Бытовые проблемы Комиссии

      Последняя в этом месяце миссия оказалась для пары киллеров настоящим испытанием. Увы, но нервы сдавали буквально от всего: оружие не так взяла, отвлеклась на красивое дерево, засыпанное снегом, выстрелил мимо, перчатки посеял, упустили цель, не могли одеяло в мотеле поделить. Как бы иронично не звучало — всё это катилось снежным комом, пока в один прекрасный момент они в один голос не крикнули, глядя друг на друга:       — Как же я хочу, чтобы тебя не было рядом со мной!       Это была тяжёлая ночь. Очередной провал задания, непрошедший эффект от таблеток. А как итог — боялись в глаза посмотреть после ругани. Понимали, что устали они от творившегося благодаря Комиссии бедлама, который можно было легко назвать кошмаром. А ещё от неопределенности в том, куда катились их чёртовы отношения, ведь проклятия сыпались изо дня в день с незавидной регулярностью. И второй момент взыграл сильнее после слов, которые, судя по жалобным ноткам в голосе, напарница не должна была услышать.       — Пора прекращать всё это, — тихо прошептал Харгривз, глядя раскрасневшимися глазами в потолок.       Она тогда всю ночь не могла уснуть. В голове крутилась леденящая нутро мысль, что Пятый, поддавшийся не столько экспериментам и внушениям Шепарда, сколько отвратительным эмоциональным качелям, которые раскачивали они оба, просто сломается. И либо найдёт себе нового напарника, либо опять сбежит. И винить же его она не станет — саму мутит от происходящего так, что, будь её воля, убежала куда-нибудь далеко. Вот только с тем расчётом, что Харгривз убежит с ней. Но он устал и от неё тоже. Явно устал.       — Пять, — негромко, сильно дрогнувшим голосом, обратилась Ингрид, повернувшись на другой бок и встретившись со спиной, укрытой одеялом. Уснул. — Прости меня, знаю, что всему виной лекарства и эксперименты... И всё не так плохо... Я люблю тебя...       Как можно тише она встала со своей постели, дабы перебраться к парню. Уткнулась ему меж лопаток лбом и не сдержала всхлипа. Неужели всё сошло на нет, так и не успев начаться? Слова о том, что он всегда будет рядом и защитит — ложь? Ингрид не знала ответа, потому и не могла сама сказать эти треклятые три слова, глядя в глаза. Словно переключатель резко смещался и выпускал одну сплошную злость, перекликающуюся с мыслью, что она и её чувства просто не нужны. Да и сам Пятый более ни разу, спустя уйму времени совместной работы, экспериментов, частично крайне нездорового интима, не говорил о своем отношении к Трафэл. Будто интрижка на стороне, временами превращающаяся во взрыв, и ничего такого. Это был провал. Провал, который медленно, но очень верно и уверенно превращался в бездну.       А потом очередной рабочий день. Молчаливый и полный странных переглядок. Короткое обсуждение по устранению цели. Сбор в полной тишине. Поездка. Вот нужное здание мелькнуло на горизонте — их жертва, какого-то чёрта, решила, что кондитерская будет отличным укрытием. Не суть важно. Их задача — устранить, а потом вернуться в Комиссию. И на этот раз со своим заданием пара справилась отлично, но какая-то тяжесть и недоказанность всё ещё вилась вокруг них.       — Пять, я... — начала Ингрид, спрятав меч в ножны и утирая рукавом пальто свое окровавленное лицо. — В общем, я хотела сказать...       Обернувшись, она опешила, когда сначала взглянула в изумрудные глаза, что красиво блестели при тёмном, закрытом серыми снежными тучами, небе и маленьком огоньке, а потом на источник света. Это была тонкая горящая свечка, торчащая по центру капкейка.       — Какая прелесть, — хоть и сбилась с мысли, но не удержала скромной улыбки. Он принёс кексик, украшенный идеально выдавленным сиреневым кремом и посыпкой, немного напоминавшей крупинки из аметистов.       — Знаешь, — начал Пятый, глядя то на свечу, то в голубые глаза, в которых видел отражение пламени. И не упустил дрожи, пробежавшей по телу собеседницы. — Я долго думал о наших с тобой отношениях. И я понял... — шумно вобрал носом воздух. Нервничал. — Мои чувства к тебе, как огонь. Когда он погаснет, и не останется даже маленькой искорки... только тогда я тебя разлюблю и перестану к тебе что-либо чувствовать.       — О чём...       — Увы.       Повисла гнетущая, буквально раздиравшая нутро тишина. Парень, с невероятным, как ей мерещилось, холодом на лице, затушил пламя почерневшими пальцами. Маленькая струйка светлого дыма буквально застыла на время. В животе что-то болезненно то ли ухнуло, то ли свелось. Немой крик и истерика застряли в горле и отдавали мерзкой кислотой. Отчаянно хотелось что-то сказать или о чём-то попросить, но лишь беззвучно открывала, да тут же закрывала рот. В глазах защипало, а слёзы в миг заставили мир расплыться.       — Но это никогда не случится. — Выглядел до жути серьёзно и сурово, а вот голос таки выдал нотку нежности. — Потому что чувства к тебе будут жить всегда.       Послышался тихий, очень характерный треск. За стройной высокой фигурой киллера находилось маленькое здание, которое постепенно скрывалось за разраставшимся пламенем.       — Твою мать... Ты... сволочь... — она хрипло рассмеялась, утирая мигом раскрасневшееся лицо.       — Я же сказал — разлюблю и перестану к тебе что-либо чувствовать, когда огонь потухнет. Но рядом с тобой... — Свободной рукой он, притянув к себе, крепко обнял напарницу. И мягко улыбнулся, когда к груди прижались лицом, желая прикрыть покатившиеся слёзы, а ткань на спине стянулась дрожащими ладонями. — Я готов сжигать всё и вся. Потому что...       — Я люблю тебя... — ответила Трафэл, стискивая парня всё крепче и нагло его перебивая.       — Слышал ещё вчера, — уткнувшись носом в рыжие, чуть накрытые снежинками, волосы, Пятый мягко поцеловал макушку. Вслушивался в тихие всхлипы и смешное бормотание на другом языке. Наверное повторяла, какой он дурак и засранец. Пусть ругается. — Будешь кексик?       — Я. Люблю. Тебя. — повторила громче с паузами после каждого слова. — Скажи это. Сам.       Ингрид, задрав голову, пристально взглянула на Харгривза. Кольнуло от трепета. Больно, но всё же больше приятно кольнуло. Так, что несчастная сладость выскользнула из руки, позволяя пальцам тут же погрузиться в мягкие, слегка спутавшиеся, пряди и аккуратно коснуться шеи. Склонился, словно желал укрыть девушку от снега, от пламени, поглотившего здание. От всего мира. Ведь как бы его морально не мотало, он обещал и помнил о своих словах.       — Для начала — прости, что вывел тебя вчера и сегодня на эмоции. Да, веду себя как сволочь последняя, но... честно, я... — а у самого аж дыхание перехватило. — Люблю тебя. И буду любить вечно, моя милая Гри.       Позволяя чёрным слезам скатываться по лицу, она... улыбнулась. Ледяные ладони её аккуратно огладили колючее лицо и плавно скользнули назад к макушке, а потом к шее.       — По нам точно плачет психушка.       — Пусть плачет. Рано или поздно мы всё равно к ним нагрянем.       Плевать на огонь, приятно припекавший спину — её ладони, до смешного лично для него, маленькие, согревали куда сильнее. Плевать на усилившийся снегопад — дрожь по телу пробегала от страсти, словно кровь по телу. Плевать на сиреневый десерт, размазавший по земле свой крем — любимые губы в этот миг казались много слаще. Не плевать было только на неё одну. На девушку, что целовала так самозабвенно, горячо и долго, что голова начинала кружиться, а лёгкие болели от нехватки воздуха. Дурел Харгривз. Дурела из-за него Трафэл, да так, что с трудом на ватных ногах могла устоять.       Пришлось прервать нежность лишь в момент, когда послышался шум сирены, а маленькая кондитерская с грохотом начала обваливаться. Хотя и на это всё было, по большому счету, плевать. Но попадаться на глаза людям из другого времени, когда у самих кровь на лице и оружие за спиной... не хотелось, как и писать объяснительные.       — Пойдём домой, мой свет, — неохотно разрывая поцелуй и тяжело дыша, предложил Пятый. А в ответ лишь затянутое мычание, влюбленные и полные блеска лазурные глаза, счастливая улыбка и повисшее на шее чересчур расслабленное тело. Благо способность перемещаться не подвела, а то бы вновь не устоял и прильнул к опухшим губам с размазанной помадой. И позволил поймать себя, да в тюрьму усадить. Ненадолго, правда — спалил бы к чертям собачьим. Ведь надо не только сказать, но и услышать заветные слова.

Я люблю тебя