Переступая черту

      — Твою мать, я шизею! Дверь кабинета оперов яростно грохнула, с потолка посыпалась мелкая пыль. Савицкий, отвернувшись от компьютера, уставился на друга с немым вопросом. Ткачев, бледный и злой, кажется, готов был взорваться от возмущения — так его распирало.       — Что случилось, Ткач? — наконец спросил Рома, глядя на мечущегося мимо столов напарника. Паша замер на полпути, чуть не грохнул стоящий рядом стул и гневно сверкнул глазами.       — Так ты че, еще не в курсе? — ответил вопросом на вопрос. Видя недоумение друга, схватил лежащий у телевизора пульт и нажал кнопку. На экране возник отрывок какого-то репортажа: толпа людей, микрофоны, здание суда… И смутно знакомое лицо на переднем плане.       — Как вы можете прокомментировать тот факт, что вас освободили? — высунулась из толпы настырная журналистка.       — Я очень рад, что в нашей стране так тщательно проводится доследование, и благодарен тем людям, которые добросовестно относятся к своим обязанностям, они доказали, что я невиновен, а все улики сфабрикованы, — последовал ответ. Кадр сменился, на экране возник диктор, затараторив:       — Напоминаем, что несколько месяцев назад… Ткачев, не дослушав, щелкнул пультом, телевизор умолк.       — Так это же… — обалдело выдавил Рома. Паша стремительно развернулся к нему.       — Да, блин! Это именно тот урод, которого я не грохнул в тот раз! И зря, видимо! — не сдержавшись, саданул кулаком по стене. — Твою мать, мы же все сделали, чтобы он сел! И вот опять! Шумно выдохнул, рухнул на стул, закрыв лицо руками. Некоторое время сидел неподвижно, затем вскинулся, мутно глядя на друга.       — Его надо найти, Ром. Найти, пока не поздно.

***

Последние дни лета выдались сырыми, прохладными, серыми. Зачастили дожди; в изумрудной пышности листвы понемногу пробивалось первое увядающее золото — как предвестник еще не близких, но неотвратимых холодов. На этот раз Ирина не стала заселяться в отель — слишком удручающе выглядели пустые коридоры и тихий зал неработающего кафе. Вместо этого выбрала домик в самом конце участка — небольшой, деревянный, какой-то по-деревенски уютный.       — Алкоголь в баре, дрова под навесом, кавалеры, как сами видите, в прайс не включены, — со своей фирменной ухмылочкой заявил Карпов напоследок, вручая гостьям ключи. — Развлекайтесь, девочки.       — Какой ты заботливый, Стасик, — почти на автомате съязвила Ирина. Катя же только неопределенно хмыкнула, но ничего не сказала. Забрала связку, прошлась по гостиной, скинула куртку.       — Прохладно здесь как-то, да и вообще, неуютно, — заметила, глядя на сгустившиеся сумерки за окном. — Надо камин растопить, пойду дров принесу.       — А я тогда приготовлю перекусить, — кивнула Ира, с удивлением поймав себя на том, что впервые за долгое время получилось улыбнуться вполне искренне. Проводила Карпова до машины и вернулась в дом, сразу проходя в маленькую полутемную кухню. Разобрала пакеты с продуктами, купленными в супермаркете по пути, соорудила нехитрые бутерброды, выложила на тарелку печенье и фрукты, открыла вино. «Прямо девичник какой-то», — подумала с усмешкой, убирая в холодильник оставшиеся продукты. Вдруг с долей грусти вспомнила посиделки с Измайловой и тут же сердито тряхнула головой. Где-то за спиной хлопнула дверь, раздались приближающиеся шаги.       — Кать, что-то ты долго, — крикнула Ирина, не оборачиваясь. И вдруг подумала, что что-то не так. Шаги были совсем другие, не легкие и стремительные — массивные и будто крадущиеся. Сердце трепыхнулось, подскочило куда-то к горлу, но даже по-настоящему испугаться и дернуться Ира не успела — что-то тяжело обрушилось на затылок, и резкая вспышка боли унесла в бессознательность.