мысли, что он мертв, но в кошмарах мне часто снилось то, что мы потом с тобой увидели наяву. Лес, полицейские и его тело под покрывалом… Джон опустил голову. Лес, полицейские… Ему тоже все это было знакомо, и каждое слово Даны с болью отзывалось в груди. Она увидела под покрывалом того, кого любила; он увидел того, ради кого жил… Дана заметила, как лицо Джона перекосилось от боли. — Прости, я не подумала… — начала она. — Ничего, все нормально. То, о чем ты говорила… Это мой самый ужасный кошмар на протяжении последних лет. И чтобы это не повторилось снова, мы обязательно должны найти Монику. Джон усиленно пытался отогнать наступившие образы. Он снова, как наяву, увидел тело Люка — такого маленького и беспомощного, скорчившегося от боли. Затем Люк начал медленно трансформироваться в Монику. Она лежала на той же лужайке, широко раскинув руки… За ее спиной виднелись крылья бабочки… Джон от неожиданности увиденного резко встал, опрокинув стул позади себя. — Что такое, агент Доггетт? — Дана и так всерьез волновалась за него и очень перепугалась, когда Джон неожиданно дернулся и застыл с гримасой боли на лице. — Ничего, это все последствия недосыпания. Давай будем работать… *** Моника приоткрыла глаза. Вокруг был кромешный мрак. Она попыталась пошевелить руками и ногами — не получилось. Очень сильно болела голова, во рту пересохло… Моника сразу поняла, где и у кого в плену она находится, только никак не могла вспомнить, как она сюда попала и при каких обстоятельствах. Последнее, что она помнила — мыльная драма по ТВ, которую она смотрела по возвращению в отель. Моника помотала головой из стороны в сторону. Что-то было явно не так в ее нынешнем состоянии. Припомнилась фраза Скалли о том, что жертвы были подвешены. Ей было сложно определить расположение собственного тела в пространстве, потому что сознание было словно затуманено, голова кружилась и ее била нервная дрожь. — Есть здесь кто? — она хотела произнести эту фразу громко, но получилось очень тихо и неуверенно. — Да, моя бабочка. Моника явно не рассчитывала на ответ и от неожиданности вздрогнула. — Не бойся, скоро все будет хорошо. Ты будешь самой прекрасной… — Я агент ФБР. Развяжите меня! — Они все вначале были несовершенны, но я увековечил их через свои картины… — Вы слышите меня? Я Моника Рейс, агент ФБР. Похищение агента — федеральное преступление… — Молчи, моя бабочка, лишние слова портят красоту. Очередная фраза Моники так и не прозвучала. Она безвольно опустила голову, отчаянно пытаясь бороться с наступившей слабостью. Но у нее ничего не получалось. В голове появился непонятный шепот, затем по телу разлилась волна наслаждения и блаженства. «Нет, Моника, не смей поддаваться, — твердила она сама себе. — Он не сможет тебя побороть, ты сильнее… Думай о чем-нибудь. Думай о Джоне, о Скалли, о родителях… Представляй их… Джон!» Она пыталась представить образ напарника, но не могла… Шепот становился все громче. Перед тем, как окончательно отключиться, Моника наконец-то вспомнила человека, который сидел рядом с Адрианом Барри. Тогда она подумала, что Барри — тот, кто им нужен, и совсем не обратила внимание на мрачного сутулого человека, который не спеша пил свой кофе. Как же она могла так ошибиться?.. Ее сознание померкло, но этим все не кончилось. …Моника долго падала в непроглядную темноту; ей было страшно и неприятно. Ощущение невесомости пугало и раздражало. Падение казалось таким медленным и таким вечным… Наконец ей показалось, что оно завершилось, и Рейс приоткрыла глаза… И ахнула. Она стояла посредине удивительно красивой лужайки. Кругом были цветы и зелень. Небо над головой было ярко-синим без единого облачка. Моника была поражена. Она прекрасно понимала, что не могла попасть сюда в реальности и что это скорее всего плод фантазии. Или красивый сон. Но почему она не чувствует, что спит? Почему ей кажется, что все происходит на самом деле? Моника ущипнула себя за запястье, ничего не изменилось. «Боже мой, неужели я снова попала в придуманный мир, который существует в чьей-то голове? Но как мог убийца придумать такое удивительное место? Могла ли искаженная больная психика создать это? Или это плод моего воображения?» Ход ее мыслей прервали разноцветные бабочки, которые появились неизвестно откуда. Сначала их было около сотни, затем сотня превратилась в тысячу… Наконец бабочек стало столько, что лужайку перестало быть видно. Они кружили, вокруг Моники, а она стояла, замерев от удивления и восхищения… Маленькие насекомые были такими красивыми и легкими, что Рейс уже не думала о том, что с ней происходит и куда она попала. Сейчас ее мысли были заняты только одним: как прекрасны эти маленькие существа в полете и как бы ей самой хотелось иметь такие же крылья… *** Джона раздражало всё вокруг. Он чувствовал себя львом в клетке, который может перегрызть всех противников, но железные прутья не дают ему это сделать. Больше всего его бесило лицо несчастного Стена, помощника шерифа. Джон всегда был рационалистом и старался, как можно меньше слушать чувства и эмоции. Но в этой ситуации, очевидно, его разум решил взять отпуск и не оповестил об этом самого Джона. Потому что последнее время Доггетта буквально душили эмоции по делу и без. Причем настолько сильные, что Джону было сложно их контролировать. Прошло уже более суток с исчезновения Моники. И результатом этих суток было следующее: Джон разругался с шерифом; опросил всех немногочисленных постояльцев отеля; выкинул бесполезный аспирин в мусорку; зачем-то сам перечитал все медицинские заключения, ничего не понимая в них; пересмотрел полицейские отчеты… А еще он не сомкнул глаза ни на минуту. Правда, спать уже не хотелось. То ли от сильной усталости, при которой не получается уснуть, то ли от кофе, который Джон пил каждые два-три часа последние сутки. Больше всего в расследованиях Джон ненавидел бездействие. И хоть каждую минуту последних двадцати четырех часов он старался нащупать какие-то ниточки к распутыванию дела, однако совесть никак не позволяла классифицировать их как полезные. В кабинет шерифа, где обосновался в последний час Джон с очередными бумагами, зашла Скалли. Пожалуй, она была единственным человеком, который его не раздражал. Однако, увы, и попытки Даны найти преступника и Монику были безуспешными. Скалли тоже выглядела уставшей и измученной. — Джон, мне кажется, тебе надо поспать… — Не сейчас… Слушай, я тут зацепился глазами за одну интересную подробность в отчетах. Помнишь нашего подозреваемого, Адриана Барри? Моника решила, что он не наш маньяк. Но на теле Эрин были найдены небольшие мазки красной краски, почти что стершиеся. Дана забрала из рук Джона отчет. И как она могла такое пропустить? Ведь пересматривала сама не один раз. — Да, действительно. Думаешь мы зря так легко списали его со счетов? — Возможно… Но что если есть еще в городе кто-то, кто работает с красками. Маляр, работник какой-нибудь мастерской, а вдруг еще один художник? Двери в кабинет снова открылись, на этот раз пропуская шерифа и Стена. Джон, едва заметив вошедших, набросился на них со своими расспросами. Шериф только хмурил брови и отчаянно пытался изобразить мыслительный процесс. Баркс молча отошел к стене и затих. В кабинете повисло томящее ожидание. Неожиданно тишину разрезал радостный вопль Стена. — Стоп-стоп! Пол, ты помнишь те разговоры полгода назад, что где-то недалеко от города поселился сумасшедший художник? Какой-то непризнанный талант, который отличается весьма своеобразным воображением? Адриан Барри рассказывал, что как-то видел этого художника в нашем городе, тот покупал краски и холсты. Он пытался познакомиться, но мужчина ни в какую не захотел идти на контакт и сказал, что вовсе не художник. Адриан потом в силу своей импульсивности долго и шумно возмущался, какие нелюдимые типы встречаются порой. Лицо шерифа снова исказила гримаса, отражающая муки мыслительного процесса. Пока он размышлял, Джон, не теряя времени, сорвался с места и выбежал из кабинета. А чего ждать? Нужно немедленно поговорить с Адрианом Барри… — Агент Доггетт! — Дана знала, что это его не остановит, но попробовать все же стоило… Поскольку окрик не подействовал, она быстро извинилась и побежала за бывшим напарником. Появилась первая более или менее стоящая зацепка, а это точно не может не радовать. *** Художник видел, что Моника усиленно борется. Через это проходили на первых этапах все девушки. Но уже минули целые сутки, а его нынешняя бабочка никак не хотела смириться со своей участью. Словно ей не хотелось стать прекрасной и освободится от земных уз, так уродующих тело и душу. Очевидно, в этом мире было что-то, что держало ее. Или просто Моника была очень сильной… Но, конечно, Рейс не слышала шаги художника где-то рядом, не могла видеть мольберт перед собой, не обращала внимания на безумные глаза, разглядывающие ее и пытающиеся перенести образ Моники на картину… Ей все было безразлично… Моника снова и снова оказывалась на лужайке, видела бабочек, переживала желание стать такой же, как они. Но потом появлялось осознание, что все это не может быть реальностью. И что тот, кто ее привел сюда, больше всего на свете хочет, чтобы Моника подчинилась своему безумному желанию. Тогда лужайка исчезала и Монику затягивала черная пустота. Очевидно, в этот момент она приходила в себя, но вокруг не было ни звуков, ни каких-либо объектов, которые можно было бы рассмотреть. Пребывание в темноте длилось обычно недолго. Ее снова поглощали яркие видения и снова все шло по кругу… Оказавшись снова на лужайке, Моника заплакала от бессилия и беспомощности. — Моника… Голос… Такой знакомый… — Моника, не поддавайся! — Джон! Джон, где ты? Она не видела его, кругом были только цветы и трава, ни одного дерева, которое могло бы помешать Рейс увидеть напарника. Сердце Моники бешено забилось. Она озиралась, бегала по лужайке, но Джона нигде не было. Этот мир жил по своим законам, которые были известны только ему. — Джон, помоги мне! — Скоро… Моника… Скоро все кончится. Только держись… Я тебя прошу… Голос исчез. Женщина еще долго умоляла напарника откликнутся, но ответом ей была тишина. Тогда Моника снова заплакала и закрыла глаза, чтобы не видеть летящих к ней бабочек. Ранее Моника восхищалась красотой этих насекомых, теперь же они были ей противны… В это время художник работал над картиной. Он проводил в подвале по восемнадцать часов в день, желая не только запечатлеть на холсте все изменения, которые происходили с Моникой, но и увидеть их собственными глазами. Если бы Рейс сейчас увидел обыкновенный человек, он бы описал ее как измученную женщину, которая очевидно находится под влиянием какого-то успокоительного препарата. Но художник не был обычным человеком с улицы. У него было богатое воображение и наметанный глаз… Он знал, что с каждой минутой Моника преображается, становится совершеннее и идеальнее. Еще пару дней и процесс трансформации завершится. Моника превратится в бабочку… Его бабочку… Художник снова обошел крест, на котором висела Моника. Сегодня он был доволен результатом. Первая картина была закончена. Он взял ее в руки и не спеша подошел к стене. Ему понадобилось около получаса, чтобы повесить свое новое творение. Оно заняло достойное место среди других, похожих картин, развешенных в ряды. Каждый ряд начинался одинаково: причудливое изображение человека, несчастного, сгорбленного, исчерченного черными и красными линиями. Следующие картины отображали превращения человека в бабочку и постепенное стирание признаков несчастья. Заканчивались серии картин тоже одинаково. Человеческое тело и крылья бабочки, на лице безмятежная улыбка… Художник отошел от стены и еще раз посмотрел на Монику горящими от возбуждения глазами. Он начал еще один ряд превращений. *** «Скоро… Моника… Скоро все кончится. Только держись… Я тебя прошу…» Джон мысленно повторял эти слова раз за разом по дороге к дому Барри. Конечно, он даже не надеялся, что Моника как-то прочитает его мысли, но по крайней мере держать себя в руках они позволяли. Хозяин дома крайне удивился визиту агентов, но еще большее удивление у него вызвали повод, который послужил причиной новой встречи. На втором вопросе Джона о таинственном незнакомце, Дана подметила, что Адриан Барри начал смущаться и краснеть. Не ускользнуло это и от меткого взора Доггетта. — Адриан, если вы что-то знаете и не говорите нам, то это только запутывает следствие. Наша напарница еще возможно жива и каждая минута очень дорога, — сказал Джон с расстановкой акцентов на каждом слове. — Поймите, мистер Барри, вы можете очень нам помочь. Художник помолчал еще пару минут. Он явно не решался произнести вслух то, что так мучило его в данный момент. Наконец он начал говорить: — Да, я был очень заинтригован теми разговорами, которые начали ходить в городе. Некий художник, чье воображение столь многогранно и столь пугающе. Вы понимаете, живя в этом захолустье и обсуждая собственные работы только с домохозяйками да учениками школы, так хочется поговорить с кем-то, кто отлично разбирается в живописи и кто сам рисует. Я человек очень любопытный, признаю… И когда я увидел мужчину, покупающего краски в магазине, я сразу понял, что это он! Попытался заговорить с ним, но незнакомец очень агрессивно отреагировал на мое приветствие… Этим все и закончилось. Я был расстроен, если честно. Наверное, я слишком близко к сердцу принял этот инцидент… Но профессиональный интерес к работам того, о ком разговоры не смолкали, мне не давал покоя. Никто не знал, где живет этот парень. И вот однажды я снова увидел его в городе. Тут мне пришла в голову идея… Адриан Барри затих. Джон напрягся и вытянулся на стуле. Они обменялись со Скалли взглядами. Оба уже поняли, что могло произойти далее. И поскольку художник молчал, Джон высказал вслух свое предположение. — Вы проследили за ним? Адриан нервно дернулся, словно его ударили. Вот они — муки совести добропорядочного гражданина, который судя по всему даже и кошки-то не обидел в своей жизни. — Да… Мне крайне неловко говорить об этом. Я последовал за ним до выезда в город. Мужчина остановил машину возле заброшенного дома и зашел в него. Я решил подождать. Дверь осталась открытой, как назло. Прошло чуть более получаса. Я вышел из машины и пошел по направлению к дому. Одноэтажная постройка, кажется, кухня и две спальни. Я зашел внутрь. О чем я думал? Это ведь чужая собственность… А я был так увлечен… Наверное, это все из-за профессии. Художники такие впечатлительные и импульсивные. Без сомнения, перед ним типичный художник, старающийся не только во всех деталях описать то, что произошло, но и еще, в силу вышеозначенной импульсивности, легко перескакивающий с главной темы на ненужные в данный момент подробности. — Мистер Барри, мы все поняли относительно вашей чувствительной натуры и того, что вы осознаете неправильность своих действий, но давайте строго по делу и фактам, — кажется Дана тоже устала от длительных пауз в речи художника и бессмысленности некоторых фраз. — Так тут все и заканчивается. В доме никого не было. Может быть это было не так, но я не услышал ни звука, ни шороха. Я звал того мужчину, но мне никто не ответил. Я простоял пару минут и ушел… Мне очень жаль, что… — Спасибо, мистер Барри. Теперь нам от вас нужно только одно. Вы сможете показать нам, где находится тот дом? — Да, конечно! Погодите, вы правда думаете, что тот человек убийца? — Барри выглядел крайне удивленным. — Мы можем только предполагать, а думать о том, наш ли это убийца или нет, мы будем только после того, как все проверим, — речь Джона стала спокойной и уверенной. Сейчас он был убежден в том, что этот незнакомец и есть тот самый человек, которого они ищут. И сейчас оставался последний вопрос, который смог бы сложить головоломку воедино. — Скажите, этот человек… Как бы вы могли его описать? Возможно у него были какие-то особые приметы? — Хм… Да, примета есть одна. Он очень сутулый, как мне показалось. «Вот и все… Теперь остается только молиться, чтобы Моника была жива…» *** Моника сидела на траве с закрытыми глазами, слух улавливал еле слышное хлопанье крыльев рядом. Женщина чувствовала, что тот, кто погрузил ее в этот мир, берет верх над ней и над ее волей. Ей уже было все равно, где она, что с ней… Внутри было спокойно и хорошо, словно прошлой жизни не было. Голос стих, из памяти стерся образ Джона… Сколько Моника ни пыталась, никак не могла вспомнить цвет его глаз, запах одеколона, который ей так нравился. Все это казалось таким далеким и теперь уже абсолютно ненужным. Зачем бороться, если здесь хорошо? Этот мир прекрасен: в нем нет насилия, нет убийств, здесь никто не плачет и не кричит… Моника чувствовала, что она забыла что-то очень важное, связанное с этим миром, который ее окружает, но сейчас это тревожило ее меньше всего. Она легла на землю, раскинула руки в стороны, потрепала траву пальцами… Через минуту возникло ощущение полета. Моника засмеялась… Как же здесь прекрасно! Художник, стоя в подвале и наблюдая за женщиной на кресте, уловил еле заметную улыбку на ее губах. Через пару минут послышался глубокий стон наслаждения… Безумный мастер тихо засмеялся. Да, она сдалась! Теперь можно не бояться… Скоро Моника постигнет красоту его мира и навсегда освободится от тяжких уз этого уродливого мира. Красота не бывает вечной… «Милая моя, не бойся, скоро ты обретешь мир и покой, красоту и легкость… Конечно, они все так скоротечны, но ты останешься на полотнах, они сохранят все прелести, которые я подарил тебе»… Художник отложил кисть, отошел в сторону, окинул взглядом новую картину. Все в порядке. Его память снова вернулась к тому дню, когда он открыл в себе удивительные способности преображать людей. Сейчас события солнечного июньского дня окончательно перемешались в его больной голове, он уже не помнил, как нашел дорогу в новый мир, где уродства стираются. Но он прекрасно помнил дурнушку Марлен с ее длинным носом, огромными ушами и противным смехом. В тот день она решила прогуляться с Художником в ботанический сад. Он был так поражен красотой растений, которые росли там, что забыл обо всем на свете. Ему хотелось остаться в саду, впитывать эту атмосферу в себя каждой клеточкой тела. А самое главное, он так хотел делиться этой красотой со всеми окружающими. Как люди могут не замечать этих дивных красот? На фоне зелени, яркости цветов, голубого неба, и без того некрасивая внешность Марлен показалась ему настолько ужасной, что его лицо исказилось. Он вспомнил слово идиосинкразия и полностью осознал, что это значит. Это даже хуже, чем прикосновение к лягушке… Прежний мир Художника рухнул в одну минуту, когда на это уродливое лицо уселась прекрасная бабочка, прямо на нос. В этот момент он понял, что может все изменить… Все разочарования от того, что он не поступил в Художественную академию, растворились в ту же секунду. Какой смысл учиться, когда ты уже осознал свое предназначение и нельзя терять ни минуты? Как ему раньше в голову не приходило, что все уродства людей можно трансформировать в такую красоту?.. Но в тот день все приобрело смысл и стало понятно. Орудием метаморфоз должна была стать смерть… *** Все дальнейшие события были больше похожи на действия какого-нибудь голливудского боевика. Однако для Джона это был экшн в замедленной съемке. Он понимал, что их путь до предполагаемого местообитания убийцы занял не так уж много времени, но ему эти минуты показались целой вечностью. Да уж, нет ничего хуже, чем ждать и догонять, это точно! А тут прямо «два в одном». Наконец, полицейские машины затормозили у дома, местонахождение которого Адриан Барри показал на карте. Следующие пять минут были действительно словно списаны с тех фильмов, где показывают арест преступников. Пистолеты в руках… Дверь на распашку… Часть полицейских налево… Часть — направо. Стандартные окрики: «Полиция»… И ни души в самом доме. Джон опустил пистолет и осмотрелся. Дом не выглядел заброшенным. На кухонном столе были разложены яблоки, в холодильнике стоял пакет молока. Этот художник — или как его там — действительно жил здесь. Или, по крайней мере, заезжал не так давно. — Агент Доггетт! — это был голос Скалли из коридора. Джон быстро пошел к ней. Дана стояла рядом с большой крышкой люка. Они поняли друг друга без слов. …Вторая картина была почти завершена. Оставалось лишь дорисовать прожилки на крыльях… Но что это? Художник вскинул голову. Какие-то стуки снаружи. Не может быть! В следующую секунду дверь распахнулась. Джон был первым, кто ворвался в подвал. Он практически ничего не видел, потому что в подвале, кроме тусклой лампочки, ничего не было. Только очертания фигуры человека, который бросился ему на встречу с диким криком. В руке человека было что-то зажато. Но Джон не смотрел на него, его глаза остановились на смутных очертаниях креста, на котором висела женщина. Моника… Джон опомнился и перевел взгляд в тот момент, когда Художник оказался от него в двух-трех шагах, но Скалли была быстрее. Прогремел выстрел! Хозяин мастерской упал на пол. Кто-то из полицейских наконец-то нашел выключатель и зажег свет. Художник лежал на полу, широко раскинув руки. На лице застыла гримаса удивления. В руке он держал кисть, которую Скалли и Джон ошибочно приняли за нож. Дана склонилась над мужчиной, проверила пульс. Художник был мертв. В это время Джон уже отвязывал Монику. Он пока не знал, жива она или нет, просто было невыносимо больно смотреть на напарницу, привязанную к кресту. Стен был единственным из группы полицейских, кто не стал рассматривать в оторопи стены подвала. Он бросился на помощь агенту Доггетту. Вместе они разрезали веревки, сняли Монику и бережно уложили ее на пол. — Отойди, Джон… — тихо сказала Скалли. Она склонилась над Рейс… Секунда… Вторая… — Она жива, но пульс слабый… Быстрее, агенту срочно нужна медицинская помощь! Джон облегченно вздохнул и прикрыл глаза. Он повернулся к стене и тут его словно током пробило. Он увидел несколько десятков картин. Настолько жутких, что Джону сразу же захотелось отвести взгляд. Соединение человеческих тел и крыльев бабочек. Извращенная фантазия Художника, которая могла показаться абсурдом… Да, могла, если бы все композиции не были выстроены в такие четкие ряды, которые отражали метаморфозы с телами. — Нет! Нет! Не надо! Оставьте меня! — это был голос Моники. Джон подбежал к ней. Рейс билась в судорогах, кричала и плакала. — Успокоительное, скорее! — скомандовала Скалли. — Нет, вы ничего не понимаете… Там лучше… Там настоящий мир… Нет! …Моника чувствовала крылья за спиной, она уже была готова взлететь… На душе было так легко и так хорошо, все проблемы и горести отпали. Она дышала полной грудью. Все вокруг казалось реальностью, от которой Моника теперь бы уже никогда не отказалась. Нелепой казалась мысль, что раньше ей нравилась прошлая жизнь. Но… Моника вдруг заметила, что количество бабочек на лугу заметно поубавилось. Они быстро куда-то исчезали. Затем стало меркнуть небо, чернеть трава, потяжелели крылья за спиной… Женщина поняла, что мир погибает. Как и почему, она не знала. Да и разбираться в причинах совсем не хотелось. Моника желала только остаться здесь и сохранить этот мир таким, какой он есть. Но зелень, луг и трава исчезали… Моника отчаянно закричала… Но пустота была неумолима. Ничего не осталось… Только женский и мужской голоса, до боли знакомые, но почти забытые… — Моника! Все будет хорошо, слышишь? Только держись! *** Неделю спустя Моника сидела в парке, вдыхала свежий воздух и ждала Джона. Вчера ее выписали из больницы, хотя и не охотно. Моника не видела смысла находиться там еще несколько дней, тем более на кануне выходных. Она еще чувствовала легкую слабость, но ей казалось, что расправиться с ней будет легче дома. Джон и Скалли наотрез отказались информировать Монику в больнице о состоянии дела, сказав, что сейчас ей в первую очередь нужно поправиться, а потом уже все остальное. Вчера после выписки ей и самой уже было не до деталей дела, а сегодня с утра пораньше она позвонила Джону и сказала, что хочет с ним встретиться. Джон сразу же вспомнил, что нынче суббота и встретиться можно в каком-нибудь более приятном месте, чем офис. Местом был выбран парк. — Привет! Извини, я немного задержался, — Джон с улыбкой опустился на скамейку рядом с Моникой. — Как ты себя чувствуешь? — Отлично! А как твоя простуда? — Мон, ну, она, видимо, поняла, что мне явно не до нее в последние десять дней и решила отступить. — Вот и хорошо… А теперь не смей меня больше томить. Я хочу узнать обо всех подробностях дела. — Окей… Нашим маньяков оказался тридцатипятилетний Роберт Марс. Пятнадцать лет назад он пробовал поступить в художественный колледж, но его работы были расценены как «безыдейная мазня». Я нашел также упоминания о том, что картины Роберта не были так уж безыдейны, потому что в них угадывались явные садистические наклонности. В любом случае, он никуда не поступил. И на тринадцать лет исчез из поля зрения. Два года назад был госпитализирован в бессознательном состоянии. После пробуждения начал нести откровенную чушь о преображении людей, своем даре и красоте смерти. Его направили на обследование в психиатрическую клинику. Что самое интересное — признан вменяемым и адекватным. Через пару дней был выписан из клиники… За два последующих года никаких записей и упоминаний о нем нет. И вот, не так давно Роберт Марс поселился в двадцати километрах от Эвиленда в доме своей тети, которая умерла пару лет назад и оставила племяннику этот дом в наследство. Из-за халатности шерифа мы узнали об этом факте только после того, как нашли тебя. В подвале Роберт оборудовал свою «студию». Далее начинается самое интересное… Джон перевел дыхание и откашлялся. Моника пристально смотрела на него, ожидая продолжения. — Немного забегая вперед, скажу, что мы нашли дневник художника. Половину текста разобрать не удалось, но то, что мы все-таки прочитали… впечатляет. У Марса была собственная концепция. Он считал, что истинную красоту человек обретает только находясь на грани смерти. Долгой и мучительной… В этот момент происходит его перерождение. Он отождествлял это с процессом превращения гусеницы в бабочку. Гусеницами, как ты уже, наверное, догадалась, он называл всех людей. Бабочками они становились после смерти… Никто не может сказать, что Марс делал со своими жертвами, почему они испытывали счастье и эйфорию. Скалли также не нашла никаких объяснений повышенному уровню эндорфина. — Да, Джон, я тоже ощутила на себе влияние художника. Как я ни пыталась бороться с шепотом и внезапно накрывающей меня волной блаженства, я не могла противостоять этому. Мое состояние было похоже на парение, истинное блаженство. Это не могло просто так привидеться, Марс явно что-то делал… — В любом случае, разгадать эту тайну мы никогда не сможем. Но я еще не закончил… Сначала Марс рисовал свои ужасные картины, опираясь только на собственную фантазию. Мы нашли более сотни больших и маленьких серий картин, где нарисованы сначала обыкновенные люди с какими-нибудь уродствами. Постепенно, от одной картины к другой, можно заметить как они преображаются. Финал всегда один — прекрасная бабочка, у которой тело человека, а крылья насекомого. — Но это был первый этап, да? Затем его перестали интересовать просто рисунки, он решил опробовать собственную концепцию в деле. — Да… Эрин Симс стала его первой жертвой. Он решил начал с молоденькой девушки и остался доволен результатом. За ней последовала Джессика. И Мадлен. Но с ней он не довел начатое до конца, она слишком рано умерла. И Марс передумал экспериментировать с девушками, решив, что ему нужна взрослая женщина. — То есть я… — тихо произнесла Моника. — Да, — Джон опустил глаза. — Ты держишь папку в руке, очевидно, там находятся рисунки? — Я думал, тебе будет интересно. Моника раскрыла папку. Пока Джон рассказывал о творчестве Марса, она представляла его картины, но стоило ей увидеть их… Нет, оригиналы не мог вообразить ни один человек. Здоровый человек. Ужасные наброски, красные и черные линии, искаженные фигуры людей. Но детальная прорисовка лиц. Это Мадлен, вот Джессика… Эрин… «Боже мой, а вот и я сама…» Моника захлопнула папку, закрыла глаза. — Моника, прости меня… Наверное, не стоило показывать тебе это сейчас… Я не подумал… — Нет, все нормально, не беспокойся. Я все равно не уснула бы сегодня, если бы не посмотрела на них… — Ладно, Моника, хватит с нас кошмаров. Дело закрыто, ты поправилась — предлагаю отпраздновать это событие обедом в кафетерии. — Ммм, а я думала, что ты предложишь польские колбаски, — Моника широко улыбнулась. Джон немного смутился. От его выражения лица Монике стало еще веселее, однако стоило ей опустить глаза на собственные руки, и улыбка тот час же исчезла. На запястье у нее сидела большая оранжевая бабочка. Сначала Моника оторопела, а затем поспешила брезгливо смахнуть солнечную красавицу, как будто та была какой-нибудь скользкой гусеницей. Джон удивленно посмотрел на напарницу. — Ненавижу бабочек, — Моника передернула плечами. — Ну что? Идем в кафетерий? начато в 2007, закончено много лет спустя)